Глава 3

                                  АБАХО

     Лишь под  утро Нум забылся тревожным,  полным кошмарных видений сном.
Когда он очнулся, был уже день. Подстилка близнецов пустовала. Жаркие лучи
солнца,  пробиваясь сквозь зеленую крышу хижины, ложились золотыми пятнами
и  полосами на земляной пол.  Стайки крошечных мошек исполняли в их сиянии
свой беззвучный танец.
     В воздухе уже чувствовался удушливый зной, грозовой зной конца лета.
     Нум с трудом пришел в себя.  Ему казалось,  что он грезит с открытыми
глазами или продолжает спать.  Удивительнее всего было то,  что снаружи до
него  не  доносился  привычный многоголосый шум  становища:  крики  детей,
призывные голоса женщин,  сухое щелканье камней, раскалываемых в оружейной
мастерской.
     Слегка покачиваясь,  Нум поднялся с подстилки, стал машинально искать
палку и  разом вспомнил все события минувшей ночи:  свою дерзкую вылазку и
отчаянное бегство  по  болоту,  исполинскую фигуру  Мудрого Старца,  четко
выделявшуюся на светлом фоне звездного неба...  Он понял, что потерял свою
палку,  такую приметную,  у  гнилого корня,  о который споткнулся во время
бегства.
     Ужас объял мальчика.
     Теперь при ярком свете дня, его безрассудное поведение ночью казалось
Нуму  совершенно непонятным и  необъяснимым.  Как  осмелился  он  нарушить
священные законы племени?  Какая странная сила заставила его  пойти следом
за Мудрым Старцем? И каким беспощадным будет наказание, если проступок его
обнаружится!
     Ноги  Нума  ослабели,   он  тяжело  опустился  на  подстилку.  Долгое
недоедание сделало мальчика таким слабым,  что  малейшее волнение истощало
его, а растущий страх отнимал последние силы.
     <Нет,  я  должен  встать!  -  думал  он.  -  Я  должен пойти  туда  и
посмотреть,  не  валяется ли  моя палка на тропинке,  около гнилого корня?
Может быть, на мое счастье Абахо не заметил ее ночью в темноте?>
     Эта  мысль  немного  ободрила  мальчика.  Он  осмотрел свою  лодыжку,
которая распухла,  но болела не так сильно,  как можно было ожидать.  Зато
лицо,  руки  и  грудь,  покрытые царапинами,  кровоподтеками и  ссадинами,
горели огнем.
     <Все будут спрашивать меня, где я так разукрасился? Что им отвечать?>
     Прижав  ладони  к  пылающим  вискам,  Нум  пытался  спокойно обдумать
положение.  Но тщетно!  Его изобретательный ум отказывался служить ему.  В
ушах гудело,  сердце билось часто и неровно.  Он задыхался в жаркой духоте
хижины, но не осмеливался выйти наружу, на свежий воздух.
     Вдруг завеса коры раздвинулась. Широкий поток солнечного света хлынул
в дверной проем,  заливая золотым сиянием глинобитный пол, и звонкий голос
спросил:
     - Ты еще спишь, Нум?
     Не поднимая головы, мальчик угрюмо пробормотал:
     - Нет. Чего ты хочешь?
     - Я принесла тебе поесть.
     Полог опустился,  поток света исчез. Прямо перед собой Нум увидел две
босые  ножки,   тонкие  и  стройные.  Он  понял,  что  это  его  маленькая
приятельница Цилла вошла в  хижину.  Нум  узнал бы  ее  голос среди тысячи
других.  Как  всегда,  он  почувствовал  себя  странно  счастливым  от  ее
присутствия,  но,  несмотря на  эту  радость,  спросил,  не  меняя тона  и
по-прежнему не глядя на девочку:
     - Что ты мне принесла?
     - О, только ягоды шелковицы... только ягоды. Больше ничего не удалось
найти.  Но теперь осталось уже недолго терпеть. Знаешь ли, Нум? Сегодня на
заре охотники...
     При этих словах Нум вскинул голову,  и  Цилла,  прервав свою речь,  с
изумлением уставилась на него, приоткрыв рот и широко раскрыв глаза.
     - Что с тобой, Нум? Кто тебя так расцарапал?
     Вся радость, которую испытывал мальчик от прихода Циллы, улетучилась.
Надо объяснять; неприятности уже начались.
     - Я упал, - сухо ответил он, отворачиваясь.
     - Упал? Как же ты?.. Ах, понимаю, это из-за твоей ноги, не правда ли?
Бедный мой Нум!
