╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
: никто даже и не старался осушить или возделать
землю, нигде не было и намека на ту чистоту, которая всегда так радует глаз
на английской ферме. Но совершенно очевидно было, что все это происходит от
одной только грубости и невежества, а никак не от бедности, которой так
часто сопутствует грязь. На ферме был коровник, и в нем немало хороших
дойных коров, загон с десятком породистых быков, конюшня с двумя упряжками
лошадей; работники трудились усердно и производили впечатление людей,
довольных своей участью. Словом, при всей неряшливости, с которой велось
хозяйство, видно было, что это ферма богатая. Дом стоял на самом берегу
реки; таким образом, обитатели его легко могли избавляться от нечистот, не
отравляя ими окружающий воздух. Неподалеку собрались и все ребятишки,;
играли, строили домики из земли вокруг старого, обросшего повиликой дуба,
который прозвали "приютом Чарлза", связывая его с разбойником, жившим здесь
в незапамятные времена. Между фермой и горным пастбищем лежала глубокая
болотистая низина. Когда-то она защищала небольшую крепость; от крепости
этой не осталось и следа, но говорили, что только что названный нами герой -
гроза тех мест - жил именно там. Браун попробовал было завести знакомство с
детьми, но эти маленькие плуты ускользали от него, как шарики ртути; только
двое старших, отбежав в сторону, остановились и с любопытством стали его
разглядывать. Тогда наш путешественник решил подняться на гору и стал
переходить через болото но небольшим и не очень устойчивым камням. Только он
начал подниматься, как увидел, что кто-то идет ему навстречу.
Браун сразу же узнал своего почтенного хозяина, хотя вместо охотничьей
куртки на нем был серый пастушеский плед, а его забинтованную голову вместо
шляпы украшала более удобная мягкая шапка на кошачьем меху. Когда он
вынырнул из тумана, Браун, привыкший судить о людях по их мускулам и жилам,
с восхищением посмотрел на его высокую, широкоплечую фигуру, любуясь его
размеренным, твердым шагом. Динмонт мысленно платил Брауну тем же - теперь
он тоже мог лучше разглядеть его атлетическое сложение. Поздоровавшись,
гость спросил хозяина, не дают ли себя чувствовать его вчерашние раны.
- Да я уже про них и забыл, - ответил наш стойкий шотландец, - а
сейчас, на свежую голову, я вот о чем подумал: будь у нас с вами по хорошей
дубине, мы бы вдвоем и шестерых таких молодцов уложили.
- Но все-таки не лучше ли вам было бы передохнуть немного, после того
как вас так контузили.
- Что, сконфузили? - со смехом отвечал фермер. - Да вы шутите, капитан,
разве меня кто может сконфузить! Тут я раз както с самой вершины
Кристенберийской скалы свалилоя, а потом взял и с собаками на лисицу пошел.
Вот такая штука, та действительно меня сконфузить могла. Нет, меня теперь
ничто не сконфузит, разве вот только выпью когда лишнего. Да что это я, мне
же надо было все стадо сегодня обойти, ведь наших пастухов только оставь без
присмотра, как им не до овец будет, - у них ведь все игры, да свидания, да
ярмарки на уме. Кстати, я встретил Тэма О'Тодшо, а с ним еще кое-кого из
приятелей там, на берегу, ну так вот сегодня они на лису собираются. Может,
и вы им компанию составите? Я вам уступлю Дампла, а себе какую-нибудь кобылу
крепенькую выберу.
- Боюсь, что сегодня мне придется уехать, мистер Динмонт, - ответил
Браун.
- Ну, это уж положим! - воскликнул фермер. - Недельки через две -
другое дело, раньше мы с вами не расстанемся. Нет, нет, таких друзей, как
вы, здесь, в Бьюкасле, не каждый день встретишь.
Брауну некуда было особенно торопиться, и он охотно принял радушное
приглашение остаться на недельку в Чарлизхопе.
Когда они вернулись домой, хозяйка уже председательствовала за сытным
завтраком. Узнав, что они собираются травить лисицу, она отнеслась к этому
не слишком сочувственно, не выказав, однако, ни удивления, ни тревоги.
