╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
ту девушку; я надеюсь, что ты будешь к ней внимательна; она вполне
этого заслуживает и своими душевными качествами и перенесенным горем.
- Ну конечно, папенька. А что, моя будущая подруга рыжая?
Он сурово посмотрел на меня. Ты скажешь, что я этого заслужила, но
иногда как будто сам сатана подбивает меня задавать такие вопросы, - Знаешь,
милая, она настолько же превосходит тебя красотою, как и благоразумием и
преданностью своим друзьям.
- Боже мой, папенька, неужели вы думаете, что ее превосходство надо
мной так уж важно? Нет, вы положительно придаете этому слишком много
значения. Какова бы ни была эта девушка, мне достаточно того, что вы ее
пригласили, и поверьте, что у нее не будет случая жаловаться на недостаток
внимания с моей стороны. (Опять молчание.) А есть ли у нее прислуга? Если
нет, то надо будет об этом позаботиться.
- Н-не знаю, собственно говоря прислуги никакой нет, но в доме ее отца
жил некий капеллан. Это очень порядочный человек. Я думаю, что приглашу его
жить с нами.
- Капеллан, о боже праведный!
- Да, мисс Мэннеринг, капеллан. А что же такого удивительного в этом
слове? Разве у нас не было капеллана в нашей резиденции в Индии?
- Да, папенька, но вы были тогда командиром.
- Так будет и теперь; во всяком случае, в семье у себя командиром буду
я.
- Понимаю, папенька; но как же он будет служить, по правилам
англиканской церкви?
Притворная простота, с которой был задан этот вопрос, заставила его
улыбнуться.
- Ладно, Джулия, - сказал он, - ты негодная девчонка, но что толку в
том, что я буду бранить тебя. Я уверен, что из наших двоих гостей молодую
леди ты, во всяком случае, полюбишь, а ее воспитатель, которого я за
неимением другого слова называю капелланом, - человек очень достойный, хотя
и немного забавный. Сам он никогда не заметит, что ты над ним смеешься, если
ты не будешь, конечно, хохотать во все горло.
- Милый папенька, как это хорошо, что он такой. Но скажите, папенька,
там вокруг дома такие же прелестные места, как и здесь?
- Боюсь, что тебе там не так все придется по вкусу. Нет озера под
окнами, и музыкой придется заниматься только в комнатах.
Этот последний coup de main положил конец нашему
словесному поединку. Ты легко можешь себе представить, Матильда, что у меня
уже не хватило духу ничего ответить.
Но все же, как ты могла видеть из этого разговора, настроение мое
сильно поднялось. Браун жив, и на свободе, и в Англии! Трудности и волнения
я могу и даже должна переносить, через два дня мы переезжаем в новое место.
Я сразу же тебе напишу, что это за шотландская пара, которую, как я имею
основания думать, отец мой собирается поселить в доме в качестве благородных
шпионов. Это будет, должно быть, какой-нибудь Розенкранц в юбке и
Гильденстерн в черной рясе. Совсем ведь не таких людей я хотела бы видеть
возле себя! Жди теперь, милая Матильда, моего письма с известием о
дальнейшей судьбе твоей
Джулии Мэннеринг.
Глава 19
Зеленый берега откос
Средь тихих кленов и берез;
Под их затейливою тенью
Реки серебряной теченье.
Природа щедрою рукой
Здесь дарит негу и покой.
Уортон
Вудберн, нанятый Мак-Морланом для Мэннеринга на всю зиму, был большим и
удобным домом, красиво расположенным у подножия лесистой горы, защищавшей
его с севера и востока. Перед домом была небольшая лужайка, за нею - роща
вековых деревьев, а еще дальше - возделанные поля, которые тянулись до самой
реки, видневшейся из окон дома. Довольно хороший, хотя и по-старинному
разбитый сад, голубятня, полная голубей, обилие земли вокруг делали это
поместье, как гласило объявление, во всех отношениях "удобным для
благородного семейства".
