а...
     - Великий Дух покровительствует нашему Мудрому Старцу,  - живо сказал
Нум, - все знают об этом.
     - Но  тебе он  своего покровительства не окажет,  если будешь лезть в
дела, которые тебя не касаются! Иди-ка ложись спать! Спокойной ночи!
     Ури выпустил руку Нума и протяжно зевнул.
     - Вы  могли  бы,  по  крайней  мере,  сказать мне...  -  снова  начал
неугомонный Нум.
     - Если ты сию же минуту не замолчишь,  -  взорвался внезапно Тхор,  я
встану с постели и тогда...
     Младший  брат  одним  прыжком очутился в  своем  углу  и  бросился на
подстилку.  Рука у  Тхора была тяжелой,  он  знал это по  опыту.  Лучше не
возбуждать его гнева...
     Не  успел  Нум  улечься и  пристроить поудобнее больную ногу,  как  с
постели близнецов донеслось мощное равномерное дыхание. Секреты мудрецов и
Тайны Природы мало волновали воображение старших братьев: они уже спали.


                                 Глава 2

                              ЧЕЛОВЕК-БИЗОН

     Нум долго не мог заснуть. Недоуменные вопросы продолжали терзать его.
     Почему   Мудрый   Старец   Абахо   предпочитает   заниматься   своими
размышлениями посреди сырого и  холодного болота,  а  не в  хижине Совета,
самой большой и благоустроенной из всех летних жилищ Мадаев?
     Почему он потребовал,  чтобы его оставили одного?  В  какие одежды он
облачился,  собираясь провести ночь на  болоте?  Какие моленья возносит он
Великому Духу, Отцу и Создателю всего сущего? Почему? Как? Почему?..
     Нум ворочался с  боку на  бок на подстилке из сухой травы и  листьев,
стараясь не шуршать,  чтобы не разбудить близнецов.  К  счастью Тхор и Ури
спали как убитые.
     <Хорошо им  жить на  свете,  -  думал Нум,  -  они никогда не  задают
вопросов, на которые не могут сразу же получить ответ. Когда придет время,
они выполнят приказ - только и всего. Беспрекословное послушание, конечно,
очень хорошая вещь,  очень даже хорошая...  но  я...  я  все-таки хотел бы
знать...>
     С  бесконечными предосторожностями Нум поднялся с  подстилки,  уперся
здоровой ногой в  земляной пол и  взял в  руки палку,  с которой теперь не
расставался:  прямой и  крепкий сук случайно уцелевшего от пожара каштана,
на гладкой коре которого мальчик с грехом пополам нацарапал костяным ножом
силуэт бизона.  Два дня тому назад Мудрый Старец Абахо,  увидев у Нума эту
палку, взял ее в руки и внимательно осмотрел.
     - Ты сам вырезал этого бизона, сын мой?
     Нум покраснел до корней волос.
     - Да,  сам.  Я  теперь не могу играть и бегать с другими ребятами,  и
поэтому...
     Слова оправдания замерли на  его  губах.  Он  был  уверен,  что такое
занятие недостойно мужчины и  сына  вождя.  Но  Мудрый  Старец  смотрел на
мальчика пытливо и задумчиво.
     - А ты пробовал изображать других животных?
     Нум  опустил  голову,  словно  чувствуя за  собой  вину.  Мог  ли  он
признаться Абахо,  что  в  долгие  часы  одиночества он  начал  потихоньку
рисовать пальцем на  влажном песке,  чтобы хоть  на  время забыть о  своем
несчастье?  Мог ли Нум рассказать Мудрому Старцу о  голоде,  который мучил
его до такой степени,  что стоило ему закрыть глаза, как он сразу же видел
перед собой тучные стада оленей и  косуль,  быков и  диких лошадей?  Разве
будущему охотнику и воину пристало рисовать эти голодные видения?
     Нум решил скрыть от Абахо свои недостойные истинного мужчины занятия.
Все так же, не поднимая глаз, он пробормотал:
     - Нет, нет... Нум ничего не рисует...
     Абахо  осторожно положил украшенную силуэтом бизона палку на  землю и
молча удалился. Костыль калеки - только и всего!
     Нум  постарался  изгнать  из  мыслей  это  унизительное воспоминание.
Бесшумно раздвинув завесу из  коры,  закрывавшую вход,  он  высунул голову
наружу и огляделся.
     Перед   хижинами  летнего   становища  простиралось  обширное  пустое
пространство. В центре его горел большой костер, который двое караульщиков
должны были  поддерживать всю  ночь,  отгоняя от  стоянки волков и  других
хищников.  Один из  ночных стражей дремал,  положив подбородок на рукоятку
массивной палицы.  Второй,  по-видимому, отправился в обход становища. Где
он мог находиться?
