реемником.  Ему я  передам светильник Знания,  когда руки мои
ослабеют и  не  смогут больше держать его.  Он  будет знать ответы на  все
вопросы.  А позже, когда придет его час, он передаст Знание другому Мадаю.
И племя владеющее знанием,  будет жить,  будет расти и крепнуть. Ты понял,
чего я жду от тебя, сын мой?
     Нум  посмотрел на  Абахо  ошеломленный и  растерянный.  Глаза Мудрого
Старца  горели  одушевлением.   Длинные  белые  волосы,  откинутые  назад,
развевались за плечами.
     - Я уже начал отчаиваться,  -  продолжал Абахо дрогнувшим от волнения
голосом.  -  Все юноши племени похожи друг на друга. Все они подобны твоим
старшим братьям:  сильные,  мужественные,  отважные.  Но ни один из них не
способен день  за  днем,  в  тишине  и  мраке  Священной Пещеры овладевать
Знанием,  постигать его  законы и  тайны.  Для  этого нужен человек совсем
иного склада... Нум, этот человек - ты!
     Низко наклонив голову,  Нум смотрел на  свою изуродованную ногу.  Ну,
разумеется, он не такой, как все остальные: он хромой! Непригодный к охоте
и  к  бою,  к  далеким утомительным походам,  ко всем играм и упражнениям,
требующим физической закалки,  выносливости и ловкости. Самолюбию мальчика
льстило сознание избранности и  вместе с тем его мучила тайная мысль,  что
Абахо остановил на  нем  свой выбор только потому,  что Нум -  калека.  От
нахлынувших  на   него  противоречивых  чувств,   в   которых  он  не  мог
разобраться, щеки мальчика вспыхнули ярким румянцем.
     - Вдвоем мы  сможем сделать многое,  -  повторил Абахо.  -  Мы  будем
изучать  окружающий нас  мир  и  откроем  другие  Тайны,  разгадаем другие
загадки...   мы  умножим  священное  Знание...  усовершенствуем  искусство
изображения. Мы...
     Внезапно  оборвав  свою  речь,  Абахо  пристально взглянул  на  Нума,
продолжавшего  хранить  растерянное  молчание.   Мудрый   Старец  выпустил
худенькую кисть мальчика,  которую он,  увлекшись, стиснул так сильно, что
кожа на ней покраснела, и спросил с тревогой в голосе:
     - Ты молчишь, Нум? Я, кажется, сделал тебе больно?.. Взгляни на меня!
     Нум поднял на Абахо свои большие темные глаза, так напоминавшие глаза
маленькой  Циллы.  Ослепительное будущее,  полное  неизвестности и  жгучих
тайн,  одновременно и  привлекало и пугало его.  Он испытывал гордость при
мысли о  том,  что в  один прекрасный день станет Главным Колдуном племени
Мадаев,  мудрецом,  у которого все будут искать совета и помощи. Но к этой
Гордости  примешивалось  ребяческое  сожаление  о   том,   что  он   лишен
возможности,  подобно другим  мальчишкам его  возраста,  сидеть  вместе со
взрослыми охотниками в засаде, ожидая появления бизонов.
     Абахо открыл рот,  желая объяснить Нуму,  что  охота -  лишь  одна из
граней человеческой жизни,  самая  простая и  примитивная,  которая делает
человека подобным дикому  животному.  Он  хотел  сказать,  что  существует
другая охота,  более  волнующая,  доступная лишь  малому числу  избранных:
охота пытливого ума в неизведанных просторах познания.
     Но он удержался и не сказал ни слова, понимая, что говорить об этом с
мальчиком сейчас бесполезно: Нум еще слишком молод, он все равно не поймет
его!
     Абахо  умолк.  Воцарилось  молчание,  нарушаемое  лишь  шумом  ветра,
который,   усиливаясь,   начинал  раскачивать  высокие  тростники.   Гроза
приближалась.
     Глухие раскаты уже доносились до  них от краев горизонта.  Нум бросил
тревожный взгляд на небо. Но черные грозовые тучи были по-прежнему далеко.
Внезапно его осенила догадка: <Это бизоны!>
     Он бросился ничком на тропинку,  приложил ухо к  земле.  Зыбкая почва
болота еле заметно колебалась и вздрагивала.
     - Кажется, их очень много! - сказал он грустно.
