оей  тачкой  в  сторону
монастырских  башен,  показавшихся  среди соснового бора сбоку от дороги. Их
милосердно  принял  босоногий  и  длиннобородый капуцин, и Мартин прожил еще
столько,  что  успел  исповедаться  -  в первый раз со дня своего внезапного
обогащения  -  и  получить отпущение грехов от того самого пастыря, которого
ровно  три  года назад помогал выгнать градом камней из поселка Моргенбродт.
В  трех  годах  его  непрочного благосостояния люди усматривали таинственную
связь с числом посещений им призрачного костра на холме.
     Тело  Мартина  Вальдека было погребено в монастыре, где он окончил свои
дни.  Там  же  и  братья  его,  став  монахами  этого ордена, жили и умерли,
предаваясь  делам  милосердия и благочестия. Земли Мартина, на которые никто
не  притязал,  лежали  втуне,  пока  император  не  отписал  их  на себя как
выморочное  владение,  а  развалины  замка,  который  Вальдек  назвал  своим
именем,  до  сих  пор обходят сторонкой и рудокоп и лесоруб, считая, что там
обитают  злые  духи.  Так  на  примере судьбы Мартина Вальдека были показаны
бедствия,  связанные  со  стремительно  приобретенным  и дурно употребленным
богатством.


                                 Глава XIX

                                      Здесь бурный спор был между капитаном,
                                      Моим кузеном, и воякой этим
                                      Из-за какой не знаю чепухи;
                                      Чины, соперничество да интриги
                                      Военной службы!

                                                              "Добрая ссора"

     Внимательные  слушатели  наградили  прекрасную рассказчицу приведенного
выше  предания  комплиментами  по  всем  правилам  вежливости. Только Олдбок
наморщил  нос  и заметил, что искусство прекрасного автора имеет нечто общее
с  алхимией,  так  как  мисс Уордор сумела извлечь музыку и ценную мораль из
бессодержательной и нелепой легенды.
     - Насколько  я знаю, сейчас модно восхищаться такими глупыми вымыслами,
но что до меня...

                Британца сердце, что в груди моей,
                Ни духи не страшат, ни стук костей.

     - Если  разрешите,  мой  допрый мистер Олденбок, - сказал немец, - мисс
Уордор  сделала эту историю, как все, к чему она прикасается, ошень изящной.
Но  фесь  рассказ  про  гарцского  духа  и про то, как он ходит по пустынным
горам  с  большой  сосной фместо трости, венком из зеленых веток на голофе и
такой же повязкой на бедрах, верна, как прафда то, что я честни челофек.
     - Можно  ли  спорить  при  такой гарантии достоверности! - сухо ответил
антикварий.
     Но в этот миг разговор был прерван появлением нового лица.
     Это  был  красивый молодой человек, лет двадцати пяти, в военной форме.
В  его внешнем виде и манерах отражалась - быть может, слишком подчеркнуто -
принадлежность  к  воинственной профессии, хотя у благовоспитанного человека
профессиональные  привычки  не  должны  бросаться  в  глаза.  Большая  часть
общества немедленно приветствовала его.
     - Дорогой  Гектор!  -  сказала мисс Мак-Интайр, вставая, чтобы ответить
на его рукопожатие.
     - Гектор, сын Приама, откуда ты? - спросил антикварий.
     - Из  Файфа,  мой  сюзерен, - ответил молодой воин и продолжал, вежливо
поздоровавшись  с  остальным  обществом, в особенности с сэром Артуром и его
дочерью:  - Направляясь в Монкбарнс, чтобы засвидетельствовать родственникам
свое  почтение, я узнал от одного из слуг, что найду всех вас здесь, и я рад
случаю засвидетельствовать свое почтение стольким друзьям сразу.
     - И  еще  одному  новому, мой верный троянец, - сказал Олдбок. - Мистер
Ловел,  это  мой  племянник,  капитан  Мак-Интайр.  Гектор,  рекомендую тебе
мистера Ловела.
     Молодой  воин острым взглядом окинул Ловела и поклонился сдержанно и не
слишком  любезно.  А  так как нашему другу такая холодность показалась почти
высокомерной,  он поклонился в ответ тоже с ледяным и надменным видом. Таким
образом,   взаимное  предубеждение  возникло  между  ними  с  самого  начала
знакомства.