- Ты все такой же, Дэви, никак не образумишься до тех пор, видно, пока
где-нибудь шею себе не свернешь, - сказала она.
- Ладно, женушка, - ответил Дэнди. - Ты знаешь, что в конце концов
всегда все обойдется.
Тут он стал торопить Брауна с завтраком говоря, что мороз спал и собаки
сейчас легче зверя учуют.
Итак, они отправились к Отерскопскому обрыву; фермер ехал впереди.
Скоро они выехали из небольшой долины и очутились среди гор, крутых, но не
обрывистых. Во многих местах горные потоки прорыли себе узкие, но глубокие
русла, по которым зимою или после сильных дождей яростно устремлялись их
воды. Волокнистые клочья утреннего тумана плыли по вершинам гор; начиналась
оттепель, и уже пошел дождь. Сквозь эту полупрозрачную завесу повсюду видны
были горные ручьи и потоки, серебряными нитями спускавшиеся с вершин.
Пробираясь узенькими овечьими тропинками по самому краю крутых склонов, на
которых Динмонт чувствовал себя как дома, они наконец пришли к назначенному
месту и увидели, что там собралось немало людей, конных и пеших. Браун все
никак не мог понять, каким это образом люди охотятся на лисицу в топях, где
даже привычная лошадь, и та еле проберется, и где, сделав неверный шаг,
рискуешь или попасть в болото, или свалиться с обрыва. Когда он достиг
самого места травли, ему пришлось удивляться не меньше.
Они постепенно поднялись очень высоко и находились теперь на гребне
горы, нависшей над очень глубоким, но необычайно узким ущельем. Сюда-то и
собрались охотники. Снаряжение их неминуемо возмутило бы любого из членов
Пайкли Ханта; они готовились не только наслаждаться охотой, но и
одновременно уничтожить вредного хищника. В этих теснинах несчастному лису
некуда было податься, и ему приходилось труднее, чем на открытом месте, где
его преследуют не иначе как по всем правилам охоты. Впрочем, неприступность
самого логова и характер окружающей местности вознаграждали нашего лиса за
недостаток рыцарского чувства в сердцах его преследователей. По краям ущелья
земля была в расселинах; выветрившиеся скалы отвесно спускались вниз, где
струился извилистый ручеек. Над этими теснинами, среди кустов дрока и куч
валежника, и расположились охотники, как конные, так и пешие. Чуть ли не
каждый фермер захватил с собой по меньшей мере одну свору больших и свирепых
борзых; эта славная порода собак раньше специально выращивалась в Шотландии
для охоты на красного зверя, но потом почти совершенно выродилась,
смешавшись с обыкновенными овчарками. Ловчий (человек, занимающий в
провинции особую должность, - ему платят мукой, и он еще получает денежное
вознаграждение за каждую убитую лисицу) спустился уже вниз, в ущелье, и
крики его смешивались с лаем нескольких свор собак. Среди них были и
терьеры, включая все потомство Перца и Горчицы, которым распоряжался пастух.
Полупородистые собаки, разношерстные дворняжки и даже щенки присоединили
свои голоса к общему хору. По краям ущелья все охотники держали своих борзых
наготове, чтобы сразу же спустить их, как только лисицу выгонят из ее логова
в глубине ущелья.
Во всей этой картине, которая завзятому охотнику показалась бы ни с чем
не сообразной, было что-то захватывающее. Человеческие фигуры, мелькавшие на
гребне, на фоне голубого неба, казалось, летали по воздуху. Борзые никак не
могли дождаться начала травли и, разъяренные лаем собак, подававших голос
снизу из долины, метались во все стороны и натягивали своры. Внизу картина
была столь же необычайной. Там, в долине, легкий туман еще ее совсем
рассеялся, и охотники, суетившиеся внизу, были окутаны его полупрозрачной
дымкой. Иногда порыв ветра разгонял туман, и можно было разглядеть, как в
глубине дикого и пустынного ущелья змеится голубенькая речушка. В эти минуты
видно было, как пастухи бесстрашно перепрыгивали с одной скалы на другую и
натравливали собак. До ущелья было так далеко, что люди там казались
пигмеями. Когда все внизу заволакивалось туманом, только по отдельным
возгласам охотников да по лаю собак можно было догадаться, что делается там,
и, казалось, звуки доносятся, из недр земли. Лисицу гоняли с места на место,
и наконец, когда она бывала вынуждена уйти из ущелья в поисках более
надежного убежища, охотники, следившие за ней с горы, спускали борзых, таких
же жестоких и смелых, как лиса, но превосходивших ее в быстроте бега, и
хищнику приходил конец.
