╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
Вальтер Скотт.
Гай Мэннеринг, или Астролог
Планет вещают сочетанья,
Зачем тревожить их покой
Игрой опасною такой?
"Песнь последнего менестреля"
ПРЕДИСЛОВИЕ
Повесть или роман "Уэверли" на первых порах, разумеется, очень медленно
пролагал себе путь к читателям, но зато потом приобрел такую большую
популярность, что автор решил написать еще одно произведение в этом роде. Он
стал искать подходящий сюжет и подбирать название. Чтобы читатель мог
представить себе, как пишутся романы, приведем тот рассказ, который послужил
основой для "Гая Мэннерпнга", и добавим к этому, что в процессе работы между
ним и выросшей из него книгой но осталось даже и самого отдаленного
сходства. Рассказ этот я слышал от одного старого слуги моего отца, славного
старика шотландца, человека во всех отношениях безупречного, если не считать
его пристрастия к "горной росе", которую он предпочитал другим, менее
крепким напиткам.
Ко всем событиям, о которых будет идти речь, он относился с топ же
верой, что и к любому догмату своей религии.
Итак, по словам старого Мак-Кпила, некий путник, немолодой уже человек
весьма почтенного вида, проезжая однажды по самым глухим местам Гйллоуэя,
был застигнут на дороге наступившею темнотой. Не без труда добрался он до
какой-то усадьбы, где его приняли со всем радушием, присущим Шотландии тех
времен.
На хозяина дома, богатого помещика, произвела сильное впечатление
благообразная внешность гостя, и он просил извинить его за царивший в доме
беспорядок, которого приезжий не мог не заметить. Лэрд сообщил ему, что
супруга его лежит в постели и вот-вот должна родить, добавив, что, хотя
женаты они уже целых десять лет, это ее первые роды. Одновременно он выразил
сожаление, что это обстоятельство помешает принять гостя так, как надлежало
бы.
- Что вы, помилуйте, - ответил незнакомец, - мне ничего особенного не
надо, и я думаю даже, что сумею воспользоваться предстоящим событием, чтобы
отблагодарить вас за ваше гостеприимство. Скажите мне точно час и минуту,
когда родится ребенок, и я надеюсь, что смогу кое-что сообщить вам о том,
что его ждет в нашем смертном и полном превратностей мире. Не скрою от вас,
что я владею искусством читать и толковать изложения небесных: светил,
влияющих на судьбы людей. В отличие от так называемых астрологов, я
занимался этой наукой. И не ради денег пли другого вознаграждения. Я человек
вполне обеспеченный и употребляю все знания, которыми владею, на благо тем,
к кому я расположен.
Лэрд поклонился в знак уважения и благодарности, и путешественнику была
предоставлена комната, окно которой выходило в необъятный простор усеянного
звездами неба.
Гость провел часть ночи, созерцая расположение небесных тел и исчисляя
их возможные влияния на судьбу ребенка, пока наконец результат этих
наблюдений но заставил его послать за лэрдом; он принялся самым настойчивым
образом упрашивать его, чтобы повитуха как-нибудь задержала наступление
родов, хотя бы на пять минут. Ему сказали, что это невозможно, и не успел
слуга вернуться с ответом, как отца и его гостя известили о том, что леди
родила мальчика.
На следующее утро за завтраком у астролога был такой сосредоточенный и
мрачный вид, что отец новорожденного, который перед этим радовался при мысли
о том, что у родового владения есть теперь наследник и оно после его смерти
не перейдет к какой-нибудь дальней родне, встревожился не на шутку. Он
поспешно увел гостя в комнату, где они могли остаться наедине.
- Я вижу по вашему лицу, - сказал он, - что вы должны сообщить мне
что-то недоброе о моем малютке. Может быть, господу угодно будет лишить пас
этой радости прежде, чем дитя подрастет и достигнет совершеннолетня? Или,
может быть, сыну моему суждено стать недостойным той любви, которую мы ему
готовим?