Здесь-то Мэннеринг и задумал поселиться, по крайней мере на некоторое
время. Хоть он и долго жил в Индии, полковник не любил кичиться своим
богатством. Он был слишком горд, чтобы поддаваться тщеславию, и решил жить
на положении обыкновенного состоятельного помещика, не позволяя ни себе, ни
своим домочадцам привлекать внимание людей тем внешним великолепием, которое
всегда считалось отличительным признаком набоба.
Он все еще надеялся купить Элленгауэн; Мак-Морлан утверждал, что
Глоссин будет вынужден продать это имение, ввиду того что некоторые
кредиторы оспаривают его право удерживать в своих руках такую значительную
часть его покупной стоимости, а внести все деньги полностью он все равно
вряд ли сможет. Мак-Морлан был уверен, что Глоссин охотно уступит имение,
если ему предложат что-нибудь сверх той суммы, которую он обязался за него
уплатить. Может показаться странным, что Мэннеринг так привязался к месту,
где он был всего только один раз в юности, и то очень недолго. Но все, что
произошло с ним тогда, оставило в его душе глубокий след. Ему казалось, что
сама судьба связала его собственную жизнь с жизнью обитателей Элленгауэна, и
он испытывал необъяснимое желание назвать своей столь памятную ему террасу.
Ведь именно там он прочел в небесной книге судьбу ребенка - наследника этого
старинного рода, судьбу, столь неожиданным образом исполнившуюся и в чем-то
странно совпавшую с предсказанной им же его собственной судьбой. К тому же
после всего этого он уже не мог смириться с мыслью, что план его не удался
из-за вмешательства такого негодяя, как Глоссин. И вот гордость пришла на
помощь причуде, и обе вместе еще более укрепили его решимость во что бы то
ни стало купить эти земли.
Но надо быть справедливым к Мэннерингу. Желание чем-то облегчить участь
несчастных тоже влияло на его решение. Наряду с этим он взвесил и всю
пользу, которую Джулия могла извлечь из общества Люси Бертрам, на чье
благоразумие и рассудительность он вполне мог положиться. Он еще больше
утвердился в этом решении, когда Мак-Морлан рассказал ему строго по секрету,
как достойно Люси вела себя с молодым Хейзлвудом. Предлагать ей жить у него
в семье, вдали от родных мест и от старых друзей, было бы не очень деликатно
по отношению к ней, а в Вудберне ее можно было принять как гостью,
приехавшую на время, не ставя ее в унизительное положение компаньонки. Люси
Бертрам, подумав немного, согласилась провести несколько недель в обществе
мисс Мэннеринг. Она очень хорошо понимала, что, как бы полковник из
деликатности ни старался скрыть свои истинные намерения, им прежде всего
руководило великодушное желание предоставить ей убежище и покровительство. А
Мэннеринг благодаря своим большим связям и своим душевным качествам
пользовался значительным влиянием среди всех, кто его окружал.
Почти в это же время Люси получила письмо от миссис Бертрам, той
родственницы, к которой она обратилась после смерти отца; письмо, как и
следовало ожидать, было холодным и неутешительным. В конверт была вложена
небольшая сумма денег; наряду с этим миссис Бертрам настойчиво советовала
девушке быть бережливой и поселиться в какой-нибудь тихой семье в
Кипплтрингане или где-нибудь поблизости и заверяла ее, что, несмотря на свои
стесненные обстоятельства, она не оставит ее своей помощью.