     Нум  ждал,  затаив дыхание.  Ночь  была  совсем светлой.  Круглый щит
полной  луны  сиял  над  опаленными пожаром вершинами ближнего леса.  Было
свежо,  даже немного прохладно. Человек у костра тихонько свистнул; слева,
из-за хижины Большого Совета, донесся ответный свист.
     <Он на  другом конце становища,  -  подумал Нум.  -  Я  могу спокойно
выйти>.
     Выскользнув наружу,  он бесшумно зашагал прочь,  стараясь держаться в
тени  хижин.   Из-за   тонких  стенок  летних  жилищ  до  него  доносилось
равномерное дыхание спящих людей. Где-то заплакал во сне ребенок...
     Миновав последние хижины,  Нум выбрался на  тропинку,  которая вела к
Большому болоту,  и  пошел по  ней  так  быстро,  как только позволяла ему
больная лодыжка.  Земля под ногами была неровной и твердой. Каждый камень,
каждая выбоина отдавались жгучей болью  в  искалеченном суставе.  Пришлось
закусить губу, чтобы нечаянно не вскрикнуть.
     Наконец земля  на  тропинке стала мягче,  и  Нум  остановился,  чтобы
отдышаться.  Прошлым летом ему  не  раз  случалось углубляться в  лабиринт
Большого болота,  и  он  хорошо изучил опасные места.  Но  за год знакомые
тропинки могли  зарасти травой и  исчезнуть.  А  без  них  легко  потерять
направление,  пробираясь среди  густых  и  высоких  зарослей  камыша,  или
оступиться и  попасть  в  бездонную топь,  никогда  не  возвращающую своих
жертв.
     Нум осторожно двинулся дальше.
     Влажный ночной воздух над  болотом был  полон  таинственных шорохов и
звуков,  внезапно смолкавших при его приближении. Лягушки звучно шлепались
в трясину и прятались под широкими листьями водяных лилий;  выдры бесшумно
ныряли  в  черную  воду;  перепуганные водяные крысы  опрометью кидались к
поваленным деревьям,  под корнями которых скрывался вход в  их жилище.  Но
болото продолжало жить своей загадочной ночной жизнью.  На поверхности его
то тут,  то там с тихим шипением лопались пузырьки газа, что-то хлюпало по
воде,  что-то  влажно  чмокало;  в  камышах  слышалось потрескивание сухих
стеблей,  осторожные  шелесты  и  шорохи.  Воздух  был  насыщен  болотными
испарениями, терпким запахом гнили и разложения.
     Тропинка, по которой шел Нум, извивалась среди высоких трав с острыми
режущими краями и  вела  к  протекавшей посреди болота речке.  Пружинящая,
зыбкая почва хлюпала при  каждом шаге.  Ноги вязли по  щиколотку в  липкой
грязи,  брызгавшей сквозь  траву.  Прикосновение холодной болотной жижи  к
воспаленной лодыжке облегчало и успокаивало боль.
     Палка  Нума,  глубоко  вонзавшаяся при  ходьбе  в  пропитанную влагой
землю,  мало помогала мальчику.  В  конце концов Нум сунул ее  под мышку и
продолжал осторожно продвигаться вперед,  напрягая слух, зрение, обоняние.
Он  чувствовал,  что  его  со  всех  сторон  окружает  враждебное молчание
населяющих  болото  живых  существ.  Как  человек,  он  внушал  всем  этим
существам страх, но и сам, в свою очередь, опасался их.
     Вдруг Нум  остановился с  бурно забившимся сердцем.  Больная нога его
ударилась с  размаху о полусгнивший корень,  очертания которого напоминали
кольца огромной змеи.  Слева  от  тропинки вспыхивали в  тумане призрачные
зеленые огоньки, мерцали несколько минут и также внезапно исчезали, словно
растворившись в темноте ночи.
     <Это души умерших без погребения,  утонувших в болоте>,  - думал Нум,
вздрагивая.
     Он уже раскаивался,  что покинул уютную хижину, где мирно похрапывали
Ури  и  Тхор.  Удастся ли  ему  разыскать на  темной тропинке следы Абахо?
Вязкая грязь быстро затягивала его собственные следы. Нум посмотрел назад:
дорога,  которую он  только что  преодолел,  казалось,  делала ему  тайные
знаки,  приглашая  вернуться;  тростинки приветливо покачивали верхушками,
словно  кланяясь;  расхрабрившаяся лягушка хрипло  квакала у  самого  края
тропинки.