     Так.  Теперь уже и Цилла жалеет его!  Нум готов был ответить,  что не
нуждается в ее жалости,  однако сдержался, не желая причинить девочке хоть
малейшее огорчение. Она так мила и добра!
     Как  все  Мадаи,  Цилла была  высокой и  тонкой,  в  последнее время,
пожалуй, даже слишком тонкой. Стройностью фигурки и врожденной грацией она
напоминала молодую лань; сходство это усиливалось большими черными глазами
с  кротким,  чуть  тревожным взглядом.  Длинные темные волосы,  схваченные
повязкой  из   красноватой  кожи,   обрамляли  смуглое  личико  со  слегка
выдающимися скулами и  маленьким,  прямым  носом.  В  обнаженных загорелых
руках  Цилла  держала  самодельную корзиночку из  широких листьев каштана,
скрепленных  колючками.   Корзиночка  была  до  краев  наполнена  крупными
фиолетовыми ягодами.
     Нум подумал,  что,  для того чтобы собрать эти ягоды,  Цилле пришлось
встать чуть свет и  проделать долгий,  утомительный путь далеко за пределы
земли,  опустошенной пожаром.  Он подумал также о  том,  что,  несмотря на
мучивший ее  голод,  Цилла  не  поддалась соблазну и  не  съела  ягоды  на
обратном пути, а принесла их ему, Нуму.
     Тронутый самоотверженностью девочки,  он  улыбнулся ей.  Глаза  Циллы
просияли от радости. Протянув Нуму корзинку, она принялась весело болтать,
а  Нум  тем  временем не  спеша отправлял в  рот  одну за  другой сочные и
сладкие ягоды.
     - Ты  долго спал,  Нум!  Солнце уже поднялось.  Охотники выступили на
заре, потому что мой дед Абахо...
     Нум подскочил.
     - Как? Они выступили? Уже? Но я ничего не слышал.
     - Ты  спал как убитый,  Нум!  И  к  тому же  нынче не пели охотничьих
песен:  все очень спешили.  Абахо сказал,  что бизоны пройдут через болото
сегодня после полудня.  Он  сказал,  что уже к  вечеру у  нас будет мясо -
много мяса! - его хватит на всю зиму. Вот хорошо, правда?
     Нум кивнул головой.  Ему не хотелось говорить. Мысли вихрем кружились
у него в мозгу.
     - Все,  кто  не  участвует в  Большой  Охоте,  отправились в  лес,  -
продолжала Цилла.  -  Они ушли,  чтобы наломать побольше зеленых веток. Их
понадобится много,  очень-очень  много,  чтобы  коптить и  вялить мясо.  В
становище никого нет. Никого, кроме тебя и малышей!
     Цилла весело рассмеялась и добавила:
     - Присматривать за  малышами поручено мне.  Я  не должна оставлять их
надолго без надзора. На, возьми все ягоды, Нум! Я сейчас вернусь.
     Она исчезла, грациозная и легкая; Нум снова остался один.
     Из всего сказанного Циллой до его сознания дошла по настоящему только
одна фраза: <В становище никого нет!> Нум поставил наполовину опорожненную
корзиночку с  тутовыми ягодами на землю и  вскочил с  подстилки.  Если это
так, то сейчас самый подходящий момент, чтобы, не привлекая к себе ничьего
внимания, отправиться на поиски потерянной палки.
     Снаружи жара была еще  удушливей.  Тяжелые,  набухшие дождем грозовые
тучи клубились на  горизонте.  Нум,  как,  впрочем,  все его соплеменники,
панически боялся  грозы.  В  раннем детстве Мамма  рассказывала Нуму,  что
Великий Дух,  Отец  и  Создатель всего  сущего любит  порой проявлять свое
могущество или  свой  гнев,  посылая  на  землю  слепящие молнии,  которые
пробивают облака и  поражают,  словно огненные стрелы или копья.  А гром -
это голос Великого Духа,  и, когда он рокочет, сотрясая небо, людям и всем
другим  живым  существам не  остается ничего иного,  как  распластаться на
земле, зажмурив глаза и закрыв голову руками.
     Молния,  зажигающая леса и  степи,  убивающая животных на пастбищах и
людей в  их  хижинах,  часто поражает случайную жертву.  Но  она  способна
превратить в ничто тех, кто совершил проступок, у кого совесть неспокойна!
     Нум наслушался с детства подобных рассказов,  а совесть его в то утро
была далеко не  спокойна.  Великий Дух,  который без сомнения,  видит все,
знал,  конечно,  что  младший сын  вождя Мадаев преступил священные законы
племени.  Он  знал,  что  Нум  подсматривал прошлой ночью  за  магическими
заклинаниями Абахо, несмотря на строжайший запрет.