- Ни то, ни другое, - ответил незнакомец. - Если только мои знания не
обманывают меня, ребенок переживет и младенческий и детский возраст и своим
характером и способностями оправдает все надежды родителей. Но, несмотря на
то, что многое в его гороскопе сулит ему счастье, все же значительный
перевес приобретает какое-то злое влияние, которое грозит ему нечестивым и
несчастным для него искусом, когда он достигнет возраста двадцати одного
года. Год этот, как явствует из расположения созвездий, будет для него
критическим. Но вся моя паука бессильна сказать, в каком виде явится ему
испытание, и какого оно будет характера - я не знаю.
- Так выходит, ваши знания не могут защитить его от беды, которая ему
угрожает? - спросил охваченный беспокойством отец.
- Нет, это не так, - сказал незнакомец, - защитить его они безусловно
могут. Влияние созвездий могущественно, но тот, кто создал небо и звезды,
могущественнее всего, надо только обратиться к нему с верою и любовью. Вам
следует посвятить вашего сына всецело служению создателю, приложив к этому
такое же рвение, как родители Самуила, которые посвятили своего сына
служению храму. Вы должны относиться к нему как к существу, занимающему
особое место в мире. В его детские и отроческие годы вы должны окружить его
людьми набожными и добродетельными и, елико возможно, следить за тем, чтобы
он не знал никакого зла, задуманного или совершенного, чтобы он не видел его
и даже не слышал о нем. Воспитывать его следует в самых строгих правилах
нравственности и религии. Пусть он растет в стороне от мирской жизни, чтобы
его никак не коснулись людские заблуждения или пороки. Короче говоря,
уберегите его, насколько это возможно, от всяческого греха, не считая,
разумеется, греха первородного, доставшегося всем нам, жалким смертным, еще
от Адама. Перед тем как ему исполнится двадцать один год, в жизни его должен
наступить критический момент. Если только он переживет его - он будет
счастлив и благополучен в своей земной жизни и станет избранником неба. Но
если случится иначе... - Тут астролог замолчал и глубоко вздохнул.
- Сэр, - сказал еще более встревожившийся отец, - ваши слова исполнены
такой доброты, ваш совет так много для меня значит, что я отнесусь с
величайшим вниманием ко всему, что вы говорите. Но не можете ли вы оказывать
мне помощь и в дальнейшем? Поверьте, я сумею отблагодарить вас.
- Я не могу требовать, да и не заслуживаю никакой благодарности за
доброе дело, - сказал незнакомец, - а тем более за то, что приложу все мои
силы к спасению от страшной судьбы невинного младенца, который родился этой
ночью при столь удивительных сочетаниях планет. Я укажу вам, где меня найти:
вы можете время от времени писать мне о том, как мальчик преуспевает в
христианской вере. Если вы воспитаете его так, как я советую вам, я хотел
бы, чтобы он явился ко мне, когда будет приближаться этот роковой и
критический момент его жизни, то есть перед тем как ему минет двадцать один
год. Если вы исполните все, как я вам говорю, то, смею надеяться, господь
защитит своего верного слугу во время самого страшного из испытаний, которые
готовит ему судьба.
Таинственный незнакомец уехал, но слова эти оставили глубокий след в
памяти лэрда. Жена его умерла, когда ребенок был еще совсем маленьким.
Смерть ее, кажется, тоже была предсказана астрологом, и, таким образом,
доверие, с которым лэрд относился к этой науке, столь распространенной в его
время, еще больше укрепилось. Были приняты все меры, чтобы осуществить тот
строгий, можно сказать, даже аскетический план воспитания, которого
потребовал звездочет. Наставником мальчика сделали человека весьма строгих
правил, слуг ему выбрали из числа самых преданных людей, и отец сам
внимательно следил за его развитием.