     Впереди   простиралась   неизвестность,   зыбкая   тьма,   населенная
невидимыми  враждебными  существами.   Запретная  область.  Позади  -  все
привычное, знакомое, безопасное.
     Нум не поддался искушению.
     - Я пойду дальше, - упрямо прошептал он. - Все равно пойду дальше!
     Он  оперся о  палку  и  перешагнул через  толстый корень,  похожий на
ползущую змею.  Пальцы нащупали на  гладкой коре очертания бизона,  и  Нум
сразу почувствовал себя не таким одиноким.
     Раздвигая руками  высокую  стену  камыша,  мальчик  снова  устремился
вперед.  Ближе к  берегам речки узкая тропинка постепенно расширялась;  по
обеим  сторонам  ее  валялись плетеные из  камыша  верши,  которыми обычно
пользовались рыболовы. Крупная чешуя карпов, усеивавшая тропинку, блестела
и  искрилась в  мертвом свете луны.  На кустах были развешаны для просушки
шершавые шкурки угрей.
     Нум продвигался во мраке,  удерживая дыхание, ловя чутким ухом каждый
звук.  Но  тишина была  такой  глубокой,  что  скоро он  отчетливо услышал
впереди тихое лепетание маленьких струек воды.  Тогда,  остановившись,  он
лег ничком на землю и беззвучно пополз,  переставляя локти по земле. Палка
мешала ему, но он боялся расстаться с ней, опасаясь, что потом, в темноте,
не сумеет разыскать ее.
     Тропинка превратилась в  широкую,  плотно утрамбованную площадку.  По
краям ее  возвышались кучи  срезанного тростника,  на  земле чернели следы
костров,  валялись обломки удочек  и  костяных рыболовных крючков.  Особый
запах,  говорящий о  частом  присутствии человека,  царил  в  этом  месте,
смешиваясь с  острым  запахом рыбных отбросов и  горьким ароматом болотных
трав.
     Нум  подполз  к  большой куче  сухого  тростника,  заготовленного для
костров, и, укрывшись за ней, медленно поднялся с земли.
     Долина  по  ту  сторону речки  резко  сужалась,  и  болото  примыкало
вплотную к  невысокой скалистой гряде,  подножие которой  утопало в  ковре
зеленого мха; над мхом вздымались тонкие стебли цветущих ирисов и болотных
лютиков.
     Бледный свет луны озарял зубчатые серые скалы,  и  в  его  призрачном
сиянии гребни их казались намного выше, чем при свете дня. На самой крутой
вершине, четко выделяясь на фоне звездного неба, чернела странная фигура.
     Непомерно  огромную  голову   этого   загадочного  существа  украшали
короткие, загнутые кверху рога, выглядывавшие из густой курчавой шерсти, а
сзади свешивался короткий толстый хвост, шевелившийся на ветру.
     Но  вертикальной осанкой  и  руками,  молитвенно  вздетыми  ввысь,  к
серебристому светилу ночи, фигура напоминала человека.
     И  Нум  с  первого взгляда узнал Мудрого Старца Абахо,  закутанного в
большую  бизонью  шкуру,  ниспадавшую свободными складками  вдоль  высокой
фигуры старика.
     Абахо,  рослый,  как все Мадаи,  сейчас,  на вершине скалы,  выглядел
гигантом.   Шкура  делала  его  шире,   массивнее,  придавая  могучий  вид
сухопарому старческому телу.  Подняв к небу руки и обратив лицо к бледному
диску луны,  он тянул какую-то монотонную песню без слов,  напоминавшую не
то  мычание,  не  то  жалобу.  Порывы ночного ветра доносили этот  звук до
болота.
     Широко  раскрыв глаза,  Нум  смотрел на  невиданное зрелище,  пытаясь
понять,  что  оно  означает.  Ему  уже не  раз случалось присутствовать на
ритуальных церемониях Мадаев и видеть Мудрого Старца,  облаченного в самые
фантастические одежды.  Это  были  либо великолепная шкура пещерного льва,
либо  плащ  из  разноцветных птичьих перьев,  либо пятнистый наряд оленя с
царственной   головой,   увенчанной   ветвистыми   рогами,   огромными   и
величественными.
     Почему же сегодня Абахо завернут в грубую,  невыделанную шкуру бизона
с короткими рожками, похожими на маленькие кривые ножи?