Прочтя это холодное письмо, мисс Бертрам не могла удержаться от слез:
ведь пока ее мать была жива, эта родственница гостила в Элленгауэне около
трех лет и только после того, как получила в наследство имение, дававшее
четыреста фунтов годового дохода, распростилась с гостеприимным домом, в
котором при других обстоятельствах она, вероятно, прожила бы до самой смерти
его владельца. Люси сильно захотелось отослать ей назад этот скудный
подарок, на который старая леди наконец решилась, после того как тщеславие
одержало в ней победу над скупостью. Однако, пораздумав немного, она все же
написала, что согласна принять эти деньги, но только взаймы, с тем чтобы
возможно скорее возвратить их, и спросила свою родственницу, что она думает
о приглашении полковника Мэннеринга и его дочери. На этот раз ответ
последовал немедленно, так боялась миссис Бертрам, что ложная деликатность и
глупость - она так прямо и написала - могли заставить девушку отвергнуть
столь заманчивое предложение и тем самым сделать ее обузой для
родственников. Поэтому Люси особенно выбирать было нечего, разве только
остаться еще на какое-то время у четы Мак-Морланов, которые были слишком
щедры, чтобы быть богатыми. Те дальние родственники, которые сначала
предлагали Люси погостить у них, в последнее время перестали приглашать ее к
себе: одни просто, должно быть, забыли о ней, другие же были недовольны тем,
что она предпочла им Мак-Морланов.
Участь Домини Сэмсона была бы плачевной, если бы ему пришлось зависеть
от кого-то другого, а не от полковника Мэннеринга, у которого было большое
пристрастие ко всякого рода чудакам; разлуку с Люси Бертрам старик был бы,
конечно, не в силах перенести. Мак-Морлан подробно написал полковнику о том,
как благородно вел себя Сэмсон в отношении дочери своего покровителя.
Мэннеринг только спросил его, по-прежнему ли Домини владеет великим
искусством молчать, которым он так зарекомендовал себя в Элленгауэне.
Мак-Морлан ответил на этот вопрос утвердительно. "Передайте мистеру Сэмсону,
- писал полковник в следующем письме, - что я буду просить его составить
каталог и привести в порядок библиотеку моего дяди-епископа, которую я уже
приказал доставить морем. Надо будет также разобрать и переписать кое-какие
бумаги; назначьте ему жалованье по своему усмотрению. Позаботьтесь, чтобы
бедняга был как следует одет, и пусть он приезжает вместе с молодой леди в
Вудберн".
Получив это письмо, наш добрый Мак-Морлан очень обрадовался, но его
несказанно смутило поручение купить Сэмсону новый костюм. Он внимательно
оглядел его с ног до головы и убедился, что одежда его с каждым днем
становится все более ветхой. Но давать ему деньги на приобретение нового
платья было бы неразумно - это значило сразу сделать его всеобщим
посмешищем. Когда в жизни Сэмсона наступало столь радостное событие, как
покупка нового платья, он всегда умудрялся выбрать себе такой наряд, что
потом все окрестные мальчишки бегали за ним чуть ли не целую неделю.
Пригласить же портного для снятия мерки, чтобы потом вручить Домини, как
какому-нибудь школьнику, уже готовое платье, Мак-Морлан не решался, боясь
обидеть старика. В конце концов он решил спросить на этот счет совета мисс
Бертрам. Та ответила, что, конечно, не ее дело распоряжаться мужским
гардеробом, но что одеть Домини не так уж трудно.
- У нас в Элленгауэне, - сказала она, - как папенька, бывало, заметит,
что надо обновить что-нибудь из платья Домини, он прикажет слуге зайти ночью
к нему в комнату - спит он всегда как убитый, - взять оттуда старое платье,
а новое оставить, и поверьте, Домини никогда ничего не замечал.
Следуя совету мисс Бертрам, Мак-Морлан нашел искусного портного,
который, внимательно оглядев Сэмсона, взялся сделать ему два одеяния - одно
черное, другое серое - и даже обещал, что платье это будет сидеть на нем,
как только может сидеть изделие рук человека на такой необыкновенной фигуре.
Эта задача была выполнена, и оба новых костюма принесены; Мак-Морлан
решил делать все очень осторожно: он изъял в (>тот вечер одну немаловажную
часть туалета Домини и заменил ее соответствующей частью нового костюма.