     Он  не  добавил ни  слова  и  опять  с  неприязнью покосился на  свою
злосчастную лодыжку.  Это  из-за  нее  он  не  может  быть  сейчас рядом с
братьями там,  на  вершинах серых скал.  Правда,  он слишком молод,  чтобы
поражать бизонов стрелой или  копьем,  но  он  мог  бы,  по  крайней мере,
помогать охотникам:  подкатывать камни, подавать дротики и стрелы, держать
наготове топоры и палицы...
     Горькое сожаление о  своем увечье на  миг  заслонило в  сознании Нума
таинственное и заманчивое будущее,  открывшееся перед ним в словах Мудрого
Старца.  Сейчас он,  не колеблясь, променял бы это блистательное, но, увы,
чересчур отдаленное будущее на здоровую,  такую, как у всех, ногу, которая
позволила бы ему быть вместе с племенем в этот решающий час.
     Глубоко  вздохнув,   Нум  повернулся  спиной  к  серым  скалам.  Пора
возвращаться в становище!  К чему оставаться здесь дольше, прислушиваясь к
шуму битвы?  Она начнется с  минуты на  минуту,  совсем близко...  слишком
близко...
     Опираясь на палку и прихрамывая, Нум с трудом двинулся по направлению
к становищу. И вдруг снова ощутил руку Абахо на своем плече. Мудрый Старец
тихонько повернул его и потянул за собой в сторону серых скал.
     - Пойдем, - сказал он мягко. - Пойдем посмотрим на них!


                                 Глава 4

                              БОЛЬШАЯ ОХОТА

     Глухой гул с  юга быстро приближался и нарастал.  Оставаться дольше в
узкой  долине,  стиснутой с  обеих  сторон  крутыми  скалами,  становилось
опасным.  Покинув  летние  пастбища,  бизоны  мчались к  местам  зимовок с
бешеной скоростью, топча и сметая все на своем пути.
     Абахо  и  Нум  едва  успели перейти вброд  речку  и  вскарабкаться на
невысокую гряду скал, за которыми с утра скрывались в засаде охотники.
     Нум  так  обрадовался возможности присутствовать при  Большой Охоте -
пусть всего лишь в качестве зрителя,  - что забыл на время о своей больной
ноге. Завтра она, разумеется, напомнит о себе и доставит немало страданий,
но сейчас ему было не до нее.
     Весь цвет племени Мадаев был здесь. Притаившись за выступами скал или
среди  кустарников,  охотники ждали  сигнала,  готовые ринуться в  бой  по
первому знаку  вождя.  Огромные глыбы  камня  громоздились кучами  у  края
обрыва.  Метательные снаряды из дерева и  кости,  дротики с  костяными или
кремневыми  наконечниками,  деревянные копья,  закаленные в  огне  костра,
массивные каменные топоры и  тяжелые дубовые палицы,  в  которые вставлены
острые обломки кремней,  были сложены на  земле рядом с  охотниками или же
находились в руках подростков, счастливых и гордых оказанным им доверием.
     Утром,  покидая становище,  охотники наскоро размалевали себе  лицо и
грудь красной глиной, которая успела высохнуть и растрескаться под жаркими
лучами солнца. Кисти рук и лодыжки были украшены костяными браслетами, шею
обвивали  ожерелья  из  звериных зубов,  нанизанных на  тонкие  сухожилия;
длинные черные  волосы  заплетены в  косы  или  связаны пучком  высоко  на
затылке.  Такой наряд,  по  мнению охотников,  должен придать им грозный и
устрашающий вид.
     Отец Нума,  Куш,  вождь племени, стоял у самого края скалистой гряды.
Обратив лицо к югу, он не отрываясь смотрел в ту сторону, откуда доносился
нарастающий гул.  Стоя рядом с  отцом,  Тхор и Ури ждали его распоряжений,
чтобы мгновенно передать их остальным охотникам.
     <Когда-нибудь,  -  с  волнением думал Нум,  -  отец будет гордиться и
мною! Тогда он не скажет про меня: <Бедный мальчик!>
     Нум придвинулся ближе к  Абахо,  хотел шепнуть Главному Колдуну,  что
согласен стать его учеником, но не успел раскрыть рта.
     Куш вдруг выпрямился во весь свой огромный рост, высоко подняв в руке
копье.  В  то  же мгновение до слуха Нума явственно донесся тяжелый топот,
напоминавший грохот океанского прибоя, и мальчик понял, что бизоны близко.
     Дрожь волнения, тревоги и восторга охватила охотников.
     Высокие прически заколыхались, руки крепче сжали оружие, темные глаза
на раскрашенных красной глиной лицах вспыхнули диким огнем.
