осеннем лесу.  Надо  было идти вперед,  все  время вперед,
невзирая на усталость, голод и холод, который становился все ощутимее.
     Силы Нума таяли с каждым днем.
     В  начале пути он из самолюбия отказался от помощи,  которая была ему
предложена.  Отец  Нума,  Куш,  хотел  соорудить для  мальчика нечто вроде
гамака из гибких ветвей и лиан, где тот мог бы время от времени отдыхать в
пути.   Но  для  того,   чтобы  нести  гамак,  нужно  было  выделить  двух
носильщиков, и Нум не мог допустить подобной жертвы. Носильщики и без того
едва  справлялись с  огромным грузом  мяса,  шкур  и  оружия;  каждая пара
мускулистых рук была на счету.
     Поначалу все шло хорошо.  Правда,  к вечеру Нум сильно уставал. Но на
стоянке  Абахо  прикладывал к  его  распухшей  лодыжке  целебные  травы  и
болотный ил,  которые смягчали боль. Утром Нум выступал в поход наравне со
всеми.  Шагая часами по заваленной буреломом тропе,  он,  стараясь придать
себе  мужества,  думал  о  той  благословенной минуте,  когда Мадаи увидят
наконец  знакомые  гребни  серых  утесов,  высоко  взнесенные над  мутными
стремнинами Красной реки, под небом родного края.
     Нум  думал  также  о  своей  необычайной судьбе,  о  драгоценном даре
изображения,  которому он был обязан вниманием и  дружбой Главного Колдуна
племени.  Он  думал о  Священной Пещере,  местонахождения которой никто не
знал,  потому что  Абахо  держал его  в  тайне.  Любопытство снова  мучило
мальчика.
     Нуму так не терпелось узнать,  где находится вход в Священную Пещеру,
что он,  не  удержавшись,  спросил об этом как-то вечером,  на привале,  у
Циллы. Но девочка в ответ только покачала головой.
     Женщин эти дела не касаются. Абахо не посвящает ее в свои тайны.
     Нум был уверен,  что Цилла говорит неправду.  Мыслимо ли жить столько
времени в  одной пещере с  Мудрым Старцем и  не подсмотреть кое-что из его
тайн?  Абахо часто уходит в Священную Пещеру рисовать.  Куда он идет?  Как
добирается до входа? В какое время?
     - Уверяю тебя, я ничего не знаю, - твердила Цилла.
     Нум  просил,  умолял,  даже  рассердился наконец  на  свою  маленькую
приятельницу - тщетно!
     Он не осмеливался задать этот вопрос своим старшим братьям, которые к
тому  же  были  утомлены тяжелыми ношами и  отнюдь не  склонны к  праздным
разговорам. Нуму пришлось переживать в одиночестве свое разочарование.
     Но  через несколько дней он  перестал думать о  своих обидах:  ходьба
причиняла ему слишком большие страдания. Силы мальчика были на исходе.
     Дни сменялись днями,  переходы -  новыми переходами;  Мадаи в угрюмом
молчании продолжали путь.  Даже Абахо,  исхудавший так,  что на  него было
жутко смотреть, часами не разжимал сухих бескровных губ.
     На  вечерней стоянке люди валились на землю и  лежали неподвижно,  не
имея сил разжечь костер.  Никто не смеялся,  не болтал,  не пел. Одна лишь
мысль  неотступно  преследовала,  подгоняла  измученных путников:  вперед,
вперед... любой ценой вперед!
     Вид  местности заметно менялся.  Бескрайние степи  с  густой  травой,
обширные моховые болота и  непроходимые чащи  уступили место гряде низких,
лесистых холмов  с  мягкими очертаниями.  Меловая почва  сменилась красной
глиной,  а  пологие  холмы  постепенно перерастали в  невысокие горы.  Они
возвышались по  сторонам узких долин,  на дне которых стремительно неслись
пенистые водные  потоки.  То  тут,  то  там,  меж  густых хвойных лесов  и
каштановых рощ,  одевавших склоны гор, выглядывали голые серые утесы. С их
вершин слетали, громко каркая, стаи ворон и галок.
     Мадаи   были   слишком  изнурены,   чтобы  любоваться  гармоническими
очертаниями холмов,  голубоватой дымкой, в которой тонули их цепи вдали на
горизонте,  причудливыми покрывалами тумана,  лежавшими на заре в низинах,
горделивыми  очертаниями  зубчатых  скал,  когда  лучи  заходящего  солнца
окрашивали их в огненно-рыжий цвет.
