нчивалась;  женщины
складывали свою работу: становилось слишком темно, чтобы шить. Циллы нигде
не было видно.
     <Она,  верно,  ушла в пещеру к Мамме,  -  подумал Нум. - Абахо обещал
зайти к нам сегодня вечером. Цилла помогает матери готовить ужин>.
     Нум  еще  раз  внимательно оглядел медвежью шкуру,  словно никогда не
видел ее раньше,  и  решил,  что имеет право зайти ненадолго в эту пещеру,
которая когда-нибудь все равно будет принадлежать ему. Повернувшись спиной
к  багровому закатному небу с  фиолетовыми облаками,  отороченными золотой
каймой,  и  к далекой цепи вулканов,  увенчанной зловещим султаном черного
дыма,  он  решительным движением откинул медвежью шкуру и  вошел в  жилище
Главного Колдуна.
     Пещера была  погружена во  мрак,  но  в  очаге  тлело  еще  несколько
головешек.  Нум разгреб золу и  подбросил в  угасающий костер охапку сухих
веток;  они  сразу вспыхнули ярким пламенем.  Затем,  стоя посреди пещеры,
мальчик окинул ее пытливым взглядом.
     Справа от  входа,  у  стены,  были сложены примитивные орудия труда и
обычная хозяйственная утварь.  Слева  возвышались груды  мехов,  служивших
одеждой и постелью. На воткнутых в расщелины каменных стен палочках висели
пучки сухих трав и кожаные бурдюки с какими-то неизвестными жидкостями.  В
естественных  нишах,   расширенных   и   углубленных  человеческой  рукой,
виднелись кучки белых камешков, похожих на морские раковины и разноцветные
кремни -  от совсем темных до светлых и почти прозрачных. Скелеты каких-то
небольших зверьков свисали с потолка на тонких кожаных ремнях.
     Вокруг  очага   лежало  несколько  грубо  обтесанных  каменных  глыб,
служивших сиденьями.  На широкой и плоской гранитной плите, опиравшейся на
четыре  других  каменных  обломка,  были  разложены  вяленые  форели,  две
куропатки и соты с медом диких пчел - приношения Мадаев Мудрому Старцу.
     Сухие ветки прогорели,  и огонь костра снова стал слабеть. Нум бросил
в очаг еще охапку хвороста.  Пламя взметнулось ввысь,  озарив ярким светом
внутренность пещеры.  Причудливые  тени  заплясали  на  неровных  каменных
стенах,  в орбитах звериных черепов вспыхнули искры, придавая им видимость
жизни.
     Нум с боязливым любопытством наблюдал за ними некоторое время,  после
чего решил,  что ему пора уходить.  Он окинул прощальным взглядом пещеру и
вдруг заметил в дальнем ее углу зияющее темное отверстие.  Сперва мальчику
показалось,  что он ошибся,  потому что никогда не замечал этого отверстия
раньше. Но до сегодняшнего вечера он всегда приходил в пещеру только днем,
и хотя медвежья шкура бывала в это время откинута, яркий солнечный свет не
проникал в пещеру на такую глубину.
     <Должно быть,  это  вроде того отверстия,  что у  нас в  кладовке,  -
подумал Нум, - подземная отдушина, только и всего!>
     Вдруг сердце мальчика дрогнуло и забилось неровными толчками. Дерзкая
догадка мелькнула в его мозгу.
     <А что, если это вход в Священную Пещеру?>
     Нум  вернулся к  очагу,  разжег  поярче  огонь  и  подошел вплотную к
темному углу.  В глубине его,  на уровне пола, открывался узкий проход, из
которого тянуло сырым сквознячком.  Нум просунул в отверстие кулак,  потом
всю руку до  плеча.  Пальцы его не встретили препятствия:  у  ниши не было
дна.
     И тут Нумом внезапно овладело то неистовое, безрассудное любопытство,
которое повлекло его этим летом по  следам Абахо в  дебри Большого болота.
Ему  почудилось,  что слабый ветерок,  дувший ему прямо в  лицо из  черной
щели, зовет его в таинственные недра земли и шепчет на ухо:
     - Иди! Ну, иди же, Нум! И не бойся: никто ничего не узнает!
     Рассудок мальчика  всеми  силами сопротивлялся этому соблазнительному
зову.  Он напоминал Нуму, что тот уже ослушался однажды Главного Колдуна и
с трудом получил прощение.  Второй раз этого не случится.  К тому же время
позднее,  и Мамма,  конечно, уже беспокоится, куда он девался. А главное -
Нум отчетливо понимал, как опасно углубляться одному в такой лабиринт, где
можно легко заблудиться и не найти дороги обратно.
