ижавшейся и, казалось, неотвратимой смерти
повлекло  за  собой  обычные последствия. Отец и дочь бросились друг другу в
объятия,  целовались  и  плакали от радости, хотя их спасение было связано с
необходимостью  провести  бурную  ночь  на обрывистом уступе скалы, где едва
хватало  места  для  четырех  дрожащих  людей,  которые,  подобно  множеству
морских  птиц, ютились здесь, прячась от хищной стихии, бесновавшейся внизу.
Брызги  волн, неуклонно набегавших на подножие скал и затоплявших берег, где
наши   друзья   еще  так  недавно  стояли,  взлетали  до  самого  временного
пристанища.  Валы  кидались  внизу  на  скалы  с  таким оглушительным ревом,
словно  громовым голосом требовали возврата беглецов, своей законной добычи.
И  хотя  стояла  летняя ночь, было маловероятно, чтобы мисс Уордор, существо
столь  хрупкое,  насквозь  промокнув от брызг, дожила до утра. Потоки ливня,
разразившегося  теперь с полной силой и сопровождавшегося долгими и сильными
порывами ветра, еще усугубляли трудность и опасность положения.
     - Барышня,  бедная  милая барышня! - сказал старик. - Много таких ночей
пережил  я  и  дома  у  себя и в чужих краях, но, господи, помоги, ей-то как
выдержать?
     Его  опасения незаметно передались Ловелу, ибо с тем поистине масонским
чутьем,  с  которым  смелые  и отзывчивые души общаются в минуты опасности и
почти  инстинктивно  узнают  друг  друга, эти двое людей прониклись взаимным
доверием.
     - Я  опять  влезу  на  скалу,  - сказал Ловел. - Еще достаточно светло,
чтобы видеть, куда ступаешь. Я взберусь наверх и позову на помощь.
     - Прошу вас! Ради бога! - взмолился сэр Артур.
     - Вы  что,  спятили?  -  возразил  нищий.  - Френси О'Фаулсхью, а с ним
никто  не  мог сравниться в лазаний по скалам (в конце концов бедняга сломал
себе  шею  на Данбай оф Слейнс), никогда не отважился бы лезть на Хелкит-хед
после  захода солнца. Только по божьей милости, и притом чудом, вы сейчас не
в  морской  пучине. Ни за что бы не поверил, чтобы кто-нибудь мог спуститься
с  этих  скал.  Не  знаю, удалось ли бы это мне самому в такой час и в такую
погоду,  когда я был молод, в расцвете сил. Но пытаться еще раз - значило бы
просто искушать провидение.
     - Я  не  боюсь,  - ответил Ловел. - Спускаясь, я точно запомнил дорогу.
Сейчас  еще  достаточно  светло. Я уверен, что благополучно взберусь наверх.
Оставайтесь здесь, мой добрый друг, с сэром Артуром и молодой леди.
     - Черта  с два я останусь! - воскликнул нищий. - Если вы пойдете, пойду
и я. Нам хватит дела на двоих, чтобы вскарабкаться наверх!
     - Нет,  нет! Оставайтесь здесь и присмотрите за мисс Уордор. Вы видите,
сэр Артур совсем изнемог.
     - Тогда  оставайтесь  вы,  а  пойду  я, - сказал старик. - Пусть смерть
пощадит зеленый колос и возьмет спелый!
     - Оставайтесь  оба, умоляю вас! - слабым голосом произнесла Изабелла. -
Я чувствую себя хорошо и отлично продержусь здесь ночь. Я уже отдохнула.
     После  этих  слов голос изменил ей, она зашаталась и упала бы со скалы,
если  бы  Ловел  и  Охилтри  не поддержали ее и не устроили полулежа рядом с
отцом,  измученным  крайним  напряжением  телесных  и  душевных  сил  и  уже
сидевшим на камне в состоянии какого-то оцепенения.
     - Их  нельзя  оставить  одних,  -  сказал  Ловел.  -  Что  же делать?..
Слушайте! Слушайте! Мне кажется, нас зовут!
     - Это кричит гагара, - ответил Охилтри. - Я хорошо знаю ее крик.
     - Нет, клянусь небом, - возразил Ловел, - это был человеческий голос.
     Отдаленный   призывный   крик  повторился,  и  его  вполне  можно  было
различить  среди  рева  стихий и гомона летавших вокруг чаек. Нищий и Ловел,
напрягая  голос, громко закричали в ответ, и первый из них стал махать своим
посохом,  привязав  к  нему  платок  мисс Уордор, чтобы их могли заметить со
скалы.  И  хотя крики сверху повторились, прошло некоторое время, прежде чем
они   начали   соответствовать  крикам  снизу,  и  бедные  страдальцы  из-за
сгущавшихся  сумерек  и  усиливавшегося шторма не знали, стало ли их убежище
известно людям, собравшимся над обрывом, чтобы им помочь.