     Но и холмы,  и горы,  и красноватая земля - это были приметы, которые
говорили, что родные места близко.
     Кое-где  на  скалах уже чернели входы в  пещеры,  промытые подземными
потоками в толще камня.  Вода бурных ручьев и речек была теперь окрашена в
красноватый цвет.  В  некоторых пещерах  жили  люди;  они  ловили  рыбу  в
мутно-рыжих от глины водах реки.
     Дружественное  племя  Малахов,   ближайших  соседей  Мадаев,  успешно
завершив охоту  в  своих летних угодьях на  юге,  уже  успело вернуться на
зимнюю стоянку.  Были  они  такими же,  как  и  Мадаи:  высокие,  статные,
сильные, ловкие.
     Тепло  и  приветливо  встретили  Малахи  измученных долгим  переходом
Мадаев.  И  Куш и  его соплеменники задержались у гостеприимных соседей на
целых два  дня.  Вождь племени Тани пожелал непременно устроить праздник в
честь дорогих гостей.  И  Мадаи,  буквально валившиеся с ног от усталости,
были вынуждены болтать,  смеяться,  петь и даже плясать.  Но дружественный
прием,  казалось,  придал истощенным людям  новые силы.  Впрочем,  этому в
немалой  степени  способствовала горячая  и  вкусная  пища,  которой щедро
угощали путников радушные хозяева.
     Нум   присутствовал  на   празднике,   но   не   принимал  участия  в
развлечениях.   Он  хмуро  наблюдал,  как  маленькая  Цилла  с  увлечением
отплясывает веселый танец в паре с младшим сыном вождя Малахов, долговязым
подростком лет  шестнадцати,  верхнюю  губу  которого уже  оттенял  первый
темный пушок.  К девочке снова вернулась ее природная жизнерадостность,  и
она от души веселилась.
     Закончив танец,  Цилла подбежала к Нуму,  чтобы спросить, как он себя
чувствует  и  весело  ли  ему?  Но  Нум,  лежавший  с  самого  утра в тени
раскидистого каштана,  с кислым видом что-то буркнул  ей  в  ответ.  Цилла
только досадливо сморщила носик,  повернулась спиной к приятелю и убежала.
Ну и пусть!
     Нет,  Нуму  не  было  весело!  Распухшая  лодыжка  причиняла мальчику
мучительную боль,  но никого из близких это, по-видимому, не трогало. Отец
и старшие братья, окруженные большой группой воинов и охотников, оживленно
беседовали с  вождем Малахов Тани.  Женщины громко смеялись и  тараторили,
как сороки,  сидя на корточках вокруг пылавшего костра и  лакомясь сочными
плодами,  ягодами  и  медом  диких  пчел.  Молодые  девушки  и  подростки,
ровесники  Циллы  и  Нума,   плясали  как  одержимые,   выбивая  дробь  на
самодельных барабанах из звериных шкур. Старики и старухи смотрели на них,
покачивая  в  такт  убеленными сединой  головами,  и  задумчиво улыбались,
должно быть вспоминая свою далекую юность.
     Что же  касается Абахо,  то он,  приложив компресс из целебных трав к
больной ноге Нума,  внезапно исчез.  Нум  догадывался,  что  Мудрый Старец
решил  посетить местную Священную Пещеру в  сопровождении Главного Колдуна
Малахов,  маленького человечка с  острым  взглядом лукавых  глаз,  которые
словно подсмеивались над всеми.
     <И  надо  мной  в  первую очередь!  -  думал обиженно Нум.  -  Абахо,
наверное,  сказал ему,  что собирается сделать меня своим преемником, а он
находит,  что  у  меня  не  слишком подходящий вид  для  будущего Главного
Колдуна племени>.
     Даже  мать  Нума Мамма и  та  забыла о  больном сыне.  Она  встретила
подругу своей юности,  вышедшую замуж за одного из воинов племени Малахов.
Подругу звали Рама.  Обе женщины наперебой рассказывали друг другу о своей
жизни,  смеясь украдкой,  как молоденькие девушки, и прикрывая рот смуглой
ладонью.  За спиной Рамы,  завернутый в  мягкую оленью шкуру и привязанный
сыромятными ремнями,  крепко  спал  пухлый младенец.  Он  сонно  поматывал
головкой и чмокал во сне губами.  Мамма не уставала восхищаться красотой и
цветущим видом новорожденного;  Нум же находил ребенка весьма безобразным.
