╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
требовал, чтобы торги продолжались.
- Я прекращаю распродажу, - заявил помощник шерифа, - и отвечаю за все
последствия. О дне возобновления торгов я всех извещу. Общий интерес
требует, чтобы имение было продано по самой высокой цене, а теперь об этом
думать не приходится. Я за все отвечаю.
Глоссин быстро вышел из комнаты и незаметно скрылся; должно быть, он
хорошо сделал, так как наш приятель Джок Джейбос собрал уже целую ватагу
босоногих ребят, чтобы закидать его камнями и выгнать вон.
Тут же были приведены в порядок несколько комнат; в одну из них
положили покойника, другие отвели для молодой леди. Мэннеринг решил, что
дальнейшее его присутствие неуместно и может быть даже не правильно
истолковано. Он к тому же заметил, что несколько дальних родственников
покойного лэрда, вся знатность которых зиждилась на степени их родства с
Элленгауэном, решили теперь отдать последний долг человеку, к несчастьям
которого они всегда были глубоко равнодушны. Право распоряжаться похоронами
Годфри Бертрама оспаривало теперь семеро богатых помещиков (подобно тому как
семь греческих городов оспаривали право называться родиной Гомера). Но ни
одному из этих семи родственников перед тем и в голову не приходило приютить
у себя старика. Поэтому-то Мэннеринг решил не оставаться здесь дольше и
уехать недели на две, то есть на то время, по истечении которого распродажа
должна была возобновиться.
Но, прежде чем уехать, он хотел повидаться с Домини.
Когда последний узнал, что какой-то джентльмен желает говорить с ним,
несказанное удивление отразилось на его вытянутом лице, которое от горя
стало еще мрачнее. Он несколько раз низко поклонился Мэннерингу, а потом
весь вытянулся и стоял прямо, терпеливо ожидая его распоряжений.
- Вы, должно быть, не догадываетесь, мистер Сэм-сон, зачем вы могли
понадобиться совершенно незнакомому человеку?
- Вероятно, вы хотите, чтобы я преподавал кому-нибудь словесность и
классическую филологию. Только нет, никак не могу: у меня есть еще одна
обязанность, я должен ее выполнить.
- Нет, мистер Сэмсон, я далек от этой мысли - сыновей у меня нет, а
единственная моя дочь вряд ли окажется для вас подходящей ученицей.
- Ну, разумеется, нет, - ответил простодушный Сэм-сон. - Однако же я
обучал мисс Люси всем наукам, и только таким ни на что не нужным предметам,
как кройка и шитье, ее учила экономка.
- Как раз о мисс Люси-то я и собирался поговорить с вами, - сказал
Мэннеринг. - Вы ведь меня не помните?
Сэмсон, всегда отличавшийся рассеянностью, не только не припоминал
юного астролога, с которым встречался в столь давние времена, но даже не
узнал в нем того незнакомца, который заступился за лэрда перед Глоссином, -
до такой степени спутались все его мысли после кончины его благодетеля.
- Но это неважно, - продолжал полковник, - я старый приятель покойного
мистера Бертрама, и я имею возможность помочь его дочери в ее теперешнем
тяжелом положении. К тому же я намерен купить это поместье, и мне хочется,
чтобы в замке все осталось как есть. Возьмите, пожалуйста, вот эти деньги на
расходы по дому, - и он подал Домини кошелек с деньгами.
- У-ди-ви-тель-но! - воскликнул Домини. - Но если вам угодно
обождать...
- Это совершенно невозможно, - сказал Мэннеринг, уходя, -
У-ди-ви-тель-но! - еще раз воскликнул Домини Сэмсон, выбежав за ним на
лестницу с кошельком в руке. - Но эти деньги...
Мэннеринг поспешно сошел вниз по лестнице.
- У-ди-ви-тель-но! - в третий раз воскликнул Домини Сэмсон, стоя уже в
дверях. - Но только эти...
Но Мэннеринг уже вскочил на лошадь и ничего не слышал. Хоть сумма эта и
не превышала двадцати гиней, Домини, которому никогда, ни при каких
обстоятельствах не приходилось держать в руках даже и пяти, решил, как он
сам выразился, "посовещаться" о том, как лучше всего поступить с полученными
деньгами. По счастью, Мак-Морлан дал ему разумный и совершенно бескорыстный
совет употребить эти деньги на нужды мисс Бертрам, так как именно для этой
цели они и предназначались самим Мэннерингом.