     Нум  бросил последний взгляд на  черные тучи,  громоздившиеся у  края
неба, и решился:
     <Гроза еще далеко. Я успею дойти до болота. Я должен успеть!>
     Он миновал последнюю хижину и  зашагал по знакомой тропинке,  которая
вела к Большому болоту.  Нум шел с трудом,  сильно хромая,  но не чувствуя
больше острой боли в распухшей лодыжке.  Впрочем, он мало обращал внимания
на  больную ногу.  Все его мысли были сосредоточены на  палке,  украшенной
силуэтом бизона,  которая валялась где-то на тропинке возле гнилого корня,
напоминающего водяную змею.  В  глубине души Нум продолжал надеяться,  что
Абахо не заметил ее в темноте.
     Над болотом стояла чуткая,  тревожная тишина.  Животные,  как и люди,
чувствовали  приближение  грозы  и  охваченные  смутным  страхом,  спешили
укрыться  в  безопасных  убежищах.  Сухие  стебли  камыша  временами  тихо
потрескивали  под  палящими  лучами  полуденного  солнца.   В  воздухе  не
ощущалось ни  малейшего ветерка.  С  поверхности болота  поднимались ввысь
горячие и зловонные испарения.
     Нум  подумал,  что воины,  участвовавшие в  Большой Охоте,  наверное,
устроили засаду на  вершинах тех  самых  скал,  где  прошлой ночью  Мудрый
Старец Абахо заставлял звучать глубокий голос бизонов.  Там, спрятавшись в
укрытиях из  ветвей,  они  терпеливо ожидают появления косматых великанов,
покинувших наконец свои летние пастбища.
     Как  только  стадо  бегущих  бизонов  поравняется  с   утесами,   где
притаились охотники,  Мадаи  начнут  осыпать  животных стрелами,  копьями,
камнями. А затем, испустив боевой клич, ринутся в долину, чтобы прикончить
добычу каменными топорами и тяжелыми дубовыми палицами, закаленными в огне
костров.
     Опасная охота,  где все,  даже самые сильные,  ловкие и  бесстрашные,
рискуют получить смертельную рану или  погибнуть под  копытами разъяренных
бизонов, пронзенные насквозь их острыми рогами...
     И  эти  мужественные воины даже не  подозревают,  что один из  Мадаев
осмелился  преступить  законы  племени  и  проникнуть в  Тайны,  тщательно
оберегаемые мудрецами от непосвященных!
     При мысли об этом сердце Нума томительно сжалось. А что, если Большая
Охота окажется неудачной по его вине?  Что, если Великий Дух, разгневанный
неслыханной дерзостью Нума,  решил  покарать все  племя  за  преступление,
которое он  этой  ночью совершил?  Если  Большая Охота не  будет успешной,
Мадаи потеряют последнюю возможность сделать запас мяса на зиму -  и тогда
всему  племени грозит голод,  жестокий зимний голод,  когда люди  царапают
ногтями мерзлую землю, выкапывая горькие корни трав, которые могут хоть на
время заглушить нестерпимую боль в пустом желудке.
     Нум  содрогнулся.  Подобные последствия его  проступка до  сих пор не
приходили ему в голову.  Он впервые понял, какие родственные узы связывают
его со всеми членами родного племени,  понял,  что подверг своих сородичей
смертельной опасности.
     Нум  не  заметил,  как дошел до  гнилого пня,  -  так велико было его
смятение.  Как и ночью,  он споткнулся о корень,  вскрикнул и долго не мог
прийти в себя.
     Палка была на месте;  она лежала у самого края тропинки. Светлая кора
каштана почернела и  покоробилась под жгучими лучами солнца;  нацарапанный
на  ней силуэт бизона лишь с  трудом можно было различить.  Нум усмотрел в
этом дурное предзнаменование, и сердце его упало.
     Он медленно перешагнул через препятствие, поднял палку и посмотрел на
нее безучастным взглядом.  Все Мадаи, отправляясь на Большую Охоту, прошли
сегодня утром по  этой тропинке,  но ни один из них не захотел нагнуться и
поднять палку Нума.  Даже сам  Абахо,  от  пронзительного взгляда которого
ничто не  ускользало,  не обратил на нее внимания:  значит,  Мудрый Старец
ничего не подозревает, ни о чем не догадывается.
     Это  открытие не  доставило Нуму  никакого удовольствия.  Тайная  или
явная,  его вина не  становилась от  этого ни  больше ни меньше,  и  он со
страхом думал об ее ужасных последствиях для племени.
     Широко размахнувшись Нум отшвырнул палку далеко в сторону.