<Воображаю,  каким противным,  пронзительным голосом закричит этот  жирный
поросенок,  если его разбудить! - сердито думал Нум. - Мамме лучше было бы
поинтересоваться собственным  сыном,  который  так  одинок  и  так  ужасно
страдает!>
     В  какой-то  момент Нуму  вдруг захотелось встать и  присоединиться к
обеим женщинам.  Он мог бы вытянуться на траве у  ног матери и положить ей
голову на колени.  Пусть Мамма коснется своей теплой рукой его лба,  пусть
погладит по  голове,  поворошит пальцами его  волосы,  как делала когда-то
давно, когда он был еще совсем маленьким...
     Но  чтобы подойти к  матери,  Нуму  нужно было  подняться на  ноги  и
пересечь площадку,  где лихо отплясывали подростки и девушки.  И тогда все
увидят, как сильно он хромает. Сын Тани, этот верзила с намеком на будущие
усы,  начнет еще,  чего доброго,  передразнивать его ковыляющую походку, и
Цилла,  разумеется,  будет смеяться вместе с ним. Нет, Нуму лучше остаться
здесь, под сенью старого каштана!
     Время от времени с  дерева слетал сухой желтый лист,  медленно кружил
несколько секунд в воздухе и ложился, словно нехотя, на влажную землю, где
ему предстояло сгнить.
     Нум следил печальным взором за падением мертвых листьев и думал,  что
никогда на свете не было еще человека более несчастного, чем он.


                                 Глава 6

                            В СВЯЩЕННОЙ ПЕЩЕРЕ

     Отдохнув два  дня у  дружественных Малахов,  племя Мадаев отправилось
дальше и в несколько переходов достигло наконец родных пещер.
     Погода заметно улучшилась.  Свежий ветер гнал по небу легкие облачка,
летевшие с  севера вместе с  последними стаями перелетных птиц.  По  утрам
земля  вокруг  пещеры  была  белой  от  инея,   совершенно  преображавшего
окрестный  пейзаж.  На  фоне  этой  сверкающей  белизны  береговые  утесы,
розовевшие в лучах восходящего солнца,  казались еще выше. По склонам скал
чернели входы в  многочисленные пещеры.  Одни находились у самого подножия
утесов,  почти на  уровне Красной реки,  как  та,  где  жил Нум,  другие -
повыше,  а пещера,  служившая приютом Мудрому Старцу Абахо, была на крутой
вершине утеса.
     С порога своего подоблачного жилища Главный Колдун племени Мадаев мог
охватить взглядом вереницы убегающих вдаль лесистых холмов,  а в ясные дни
различить на  самом  горизонте высокую цепь  горных вершин,  над  которыми
кое-где курился легкий дымок. Абахо знал, что время от времени одна из гор
выбрасывает вверх густые столбы дыма  и  пепла.  Иногда извержение вулкана
сопровождается  землетрясением.   Эти   грозные   явления  природы  всегда
приводили Мадаев  в  панический ужас.  Объятые  страхом люди  обращались в
беспорядочное бегство,  кидались в воды Красной реки, с ужасом смотрели на
скалистые утесы,  которые не выдержав подземных толчков,  могли обрушиться
на  них.  К  счастью,  такой катастрофы ни  разу не  случалось,  и  только
глубокие трещины,  змеившиеся в каменных стенах пещер, напоминали Мадаям о
страшной силе подземной стихии.
     Пещера, в которой жил Нум, была самой вместительной и самой теплой. С
незапамятных времен она служила жилищем вождю племени.
     Это  было обширное помещение со  сводчатым потолком.  Выступающий над
входом в пещеру естественный навес прикрывал его от дождя и снега. Высокий
частокол  из  толстых  бревен,  принесенных паводками  с  верховьев  реки,
подпертый обломками скал  и  оплетенный колючими ветвями,  надежно защищал
вход в пещеру от свирепых хищников и ураганных порывов зимнего ветра.  Для
входа и  выхода из  пещеры обитатели ее пользовались приставной лестницей,
которую  на  ночь  убирали.  Укрывшись за  таким  частоколом,  можно  было
спокойно  спать   в   теплом  полумраке  пещеры,   озаренной  красноватыми
отблесками не гаснущего день и ночь костра.
     Пещера  уходила  вглубь  каменного массива и  заканчивалась небольшим
тупичком,  в  котором Мамма хранила рабочие орудия и съестные припасы.  На
задней  стенке  этой  подземной  кладовой,  под  самым  потолком,  чернело
небольшое  отверстие,  достаточно широкое  для  того,  чтобы  в  него  мог
пролезть человек небольшого роста.  Но  добраться до  отверстия можно было
только с  помощью лестницы,  и  Нум при всем своем неуемном любопытстве не
отваживался обследовать эту подземную отдушину,  из  которой всегда тянуло
ледяной струей промозглого воздуха.