     Наблюдения,  сделанные  Ловелом  во  время продолжавшейся экскурсии, не
могли  примирить  его с этим добавлением к их обществу. Капитан Мак-Интайр с
галантностью,  какой  и  можно  было ожидать от его возраста и рода занятий,
посвятил  себя  служению мисс Уордор и при всяком удобном случае оказывал ей
знаки  внимания.  Такое  же внимание готов был бы оказать ей и Ловел; он все
на  свете  отдал бы за подобную возможность, но вынужден был воздерживаться,
из  страха навлечь на себя неудовольствие девушки. То с унылым отчаянием, то
с   чувством   обиды  и  гнева  смотрел  он,  как  красивый  молодой  офицер
присваивает  себе  права  cavalier  servente*:  подает мисс Уордор перчатки,
помогает  ей  надеть  шаль,  не  отходит  от  нее  во время прогулок, спешит
устранить  малейшие  препятствия  с  ее  пути и поддерживает ее, когда тропа
становится  каменистой  и  трудной  для  ходьбы.  В  разговоре  он обращался
главным  образом  к  ней,  а  если условия это допускали, то и только к ней.
Ловел   отлично   знал,   что   все  это  могло  быть  и  просто  следствием
своеобразного  эгоизма,  побуждающего  некоторых  современных  молодых людей
притязать  на  расположение  самой  красивой  женщины  в обществе только для
того,  чтобы  показать,  будто  другие  мужчины не стоят ее внимания. Но ему
казалось,  что  он замечает в поведении капитана Мак-Интайра признаки особой
нежности,  способные пробудить ревность влюбленного. А мисс Уордор принимала
эти  знаки  внимания.  И  хотя Ловел в глубине души признавал, что их нельзя
было  отвергнуть,  не  выказав  некоторого  жеманства,  все  же ее поведение
причиняло ему жестокую боль.
     ______________
     * Постоянного кавалера (итал.).

     Сердечные   муки,   вызванные   этими  размышлениями,  оказались  очень
неподходящей  приправой  к сухим историческим комментариям, которыми Олдбок,
требуя  особого  внимания  Ловела,  безжалостно  преследовал его. Подавляя в
себе  приступ  досады,  иногда  граничившей с негодованием, Ловел должен был
выслушать  целый  курс  лекций  о  монастырской архитектуре всех стилей - от
тяжеловесного  саксонского  до  пышного готического и дальше, до смешанной и
сложной  архитектуры  времен  Иакова  Первого, когда, по словам Олдбока, все
ордера  смешались  и  колонны  самого  различного вида возвышались рядом или
громоздились  одни  на  другие,  словно  симметрия  была  забыта,  а  основы
искусства распались, потонув в первозданном хаосе.
     - Что  может  быть  мучительнее  для  сердца,  -  в  экстазе воскликнул
Олдбок,  - чем зрелище зла, которое мы принуждены созерцать, не имея средств
его  устранить!  - Ловел ответил ему невольным стоном. - Я вижу, мой дорогой
юный  друг, столь родственный мне по духу, что вы воспринимаете эти уродства
почти  так  же, как я. Случалось ли вам приближаться к ним или встречать их,
не испытывая желания разрушить или стереть то, что так позорно?
     - Позорно? - эхом повторил Ловел. - В каком отношении позорно?
     - Позорно для искусства.
     - Где? Почему?
     - Например,  на  портике  оксфордских  школ, где невежественный зодчий,
дикарь  и  фантазер,  счел  нужным  ценой неимоверных затрат представить все
пять архитектурных ордеров на фасаде одного здания.
     Таким  натиском  Олдбок,  не  ведая  о  причиняемой им пытке, заставлял
Ловела  уделять  ему долю внимания, подобно тому, как искусный рыболов своей
леской управляет судорожными движениями бьющейся в агонии добычи.
     Теперь  они  уже  возвращались  к  тому  месту, где оставили экипажи. И
трудно  сказать,  сколько  раз на протяжении этого короткого перехода Ловел,
изнемогавший  от словоизвержения своего почтенного друга, мысленно посылал к
дьяволу,  -  лишь  бы  тот  избавил  его от необходимости слушать еще, - все
ордера  архитектуры  в  их  чистом  или  искаженном  виде, начиная со времен
построения  Соломонова  храма. Но тут произошло небольшое событие, пролившее
как бы целительную прохладу в его пылавшую и страждавшую душу.