     - Зачем бросать палку?  - спросил позади его насмешливый голос. - Она
еще может пригодиться тебе.
     Нум  в  ужасе  обернулся.  Высокая стена камышей раздвинулась,  и  он
очутился лицом к лицу с Мудрым Старцем Абахо.
     Главный Колдун племени Мадаев был  одет в  простую одежду из  волчьей
шкуры,  изрядно потертую и  поношенную.  На нем не было никакой ритуальной
раскраски,  никаких  обрядовых украшений:  ни  браслетов из  просверленных
камней и раковин,  ни ожерелья из звериных зубов.  Оружия при нем не было;
значит, он не пошел с охотниками.
     <Он ждал меня, - подумал Нум. - Он знает все. Я погиб!>
     Другой на  месте Нума,  возможно,  упал бы  на  колени перед Абахо и,
протянув к  нему руки,  умолял о прощении.  Но перед лицом неминуемой кары
Нум неожиданно обрел мужество.  Он выпрямился,  вскинул голову и  взглянул
прямо в глаза Мудрому Старцу.
     Абахо смотрел на  Нума со  странным выражением.  Лицо его  было,  как
всегда, суровым и строгим, но в глубине проницательных серых глаз мелькали
насмешливые искорки. Помолчав немного, Главный колдун сказал:
     - Подними свою  палку,  Нум!  Не  так-то  легко найти другой такой же
прямой и  ровный побег каштана.  А  палка еще понадобится тебе на обратном
пути к Красной реке!
     Нум послушно нагнулся и  подобрал палку.  Сухая кора жгла ему пальцы.
Нуму нестерпимо хотелось забросить палку как можно дальше и  увидеть,  как
поглотит ее черная болотная вода.
     - Почему ты очутился здесь, сын мой? - спросил Абахо.
     Нум ответил не  сразу.  Он  размышлял.  В  серых глазах Абахо не было
гнева,  он  смотрел на  мальчика с  чуть  заметной лукавой усмешкой.  Быть
может,  Мудрый Старец ни  о  чем не  догадывается?  Нуму достаточно наспех
сочинить какую-нибудь  историю  и  уверенным голосом рассказать ее  Абахо.
Например, сказать, что он одолжил палку одному из близнецов, а тот потерял
ее  на охотничьей тропе...  только который из них:  Тхор или Ури?..  Лучше
Ури...  Но зачем спрашивается,  взрослому охотнику и  воину простая палка,
когда  он  вооружен  луком,   копьем  и  массивной  палицей?..   Нет,  это
неправдоподобно... лучше сказать, что он... что он...
     Мысли вихрем кружились в голове Нума.  Он не любил лгать. Ложь похожа
на коварную зыбкую почву болота: в конце концов непременно увязнешь в ней!
     - Я был здесь прошлой ночью! - одним духом выпалил он. - Я шел следом
за тобой, о Мудрый, и потерял в темноте палку.
     Он умолк, тяжело дыша, и закрыл глаза.
     - Бей! - проговорил он глухо. - Бей меня скорее, о Мудрый!
     Нум знал, что он заслужил суровое наказание.
     Но Абахо не шевельнулся, не произнес ни слова. После нескольких минут
гнетущего молчания Нум осмелился наконец открыть глаза.
     Мудрый Старец смотрел на него и улыбался.
     - Зачем мне бить тебя,  мальчик?  -  спросил он.  -  Разве ты  уже не
наказал себя  сам?  Разве не  испытал раскаяние,  страх,  мучения нечистой
совести? Разве ты не страдал телом и душой?
     Нум низко опустил голову.
     - Ты не знаешь,  что я сделал, о Мудрый! - пробормотал он. - Мне было
известно,  что ты  никому не позволил следовать за тобой,  а  я  все-таки,
невзирая на запрет, пошел... И я видел...
     Абахо жестом прервал его:
     - Ты видел очень мало,  а понял еще меньше,  -  сухо сказал он.  - Ты
остался  за  порогом  великой  Тайны,   как  одинокий  охотник  на  опушке
непроходимого леса,  не  способный проникнуть в  его  чащу.  Ты  не  узнал
ничего.
     Голос  Мудрого Старца  звучал сурово и  жестко.  Слушая его,  Нум  со
стыдом  уразумел,  что  в  нелепом  ребяческом  самомнении  он  переоценил
значение своего  проступка.  Он  вообразил,  что  из-за  него,  ничтожного
хромого мальчишки,  может погибнуть все большое и сильное племя Мадаев. Да
кем  он  был,  чтобы навлечь на  своих соплеменников страшный гнев  самого
Великого Духа и его разящие молнии?  Он был ничем -  да,  да! - всего лишь
жалким калекой, и ничем больше!