     Но  тот же внутренний голос услужливо подсказывал мальчику возражения
на все эти доводы разума:  Абахо ничего не узнает! Вернувшись из похода за
травами,  Мудрый Старец не сразу поднимется к  себе в  пещеру,  коль скоро
собирается ужинать с семьей вождя.  Нум же пробудет в подземелье недолго и
не заблудится, если будет внимателен и осторожен.
     Схватив факел из смолистого дерева,  воткнутый в расщелину стены, Нум
зажег его и  с  замирающим сердцем приблизился к  нише.  Подземный лаз был
достаточно широк  для  того,  чтобы в  него  мог  свободно пройти человек.
Сжимая в  руке пылающий факел,  Нум решительно шагнул в темноту,  не думая
больше ни о чем.
     Перед ним открылся длинный и узкий коридор, полого спускавшийся вниз.
С   потолка  свисали  гроздьями  желто-розовые  сталактиты.   Свет  факела
отражался в  бесчисленных капельках воды,  сверкавших алмазными искрами на
каждом их  кончике.  Зрелище было сказочно-прекрасном,  но  Нум  уже видел
такое  не  раз,  исследуя  другие  подземные  пещеры  вместе  со  старшими
братьями. Он быстро шел, почти бежал под уклон по влажному полу коридора.
     Капли  расплавленной смолы  шипя  стекали с  дымного факела,  обжигая
пальцы мальчика;  он то и дело ударялся локтями об острые выступы каменных
стен.  Чудовищная тяжесть нависших над ним пластов земли, казалось, давила
на плечи, стесняя дыхание. Но Нум продолжал идти вперед.
     Постепенно сталактиты на  потолке исчезли,  земля  под  ногами  стала
твердой и  сухой.  В лицо неожиданно ударила сильная струя воздуха,  пламя
затрещало и вспыхнуло ярче.  Коридор расширился,  и Нум очутился на пороге
огромного подземного зала.
     Сердце мальчика замерло на мгновение,  потом бешено заколотилось.  Он
понял, что находится в Священной Пещере племени Мадаев.
     Нум застыл на  месте,  потрясенный до  глубины души открывшейся перед
ним картиной.
     Семь  масляных светильников горели  слабым  огнем  посреди  обширного
помещения, едва рассеивая глубокий мрак, царивший в подземном зале. Стояла
глубокая,  ничем не нарушаемая тишина,  а между тем Священная пещера жила,
жила чудесной таинственной жизнью.  Вдоль выпуклых гранитных стен вереницы
нарисованных животных,  казалось, вели нескончаемый загадочный хоровод. Их
изображения были  так  совершенны,  движения столь  естественны,  что  Нум
затаив дыхание ждал, что они вот-вот отделятся от каменных стен.
     Прямо  перед ним  четыре красавца оленя с  могучими ветвистыми рогами
переправлялись вплавь через реку,  вытянув тонкие шеи и скосив на мальчика
влажные беспокойные глаза.  За  ними  виднелись величественные буйволицы с
маленькими  телятами,   коренастые  дикие  лошади  с  развеваемыми  ветром
гривами,  угрюмые бизоны и гигантские дикие быки с длинными рогами,  концы
которых терялись во мраке под потолком. И все эти звери двигались, бежали,
мчались,  прыгали,  падали,  плыли,  сражались друг  с  другом,  убивали и
умирали.
     Изображения были  выполнены  желтой  охрой,  красной  глиной,  черным
углем.  Скупые,  смелые  штрихи подчеркивали мощь  мускулатуры,  изящество
стройных ног,  свирепый оскал зубов. Оперенные стрелы, казалось свистели в
воздухе  и  впивались,  дрожа,  в  трепещущую плоть.  Дротики  торчали  из
глубоких ран; ловушки и ямы зияли под ногами беглецов.
     Осторожно ступая,  Нум приблизился к  стене,  украшенной изображением
огромного быка.  Рисунок не  был закончен;  завершена была только голова с
острыми,  изогнутыми кверху  рогами,  влажной черной  мордой  и  блестящим
глазом,  обведенным глубокой  коричневой тенью.  Краски  казались  еще  не
просохшими.  Нум  понял,  что этот бык был последним творением Абахо,  над
которым Мудрый Старец трудился после возвращения Мадаев с летней охоты.