     Наконец  на  их призывы стали доноситься равномерные и четкие ответы, и
они  приободрились  от  сознания, что находятся в пределах слышимости - если
не досягаемости - друзей, готовых прийти им на помощь.


                                 Глава VIII

                                        Утес я знаю. Голову склонив,
                                        Он с ужасом глядит в морскую бездну.
                                        О, приведи меня на самый край,
                                        И я тебя избавлю от несчастий!

                                                                "Король Лир"

     Крики  людей  наверху вскоре усилились, и мелькание факелов прибавилось
к  тем  проблескам  вечернего  света,  которые  еще можно было увидеть среди
мрака  бури.  Собравшиеся  на  вершине  скалы  пытались  установить связь со
страдальцами,  все  еще  цеплявшимися  за свою ненадежную и тесную площадку;
однако   рев   шторма   ограничивал   это   общение   криками,   такими   же
нечленораздельными,  как  крики  пернатых обитателей утеса, которые галдели,
встревоженные звуками человеческих голосов в таком необычном месте.
     Группа   взволнованных  людей  столпилась  над  пропастью.  Олдбок  был
впереди  всех,  и  вид  у  него  был очень озабоченный. Он с такой отчаянной
решимостью   рвался   к  самому  краю  обрыва  и  все  пытался  заглянуть  в
головокружительную  бездну,  обвязав  платком  парик  и шляпу, что его более
робких помощников бросало в дрожь.
     - Осторожнее,  осторожнее,  Монкбарнс!  -  кричал  Кексон, вцепившись в
фалды  сюртука  своего  хозяина,  чтобы  в  меру  своих  сил  уберечь его от
опасности.  -  Ради  бога,  осторожнее! Парик сэра Артура уже утонул, и если
еще  вы  свалитесь  с  утеса,  во всем приходе останется только один парик -
пасторский.
     - Сюда!  На вершину! - кричал Маклбеккит, старый рыбак и контрабандист.
-  На  вершину!..  Стини,  Стини Уилкс, тащи снасти!.. Будьте покойны, мы их
живо втянем на борт, Монкбарнс, только не стойте на дороге!
     - Я  их  вижу,  -  волновался  Олдбок, - я их вижу далеко внизу, на том
плоском камне... Э-гей! Э-ге-гей!
     - Я  и  сам хорошо их вижу, - возразил Маклбеккит. - Вон они сидят, как
вороны  в  тумане. Но вы думаете, им поможет, если вы будете кричать отсюда,
как  баклан  перед  шквалом? Стини, тащи, парень, мачту! Ну вот! Мы поднимем
их,  как  в  старину  поднимали  бочонки  с джином и бренди. Принеси топор и
выруби гнездо для мачты. Привяжи покрепче кресло. Теперь затяни и закрепи!
     Рыбаки  принесли  с собой мачту от лодки, а так как на помощь сбежалась
-  кто из усердия, а кто из любопытства - половина местных парней, эта мачта
вскоре  была  врыта  в  грунт и надежно закреплена в вертикальном положении.
Поперечная  доска  и  протянутая  вдоль  нее  веревка, по концам пропущенная
через  блоки,  составили самодельный подъемный кран, который дал возможность
спустить   крепко   привязанное   кресло   на  плоский  уступ,  где  ютились
пострадавшие.  Радость,  какую  они  испытывали,  слыша  наверху  стук и шум
подготовки   к   их  спасению,  значительно  усилилась,  когда  они  увидели
своеобразное  сооружение,  при  помощи  которого  их  собирались переправить
наверх.  Кресло раскачивалось приблизительно в одном ярде от занимаемого ими
места,  повинуясь  каждому порыву бури, и судьба людей, окруженных воздушной
стихией,  зависела  от  прочности  веревки,  которая  в  сгущавшейся темноте
казалась  лишь  тонкой  нитью.  Помимо того, что само путешествие по воздуху
при  помощи такого хрупкого средства сообщения было рискованным, еще большая
опасность  возникала  оттого,  что ветер или колебания веревки могли ударить
кресло  и сидящего в нем о твердую и неровную поверхность скалы. Но для того
чтобы  по  возможности  уменьшить  эту  опасность, опытные моряки опустили с
креслом  вторую  веревку.  Привязанная  к  креслу и удерживаемая кем-либо из
находящихся  внизу,  она могла бы, как выразился Маклбеккит, служить "рулем"
и  делать подъем более спокойным и ровным. Все же, чтобы отважиться на такой
подъем  сквозь  рев  бури, ветер и дождь, когда над головой нависает утес, а
внизу  бушует  бездна,  нужна  была  такая  смелость, какую порождает только
отчаяние.  Но  как  бы  ни  были  велики  опасности,  так  зримо  и  слышимо
угрожавшие  сверху,  снизу  и  со  всех  сторон,  и как бы ни был сомнителен
представлявшийся  способ  спасения,  Ловел  и  старый  нищий  после краткого
совещания  и  после того, как первый из них с большим для себя риском поймал
и  притянул  веревку,  решили,  что лучше всего будет устроить в кресле мисс
Уордор  в  надежде на то, что находящиеся наверху люди осторожно и заботливо
поднимут ее целой и невредимой на вершину утеса.