Многие из соседей-помещиков проявляли теперь всяческие заботы о мисс
Бертрам, искренне и радушно предлагая ей воспользоваться их гостеприимством.
Но ей, разумеется, не хотелось сразу же попасть в чужую семью, куда ее
приглашали скорее из благотворительных побуждений, чем из простого
гостеприимства. Поэтому она решила попросить совета у ближайшей родственницы
со стороны отца, мисс Маргарет Бертрам из Синглсайда, почтенной старой девы,
которой она и написала теперь о своем тяжелом положении.
Бертрама похоронили скромно, как это и подобало. Бедная девушка
понимала, что теперь она не более как временная обитательница того дома, где
она родилась и где с таким вниманием и такой нежной заботой "качала старости
бессильной колыбель". Мак-Морлан обнадеживал ее, уверяя, что никто уже не
сможет теперь так внезапно и так безжалостно лишить ее этого приюта. Но
судьбе было угодно решить иначе.
Последние два дня, которые оставались до срока, назначенного для
торгов, Мак-Морлан с минуты на минуту ждал приезда полковника Мэннеринга или
хотя бы его письма с доверенностью. Но никто не приезжал. В самый день
аукциона Мак-Морлан встал рано и отправился на почту, но писем ему не было.
Он старался убедить себя, что полковник Мэннеринг приедет к завтраку, и
велел жене приодеться и вынуть лучшую посуду. Но все эти приготовления были
напрасны.
- Если бы я только мог это предвидеть, - сказал он, - я изъездил бы всю
Шотландию вдоль и поперек, чтобы найти хоть кого-нибудь, кто отбил бы у
Глоссина это поместье.
Но увы! Было уже поздно. Назначенный час настал, и в Кипплтрингане в
месте, где должна была состояться распродажа, собирался уже народ.
Мак-Морлан старался затянуть приготовления, насколько это было возможно, и
читал опись вещей так медленно, как будто это был его собственный смертный
приговор. Каждый раз, когда отворялась дверь, он глядел на нее с надеждой,
но эта надежда становилась постепенно все слабее и слабее. Он прислушивался
к малейшему шуму на улице и старался уловить в нем стук колес и цоканье
копыт. Но все было напрасно. Тогда его вдруг осенила догадка, что полковник
Мэннеринг поручил купить имение кому-нибудь другому. Ему даже не пришло в
голову упрекнуть полковника в недоверии. Но и эта последняя надежда вскоре
исчезла. После того как наступило торжественное молчание, Глоссин предложил
свою цену за поместье и за баронство Элленгауэна. К этой сумме никто ничего
не прибавил, и никакого соперника у него не нашлось, - поэтому песочные часы
были перевернуты, и, когда они отсчитали положенные минуты, мистер
Мак-Морлан должен был объявить по всем правилам, что "торг завершен и
вышеупомянутый Гилберт Глоссин вступает в законное владение поместьем и
всеми землями').
Честный Мак-Морлан отказался принять участие в богатом пиршестве,
которое устроил Гилберт Глоссин, ныне уже эсквайр элленгауэнский. С чувством
глубочайшей горести он вернулся домой и стал сетовать на непостоянство и
причуды индийских набобов, которые сами не знают, чего хотят. Но судьба
великодушно приняла вину за все случившееся на себя и смирила негодование
Мак-Морлана. Около шести часов вечера явился нарочный, "вдрызг пьяный", как
доложила служанка, с письмом от полковника Мэннеринга, написанным еще четыре
дня тому назад в каком-то городке на расстоянии ста миль от Кипплтрингана. В
письмо была вложена доверенность на имя Мак-Морлана, которая уполномочивала
его, или любое другое лицо, по его усмотрению, на покупку поместья. В письме
говорилось также, что неотложные семейные обстоятельства требуют присутствия
полковника в Уасяморленде, куда он и просил адресовать письма на имя Артура
Мервина, эсквайра, в Мервин-холл.