     Подойдя вплотную к  изображению быка,  Нум увидел на  земле несколько
плоских камней с углублениями посредине. Углубления были заполнены разными
красками:  черным  костяным  углем,  желтой  и  красной  охрой,  тщательно
растертой глиной разных оттенков, сухой бычьей кровью. Рядом лежали тонкие
трубчатые кости для распыления краски на большом пространстве, примитивные
кисточки из  звериного волоса,  гладко отполированные дощечки,  на которых
смешивают краски, острые кремневые осколки, костяные шила и ножи различных
размеров.
     Нум  поднял  факел  и  снова  встретился взглядом  с  большим  быком.
Огромное животное словно  удивлялось неожиданному посетителю и  взирало на
него с кроткой жалостью.
     Нумом вдруг овладело странное чувство,  уже испытанное им  ночью,  на
берегу болотистой речки. Тогда Абахо, вращая над головой ремень из оленьей
кожи  с  просверленным камнем на  конце,  заставлял звучать глубокий голос
бизонов.  В этом подземном зале, полном чудес и тайн, как и летней ночью в
сердце  Большого  болота,   творилось  что-то  непонятное,   что-то  более
могущественное,  более сильное,  чем даже сама смерть.  Таинственные связи
рождались здесь между животным, которое убивают, и человеком, заставляющим
свою жертву снова жить на этих стенах своим могучим волшебством мастерства
и вдохновения...
     Сжимая  в  поднятой руке  факел,  Нум  как  зачарованный смотрел,  не
отрываясь,  на громадного быка,  потеряв всякое представление о  времени и
месте, где он находился.
     Глухой подземный гул,  исходивший,  казалось,  из  самых недр  земли,
внезапно вывел мальчика из этого экстатического созерцания. Взволнованному
воображению его на миг представилось, что он слышит могучий голос большого
быка. Охваченный ужасом, Нум повернулся и со всех ног бросился к выходу. И
тут  только увидел на  пороге зала высокую,  закутанную в  меха фигуру,  в
которой он, несмотря на владевший им испуг, тотчас же узнал Мудрого старца
Абахо, Главного Колдуна племени Мадаев.


                                 Глава 7

                            ЗЕМЛЯ СОДРОГАЕТСЯ

     Обмирая от страха под суровым взглядом Главного колдуна, Нум медленно
пятился назад.  Колени его дрожали.  Он умоляюще протянул к Абахо руку, но
не успел произнести ни слова.
     Из недр земли снова вырвался глухой гул,  наполнивший сердце мальчика
невыразимым ужасом.  И  внезапно земля под ним дрогнула,  ушла из под ног,
качнулась сначала вправо,  потом влево,  затем снова ухнула куда-то  вниз.
Стены Священной Пещеры зашатались. Подземный гул усилился и перешел в рев,
подобный раскату грома. Каменные глыбы с грохотом сорвались с потолка, пол
пещеры  сдвинулся складками,  потом  разошелся,  а  местами  раскололся на
куски, между которыми зазмеились узкие, глубокие трещины.
     Нум увидел,  что Абахо бежит к нему,  простирая длинную худую руку, и
снова попятился,  желая избежать удара. И в ту же минуту огромная каменная
глыба  обрушилась со  свода и  упала между ними.  Острые гранитные осколки
брызнули во  все стороны.  Светильники погасли.  Факел выпал из рук Нума и
покатился  по   земле.   Густая   удушливая  пыль   заполнила  горло.   Он
бессознательно протянул руки  вперед.  Пальцы его  уперлись в  шероховатую
поверхность камня, еще вибрировавшую после падения.
     На мгновение наступила тишина,  словно земля переводила дыхание после
исполинского усилия.  Затем пол под ногами Нума снова заколебался,  но уже
не  так  сильно,  как  в  первый  раз,  однако  в  этом  медленном упорном
раскачивании было что-то  еще более ужасающее.  Казалось,  земля не  может
остановиться, не может унять охватившую ее дрожь.
     Нум хотел крикнуть,  но  не  смог.  Рот его сводило судорогой,  он  с
трудом дышал.  Тошнота подступала к  горлу,  ледяной пот струился по всему
телу.  Страшное,  противоестественное колебание почвы под ногами наполняло
его  неизъяснимым ужасом.  Наконец утробная дрожь земли завершилась новым,
последним толчком, и наступила тяжелая тишина.
     Нум поднялся,  шатаясь,  с отуманенной головой, не сознавая ясно, жив
он или нет.  Вдруг, сквозь звон в ушах, до его слуха донесся слабый голос,
упорно повторявший его имя:
     - Нум! Нум! Нум!..