Годы младенчества, детства и отрочества прошли совершенно спокойно.
Даже юного назареянина и то вряд ли воспитывали в большей строгости. Все
дурное устранялось от его взоров. Он повсюду слышал одни только возвышенные
истины и видел одни только достойные примеры.
Однако, когда он стал старше, отца, который неусыпно за ним наблюдал,
охватил страх. Какая-то тайная грусть владела юношей, и с годами он
становился все мрачней и мрачней. Слезы, появлявшиеся без всякого повода,
бессонница, ночные блуждания при лунном свете и тоска, причины которой не
удавалось узнать, - все это расшатывало его здоровье и даже угрожало
рассудку. Отец написал обо всем астрологу, и тот ответил, что это
нарушившееся душевное равновесие - знак того, что испытание уже началось и
что несчастному юноше придется не раз вступать в поединок со злом, причем
борьба эта будет принимать все более ожесточенный характер. Единственное,
что ему остается сделать, чтобы спасти себя, - это упорно изучать священное
писание. "Он страдает, - писал мудрец, - от пробудившихся чудовищ, страстей:
они дремали в нем до известного периода жизни, как дремлют они и в других
людях. Теперь этот период наступил, и лучше, гораздо лучше, если он будет
мучиться сейчас в борьбе со своими страстями, чем впоследствии - от
раскаяния в том, что позволил себе грешить, безрассудно их удовлетворяя".
От природы юноша был наделен большою силою души: разум и религия
помогали ему одолеть приступы тоски, которая по временам им овладевала. И
только на двадцать первом году жизни приступы эти приняли такой характер,
что отец стал серьезно за него опасаться. Казалось, что некий неотвязный и
жестокий душевный недуг доводит его до отчаяния и лишает веры. Вместе с тем
он был по-прежнему вежлив, обходителен и кроток: он покорно выполнял все
желания отца и как только мог боролся с мрачными мыслями, которые, по всей
видимости, внушал ему злой дух, призывая его, как нечестивую жену Иова,
проклясть бога и умереть.
Наконец настало время, когда он должен был совершить представлявшееся
тогда длинным и даже опасным путешествие, чтобы повидать своего покровителя
- человека, некогда составившего его гороскоп. Дорога проходила по
интересным местам, и поездка эта доставила ему больше радости, чем он
ожидал. Поэтому он прибыл в назначенное место только накануне дня своего
рождения, около полудня. Поток новых и приятных впечатлений с такой силою
захватил его, что он едва не позабыл всего, что отец говорил ему о цели его
поездки. Наконец он остановился перед большим, но уединенно расположенным
старинным домом, где и жил друг его отца.
Слуга, вышедший принять лошадь, сказал, что его ждут уже целых два дня.
Юношу провели в кабинет, и там его встретил тот, кто был некогда гостем их
дома, ныне уже убеленный сединами старец. Он внимательно на него посмотрел,
во взгляде его сквозило недовольство.
- Можно ли было медлить в столь важном деле! - сказал он.
- Я думал, - ответил юноша, покраснев и потупив глаза, - что не было
ничего худого в том, что я ехал медленно и дорогой уделял внимание всему,
что меня интересовало; все равно ведь я прибыл к вам в точности в тот самый
день, который мне назначил отец.
- Медлительность твоя заслуживает всяческого осуждения, - ответил
мудрец, - ведь это враг рода человеческого направлял твои шаги в сторону. Но
вот ты наконец явился, и будем надеяться, что все кончится благополучно,
хоть поединок, в который тебе надлежит вступить, будет тем страшнее, чем
больше ты его будешь откладывать. Но прежде всего тебе надо подкрепиться,
Пищу надо вкушать согласно велениям природы: утолять голод, но не разжигать
аппетит.