     Гул,  прежде  смутный,  усиливался,  вздымаясь,  словно  морской вал,
разбивающийся у подножия скалистой гряды. Нум узнал глубокий мощный голос,
который он  так  отчетливо слышал прошлой ночью  на  этом  самом месте,  и
сердце  его  замерло  от   волнения,   когда  он  увидел  первого  бизона,
продирающегося сквозь густой камыш.
     Вождь сделал знак рукой и, повинуясь его приказу, охотники пропустили
громадного одинокого самца, с низко опущенным упрямым лбом, который вел за
собой все огромное стадо.  Единичная добыча, которую к тому же было трудно
поразить с такого большого расстояния, не представляла интереса для людей.
А  спугнутый копьями и  дротиками вожак мог  ринуться в  сторону от  скал,
увлекая за собой всех бизонов.
     Шумно дыша и фыркая,  вожак промчался мимо скал, топча своими мощными
копытами ирисы и лютики.
     Секунда гнетущего молчания -  и  вот из зарослей тростника показалось
стадо.  Бизоны  бежали  бок  о  бок,  плотной  рыжеватой  массой.  Длинная
волнистая шерсть их  потемнела от пота и  была забрызгана болотной грязью.
Они   мчались,   не   разбирая  дороги,   подгоняемые  слепым   инстинктом
самосохранения,  раздраженные  укусами  слепней  и  оводов,  встревоженные
приближением грозы,  быстро  нагонявшей их.  Молодые  держались  в  центре
стада,  охраняемые самками  и  громадными самцами,  которые окружали телят
грозным, несокрушимым кольцом.
     Достигнув скалистой гряды, преграждавшей им путь, бизоны на мгновение
замедлили бег и,  изменив направление,  двинулись вдоль скал,  у самого их
подножия.  С вершины гряды горбатые рыжие спины исполинов напоминали поток
остывающей лавы.  Поток мчался,  то вздуваясь, то опадая, в зависимости от
неровностей почвы.  Фонтаны жидкой  грязи  вылетали из-под  сотен  могучих
копыт.
     Как только основная масса бизонов поравнялась со  скалой,  за гребнем
которой скрывались охотники,  Куш выпрямился и  громовым голосом прокричал
боевой клич племени.  Охотники разом вскочили на ноги,  занося над головой
метательные снаряды.  В  следующее  мгновение  десятки  дротиков  и  копий
просвистели в воздухе и обрушились на стадо; с грохотом покатились вниз, с
уступа на уступ, низвергаясь на косматые спины бегущих великанов, огромные
камни, которые столкнули со скалы подростки.
     Испуганные внезапным и непонятным нападением,  бизоны ринулись вперед
с  удвоенной скоростью.  Могучие звери сталкивались на ходу друг с другом,
спотыкались,  погружаясь иной раз по самую грудь в реку, встречное течение
которой замедляло их бег.
     Нум сжимал от волнения руки,  в которых не было ничего,  кроме палки.
О, почему у него нет оружия, которым он мог бы, вместе со всеми охотниками
поражать добычу?  В неудержимом порыве мальчик вскочил на ноги. Его зоркие
глаза не упускали ни малейшей подробности кровавой картины.
     На  всю  жизнь  запомнил  Нум  мощные  фигуры  взрослых  бизонов,  их
несоразмерно тонкие ноги и огромные, с выпуклыми лбами головы, вооруженные
грозными рогами,  короткими и острыми. Он видел, как объятые ужасом телята
жались к  матерям и  не покидали их даже тогда,  когда те падали на землю,
сраженные насмерть. Это зрелище - Нум не знал почему - причиняло ему боль.
     Наконец  на  поле  битвы  осталось  около  полутора десятков бизонов,
получивших смертельные раны.  Часть  из  них  безуспешно пыталась уйти  на
перебитых ногах, другие - стряхнуть глубоко засевшие в теле острые копья и
дротики.  Кровь  текла ручьями,  заливая густую волнистую шерсть,  розовая
пена вскипала в углах губ... Раненые бизоны тоскливо и протяжно мычали.
     Гроза,  совсем близкая,  уже  грохотала над головой.  Мадаи испускали
громкие  воинственные крики,  вздымавшиеся к  потемневшему небу,  где  уже
кружили стаи стервятников,  почуявших богатую добычу.  Откуда-то  издалека
донесся отвратительный, хриплый хохот гиены.
     Тогда по знаку вождя,  охотники ринулись вниз.  Они бежали по уступам
скал, увлекая за собой лавины каменных осыпей. Нум не думая, тоже бросился
вперед...
     Чья-то крепкая рука схватила его за плечо и  удержала у  края обрыва.