     Когда Нум  был  совсем еще  маленьким,  отец его Куш,  желая наказать
мальчика за  какую-нибудь шалость,  не  раз  грозил посадить сына  в  этот
каменный карцер  и  оставить там  одного в  обществе сотен  летучих мышей,
висевших  гирляндами под  потолком.  И  если  Нуму  в  те  годы  случалось
сопровождать мать в подземную кладовку,  он, замирая от страха, жался к ее
ногам,   бросая  боязливые  взгляды  на  черное  отверстие  под  потолком,
выглядевшее еще  более  зловещим в  колеблющемся свете  смолистого факела,
который держала Мамма.
     Сделавшись старше,  Нум перестал бояться загадочного отверстия и,  по
правде говоря, мало думал о нем.
     Маленькая пещера,  служившая жилищем Главному Колдуну племени Мадаев,
совсем не  походила на  обширное помещение вождя племени.  Вход в  нее был
расположен на такой головокружительной высоте, что обитатель пещеры мог не
опасаться нападения хищных зверей. Широкий выступ скалы не давал северному
ветру  проникнуть в  пещеру.  Другой выступ скалы,  нависавший над  входом
подобно надбровной дуге,  защищал жилище Абахо  от  низвергавшихся с  неба
дождевых потоков и  снегопадов.  Вход в пещеру закрывал тяжелый занавес из
медвежьих шкур.
     Нум  всегда  испытывал  странное  удовольствие,  поднимаясь к  жилищу
Главного Колдуна с  очередной вязанкой хвороста.  Он любил узкую тропинку,
прилепившуюся к  каменной стене и становившуюся все уже по мере того,  как
он взбирался по ней вверх.  Нум продвигался осторожно, все время глядя под
ноги,  чтобы не  оступиться,  и,  только добравшись до небольшой гранитной
площадки перед  входом,  вскидывал голову и  осматривался по  сторонам.  И
всякий  раз   величественная  красота  открывавшейся  перед  ним   картины
захватывала мальчика, наполняя его душу восторгом.
     Нум не  говорил себе:  <Ах,  как это прекрасно!>  -  но он ощущал эту
красоту  всем  своим  существом.  Бесконечность  расстилавшейся перед  ним
панорамы,   одновременно  грандиозной  и  гармоничной,   приводила  его  в
состояние,   близкое  к  экстазу.  Чистый  горный  воздух  наполнял  грудь
мальчика,   аромат  сухих  трав,   которые  росли  пучками  в  трещинах  и
углублениях скал,  долетал до  него  с  порывами свежего ветра.  Крикливые
вороны  в  блестящем  черном  оперении  вихрем  кружились  вокруг,  словно
одержимые.  Нуму казалось,  что он сам, того и гляди, превратится в птицу;
ему стоило большого труда удержаться и не прыгнуть,  широко раскинув руки,
в  сияющую пустоту,  чтобы улететь вслед за птицами и  ветром к  синевшему
вдали горизонту.
     В  этот день,  спустя неделю после возвращения Мадаев в родные места,
Нум,  как обычно,  поднялся с  вязанкой хвороста вверх по  крутой тропке и
опустил свою ношу на маленькую площадку перед входом.  Он знал, что в этот
час  в  жилище Мудрого Старца никого нет.  Цилла  помогала Мамме и  другим
женщинам вялить пойманную в реке рыбу, а дед ее еще на рассвете ушел в лес
собирать целебные травы.
     Нум предложил было Абахо сопровождать его,  но  Мудрый Старец отказал
наотрез.
     - Нет,  нет сын мой!  Я хочу,  чтобы твоя нога зажила окончательно до
наступления зимы. И кроме того, ты понадобишься матери.
     Нум опустил глаза,  чтобы скрыть свое разочарование. Как только нога,
натруженная долгим переходом,  перестала болеть,  его  снова  стало мучить
вчерашнее любопытство.  Когда  же  он  наконец станет  признанным учеником
Мудрого Старца? Когда тот разрешит ему проникнуть в таинственную Священную
пещеру?  Почему Абахо ни  разу не  заговорил с  Нумом о  его будущем после
возвращения в  родные места?  Вдруг он раздумал,  вдруг отказался от мысли
сделать Нума своим учеником и  преемником?  Или он ждет наступления первых
холодов,  чтобы начать обучение?  Нуму не  терпелось получить ответ на все
эти вопросы.