С этими словами старец повел гостя в столовую, где его ожидал скромный
завтрак. Вместе с ними за стол села девушка лет восемнадцати, которая была
так хороша собой, что едва только она вошла в комнату, как наш юноша позабыл
о своей странной, таинственной судьбе и все внимание устремил на нее.
Говорила она мало и в разговоре касалась только предметов самых серьезных.
Потом она села за клавикорды и стала петь, но пела одни только гимны, после
чего, по знаку отца, вышла из комнаты, а уходя, взглянула на юношу с
каким-то особым участием и беспокойством.
Хозяин дома пригласил гостя к себе в кабинет и там стал говорить с ним
о важнейших догматах религии, чтобы удостовериться, что молодой человек
может объяснить, почему и как он верит. Во время этой беседы юноша
чувствовал, как, помимо воли, мысли его отвлекаются от предмета разговора и
перед глазами встает образ красавицы, которая только что разделяла их
трапезу.
Астролог каждый раз замечал его рассеянность и укоризненно покачивал
головой. Но в целом ответы юноши его удовлетворили.
Вечером, после омовения, гостю велели облечься в широкую одежду без
рукавов и с открытой шеей, вроде той, какую носят армяне. Затем расчесали
его длинные до плеч волосы и босым провели его в дальнюю комнату; там ничего
не было, кроме лампы, стула и стола, на котором лежала Библия.
- Здесь, - сказал астролог, - я должен оставить тебя одного в самые
критические минуты твоей жизни. Если ты сумеешь, вспоминая те великие
истины, о которых мы с тобой говорили, отразить сейчас все соблазны, которые
грозят твоему мужеству и твоей вере, ты потом не будешь знать страха ни
перед чем. Но испытание будет суровым и трудным. - Глаза старца наполнились
слезами. - Дорогое дитя, - сказал он торжественно, прерывающимся от волнения
голосом, - еще в минуту твоего рождения я предвидел это страшное испытание.
Дай бог, чтобы ты с твердостью его перенес.
Юноша остался один. И сразу же, подобно сонму дьяволов, на него
ринулись воспоминания о его былых грехах, вольных и невольных. Угрызения эти
были особенно страшны, потому что всем воспитанием своим он был приучен
судить себя строго; они кидались на него словно фурии, стегали его своими
огненными бичами и, казалось, стремились довести до полного отчаяния. В то
время, когда он боролся с этими ужасными воспоминаниями, чувства его пришли
в смятение, но воля была тверда. Вдруг он услыхал, что кто-то отвечает
софизмами на все его доводы и что в споре участвуют не только его
собственные мысли. Злой дух пробрался к нему в комнату и принял телесное
обличие. Пользуясь своей властью над скорбящими душами, он убеждал юношу и
безнадежности его положения; он подстрекал его к самоубийству, как к самому
действенному средству избавиться от грехов. Среди других грехов в самых
мрачных красках изображалась его медлительность во время пути и то внимание,
которое он уделял утром красавице-дочери, вместо того чтобы сосредоточиться
на религиозных поучениях ее отца. Ему доказывали, что, согрешив перед
источником света, он теперь неминуемо должен подчиниться князю тьмы.
Чем ближе становилась роковая минута, тем неистовее и тем страшнее
присутствие злого духа смущало несчастную жертву; узел нечестивых софизмов
завязывался все туже и туже; так, во всяком случае, казалось юноше, которого
эти тенета оплетали со всех сторон. У него не хватало сил найти слова
прощения или произнести всемогущее имя того, на кого он возлагал все
надежды. Но вера не покидала его, хотя он в течение какого-то времени был не
в силах выразить ее словами.
- Что бы ты ни говорил, - ответил он искусителю, - я знаю, что в этой
книге заключено и прощение грехов моих и спасение души.
Как раз в это мгновение раздался бой часов, возвещавший о том, что
страшному испытанию настал конец. К юноше сразу же вернулись и речь и
способность мыслить; он погрузился в молитву и в пламенных словах ее выразил
свою веру в истину и творца. Сраженный дьявол удалился с дикими стенаниями.