В порыве гнева Мак-Морлан бросил доверенность в лицо ни в чем не
повинной служанке, и его еле удалось удержать от собственноручной расправы с
негодяем нарочным, который своей нерасторопностью и пьянством погубил все
дело.
Глава 15
Теперь обеднел я, золота нет,
И остались одни поля.
Ссуди же денег мне, добрый Скейлз,
И будет твоей земля.
Тогда Джон Скейлз червонцы достал
Из тяжелой своей мошны.
Но только был он себе на уме
И взял все за полцены.
"Наследник Линна"
Гэллоуэйский Джон Скейлз был половчее, чем его прототип. Он ухитрился
стать наследником Линна без неприятной обязанности "отсчитывать червонцы".
Как только неожиданная и печальная весть дошла до мисс Бертрам, та поспешила
завершить начатые ею приготовления к отъезду, чтобы возможно скорее покинуть
дом. Мак-Морлан помогал ей и так настойчиво уговаривал ее переехать к нему
на то время, пока она не получит ответа от своей родственницы или не решит
сама, где и как она будет жить, что мисс Бертрам почувствовала, что
отказаться от такого приглашения значило бы обидеть этого доброго человека.
Миссис Мак-Мордан была женщиной благородной и образованной и могла сделать
пребывание в их доме приятным для мисс Бертрам. Таким образом, молодая
девушка обретала одновременно и кров и друзей. На душе у нее полегчало, и
она могла спокойно расплатиться и проститься с теми немногими слугами,
которые еще оставались в доме.
Если слуги и их господа - люди достойные, им всегда бывает грустно
расставаться, а обстоятельства на этот раз были таковы, что разлука эта
становилась еще более тягостной.
Слуги получили все, что им причиталось, и даже с некоторой надбавкой;
со словами благодарности и всяческими добрыми пожеланиями они прощались со
своей молодой госпожой; кое-кто плакал. В гостиной остались только Люси,
МакМорлан, который приехал, чтобы увезти ее к себе, и Домини Сэмсон.
- А сейчас, - сказала бедная девушка, - я должна проститься со
старейшим и лучшим моим другом. Да благословит вас бог, мистер Сэмсон, и да
воздается вам за всю вашу доброту, за все заботы о вашей воспитаннице и за
все, что вы сделали для покойного отца. Я надеюсь, что вы часто будете нам
писать. - С этими словами она положила ему в руку несколько завернутых в
бумагу золотых и встала, чтобы уйти.
Домини Сэмсон тоже поднялся с места, но стоял неподвижно, пораженный
этим известием. Ему никогда и в голову не приходило, что он может расстаться
с Люси, куда бы она ни уехала. Он положил деньги на стол.
- Конечно, этого мало, - сказал Мак-Морлан, не догадавшись, зачем
Домини это сделал, - но поймите, обстоятельства...
Сэмсон нетерпеливо махнул рукой.
- Да совсем тут не в деньгах дело, - проговорил он, - совсем не в
деньгах, а в том, что уже двадцать с лишним лет, как отец ее призрел меня в
своем доме, и поил, и кормил, а сейчас вот я, оказывается, должен покинуть
ее в такой беде, в таком горе. Нет, мисс Люси, не думайте, что я на это
способен. Вы сами никогда бы не согласились вышвырнуть на улицу отцовскую
собаку. Неужели же я хуже собаки? Нет, мисс Люси Бертрам, пока я жив, я ни
за что не расстанусь с вами. Я не буду вам в тягость, я уже все обдумал.
Ведь Руфь сказала Ноэмии: "Не уговаривай меня уйти и расстаться с тобой;
куда бы ты ни пошла, и я пойду за тобою следом, и где ты будешь жить, там
буду жить и я; твой народ будет моим народом, и твой бог - моим богом. Где
ты умрешь, там умру и я, и там меня похоронят. Так угодно господу богу: нас
разлучит только смерть".
В продолжение этой речи, самой длинной из всех когда-либо произнесенных
Сэмсоном, слезы градом катились из глаз доброго старика, и как Люси, так и
Мак-Морлан были глубоко тронуты искренностью его чувств.