     Нум  еще не  нашел ответа на  свой вопрос,  как вдруг пение на  скале
смолкло.  Мудрый Старец опустил руки  и  несколько минут стоял неподвижно,
склонив голову набок и словно прислушиваясь к чему-то. Затем пошарил рукой
в  мешочке из оленьей кожи,  который всегда носил у  пояса и достал оттуда
какой-то небольшой предмет, который Нум не мог разглядеть.
     Абахо медленно выпрямился и снова поднял руку - теперь только одну! -
к  ночному небу.  Нум  увидел,  что в  пальцах старика зажат длинный узкий
ремень  из  сыромятной кожи.  Стоя  в  той  же  позе,  Мудрый Старец начал
медленно  вращать  ремень  над  головой,  постепенно убыстряя  темп.  Нуму
показалось, что к концу ремня привязан продолговатый предмет - быть может,
просверленный камень или кусок выдолбленного дерева,  -  который вращаясь,
протяжно свистел в воздухе.
     Все  быстрей и  быстрей вращал  Абахо  свой  странный снаряд;  свист,
который издавал этот снаряд,  звучал то высоко и пронзительно,  то низко и
глухо.  Казалось,  голос какого-то  дикого существа поднимается все выше и
выше к  звездному небу,  голос,  напоминающий то рев Красной реки во время
весеннего паводка,  то  зловещий гул пламени лесного пожара,  то  жалобное
завывание зимнего ветра, то яростное гудение океанского прибоя у скалистых
суровых берегов на далеком Западе.
     И  вдруг все  эти звуки слились в  один,  глубокий и  мощный,  словно
издаваемый каким-то  зверем.  Нум узнал голос бизонов.  Рев заполнил собой
всю округу;  он поднимался ввысь,  к звездам ночного неба. Дрожь пробежала
по прибрежным ивам и камышам; вдали, за болотом, протяжно завыл волк.
     Иллюзия была настолько полной,  что Нум невольно оглянулся: не мчатся
ли бизоны через болото,  не рискует ли он погибнуть,  растоптанный мощными
копытами бегущего стада?
     Но  долина  была  по-прежнему пустынна,  и  рыхлая  влажная почва  не
дрожала под тяжкой поступью четвероногих великанов.
     Тогда  Нум  поднял голову и  взглянул на  вершину скалы,  где  Мудрый
Старец  с   помощью  обыкновенного  ремня  и  куска  просверленного  камня
заставлял рождаться эти магические звуки, эти могучие голоса воображаемого
бизоньего стада.
     Стоя на гребне скалы,  с  лицом,  обращенным к безучастно льющей свой
серебряный свет луне, один, в самом сердце враждебной человеку первобытной
природы.  Главный Колдун  воссоздавал перед  своим  мысленным взором стада
бизонов,  стремящихся к  тучным  пастбищам.  Он  вслушивался в  мощный рев
бегущего стада и сам перевоплощался в бизона,  стараясь понять устремления
и  намерения могучего  животного,  проникнуть в  его  мысли,  во  все  его
существо...  И  тогда,  поняв инстинкты этого дикого существа,  он  сможет
завтра уверено сказать охотникам и воинам племени Мадаев:  <Бизоны пройдут
там-то и там-то... в такой-то день!..>
     Потрясенный  до   глубины   души   странным   зрелищем  таинственного
перевоплощения Абахо,  Нум потерял всякое представление о  времени.  Он не
сразу  заметил,  что  глубокий,  низкий  голос  внезапно  смолк  и  болото
по-прежнему безмолвно простирается вокруг,  будто  отдыхая после пережитой
тревоги.   Ни  одно  дуновение  ночного  ветерка  не  шевелило  склоненные
тростники,  даже маленькая речка,  словно уснув,  не  лепетала больше свою
извечную песенку.
     Нум бросил взгляд на  вершину скалы:  она была пуста.  Высокая фигура
Абахо не вырисовывалась на светлом фоне звездного неба.
     Дрожь пробежала по  телу  мальчика.  Абахо спускается со  скалы,  он,
может быть, уже достиг ее подножия...
     Испуганный этой  мыслью,  Нум припал грудью к земле за ворохом сухого
тростника.  До этой минуты ему и в голову не приходило,  что кто-то  может
его  обнаружить.  В  ушах  мальчика прозвучал строгий голос старшего брата
Ури: <Никому не дозволено следовать за Абахо, даже нашему отцу>.