Увидев, что этот маневр прошел совершенно незамеченным, он повторил то же
самое с жилетом и с кафтаном. Когда Домини был совершенно преображен и
впервые в жизни с ног до головы одет во что-то приличное, сам он хоть и
смутно, но все же ощутил эту разительную перемену в своей наружности. Но,
как только окружающие замечали, что в его лице появляется какая-то
неуверенность и взгляд начинает блуждать по рукаву кафтана или по коленям
брюк, быть может в поисках какойнибудь старой заплаты или штопки синими
нитками по черному полю, похожей на узорную вышивку, они старались
немедленно отвлечь его внимание от костюма и вели себя так до тех пор, пока
его новая одежда не стала для него привычной. Единственным замечанием,
которое он как-то изрек по этому поводу, было то, что воздух Кипплтрингана,
повидимому, благоприятен для ношения платья, потому что костюм его имеет
почти такой же вид, как тогда, когда он надел его, готовясь в первый раз
выступить с проповедью.
Как только Домини сказали, что полковник Мэннеринг приглашает его к
себе жить, он тут же тревожно и недоверчиво посмотрел на мисс Бертрам, как
будто считая, что приглашение это связано с необходимостью расстаться с ней.
Но когда мистер Мак-Морлан поспешил добавить, что и она тоже приглашена
погостить в Вудберн, Сэмсон стал потирать свои огромные руки и вдруг
разразился неистовым хохотом, наподобие Африта в сказке о калифе Ватеке.
После такого странного выражения радости он умолк и больше ничем уже не
проявлял своих чувств.
Было решено, что мистер и миссис Мак-Морлан приедут на новое место
несколькими днями раньше, чем Мэннеринг, чтобы привести в порядок дом и
устроить там все так, чтобы мисс Бертрам не испытывала никаких неудобств и
волнений при переезде. Поэтому они и переселились в Вудберн уже в начале
декабря.
Глава 20
Это был могучий гений, который мог одолеть целые библиотеки.
Босуэл, "Жизнь Джонсона"
Настал день, когда полковник Мэннеринг должен был приехать с дочерью в
Вудберн. Час их приезда приближался, и у каждого из обитателей дома были
свои причины волноваться.
Мак-Морлану, естественно, хотелось приобрести покровительство и
расположение такого богатого и влиятельного человека, как Мэннеринг. Хорошо
зная людей, он понял, что при всем своем великодушии и доброте Мэннеринг
привык неукоснительно требовать точного исполнения всех своих приказаний.
Поэтому он беспрестанно старался вспомнить, все ли было сделано, чтобы
удовлетворить желания полковника и исполнить его распоряжения; не доверяя
своей памяти, он то и дело обегал весь дом от чердака до конюшни. Миссис
Мак-Морлан вращалась по несколько меньшей орбите, в которую входили
столовая, буфетная и кухня. Она боялась, как бы кухарка не испортила обед и
от этого не пошатнулась бы ее репутация хорошей хозяйки. Даже Домини, в
обыкновенные дни ко всему безразличный, так волновался, что то и дело
подходил к окну, выходившему на главную аллею, и дважды вскрикнул: "Отчего
же так медлят колеса их экипажа!" Люси, наиболее спокойная из всех, была
погружена в грустные мысли. Ей предстояло теперь пользоваться
покровительством, даже, пожалуй, принимать милости от людей совершенно
посторонних; людей этих, хотя они и показали себя только с хорошей стороны,
она все же знала слишком мало. Поэтому минуты ожидания были для нее
тревожными и тягостными.
Наконец послышался топот лошадей и стук колес. Слуги, которые прибыли
еще до этого, кинулись все в переднюю и выстроились в ряд, чтобы встретить
своих господ с подобающей торжественностью и empressement. Люси, не привыкшую к обществу и не знавшую обычаев так
называемого большого света, этот церемониал даже несколько смутил.
Мак-Морлан направился к дверям встретить новых хозяев дома, и через
несколько минут все были уже в гостиной.
Мэннеринг, приехавший, по обыкновению, верхом, вел свою дочь за руку.
Это была девушка среднего роста, а может быть, даже чуть ниже, но прекрасно
сложенная; глубокие, темные глаза и длинные черные волосы очень шли к ее
живым выразительным чертам. На лице ее можно было прочесть и гордость, и
застенчивость, какую-то легкую иронию, и прежде всего лукавство.