- Мистер Сэмсон, - сказал Мак-Морлан, поочередно хватаясь то за
табакерку, то за носовой платок, - в доме у меня места много, и, если вы
поселитесь у меня на то время, пока мисс Бертрам почтит нас своим
присутствием, я буду счастлив принять у себя человека столь верного и
достойного. - И тут же, опасаясь, чтобы со стороны мисс Бертрам не
последовало на этот счет никаких возражений, он очень деликатно добавил:
- Дела мои часто заставляют меня искать помощи человека более опытного
в счетном деле, чем теперешние мои конторщики, и я буду рад, если вы не
откажетесь по мере надобности помогать мне.
- Разумеется, разумеется, - тотчас же отвечал Сэмсон. - Я знаю двойную
итальянскую бухгалтерию.
Кучер, который вбежал в комнату с известием, что лошади поданы, увидев
эту необыкновенную сцену, замер на месте и уверял потом миссис Мак-Кэндлиш,
что это была самая жалостная картина, которую он когда-либо видел в жизни:
"Даже когда бедняжка серая кобыла помирала, и то столько слез не пролили".
Это пустячное происшествие имело потом для Домини важные последствия.
Миссис Мак-Морлан приняла гостей очень радушно; муж ее объявил и ей и
всем домашним, что пригласил Домини Сэмсона, чтобы тот помог ему разобраться
в разных запутанных делах, и что на это время он поселится у них в доме.
Жизненный опыт подсказывал Мак-Морлану, что дело следует представить именно
так, потому что, как бы Домини ни был привязан к семейству Элленгауэнов и
как бы он ни был благороден, наружность его имела весьма неприглядный вид и
плохо вязалась с представлением о том, каким должен быть наставник молодой
леди, и его появление в качестве лица, сопровождающего хорошенькую
семнадцатилетнюю девушку, могло показаться просто смешным.
Домини Сэмсон весьма усердно выполнял работу, которую ему поручал
Мак-Морлан; но очень скоро все заметили, что наш учитель после завтрака, в
один и тот же час, постоянно исчезает и возвращается только к обеду.
Вечерами же он обычно работал в конторе. И вот однажды в субботу он явился к
Мак-Морлану с торжествующим лицом и положил на стол две золотых монеты.
- Что это значит, Домини? - спросил Мак-Морлан.
- Прежде всего это плата за квартиру и за стол, а остальное для мисс
Люси.
- Хорошо, но только ваши труды в конторе уже оплатили все эти расходы с
лихвой. Я теперь еще ваш должник...
- Ну, раз так, - сказал Домини, махнув рукой, - отдайте все эти деньги
мисс Люси.
- Послушайте, Домини, ведь эти деньги...
- Они заработаны честным путем. Просто один молодой человек, с которым
я каждый день по три часа занимаюсь языками, хорошо заплатил мне за уроки.
Задав Домини еще несколько вопросов, Мак-Морлан узнал от него, что этот
щедрый ученик был не кто иной, как молодой Хейзлвуд, и что они каждый день
встречались с ним в доме миссис Мак-Кэндлиш, рассказы которой о бескорыстной
привязанности старика Сэмсона к мисс Бертрам и привлекли к нему оттого
неутомимого и щедрого юношу.
Мак-Морлана это известие поразило. Конечно, Домини Сэмсон был очень
хорошим учителем и отличным человеком, и классические авторы, без сомнения,
заслуживали всяческого внимания, но могло ли быть, чтобы ради этого
трехчасового tete-a-tete двадцатилетний юноша
стал ездить ежедневно по семи миль туда и обратно; нет, как ни велика его
страсть к литературе, в это все же трудно поверить. Но выведать у Домцни
другие обстоятельства дела было чрезвычайно легко, так как этот простодушный
человек всегда все принимал за чистую монету.
- Скажите, друг мой, а мисс Бертрам известно, как вы распределяете свое
время?
- Нет еще пока, мистер Чарлз хочет, чтобы все это делалось втайне от
нее, а то она, пожалуй, не пожелает принимать от меня мой скромный
заработок; но только, - добавил он, - все равно никак нельзя будет от нее
это скрыть, потому что мистеру Чарлзу хотелось бы иногда брать уроки здесь,
в этом доме.