     Мисс  Уордор  и  ее  самозваный рыцарь несколько опередили остальных на
узкой  тропинке,  но  молодой леди, по-видимому, захотелось присоединиться к
прочей  компании и прервать tete-a-tete с молодым офицером. Она остановилась
и ждала, пока подойдет мистер Олдбок.
     - Я  хотела спросить вас, мистер Олдбок, к какому времени относятся эти
замечательные руины?
     Мы  были  бы  несправедливы  к  savoir  faire*  мисс  Уордор,  если  бы
предположили,  что она понимала, какой многословный ответ вызовет ее вопрос.
Антикварий,   воспрянув,   как  боевой  конь  при  звуке  трубы,  немедленно
углубился  в  разбор различных доводов за и против даты 1273 года, которая в
недавней  публикации  о шотландских архитектурных древностях указывалась как
год  возникновения  приората  святой  Руфи.  Он перебрал имена всех приоров,
правивших  этим  учреждением, знатных людей, жертвовавших монастырю земли, и
властителей,  спящих  теперь  последним сном в его полуразрушенных стенах. И
как  фитиль непременно воспламеняется от другого, зажженного поблизости, так
баронет,  уловив  встретившееся  в  изысканиях  Олдбока  имя одного из своих
предков,  начал  повествовать  о его войнах, победах и трофеях. Это побудило
достойного  доктора  Блеттергаула,  при  упоминании о пожаловании земель cum
decimis   inclusis   tam   vicarriis   quam  garbalibus,  et  nunquam  antea
separatis**,  пуститься  в  длинное  объяснение  по  поводу  того,  как  суд
истолковал  подобный  пункт,  встретившийся  в процессе, когда потребовалось
определить,  на  чей  счет  следует отнести последнюю прибавку к его окладу.
Ораторы,  подобно  трем  скакунам,  мчались  вперед,  мало  думая  о том, не
перебивают   ли  и  не  толкают  ли  они  своих  соперников.  Мистер  Олдбок
разглагольствовал,  баронет декламировал, мистер Блеттергаул бубнил, излагая
законы.  Латинские термины феодальных дарственных грамот мешались с условным
языком  геральдики  и еще более варварской фразеологией шотландского суда по
десятинным делам церкви.
     ______________
     * Житейской ловкости (франц.).
     **  С  никогда  ранее  не  оспаривавшимся правом на десятину как в виде
поборов натурой, так и в виде заменяющих их (денежных) поборов (лат.).

     - Это   был,   -   воскликнул   Олдбок,  говоря  о  приоре  Адемаре,  -
действительно   примерный   прелат.  И,  зная  его  строгую  нравственность,
неуклонное  соблюдение  им  епитимий,  в  сочетании  со  склонностью к делам
благотворения   и  недугами,  неизбежными  при  его  преклонном  возрасте  и
аскетических привычках...
     Тут  он случайно кашлянул, и сэр Артур ворвался в его речь или, вернее,
продолжил ее:
     - ...его  звали  в  народе  дьяволом  в латах. Он носил щит с червленым
полем  и  черной  повязкой  и  пал  в  битве  под Вернейлем во Франции, убив
шестерых англичан своим собственным...
     - ...декретом   о   засвидетельствовании,   -   говорил  пастор,  нудно
растягивая  слова,  вначале  явно  подавленный яростным натиском соперников,
но,  казалось,  не  терявший надежды со временем одержать верх в этой борьбе
рассказчиков,   -   декретом   о   засвидетельствовании,   которым   стороны
признавались  пришедшими  к  соглашению.  Свидетельские показания, казалось,
были  исчерпаны,  но тут их стряпчий вошел в суд с ходатайством о заслушании
новых  показаний  под предлогом, будто их сторона может доказать, что окот у
их  овец  обычно  происходил  на  земле,  не  обложенной десятиной. Это было
пустой уловкой, так как...
     Но  к  этому  времени  баронет  и  мистер  Олдбок  успели  отдышаться и
возобновили  свои словоизвержения, отчего три "пряди" разговора, - пользуясь
языком канатных мастеров, - снова были сплетены в единую нить неразберихи.
     Однако,  как  ни скучен был этот пестрый жаргон, мисс Уордор, очевидно,
предпочитала  посвятить  свое внимание ему, нежели дать капитану Мак-Интайру
возможность  вновь  завязать с ней частную беседу. Поэтому, выждав некоторое
время,  он  с  неудовольствием,  ясно  написанным  на его высокомерном лице,
предоставил  ей  проявлять  свой  дурной  вкус  и,  взяв  под  руку  сестру,
остановился с ней немного позади остального общества.