Старец вошел в комнату и со слезами на глазах поздравил своего гостя с
победой в роковом поединке.
Впоследствии юноша женился на красавице, которая так пленила его с
первого взгляда, и они жили тихо и счастливо. На этом кончается легенда,
рассказанная Джоном Мак-Кинли.
Автору "Уэверли" представилось, что можно написать интересную и, может
быть, в некотором роде поучительную повесть из жизни человека, судьба
которого предопределена. Вмешательство некой злой силы разбивает все его
старания жить праведной, благородной жизнью, но в конце концов он выходит
победителем из этой страшной борьбы. Словом, задумано было нечто похожее на
"Сказку о Синтраме и его товарищах" барона Ламотт Фуке. Между тем, даже если
это произведение и было в то время уже написано, автор "Уэверли" его не
знал.
План этот ясно виден в первых трех-четырех главах романа, но, обдумывая
дальнейший ход событий, автор вынужден был отказаться от своего
первоначального замысла. Здравое размышление убедило его, что астрология,
хотя ее значение признавал некогда даже Бэкон, в настоящее время уже не
пользуется прежним влиянием на умы людей, и на ее выкладках никак нельзя
построить романа. Помимо этого, стало ясно, что для развития подобного
сюжета не только потребовалось бы больше таланта, чем автор чувствовал в
себе, но и пришлось бы вдаваться в обсуждение теорий и доктрин, слишком
серьезных для рамок повести, ставящей себе совсем иные задачи.
План был изменен в то время, когда роман уже печатался, и первые листы
сохранили поэтому следы первоначального замысла. Теперь они стали в книге
лишним грузом, присутствие которого даже неоправданно и ненужно. Причина
создавшегося несоответствия уже объяснена и должные извинения принесены.
Здесь стоит упомянуть о том, что, хотя астрология и стала вызывать
всеобщее презрение и была вытеснена более грубыми и лишенными всякой
прелести суевериями, у нее есть отдельные приверженцы даже в наши дни.
Одним из самых примечательных адептов этой забытой и всеми презираемой
науки был известный фокусник, ныне уже умерший, большой мастер своего
искусства. Естественно было предположить, что, зная в силу особенностей
своей профессии тысячу разных способов обманывать человеческий глаз, он
меньше, чем кто-либо другой, мог поддаваться влиянию вымыслов, порожденных
суеверием. Впрочем, как раз привычка к запутанным вычислениям, которые
какими-то неисповедимыми даже для самого престидижитатора путями помогают
показывать карточные фокусы и т, п., и привела, быть может, этого
джентльмена к изучению комбинаций планет и звезд в небе, с тем чтобы таким
путем предсказывать будущее.
Он составил свой собственный гороскоп, сделав все выкладки по правилам,
которые он изучил, читая лучшие сочинения по астрологии. В этих вычислениях
все относившееся к прошлому совпало с тем, что действительно имело место в
его жизни. Но в том, что касалось будущего, он столкнулся с неожиданными
трудностями. Оказалось, что в гороскопе имеются какие-то два года,
относительно которых никак нельзя с точностью установить, будет ли данное
лицо в это время в живых или нет. Встревоженный столь удивительным
обстоятельством, фокусник показал гороскоп одному из своих собратьев по
астрологии, которого эти данные точно так же привели в смущение. Выходило,
что в такой-то момент человек, на которого составлен гороскоп, будет еще
жив, а к такому-то сроку, вне всякого сомнения, уже умрет. Между этими
датами оказывался промежуток в два года, и нельзя было с уверенностью
сказать, что он означает - жизнь или смерть.
Астролог записал это удивительное обстоятельство в свой дневник и после
этого по-прежнему выступал перед зрителями в разных частях Англии и ее
владений. Так продолжалось, пока не истек период, в
╧Ёшъы■ўхэш 