Таким образом, попирая все обычные неписаные законы охоты, охотники
затравили в это знаменательное утро четырех лисиц, к общей радости как
двуногих, так и четвероногих, и вряд ли эта радость была бы большей, если бы
охота проводилась по всем правилам. Даже Браун, который видел в Индии
княжеские охоты и ездил с набобом Аркота на слоне охотиться на тигра,
признался, что получил в это утро большое удовольствие. Когда охота
закончилась, большинство ее участников отправилось обедать в Чарлиз-хоп, как
и полагалось в этой гостеприимной стране.
Возвращаясь домой, Браун ехал некоторое время рядом с ловчим. Он задал
ему кое-какие вопросы об его искусстве, но ловчий, казалось, боялся
встретить его взгляд и стремился поскорее от него отделаться; причины этого
Браун никак не мог понять. Ловчий был человек худощавый, смуглый,
энергичный, и внешность его хорошо подходила к его опасной профессии. Но в
нем не было ничего от веселого охотника народных сказок; он все время
казался чем-то смущенным и опускал глаза, едва только замечал на себе
пристальный взгляд. Сказав несколько малозначащих слов о том, что охота
прошла удачно, Браун сунул ловчему в руку серебряную монету и поехал вперед
с Динмонтом. Их ждал дома накрытый стол, на котором красовались жареная
баранина и разная домашняя птица, а недостаточное знание правил света вполне
искупалось бескорыстным радушием хозяев.
Глава 26
И Элиоты и Армстронги явились.
Компания на славу собралась!
"Баллада о Джонни Армстронге"
Следующие два дня прошли в самых обыкновенных деревенских забавах - в
охоте и верховой езде. Рассказ о них вряд ли интересен для нашего читателя,
поэтому мы сразу перейдем к описанию промысла, особенно типичного для
Шотландии, - лова семги. Рыбу колют копьем с несколькими остриями, своего
рода острогой, или трезубцем на длинном шесте, который называют здесь
уэйстером; такой способ лова широко распространен в устье Эска и на других
реках Шотландии, где водится семга. Ловом семги занимаются днем и ночью, но
чаще всего именно ночью, когда рыбу ищут при свете факелов или зажигая на
железных решетках куски просмоленного дерева; вспыхивая, они освещают воду
хоть на незначительном расстоянии, но все же довольно ярко. В этот вечер
главная партия рыболовов поплыла в старой, рассохшейся лодке в направлении
мельничной плотины, где река полноводней и шире; остальные, подобно
участникам древних вакханалий, бегали по берегу, размахивая факелами и
копьями и преследуя семгу, то уходившую вверх по реке, то укрывавшуюся от
них где-нибудь под корнями деревьев, под камнями и скалами. Рыболовы,
плывшие в лодке, находили ее по малейшим признакам; достаточно было, чтобы
где-то поблизости блеснул плавник или шелохнулась поверхность воды, и они
уже знали, куда направить свое оружие.
Людям привычным такая погоня за рыбой кажется увлекательной, но Браун,
не научившийся еще как следует владеть острогой, очень скоро устал от
напрасных усилий, которые приводили только к тому, что копье его ударялось о
камни речного дна и ни разу даже не задело рыбы.
К тому же, может он и скрывал это от окружающих, ему было неприятно
видеть, как прямо перед ним в запачканной кровью лодке билась и корчилась
издыхающая рыба. Поэтому он попросил, чтоб его высадили на берег, и оттуда,
с вершины скалистого гребня, смотрел на лов уже с большим удовольствием.