- Ах, вот как, - сказал Мак-Морлан, - ну, теперь мне все понятно. А
скажите, пожалуйста, мистер Сэмсон, вы что - все три часа занимаетесь
синтаксисом и переводом?
- Да нет же, мы всегда беседуем с ним о чем-нибудь, чтобы скрасить наши
занятия, - "neque semper arcum tendit Apollo" .
Мак-Морлан не унимался и продолжал расспрашивать этого гэллоуэйского
Феба, о чем они чаще всего беседуют.
- О наших прежних встречах в Элленгауэне, и, право же, по-моему, мы
часто говорим о мисс Люси - ведь мистер Чарлз Хейзлвуд в этом отношении
очень похож на меня. Стоит мне начать говорить о ней, я никак не могу
остановиться, и, как я иногда в шутку говорю, она отнимает у нас чуть ли не
половину урока.
"Так, так, - подумал Мак-Морлан, - вот откуда дует ветер. Я что-то об
этом уже слыхал".
И он начал обдумывать, как ему в данном случае лучше всего вести себя,
и не только в интересах своей protegee, но и в своих
собственных, потому что мистер Хейзлвуд-старший был человеком богатым,
властным, честолюбивым и мстительным и очень был озабочен тем, чтобы его сын
составил себе богатую и знатную партию. В конце концов, полагаясь на
проницательность и здравый смысл своей юной постоялицы, он решил при первом
удобном случае, когда они останутся наедине, рассказать ей все это как
только что услышанную новость. Он так и сделал и постарался быть с ней как
можно естественнее и проще.
- Поздравляю вас, мисс Бертрам, вашему другу мистеру Сэмсону очень
повезло. Он раздобыл ученика, который платит ему по две гинеи за двенадцать
уроков греческого языка и латыни.
- Что вы говорите! Я очень рада, только не могу понять, кто же этот
расточительный человек? Уж не полковник ли Мэннеринг вернулся?
- Ну нет, это вовсе не полковник Мэннеринг, это ваш старый знакомый,
мистер Чарлз Хейзлвуд. И он хочет даже брать уроки у нас в доме. Надо помочь
ему это устроить.
Люси вся вспыхнула, - Ради бога, мистер Мак-Морлан, не надо. У Чарлза
Хейзлвуда и так уже были из-за этого неприятности.
- Ах, вот как, из-за латыни? - переспросил Мак-Морлан, делая вид, что
не понимает ее. - Ну, это всегда бывает, когда ее учат в первых классах; но
сейчас-то он ведь взялся за нее совершенно добровольно.
Тут мисс Бертрам оборвала разговор, и ее собеседник не, пытался больше
его возобновлять, заметив, что молодая девушка над чем-то призадумалась.
На следующий день юной мисс Бертрам представился случай поговорить с
Сэмсоном. Очень мило поблагодарив его за бескорыстие и привязанность к ней и
высказав ему свою радость по поводу того, что он нашел такой выгодный урок,
она одновременно дала ему понять, что для ученика его, конечно, неудобно
каждый раз специально к нему приезжать, что Сэмсону следовало бы на все
время занятий уехать отсюда и поселиться или совместно с ним, или где-то
поблизости от него, и чем ближе, тем лучше. Сэмсон, как она и предвидела,
отказался от этого наотрез; он сказал, что не оставит ее, даже если бы ему
предложили стать наставником самого принца Уэльского.
- Но я вижу, - добавил он, - что гордость мешает вам разделить со мной
мои трудовые деньги. Иди, может быть, я вам стал в тягость?
- Нет, что вы, вы же старый друг покойного отца, и, пожалуй, даже
единственный. Видит бог, это совсем не гордость, мне не с чего было
возгордиться. Поступайте во всем остальном, как вам заблагорассудится, но
очень прошу вас, скажите мистеру Чарлзу Хейзлвуду, что у вас был со мной
разговор насчет его уроков, и я сказала, что, на мой взгляд, ему следует
отказаться от мысли брать их в этом доме; пусть он об этом и не думает.
Домини Сэмсон ушел от нее совершенно удрученный и, закрывая дверь,
невольно пробормотал ворчливо
╧Ёшъы■ўхэш 