Нум обернулся, готовый ударить непрошенного спасителя. Его горевшие жаждой
боя глаза встретились со спокойным и суровым взглядом Главного Колдуна.
     - Куда ты? - строго спросил Абахо. - Мешать охотникам? Ты же ничем не
можешь помочь им.
     - Я никогда ни на что не гожусь!  -  ответил сквозь зубы Нум,  сжимая
кулаки. - Я мог бы подобрать упавшее копье или дротик и...
     Абахо прервал его:
     - Ты испытываешь такое сильное желание убивать, сын мой?
     Нум  ничего  не  ответил.  Он  отвернулся от  Мудрого Старца  и  стал
смотреть  на  жестокие  сцены,  разыгрывавшиеся  у  подножия  утесов,  меж
растоптанных трав  и  кустарников.  Затуманенный мукой  взгляд  умирающего
бизона поразил его  выражением кроткой покорности.  Нет,  у  него не  было
желания принимать участия в  кровавой расправе.  Просто ему  хотелось быть
вместе со всеми,  чувствовать себя настоящим Мадаем.  А Мадаи - от мала до
велика -  были храбрыми охотниками.  Вся их судьба, судьба всего племени и
всех будущих поколений зависела от их охотничьих успехов.
     Нум не  мог выразить словами обуревавшие его чувства.  Он обернулся к
Абахо и сказал с вызовом в голосе:
     - Разве не ты сам устроил эту бойню, о Мудрый? А теперь жалеешь...
     Абахо тихо покачал седой головой.
     - Нет,  я  ни  о  чем не  жалею,  Нум.  Жизнь всякого живого существа
драгоценна,  но человеческая жизнь драгоценнее во много раз. И пока в этом
есть  необходимость,  человек вынужден убивать животных,  чтобы обеспечить
свою существование.  Это один из великих Законов,  данных нам Природой. Но
он не мешает человеку относиться с  любовью и уважением к тем существам из
плоти и  крови,  которые умирают,  чтобы мы могли жить.  Я был бы огорчен,
если  бы  ты  испытывал желание  убивать без  необходимости,  ради  одного
удовольствия...
     Нум   посмотрел  снова   в   сторону  долины.   Бойня  заканчивалась.
Торжествующие охотники,  с  довольной улыбкой на размалеванных лицах,  уже
начинали  разделывать каменными топорами туши  убитых  бизонов.  Это  было
мясо,  огромная груда  свежего  мяса,  которого должно  хватить племени на
много месяцев.
     С  замечательной сноровкой и ловкостью Мадаи снимали с убитых бизонов
шкуры,  отделяли рога,  сухожилия,  жир,  мозговые кости. Сердце, печень и
почки будут поджарены уже сегодня вечером на углях костра. А завтра с утра
женщины начнут  скоблить и  выделывать шкуры,  изготовлять из  сухожилий и
длинных волос хвоста нитки,  которыми сшивают меховую одежду. Все пойдет в
дело,  ничего не  пропадет.  Хищным птицам и  гиенам достанутся лишь голые
остовы да внутренности, которые они будут с боем оспаривать друг у друга.
     Вдали   слышалось  глухое  мычание  убегающего  стада,   протяжное  и
жалобное, словно живые оплакивали мертвых.
     - На  стенах  нашей  Священной  Пещеры,  -  тихо  заговорил Абахо,  -
погибшие животные оживают вновь.  Некоторые думают,  что я  рисую лошадей,
кабанов и бизонов только затем, чтобы научить охотников правильно целиться
и наносить удары.  Да,  конечно,  и для этого тоже. Но если бы я изображал
животных лишь для  того,  чтобы обучить охотников,  мне достаточно было бы
рисовать их  контуры и  отмечать на  них  точками те  места,  куда  должен
прийтись удар.  Ты  увидишь,  сын  мой,  что животные,  которых я  рисую в
Священной Пещере,  -  не мертвые изображения. Дыхание новой жизни оживляет
их...
     Он умолк, погруженный в свои мысли. Потом заговорил снова:
     - Да,  убитые животные оживают на стенах Священной Пещеры. Я стараюсь
изображать их в  расцвете сил,  в  стремительности движений...  какими они
были на воле,  в лесах,  степях...  Эти рисунки - дань всемогущей Природе,
чтобы она простила нам то,  что ты здесь видишь!  -  Мудрый Старец простер
руку  в  направлении  долины,  где  Мадаи  продолжали  разделывать  убитых
бизонов.  -  Но запомни хорошенько, Нум: это необходимо! Человек рождается
беспомощным и  беззащитным,  без когтей,  без рогов или клыков.  Он бегает
медленнее большинства животных и не так вынослив,  как они:  тело человека
не покрыто мехом. Он одинаково боится и жары и морозов. И, несмотря на все
это,  именно  человек  будет  когда-нибудь  хозяином земли,  хозяином всей
Природы.  Он будет владычествовать над ней благодаря разуму.  И поэтому он
должен выжить. А для того, чтобы выжить, он должен охотиться. Это - Закон!