Красный отблеск заката ложился на живописные берега, вдоль которых скользила
лодка, и, следя за ним, Браун не раз вспоминал своего друга, художника
Дадли. Но вот сияние заката стало меркнуть, и в воде осталось
одно-единственное светлое пятнышко; казалось, что это один из тех огоньков,
которые, по преданию, зажигают водяные на том месте, где они заманили жертву
на дно. Потом огонек этот начинал приближаться, становясь все шире и ярче,
озаряя берег, деревья, скалы, окрашивал их в густой багрянец заходящих лучей
и вдруг исчезал, и все погружалось в полную темноту или же словно
растворялось в рассеянном свете луны. Зарево освещало и человеческие фигуры
в лодке: одни замахивались копьями на свою добычу, другие стояли прямо и
неподвижно. Яркие отблески пламени придавали этим будто отлитым из бронзы
фигурам какой-то зловещий вид, словно это были выходцы из ада.
Налюбовавшись вволю игрой света и тени, Браун побрел на ферму; дорогой
он еще долго глядел на рыболовов; они сходились обыкновенно по двое или по
трое; один зажигал факел, а другие держали наготове остроги, чтобы при свете
сразу же воткнуть их в рыбу. Увидав, как один из рыболовов сражался с очень
крупной семгой, которую он подцепил копьем, но никак не мог вытащить из
воды, Браун подошел к самому берегу, чтобы посмотреть, чем кончится это
единоборство. В человеке, державшем в эту минуту факел, Браун узнал того
самого ловчего, чье странное поведение удивило его на охоте.
- Идите-ка сюда, сударь, подойдите поближе; гляньте, рыбина-то какая,
настоящий боров! - кричали те, кто заметил Брауна.
- Крепче острогу держи! Что, в тебе силы, что ли, нет? - кричали рыбаку
с берега то с радостью, то с досадой, а он стоял по пояс в воде, среди
звеневших льдинок, борясь одновременно и с могучей рыбой и с бурным течением
и не зная, как окончательно овладеть добычей. Подойдя к берегу и узнав при
ярко вспыхнувшем свете смуглое лицо ловчего, Браун крикнул:
- Эй, приятель, факел получше держи!
Но едва только ловчий узнал его голос или просто догадался, что это был
Браун, он, вместо того чтобы поднести факел поближе, будто нечаянно уронил
его в воду.
- Бес тебя, видно, попутал, Габриель, - крикнул рыболов, в то время как
обожженные куски дерева поплыли по воде. Сначала они тлели так, что видны
были искры, а потом уже только дымились и гасли один за другим. - Не иначе
как бес в тебя засел! Что я теперь тут в темени такой буду делать? Эх,
жалость-то, вытащить бы, - знатная больно штука-то была, таких у нас на
крючках еще не висело.
Тут несколько человек кинулись в воду, чтобы помочь ему, и рыба, в
которой оказалось около тридцати фунтов весу, была вытащена на берег.
Поведение ловчего крайне удивило Брауна; лицо его было ему незнакомо, и
он не мог понять почему этот человек так решительно избегал встречи с ним, а
теперь это уже не подлежало сомнению. Неужели это один из тех двух
разбойников, с которыми они столкнулись несколько дней тому назад? Это было,
пожалуй, довольно вероятно, но свое подозрение Браун ничем не мог
подкрепить. Он не помнил, ни какого роста были разбойники, ни какие у них
были лица. И понятно: шляпы у них были глубоко надвинуты, а кафтаны такие
широкие, что нельзя было разглядеть, какого они сложения. Браун решил
поговорить об атом со своим хозяином Динмонтом, но, естественно, отложил
этот разговор до утра.