     Слеза покатилась по щеке Нума.
     Абахо  вышел из  тростников,  наполовину скрывавших его.  Он  пересек
тропинку и положил свою большую руку на плечо мальчика.
     - Знай,  что я не сержусь на тебя, о Нум! - сказал он торжественно. -
Самомнение,   конечно,  дурная  черта  характера,  но  любознательность  -
неплохое качество.  Расскажи мне откровенно,  почему ты решил следовать за
мной?
     Нум поднял голову.  Как объяснить Мудрому Старцу чувство, которое ему
самому было не совсем понятно?
     - Я хотел... - начал он, - мне хотелось...
     Кровь внезапно прилила к лицу, и он торопливо закончил:
     - Мне всегда хочется все узнать!
     Он ждал,  что Абахо рассмеется при этих словах, и он приготовился еще
раз услышать ненавистную фразу: <Ты еще слишком мал!>
     Но  Мудрый Старец не  сказал ничего подобного.  Взгляд его небольших,
глубоко посаженных глаз стал еще  более острым,  почти невыносимым.  Серые
зрачки, казалось, исторгали пламя.
     - Что же ты хотел бы узнать, мальчик? - спросил он после паузы.
     - Все!  -  пылко ответил Нум. - Я хочу знать, почему есть день и есть
ночь,  почему летом жарко,  а зимой холодно, почему днем на небе солнце, а
ночью луна и звезды, почему дует ветер и течет вода, почему... почему... Я
хочу знать все!
     Он умолк, тяжело дыша, боясь услышать насмешку. Он привык, что братья
всегда отвечали смехом на его недоуменные вопросы.
     - Итак,  -  сказал без улыбки Абахо,  -  итак,  мой сын,  ты  задаешь
вопросы? И ты, кажется, умеешь рисовать?
     Нум опустил глаза.
     - Да,  -  еле слышно шепнул он. - С тех пор как моя нога... с тех пор
как  я  болен,  я  часто вспоминаю разных животных и  рисую их  пальцем на
земле, когда остаюсь один.
     Худая  рука  Абахо  крепче сжала его  плечо,  принуждая наклониться к
влажной земле тропинки.
     - Нарисуй мне бизона!  -  приказал Главный Колдун.  -  Здесь,  сию же
минуту! Бизона или другого зверя, какого ты сам захочешь!
     Нум  разровнял рыхлую  землю  ладонью  и,  помедлив минуту,  принялся
рисовать.  Весь вчерашний день он  думал о  стаде оленей,  убегающих вдаль
среди высоких трав.  Вожак,  мчащийся впереди,  был огромным и могучим,  с
головой,  увенчанной  ветвистыми рогами.  Он  несся  гигантскими скачками,
почти не касаясь копытами земли.
     Несколькими штрихами Нум попытался передать это двойное ощущение силы
и легкости животного. Абахо, склонившись над ним, наблюдал за его работой.
Рисунок был слаб в деталях, и Нум, едва закончив, тут же стер его.
     - Я не умею рисовать по-настоящему,  - сказал он печально. - Олень, о
котором я думал, был прекрасен...
     Абахо ласково поднял его.
     - Если хочешь, - сказал он, - я научу тебя рисовать.
     Нум посмотрел на Мудрого Старца, не смея поверить своим ушам.
     - Вдвоем мы сможем сделать многое,  - продолжал Абахо. - Я давно ждал
этого часа...
     Он крепко стиснул свои худые руки и посмотрел вверх.
     - Я становлюсь стар,  мой мальчик!  Часто я спрашиваю  себя,  что  же
будет с Мадаями,  когда Великий Дух призовет меня к себе? Кто будет лечить
их,  если они заболеют или получат раны на охоте?  Кто будет  поддерживать
огонь  в Священной Пещере?  Кто украсит ее стены магическими изображениями
животных?  Мало-помалу Мадаи забудут все,  чему  я  научил  их,  растеряют
Знание,  которое  я  сам  унаследовал  от  далеких предков.  Они разучатся
призывать на помощь силы Земли  и  Неба,  перестанут  жить  в  согласии  с
могущественной  Матерью-Природой.  Они  будут  убивать не только для того,
чтобы насытиться, и в конце концов потеряют право называться людьми.
     Стремительно повернувшись к Нуму, Абахо схватил мальчика за руку:
     - Я  всегда надеялся,  что  найду  среди племени Мадаев человека,  не
похожего на  остальных воинов  и  охотников,  который мог  бы  стать  моим
учеником и  п