     - Я  вижу,  Мэри, что твои соседи за время моего отсутствия не стали ни
более веселыми, ни менее учеными.
     - Нам  не  хватало  твоего терпения и твоей мудрости, чтобы расшевелить
нас, Гектор!
     - Благодарю,  дорогая сестра! Но у вас появилось, если и менее веселое,
зато  более  мудрое добавление к вашему обществу, чем твой недостойный брат.
Скажи,  пожалуйста, кто этот мистер Ловел, которого наш старый дядюшка сразу
так  взыскал своим благоволением? Обычно он не столь легко завязывает дружбу
с незнакомыми людьми.
     - Мистер  Ловел,  Гектор,  держит  себя  вполне  как  подобает молодому
джентльмену.
     - Это  значит,  что  он  кланяется, входя в комнату, и носит сюртук, не
протертый на локтях?
     - Нет,  брат,  это  значит гораздо больше. Это значит, что его манеры и
речь свидетельствуют о высоких чувствах и прекрасном воспитании.
     - Но  я  хочу знать, какого он происхождения и какое положение занимает
в  обществе.  И  по какому праву он вращается в кругу, в котором, я вижу, он
обосновался?
     - Если  ты  хочешь  знать,  как  он стал гостем в Монкбарнсе, тебе надо
спросить  у  дяди,  который, вероятно, ответит, что приглашает к себе в дом,
кого  желает.  Если  же  ты  намерен  спросить  у  сэра  Артура,  то прими ж
сведению, что мистер Ловел оказал мисс Уордор и ему огромную услугу.
     - Вот  оно  что!  Так  эта  романтическая история верна? И, может быть,
доблестный  рыцарь,  как  подобает  в подобных случаях, рассчитывает на руку
молодой  леди, спасенной им от опасности? Это было бы вполне в романтическом
духе.  Кстати,  мне  показалось, что, когда мы с мисс Уордор шли вдвоем, она
была  необычайно  суха со мной и как будто время от времени посматривала, не
обижается ли ее галантный кавалер.
     - Дорогой  Гектор, - сказала сестра, - если ты в самом деле продолжаешь
питать какие-либо чувства к мисс Уордор...
     - Если, Мэри? Какое тут может быть если?
     - ...то я считаю твои виды безнадежными.
     - А   почему   безнадежными,  моя  мудрая  сестра?  -  спросил  капитан
Мак-Интайр.  -  Мисс  Уордор,  при  нынешнем положении дел ее отца, не может
рассчитывать  на  большое  богатство.  А  что  касается  происхождения,  то,
конечно, имя Мак-Интайров не ниже их имени.
     - Видишь  ли, Гектор, - возразила сестра, - сэр Артур всегда смотрит на
нас как на членов семейства Монкбарнса.
     - Сэр  Артур  волен  смотреть, как ему нравится, - презрительно ответил
горец.  - Но всякий здравомыслящий человек знает, что общественное положение
жены  зависит  от  мужа  и  что родословная моего отца, в которой пятнадцать
незапятнанных  предков,  должна  была облагородить мою мать, хотя бы ее жилы
были полны типографских чернил.
     - Ради  бога,  Гектор,  -  остановила  его встревоженная сестра, - будь
осторожен!  Стоит  кому-нибудь  подслушать и по нескромности или ради выгоды
передать   дяде   всего  одну  такую  фразу,  и  ты  навсегда  лишишься  его
расположения и всяких шансов наследовать его имение.
     - Пусть  так,  -  ответил  беспечный  молодой человек. - Я принадлежу к
людям  той  профессии,  без  которой  мир никак не мог обойтись раньше и еще
меньше  захочет  обходиться  в  ближайшие полстолетия. И пусть мой почтенный
старый  дядя,  если  ему  угодно,  привяжет  свое  почтенное  имение  и свое
плебейское  имя  к  тесемкам  твоего  передника,  Мэри,  и выходи, если тебе
охота,  замуж  за  этого  нового  дядиного  любимца,  и  живите  вы  оба,  с
благословения  неба, тихой, мирной, размеренной жизнью! Я избрал свой жребий
и  не  собираюсь  никому  прислуживать  ради наследства, которое должно быть
моим по праву рождения.