                                 Глава 5

                             К РОДНЫМ БЕРЕГАМ

     После   Большой  охоты  Мадаям  удалось  подстрелить  еще   несколько
оленей-самцов и заарканить трех кормящих самок, которых охотники поместили
в наскоро сооруженном загоне. Целую неделю женщины доили ланок и все племя
лакомилось чудесным теплым молоком. Но никому из Мадаев не пришла в голову
мысль,  что можно приручить пойманных оленей, и тогда у племени всегда под
рукой были бы готовые запасы мяса и  молока.  Даже сам Мудрый Старец Абахо
не додумался до этого.
     Приближалась осень.  Большой Охотничий Совет решил, что пора покинуть
летнее  становище и  возвращаться на  зимнюю  стоянку к  родным  пещерам у
берегов Красной реки.
     Однажды утром племя снялось с места и направилось на Север.
     Теперь у  Мадаев было много мяса и  звериных шкур.  Был у них и запас
оленьих костей,  из которых они делали шила и иглы:  были бурдюки жира для
светильников, которыми Мадаи освещали зимой свои подземные жилища. Люди не
боялись  теперь  ни  голода,  ни  холода,  ни  тьмы.  Но  множество других
опасностей подстерегало их ежедневно и ежечасно.
     Сильные грозы с  ливнями следовали одна за другой,  и  уровень воды в
реках  поднялся.  Для  того,  чтобы  переходить  вброд  эти  реки,  Мадаям
приходилось связываться друг с  другом ремнями из сыромятной кожи.  В иных
местах вода  достигала до  плеч,  и  женщины высоко понимали над  бурлящим
потоком малышей,  держа их  перед собой на вытянутых руках.  Дети постарше
плыли,  держась одной  рукой за  протянутые поперек реки  ремни.  Взрослые
охотники несли на  плечах оружие,  драгоценные запасы мяса,  жира и  шкур.
Старики медленно брели по пояс в  воде,  борясь со стремительным течением,
сбивавшим их с  ног.  Всех воодушевляла и поддерживала надежда,  что скоро
они опять увидят родные места.
     Во  время коротких привалов Мадаи бросали тревожные взгляды на  небо.
Под  низкими,  гонимыми  осенним  ветром  тучами  торопливо летели  к  югу
огромные стаи птиц. Их поспешный отлет предвещал наступление ранней зимы.
     Ночи становились пронизывающе-холодными. Скорчившись на мокрой земле,
неподалеку от  чадивших костров,  люди  крепко прижимались друг  к  другу,
стараясь хоть  немного согреться.  Они  не  распаковывали на  ночь  тюки с
драгоценными шкурами,  чтобы наутро не  увязывать их снова и  не терять на
это драгоценное время.  До самой зари дрожали они от холода в своих летних
одеждах,  лежа  на  голой  земле близ  жалкого костра из  сырого хвороста,
который поддерживали всю ночь дозорные.
     Стаи голодных волков,  угрожающе завывая,  бродили вокруг стоянки; их
глаза горели в темноте зловещим зеленым огнем.
     Едва  наступал  рассвет,  Мадаи  снова  пускались  в  путь,  стараясь
держаться весенних троп, пролегающих по непролазным дебрям или затопленным
паводковыми водами лощинам.  Порой тропа исчезала в мутном илистом потоке,
и тогда приходилось идти в обход, углубляясь в чащу девственного леса, где
люди   вынуждены  были  прокладывать  себе  дорогу  каменными  топорами  и
продвигались осторожно,  преследуемые по пятам стаями озверевших от голода
хищников.
     Пищу  в  походе не  готовили.  Довольствовались куском вяленого мяса,
отрезанного от туши,  которую носильщики несли на длинных и гибких жердях.
Мясо  было  сухим и  жестким;  его  с  трудом удавалось разжевать.  Но  на
приготовление еды  времени  не  было.  Некогда  было  разжигать  костер  и
сооружать очаг,  чтобы жарить на нем мясо и  грибы,  которые попадались на
каждом шагу  в