     - Пусть  отец  поднимется  первым! - воскликнула Изабелла. - Ради бога,
друзья мои, позаботьтесь прежде всего о нем!
     - Невозможно,  мисс  Уордор,  - возразил Ловел. - Вас необходимо спасти
первой. Кроме того, веревка, выдерживающая ваш вес, может...
     - Я не стану и слушать этих эгоистических доводов!
     - Но  вы должны послушать, милая барышня, - сказал Охилтри. - Дело идет
о  жизни  каждого  из нас. И опять же: выбравшись наверх, вы там расскажете,
как  нам  тут  живется  в  ссылке.  Сэру Артуру, мне кажется, этого никак не
сделать.
     Пораженная справедливостью этого довода, Изабелла воскликнула:
     - Верно!  Совершенно верно! Я готова рискнуть. Что же мне сказать нашим
друзьям наверху?
     - Пусть  только  следят,  чтобы  веревка  не  терлась  о скалу. И пусть
опускают  и  поднимают  кресло  потихоньку  и ровно. Мы крикнем, когда будем
готовы.
     Проявляя  поистине  материнскую  заботливость  и  внимание,  Ловел  при
помощи  своего  платка  и шарфа, а также кожаного пояса нищего привязал мисс
Уордор  к  спинке  и  подлокотникам  кресла,  тщательно  проверяя надежность
каждого узла, пока Охилтри успокаивал сэра Артура.
     - Что  вы  делаете с моим ребенком? Что вы делаете? Не смейте разлучать
ее со мной! Изабелла, ты слышишь? Оставайся со мной!
     - Ради  создателя, сэр Артур, попридержите язык и благодарите бога, что
за  это  дело  взялись  люди  поумнее!  -  крикнул  нищий,  которого  извели
неразумные вопли бедного баронета.
     - До свидания, отец! - прошептала Изабелла. - До свидания, друзья!
     И,  закрыв  глаза,  как  рекомендовал  ей  многоопытный Эди, она подала
сигнал  Ловелу,  а  он  -  тем,  кто  был  наверху.  Они начали поднимать, и
веревка,  которой управлял Ловел, не давала креслу раскачиваться. С бьющимся
сердцем  следил  он  за трепетанием белого платья, пока девушка не оказалась
на уровне вершины скалы.
     - Теперь  легче, ребята! Легче! - крикнул старый Маклбеккит, взявший на
себя  обязанности начальника. - Малость подайте вбок поперечину! Так, ладно!
Вот мисс наконец и на суше!
     Громкий  крик возвестил ее товарищам по несчастью об удачном завершении
подъема,  и  они  ответили  громкими  и  восторженными криками. Монкбарнс, в
порыве  искренней  радости, сорвал с себя плащ, чтобы укутать в него озябшую
девушку,  и  готов  был для той же цели снять сюртук и жилет, но его удержал
благоразумный Кексон:
     - Помилуйте,  ваша  милость, так вас до смерти замучит кашель, и вы две
недели  не  вылезете  из  халата,  а это ни вам, ни мне ни к чему. Нет, нет,
внизу ждет коляска! Пусть двое снесут туда молодую леди!
     - Ты  прав,  - сказал антикварий, оправляя рукава и воротник сюртука, -
ты  прав,  Кексон.  Такая  ночь  -  не  для  купанья. Мисс Уордор, позвольте
проводить вас к экипажу.
     - Ни за что на свете, пока я не увижу отца в безопасности.
     В  кратких  и  ясных  словах, показывавших, насколько ее решимость была
сильнее  пережитых  потрясений,  она  объяснила,  каково  положение внизу, и
передала наставления Ловела и Охилтри.