Рыболовы вернулись, нагруженные богатой добычей; улов их перевалил за
сотню рыб. Самые крупные были отложены для богатых фермеров, а всю остальную
рыбу поделили между собой пастухи, батраки и все, кто так или иначе помогал
во время лова. Семга, выкопченная в дыму хижин, которые отапливались торфом,
была хорошей приправой к картофельной похлебке с луком - их основной пище в
зимнее время. Рыболовов щедро угостили пивом и виски и накормили ужином -
ухой из семги, сваренной в большом котле. Браун отправился вместе со своим
веселым хозяином и всей остальной компанией в большую дымную кухню, где это
вкусное блюдо стояло еще совсем горячим на дубовом столе, который, пожалуй,
свободно выдержал бы тяжесть яств, приготовленных для Джонни Армстронга и
всей его братии. Рыболовы от души смеялись, шумели и то весело хвастали, то
подтрунивали друг над другом. Браун старался отыскать среди них смуглое лицо
ловчего, но его, по-видимому, там не было.
Наконец он решился спросить о нем и сказал:
- Тут один из вас нечаянно уронил факел в воду, когда товарищ его
бился, чтобы рыбу удержать.
- Нечаянно! - промолвил один из пастухов и поглядел на него. (Это был
тот самый парень, который поймал большую семгу.) - Вздуть его за это надо бы
как следует: гасить огонь, когда рыба уже на копье! Верьте не верьте, а
Габриель нарочно факел в воду кинул - не выносит он, когда кому-нибудь
больше, чем ему, везет.
- Эх, - сказал другой рыболов, - видно, самому стыдно стало, не то бы
пришел сюда. Он ведь тоже не прочь поесть, как и наш брат.
- А он что, здешний? - спросил Браун.
- Да нет, он совсем недавно сюда нанялся. Но охотник он добрый;
кажется, он откуда-то из Дамфриза.
- А как, вы сказали, его зовут?
- Габриель.
- Габриель, а дальше?
- Дальше одному только богу известно, нам тут до этого и дела нет.
Здесь люди зовутся не по фамилии, а по клану, ну а в клане-то народу знаете
сколько!
- Видите ли, сэр, - с расстановкой сказал старый пастух, поднявшись с
места, - здесь у нас все Армстронги, или Элиоты, или еще в том же роде,
две-три фамилии на всю округу, и, чтобы не спутать, лэрды, и фермеры
прибавляют к своим именам названия мест, где живут; например: Там О'Тодшо,
Уил О'Флэт, Хобби О'Сорбитрис, хозяин наш зовется Чарлиз-хоп. Ну вот, сэр, а
кто попроще, так у тех есть прозвище; например: Кристи Шутник, Дэви
Селезень, или, может быть, вот как этот парень Габриель, просто по ремеслу,
например Гэбби Лисий или Охотник Гэбби. Он здесь недавно, сэр, и навряд ли
кто знает его под другим именем. Но вообще-то не дело за глаза человека
хулить, охотник он добрый, ну а на рыбу-то, конечно, найдутся ребята и
половчее.
Поговорив еще немного о том о сем, старшие рыболовы ушли, чтобы
провести остаток вечера по-своему и не стеснять своим присутствием молодых.
Этот вечер, как и вообще все вечера, проведенные Брауном в Чарлиз-хопе,
прошел в шумном веселье. Веселье это превратилось бы, пожалуй, в самый
буйный разгул, если бы в дело не вмешались женщины; несколько местных дам
(насколько отлично здесь это понятие от того, что оно значит в более высоких
светских кругах!) явились в Чарлиз-хоп, чтобы посмотреть, чем кончился лов
семги. Видя, что пуншевая чаша наполняется так часто, что мужчины готовы
совсем уже позабыть о присутствии прекрасного пола, они под
предводительством славной миссис Эйли храбро напали на пирующих, и Венера
тут же одержала победу над Вакхом. Вслед за этим появились скрипач и
волынщик, и начались танцы, которые продолжались чуть ли не всю ночь.
На следующий день охотились на выдру, а затем на барсука, и время
прошло незаметно. Мне кажется, что читатель, даже если он сам страстный
охотник, не осудит нашего героя за то, что в этот последний день охоты,
после того как у Молодого Перца отгрызли переднюю лапу, а вторую Горчицу
чуть не задушили, он попросил своего хозяина сделать ему милость - пощадить
самоотверженно защищавшегося барсука и дать ему возможность вернуться к себе
в нору.
Фермер, по всей вероятности, крайне презрител
╧Ёшъы■ўхэш 