     Испуганному воображению мальчика на миг представилось,  что Духи Тьмы
зовут его к себе из подземных недр. Но, вслушавшись, он узнал голос Абахо,
почему-то доносившийся к нему словно издалека.
     Окончательно придя в себя,  Нум почувствовал,  что дрожит всем телом,
меж  тем  как в  груди растет и  ширится странная,  никогда не  испытанная
раньше тоска.  Вечный мрак,  без просвета и  исхода,  окружал его со  всех
сторон,  сковывал его  разум,  его  волю,  его  движения.  Колени мальчика
подогнулись,  и  он  без  сил  опустился  на  холодный,  усеянный  острыми
обломками, земляной пол.
     Под руку ему попался какой-то предмет. Нум поднял его. Это был факел,
который мальчик выронил, когда каменная глыба рухнула перед ним с потолка.
На конце факела чуть тлела красноватая искорка.
     Стиснув  зубы,  Нум  постарался  обрести  немного  хладнокровия.  Это
удалось ему,  хотя и  с большим трудом.  Тогда он принялся потихоньку дуть
дрожащими,  непослушными губами на эту крохотную багровую точку, в которой
заключалась для него единственная надежда на  спасение.  Терпеливые усилия
мальчика увенчались успехом.  Искорка понемногу разгорелась, и скоро факел
снова вспыхнул ярким пламенем.  В  неверном,  колеблющемся его свете перед
глазами Нума предстала страшная картина царившего вокруг разрушения.
     Пол  Священной  Пещеры  был  прорезан  глубокими,  узкими  трещинами,
загроможден упавшими со  сводов гранитными плитами.  Груда  камней наглухо
закрывала выход.  Рядом с  огромным обломком скалы неподвижно лежал Абахо,
широко раскинув в  стороны худые руки.  Правая нога его была неестественно
согнута и откинута в сторону; кровь текла из глубокой раны на бедре. Глаза
были плотно сомкнуты, лицо бледно и безжизненно.
     Нум  воткнул свой факел в  трещину пола,  бросился к  Мудрому Старцу,
склонился над ним. Слезы душили мальчика.
     - Учитель!  -  крикнул он хрипло и отчаянно. - Учитель, не умирай! Не
умирай!
     Но  серые  глаза Абахо не  открывались.  Дыхание не  приподнимало его
грудь.   Руки   были  по-прежнему  раскинуты  крестом,   раскрытые  ладони
перепачканы землей  и  кровью.  Нум  растерянно осмотрелся по  сторонам  и
встретился взглядом  с  большим  быком.  Длинная  трещина  змеилась  вдоль
могучей груди  благородного животного,  словно раздирая ее  надвое;  глаза
смотрели на мальчика с гневным упреком.
     Под  этим  суровым  взором  Нум  ощутил  всю  тяжесть совершенного им
преступления.  Снова,  во второй раз,  он нарушил Священные Законы племени
Мадаев и  навлек-таки  на  них  гнев  и  месть таинственных и  грозных сил
природы.  Как смел он оставаться в живых, когда самый благородный и мудрый
из  его  соплеменников умер?  Проклятие ногам,  которые привели его  сюда,
проклятие  рукам,  схватившим горящий  факел  в  пещере  Абахо,  проклятие
глазам,  созерцавшим тайну, скрытую от непосвященных! И пусть будет трижды
проклята его глупая голова,  полная самонадеянных и дерзких мыслей, ложной
гордыни и дурного любопытства!
     Повернувшись  спиной  к  большому  быку,   раны  которого,  казалось,
кровоточили от  потеков  красной  охры,  Нум  дико  вскрикнул и  в  порыве
отчаяния  ударился изо  всех  сил  о  неровную поверхность каменной стены.
Острый выступ глубоко рассек кожу  на  его  лбу,  кровь  хлынула из  раны,
заливая глаза.  Нум  ударился еще  и  еще раз и  вдруг услышал позади себя
слабый, прерывающийся голос Абахо:
     - Нум! Нум! Перестань сейчас же! Не смей!
     Но  Нум уже не мог остановиться.  Удары,  которые он с  такой яростью
наносил себе,  заглушали мучительный стыд  и  раскаяние,  терзавшие сердце
мальчика.  Только  после  третьего  окрика  Абахо  он  справился  с  собой
настолько, что нашел мужество оглянуться.
     - Нум! Ты мне нужен! Подойди сюда.
     Упав к ногам Мудрого Старца, Нум разразился отчаянными рыданиями:
     - Прости! Прости меня, Учитель!
     Абахо не  останавливал его.  Нум плакал,  кричал,  молил о  прощении.