     А он,  Нум,  несчастный хромой, ни к чему не пригодный калека, дерзко
нарушил запрет  и  тайком,  как  вражеский лазутчик,  прокрался за  Мудрым
Старцем.  Только сейчас Нум осознал до  конца свою беспримерную дерзость и
глубину совершенного им преступления. Холодея от ужаса, мальчик представил
себе кару,  которая обрушится на него,  если его проступок станет известен
Главному Колдуну.  Ночь  сразу  показалась ему  враждебной и  холодной,  а
болотная грязь,  облепившая его  обнаженную грудь  и  руки,  -  ледяной  и
липкой.  Он повернулся на локтях,  все также стесненный в  своих движениях
палкой,  которую держал под  мышкой.  Одна  лишь  мысль  владела всем  его
существом: бежать как можно скорее обратно, добраться до становища прежде,
чем кто-либо заметит его отсутствие.
     Нум  дополз  до  края  площадки  рыболовов,  беззвучно проскользнул в
заросли камыша,  нащупал ровную,  плотно утоптанную тропинку и поднялся на
ноги.  Острая боль в щиколотке пронзила его, словно в ногу воткнули копье.
Он еле удержался от крика и шагнул вперед.
     Нум шел,  тяжело опираясь на палку,  так глубоко вонзавшуюся в мягкую
почву,  что ему приходилось всякий раз делать усилие, чтобы вытащить ее из
грязи.
     Боль, которую он испытывал при ходьбе, была невыносимой.
     Нум знал, что Абахо, несмотря на свой преклонный возраст, ходил легко
и  быстро,  широкими шагами.  Он,  наверное,  уже  миновал переправу через
речку...
     Стиснув зубы, Нум ускорил шаг. О том, чтобы укрыться справа или слева
от тропинки,  нечего было и думать:  он хорошо знал, как обманчив травяной
покров болота,  под  которым скрывается подчас бездонная трясина.  Но  еще
больший  страх  внушали  ему  зеленые огоньки,  плясавшие над  неподвижной
черной водой.  Спасаться бегством можно было только по  тропинке,  со всей
возможной быстротой, пока Абахо не нагнал его.
     Нум протянул руки вперед,  раздвигая в стороны стебли камыша,  больно
хлеставшие его по лицу,  и  нырнул в  зеленую чащу,  как пловец в  морские
волны.  Он бежал,  увязая по щиколотку в жидкой грязи,  звучно хлюпавшей у
него под ногами,  с  трудом вытаскивая ступни из  вязкой жижи,  шатаясь от
слабости и  снова  устремляясь вперед.  Он  не  чувствовал острой  боли  в
искалеченной ноге, не чувствовал, как жесткие болотные травы секут, словно
кнутом,  его обнаженные плечи и колени,  он уже ничего не чувствовал...  И
почти  ничего не  видел  перед собой.  Синеватые ночные облака то  и  дело
скрывали луну,  склонявшуюся к горизонту.  Мрак окутывал болото,  сгущаясь
меж стенами высоких камышей.
     Нум совсем забыл про гнилой корень, лежавший поперек тропинки, словно
туловище огромной змеи.  Он  налетел на  него  на  всем бегу,  споткнулся,
потерял равновесие и  упал,  раскинув руки  и  разодрав кожу  на  груди  о
шершавую кору.  Тут же  вскочив на ноги,  мальчик одним прыжком перемахнул
через  препятствие  и  снова  ринулся  вперед,  охваченный  безумным,  все
возрастающим страхом. Ему казалось, что Абахо уже настигает его. Волосы на
голове Нума шевелились,  он задыхался,  словно загнанный зверь,  и  мчался
вперед, не разбирая дороги.
     О,  как охотно отдал бы он сейчас любое знание,  любой ответ на вечно
терзавшие его  вопросы за  возможность очутиться здоровым и  невредимым на
своей подстилке из сухих листьев, рядом со сладко спящими близнецами!..
     Только  достигнув  становища,  Нум  замедлил  свой  сумасшедший  бег.
Врожденная осторожность заставила  его  выяснить  сначала,  где  находятся
караульщики. К счастью, оба стража, мирно беседуя, сидели у костра, спиной
к мальчику.
     Нум  прокрался  между  хижинами,  прячась  в  их  густой  тени,  и  с
замирающим сердцем раздвинул завесу из коры,  скрывавшую вход в  их летнее
жилище. Тхор и Ури по-прежнему спали крепчайшим сном.
     Удерживая дыхание, беглец скользнул внутрь хижины и опустился на свою
подстилку.  И  тут  только  почувствовал,  какая  жгучая боль  терзает его
искалеченную ногу,  натруженную непосильной ходьбой по  болоту и  безумным
бегом.  Присев на  подстилке,  Нум  стал  осторожно растирать ее,  пытаясь
успокоить боль.  И  вдруг  замер,  пораженный ужасным открытием:  палки не
было. Он потерял ее во время бегства.