     А  пока что ему приходилось помогать матери в повседневной работе,  и
это,  по  его  глубокому  убеждению,  было  явно  недостойно его  будущего
высокого звания и необычайной судьбы.
     До  наступления зимы Мадаям нужно было закончить множество неотложных
дел.
     Стоя на  площадке перед входом в жилище Абахо,  Нум смотрел,  как его
соплеменники с озабоченным видом снуют по долине,  словно  муравьи  вокруг
муравейника.  До  его слуха доносились гулкие удары палиц - это забивали в
частоколы новые бревна и колья.  Несколько подростков,  сверстников  Нума,
ныряли   с  берега  в  реку,  плыли,  широко  взмахивая  руками,  и  вдруг
молниеносно исчезали под мутными  красноватыми  струями,  чтобы  появиться
через минуту у берега с крепко зажатой в руке рыбой. Женщины, сидя у входа
в пещеры,  шили зимнюю меховую одежду.  Они прокалывали края  шкур  острым
костяным  шилом  и  протаскивали  затем в отверстие нитку из сухожилий или
конского волоса.  Трое стариков возвращались из  ближнего  леса,  неся  на
головах корзины полные грибов и каштанов.  Чуть подальше двое мальчуганов,
повиснув на выступе скалы,  выкуривали  из  расщелины  диких  пчел,  чтобы
завладеть их сотами.  Девочки поддерживали огонь небольших костров, бросая
в него  зеленые  ветки.  От  костров  поднимался  густой  дым,  в  котором
коптились подвешенные связки рыб, нанизанных на тонкие крепкие прутья.
     Нум  сразу  приметил среди девочек Циллу,  грациозно склонившуюся над
огнем. Длинные черные волосы Цилла заплела сегодня в две толстые косы. Они
подпрыгивали у  нее  на  спине при  каждом шаге.  Девочка подняла голову и
увидела Нума,  стоящего на площадке у входа в ее жилище.  Она помахала ему
тоненькой рукой и что-то крикнула,  но слова отнесло ветром,  и Нум ничего
не расслышал. Он широко улыбнулся и ответил девочке тем же жестом.
     Нум больше не сердился на Циллу за то,  что та танцевала на празднике
с сыном вождя Малахов.  Цилла уверила друга,  что находит сына Тани весьма
недалеким:  он  только  и  делал,  что  хвастался во  время  танца  своими
охотничьими подвигами и изрядно надоел ей за вечер.
     Слушая Циллу, Нум испытывал тайную, ни с чем не сравнимую радость.
     <Я часто буду видеть ее этой зимой! - подумал Нум. - Абахо, наверное,
захочет обучать меня в своем жилище>.
     Но главная часть Знания будет,  конечно,  преподана Нуму в  Священной
Пещере.  А Цилла по-прежнему утверждала, что не знает где находится вход в
нее.
     Некоторое  время  Нум  размышлял  об  этой  новой,  заманчивой жизни,
которая  скоро  начнется  для  него.   Взгляд  его  бесцельно  блуждал  по
раскинувшемуся у  его  ног  необозримому  пространству.  Солнце  садилось.
Первые вечерние тени  уже  заволакивали дальние долины голубой дымкой.  На
востоке, над цепью вулканов, виднелся столб густого черного дыма, медленно
поднимавшийся к розовому небу. Нум, погруженный в свои думы, не обратил на
него внимания.
     <Если я  буду  настойчивее,  -  размышлял он,  -  и  подарю Цилле мой
кремневый нож  с  костяной ручкой,  она,  быть  может,  откроет  мне,  где
находится вход в Священную Пещеру. Я уверен, что она знает секрет>.
     Нум осторожно повернулся на узком карнизе,  следя за тем,  чтобы нога
его не  соскользнула с  края в  пропасть,  и  посмотрел на медвежью шкуру,
закрывавшую вход в жилище Абахо.
     <Когда-нибудь я  буду жить здесь> -  внезапно подумал он.  -  И Цилла
всегда будет возле меня!>
     Нуму  часто  случалось заходить в  пещеру Мудрого Старца,  обычно для
того,  чтобы передать ему какое-нибудь кушанье,  приготовленное Маммой для
старика и его внучки. Но сейчас мальчик с изумлением вспомнил, что ни разу
не  осматривал жилища  Главного  Колдуна  во  время  своих  посещений.  Он
предпочитал играть с  маленькой Циллой,  вырезая для нее из дерева фигурки
людей и животных.
     Бросив через плечо взгляд в  долину,  Нум  заметил,  что  на  берегах
осталось  совсем  немного  народу.  Рыбная  ловля  зака