     - Верно!  Это тоже верно! Я сам буду рад увидеть отпрыска сэра Гамелина
де  Гардовера  на  сухой  земле.  Мне  сдается,  что  теперь  он готов будет
подписать  клятву  отречения  с  трактатом  Рэгмена впридачу и признает, что
королева  Мария  не  лучше,  чем  ее  слава,  лишь  бы  добраться  до  моего
портвейна,  от которого он убежал, когда бутылка была еще почти полна. Но он
уже  спасен...  Да  вот  и  он сам! - добавил антикварий, так как кресло уже
раньше  было  спущено  и  сэр Артур привязан к нему, почти без сознательного
участия  с  его стороны. - Вот он сам! А ну, тяни, ребята! Только осторожно:
родословная  в  сто  колен  висит на веревке стоимостью в десять пенсов. Все
баронетство  Нокуиннок  зависит  от  трех  прядей  пеньки  -  respice finem,
respice  funem  -  внимание  до конца (до конца веревки!). Добро пожаловать,
дорогой  старый  друг,  на  твердую землю, хотя я не могу сказать "на теплую
землю"  или  "сухую  землю".  А  веревка всегда лучше пятидесяти сажен воды,
хотя  и  не  в  духе мерзкой пословицы (провались она совсем): лучше sus per
funem, чем sus per coll!*
     ______________
     *  ...быть  подвешенным  за  веревку...  быть подвешенным за шею (сокр.
лат.).

     Пока  Олдбок  ораторствовал таким образом, сэр Артур уже был в объятиях
дочери,  которая,  присвоив  себе  власть,  оправдываемую  обстоятельствами,
велела  нескольким  помощникам отвести отца к экипажу, обещая последовать за
ним  через несколько минут. Она медлила на утесе, опираясь на руку какого-то
пожилого  рыбака  и,  вероятно,  желая лично убедиться в спасении тех, с кем
разделяла опасность.
     - Что  же  мы  выловили  на  этот  раз?  - спросил Олдбок, когда кресло
поднялось  снова.  -  Что  это за чучело, заплатанное и побитое непогодой? -
Когда  же  факелы  осветили  обветренное  лицо  и седины Эди Охилтри, Олдбок
воскликнул:  -  Как,  это  ты?  Поди сюда, старый насмешник! Я волей-неволей
должен считать тебя другом. Но какой черт еще ввязался в вашу компанию?
     - С  нами  был человек, стоящий нас обоих, Монкбарнс: молодой приезжий,
которого  зовут Ловел. Вел он себя в эту дьявольскую ночь так, словно у него
три  жизни,  а  не  одна,  и готов был потерять все три, лишь бы избавить от
опасности  других.  -  Теперь поосторожней, друзья, с благословения старика!
Помните,  внизу  больше  никого  нет, чтобы натягивать веревку! Осторожней у
того угла, где Кошачье Ухо, и держитесь подальше от Коровьего Рога!
     - Да,  поосторожнее!  - поддержал его Олдбок. - Что такое! Это моя rara
avis*,  мой черный лебедь, мой спутник-феникс по почтовой карете! Осторожней
с ним, Маклбеккит!
     ______________
     * Редкая птица (лат.).

     - Побережем  его,  словно  он  кувшин,  полный  бренди.  И  будь у него
волосы,  как  у  Джона  Харлоу,  я  и тогда не мог бы сделать больше. Ну-ка,
детки, навались!
     И  в  самом  деле, Ловел подвергался гораздо большей опасности, чем его
предшественники.  Его  вес  был  недостаточен,  чтобы  обеспечить  спокойный
подъем  в  такую  бурю,  и  он  качался,  как  неосторожно  задетый маятник,
ежеминутно  рискуя  разбиться  насмерть  о  скалы.  Но  он  был молод, смел,
подвижен  и,  пользуясь  крепким  остроконечным  посохом  нищего, который он
оставил  себе  по  совету  владельца,  успешно  отталкивался  от поверхности
отвесной  скалы  и особенно от грозных выступов на ней. Швыряемый в пустоте,
как  ничтожное  перышко, раскачиваясь так, что его одновременно охватывали и
страх  и головокружение, он все же владел своими телесными силами и сохранял
присутствие  духа.  И  только когда он благополучно очутился на вершине, ему
на  миг  стало немного дурно. Оправившись от этого короткого полузабытья, он
сейчас  же  стал  с  живостью осматриваться вокруг себя. Но предмет, который
его  глаза  увидели  бы  охотнее всего, в это время как раз исчезал из виду.