"Она мне совсем не нравится", - было первое, что подумала Люси. "Нет,
пожалуй, все-таки нравится", - решила она вслед за этим.
По случаю холодной погоды мисс Мэннеринг была вся закутана в меха,
полковник был в теплой шинели. Он поклонился миссис Мак-Морлан; его дочь
присела перед ней, не утруждая себя, однако, слишком низким реверансом.
Потом полковник подвел дочь к мисс Бертрам и, взяв Люси за руку, сказал
дочери дружески и даже с отеческой лаской:
- Джулия, вот молодая леди, которую наши добрые друзья уговорили
погостить у нас как можно дольше. Я буду счастлив, если ты сделаешь
пребывание в Вудберне таким же приятным для мисс Бертрам, каким было для
меня самого пребывание в Элленгауэне, когда я в первый раз приехал в эту
страну.
Джулия кивнула головой и подала руку своей новой подруге. Тут Мэннеринг
бросил взгляд на Домини, который с той самой минуты, когда полковник вошел в
комнату, кланялся не переставая, неуклюже выставив ногу и сгибая спину
подобно автомату, который повторяет одни и те же движения до тех пор, пока
его не остановят.
- Вот приятель мой, мистер Сэмсон, познакомься, - сказал Мэннеринг,
представив старого учителя дочери. Видя, что она улыбается, он укоризненно
посмотрел на нее, хотя, казалось, и сам еле мог удержаться от улыбки. - Он
займется моей библиотекой, как только книги прибудут сюда, и я думаю, что
его обширные знания будут мне очень полезны.
- Ну разумеется, папенька, мы очень обязаны этому почтенному
джентльмену, и если уж придерживаться учтивых выражений, то я должна
сказать, что никогда не забуду того необыкновенного впечатления, которое он
произвел на меня.
- Извините меня, мисс Бертрам, - поспешно добавила она, видя, как отец
ее нахмурил брови, - мы долго были в дороге, мне надо сейчас пойти
переодеться.
После этих слов все, за исключением Домини, разошлись по своим
комнатам. О том, что нужно одеваться или раздеваться, он вспоминал только по
утрам, когда вставал, или по вечерам, когда ложился спать. Он сразу же
углубился в решение какой-то математической задачи и так и оставался в
гостиной, пока все снова не собрались там, чтобы оттуда уже перейти в
столовую.
Вечером Мэннеринг улучил минуту, чтобы поговорить с дочерью наедине.
- Ну, как тебе нравятся наши гости, Джулия?
- О, мисс Бертрам мне, конечно, нравится, но этот капеллан такое
чудище, что, по-моему, ни один человек, глядя на него, не сможет удержаться
от смеха.
- Пока он гостит у меня, Джулия, над ним никто не будет смеяться.
- Помилуйте, папенька, лакеи, и те не выдержат.
- В таком случае пусть снимают ливреи и тогда смеются себе на здоровье.
Я глубоко уважаю мистера Сэмсона за его благонравие и чистосердечность.
- О, наверно, и за щедрость тоже, - весело сказала Джулия. - Он даже
ложки до рта не донесет, чтобы не оделить супом всех соседей.
- Ты неисправима, Джулия, только помни, что своим неумеренным смехом ты
можешь обидеть этого достойного человека или мисс Бертрам, которую это,
пожалуй, заденет больше, чем его самого. Ну, а теперь покойной ночи. Помни
только, что, хотя мистер Сэмсон и не одарен грацией, на свете есть немало
вещей посмешнее, чем неловкость или простодушие.
Дня через два мистер и миссис Мак-Морлан, ласково распрощавшись с Люси
Бертрам, уехали из Вудберна. В доме теперь все пришло в порядок. Молодые
девушки и учились и развлекались вместе. Полковник Мэннеринг был просто
поражен, увидев, что мисс Бертрам хорошо знает французский и итальянский
языки благодаря стараниям того же Домини Сэмсона, трудолюбие которог
╧Ёшъы■ўхэш 