Наконец  Главный  Колдун  с  усилием поднял  руку,  положил ее  на  голову
мальчика и  погладил его  слипшиеся от  крови и  пота волосы,  испачканные
пылью и  грязью.  Прикосновение этой большой доброй руки немного успокоило
Нума.  Он  закусил  до  крови  губы  и  усилием воли  подавил рыдания.  Но
отвращение к себе по-прежнему жгло его как огнем. Распухшие губы шептали:
     - Я достоин смерти!
     Абахо смотрел на мальчика с глубокой жалостью.
     - Дитя! Смерть нельзя заслужить, ее можно только принять.
     Сжимая в  своих ладонях холодную руку  Мудрого Старца,  Нум  страстно
обвинял себя во лжи, непослушании и самомнении.
     Абахо  почти не  слушал его.  Острая боль  в  сломанном бедре терзала
раненого,  он чувствовал,  что вот-вот снова потеряет сознание. Но ни один
стон,  ни одна жалоба не сорвались с сухих,  плотно сжатых губ.  Когда Нум
остановился, чтобы перевести дыхание, Абахо сказал еле слышно:
     - Не будем больше говорить о том, что свершилось, сын мой!
     Он закрыл глаза и замолчал,  истощенный сделанным усилием.  Глубокая,
ничем не  нарушаемая тишина сомкнулась вокруг них.  Нум  едва  осмеливался
дышать.  Спустя  несколько минут,  показавшихся мальчику вечностью,  Абахо
вздохнул и, не открывая глаз, заговорил прерывисто, но внятно:
     - Мадаи...  Мадаи, быть может, погребены под землей, как мы... все до
одного... Это землетрясение - самое сильное... самое страшное с тех пор...
с тех пор как...
     Он не смог окончить фразу и  снова умолк,  бессильно запрокинув назад
седую голову.  Нум огляделся вокруг,  охваченный новым страхом. До сих пор
он  не  представлял себе  до  конца весь ужас их  положения.  Груда камней
наглухо  закрывала вход  в  подземный коридор,  выводивший на  поверхность
земли.  Нечего было и  думать о том,  чтобы сдвинуть с места эти гранитные
глыбы или проскользнуть в узкие промежутки между ними.
     Нум  отчетливо  представил себе  отца,  мать,  близнецов и  маленькую
Циллу,  засыпанных обвалом,  раздавленных каменными обломками в глубине их
пещеры.  И  одновременно почти  физически ощутил  чудовищную массу  земли,
окружавшую его со  все сторон,  давившую ему на  плечи своей тяжестью.  Он
понял,  что  обречен умереть в  этой  пещере от  голода и  жажды  вместе с
раненым Абахо.  Объятый паническим ужасом,  Нум вскочил с места и кинулся,
протянув руки вперед, к выходу. Одна лишь мысль владела им: найти лазейку,
щель,  просвет между  камнями,  сквозь которые он  мог  бы  проскользнуть,
проползти,  протиснуться,  чтобы выбраться наружу,  в долину Красной реки,
увидеть  снова  дневной  свет  и  узнать,  немедленно узнать,  что  с  его
близкими...
     Но  руки  мальчика встречали всюду  лишь  холодный,  твердый  камень,
плотный  и  непроницаемый.  Он  был  замурован,  погребен  заживо  в  этих
гранитных стенах.
     Бессильно уронив руки, Нум застыл на месте, холодея от отчаяния.
     И тогда позади вновь прозвучал тихий голос Абахо, звавший его к себе.
Нум медленно обернулся.  Приподнявшись на  локте,  Мудрый Старец манил его
рукой и шептал:
     - Нет,  нет,  не все потеряно, мой мальчик... у Священной Пещеры есть
еще один выход...


     Над  долиной Красной реки занялся новый день,  но  пленники Священной
Пещеры не знали об этом. Измученный пережитыми волнениями, Нум крепко спал
на  земляном полу  рядом  с  Абахо.  Невзирая на  уговоры  Мудрого Старца,
мальчик ни  за  что не  захотел сразу же  отправиться на  разведку второго
выхода из  Священной Пещеры.  Нет,  нет,  он сначала должен оказать помощь
Учителю,  перевязать его  раны!  Но  операция оказалась сложной  и  отняла
гораздо больше времени, чем они рассчитывали. Абахо вынужден был объяснять
Нуму,  что тот должен делать, и мучительно страдал из-за неловкости своего
юного  врачевателя.  Сильная  боль  несколько  раз  заставляла его  терять
сознание.
     По указанию Абахо Нум разыск