Девушка  двинулась  по  тропинке,  по  которой  пошел  сэр Артур, и ее белое
платье  лишь  смутно  виднелось вдали. Мисс Уордор задержалась только до тех
пор,  пока не убедилась, что спасен последний из их компании, и пока хриплый
голос  Маклбеккита не заверил ее, что "молодчик унес целыми кости и сейчас у
него  просто  вроде как обморок". Но Ловел не знал, что она проявила хотя бы
такую  степень  участия  к  его  судьбе. И хотя она лишь выполнила свой долг
перед  посторонним человеком, помогшим ей в час грозной опасности, он, чтобы
стать  достойным ее внимания, пошел бы и не на такой риск, как в этот вечер.
Нищему  она  уже  предложила  прийти еще сегодня в Нокуиннок. В ответ на его
возражение она сказала: "В таком случае я хочу тебя видеть завтра".
     Старик  обещал.  Олдбок  сунул  ему  что-то  в  руку. Охилтри при свете
факелов взглянул на подарок и возвратил его.
     - Нет,  нет!  Я никогда не беру золото. А кроме того, Монкбарнс, завтра
вам,  может,  станет  жаль, что вы были так щедры! - И, повернувшись к кучке
рыбаков  и  крестьян,  он  продолжал: - Ну, друзья, кто накормит меня и даст
мне охапку сена?
     - Я! И я! И я! - ответило сразу несколько голосов.
     - Ну  хорошо,  раз  так  и  раз  я могу проспать одну ночь лишь в одном
сарае,  я  пойду  с  Сондерсом  Маклбеккитом. У него всегда найдется вкусная
похлебка  и  теплый  угол.  И,  пожалуй,  дети  мои, я еще поживу на свете и
напомню всем вам, что вы предлагали мне ночлег и милостыню.
     Сказав это, он ушел с рыбаками.
     Олдбок с решительным видом положил руку на плечо Ловелу.
     - Черта  с  два  я  отпущу  вас  нынче  в Фейрпорт, молодой человек! Вы
должны  пойти  со мной в Монкбарнс. А вы показали себя героем, настоящий сэр
Уильям  Уоллес!  Пойдем,  мой дорогой, возьмите меня под руку. Я не такая уж
надежная  опора  при  подобном  ветре,  но  нам  обоим поможет Кексон. Сюда,
старый  болван,  подойди  с  другой  стороны! Какой дьявол занес вас на этот
проклятый  Передник  Бесси?  Эта  Бесси  - черт бы ее взял - развернула свой
дрянной  бабий флаг или знамя, как и другие представительницы ее пола, чтобы
заманивать поклонников и потом губить их.
     - Мне,  видите  ли,  много  приходилось  лазать  по  горам,  и я не раз
наблюдал, как птицеловы спускаются со скал.
     - Но  каким  чудом узнали вы об опасном положении обидчивого баронета и
его гораздо более достойной дочери?
     - Я увидел их с обрыва.
     - С  обрыва,  гм!  А что это вам взбрело на ум dumosa pendera procul de
rupe?*  - хотя dumosa - неподходящий эпитет... - Какой черт занес вас, милый
мой, на край утеса?
     ______________
     * Остаться вверху, на поросшей кустарником скале (лат.).

     - Просто  я  люблю смотреть, как надвигается и грохочет гроза, или - на
вашем  классическом языке, мистер Олдбок, - suave mari magno* и так далее...
Но мы уже дошли до поворота на Фейрпорт. Должен пожелать вам доброй ночи.
     ______________
     * Приятно, когда на бурное море (лат.).

     - Ни  шага,  ни  полшага,  ни  дюйма,  ни  -  я  сказал бы - шезмонта*.
Значение  этого слова ставило в тупик многих, считающих себя антиквариями. Я
убежден,   что   вам   следовало   бы   вместо  shathmont's-length**  читать
salmon-length***.  Вам,  вероятно,  известно,  что  законом  установлено для
прохождения  лосося  сквозь  дамбы,  плотины  и  запруды такое пространство,
чтобы  в  нем  могла  повернуться взрослая свинья. Вот я и полагаю, что если
для  подводных  измерений  прибегали  к  наземным  предметам, то и обратно -
обитателей  вод  можно  брать  за меру протяжения суши. Шезмонт - сэлмон, вы
слышите,  как  похоже  это  звучит?  Выбросьте  два h и второе t, а первое t
замените  на  l  -  и  пропадет вся разница. Дай бог, чтобы антиквариям в их
других выводах не приходилось делать больших натяжек!
     ______________
     *  Shathmont  или  Shaftmont  (англ.) - мера длины (пядь), составляющая
около 16 см.
     ** Shathmont's-length - длина, равная одному shathmont (англ.).
     *** Salmon-length - длина лосося