     Мисс  Мак-Интайр  положила руку на рукав брата, умоляя его умерить свою
горячность.
     - Кто  вредит  или  стремится  тебе  вредить?  Только твой необузданный
нрав!  Каким  опасностям  бросаешь ты вызов? Только тем, которые сам на себя
накликаешь.  Дядя  всегда  был  к нам отечески добр. Отчего же предполагать,
что  в  дальнейшем  он  будет держать себя иначе, чем держал себя с тех пор,
как мы остались сиротами на его попечении?
     - Он  превосходный  старик, это я должен признать, - ответил капитан, -
и  я  бываю  очень  недоволен  собой, если случайно его обижу. Но его вечные
разглагольствования  на  темы, не стоящие выеденного яйца, его исследования,
посвященные  разбитым  кувшинам  и  мискам и отслужившим свой век набойникам
для  табака,  выводят  меня  из терпения. Во мне, должен признаться, сестра,
есть что-то от Хотспера.
     - Слишком  много,  слишком  много, брат! В какие рискованные и, прости,
иногда  не  слишком  почетные  положения  ставят  тебя  твоя  строптивость и
вспыльчивость!  Смотри, чтобы подобные тучи не омрачили то время, которое ты
собираешься  здесь  провести,  и  пусть  наш старый благодетель видит своего
родственника  таким,  каков  он есть, - великодушным, приветливым и веселым,
без грубости, упрямства и опрометчивости.
     - Ну  ладно,  -  ответил  капитан Мак-Интайр. - Принимаю твои указания.
Моим  правилом  станут хорошие манеры. И я буду вежлив с твоим новым другом.
Кстати, я должен поговорить с этим мистером Ловелом.
     С  этим  решением,  в  то  время  вполне  искренним, он присоединился к
группе,  шедшей  впереди. Тройная лекция уже окончилась, и сэр Артур говорил
о  заграничных  новостях и о политическом и военном положении страны - темы,
в   которых   каждый  мужчина  считает  себя  компетентным.  Было  упомянуто
происходившее  в  прошлом  году  сражение,  и  Ловел,  случайно вступивший в
разговор,  сделал какое-то замечание, в точности которого капитан Мак-Интайр
не был убежден, что и высказал самым вежливым образом.
     - Тебе  придется признать, что ты не прав, Гектор, - сказал его дядя, -
хотя  я не знаю человека, который бы столь неохотно уступал в споре. Но ты в
то время был в Англии, а мистер Ловел, вероятно, участвовал в этом деле.
     - Значит,  я  говорю  с  военным  человеком?  -  сказал  Мак-Интайр.  -
Разрешите спросить, в каком полку вы состоите, мистер Ловел?
     Мистер Ловел назвал номер полка.
     - Как  странно,  что  мы  с вами не встречались раньше, мистер Ловел. Я
очень хорошо знаю ваш полк и в разное время служил в нем.
     Ловел покраснел.
     - Я  уже  довольно  давно не был в полку. Последнюю кампанию я проделал
при штабе генерала ***.
     - Вот  как!  Это  еще  более  удивительно.  Ибо, если я и не служил под
прямым  начальством  генерала  ***,  все  же  мне  известны  имена офицеров,
занимавших при нем различные посты, и я не припоминаю имени Ловела.
     При  этом замечании Ловел вновь покраснел, и так сильно, что обратил на
себя  внимание  всего  общества.  Послышался презрительный смех, по-видимому
знаменовавший торжество капитана Мак-Интайра.
     - Тут  что-то  странное,  -  пробормотал  про  себя  Олдбок,  - но я не
отступлюсь  так легко от моего феникса в образе дорожного попутчика: все его
поступки, речь и манеры выдают джентльмена.
     Тем  временем Ловел достал бумажник, извлек из него письмо и, вынув его
из конверта, протянул Мак-Интайру.
     - Надо  полагать,  что почерк генерала вам известен. Признаюсь, что мне
не  совсем  удобно  показывать  эти преувеличенные выражения его уважения ко
мне.
     Письмо   содержало  очень  теплые  слова  признательности  генерала  за
недавнее   выполнение  какого-то  военного  поручения.  Капитан  Мак-Интайр,
пробежав  глазами  письмо,  не  мог отрицать, что оно написано генералом, но
сухо заметил, возвращая его, что не видел адреса.
     - Адрес,  капитан Мак-Интайр, - таким же тоном ответил Ловел