Клод СЕНАК

                           ПЕЩЕРЫ КРАСНОЙ РЕКИ

                                 Повесть
                                 
                          Перевод с французского



                                От автора

     Путешественник,  посетивший департамент Дордонь  (бывший  Перигор) на
юго-западе  Франции,  поднимаясь вверх  по  течению рек  Дордонь и  Везер,
встречает на  своем пути  высокие обрывистые прибрежные скалы -  красные и
серые,  -  изрытые  бесчисленными пещерами и  гротами.  Местами каменистый
берег нависает над самой водой, словно чей-то упрямый нахмуренный лоб. Под
его  естественной защитой к  скалам  прилепились маленькие домики с  одной
только передней стеной и передним скатом черепичной крыши.
     В  крошечных окошках пышно цветут красные герани,  на  крыльце играют
дети, дремлют кошки и собаки. Здесь живут люди.
     Они живут в этих местах очень давно:  двадцать...  тридцать...  сорок
тысяч лет и  даже больше!  Неисчислимые поколения перигорийцев сменились в
этих  каменных жилищах.  С  незапамятных времен они  заселили эти  пещеры,
найдя под их сенью надежную защиту от враждебных стихий природы и свирепых
лесных   хищников.   Забившись  в   самую   глубину  подземных  коридоров,
первобытные люди ютились там  вокруг пылающих день и  ночь костров,  рисуя
еще  неумелой  рукой  на  каменных  стенах  первые  изображения медведей и
мамонтов, кабанов и бизонов.
     Век проходил за веком. Тысячелетия сменяли друг друга.
     Постепенно совершенствовались каменные орудия и  оружие.  Первобытные
люди научились добывать огонь.  Стало легче охотиться и легче жить. Сытые,
тепло одетые в звериные шкуры,  наши предки понемногу теряли свой сутулый,
неуклюжий вид.  Спины их выпрямились, глаза обратились к новым горизонтам,
пальцы стали более ловкими, а знания - более обширными.
     Двенадцать  или   пятнадцать  тысячелетий  назад  великие  безвестные
художники доисторической эпохи  украсили  стены  знаменитой пещеры  Ласко,
близ  Монтиньяка,  фресками с  изображениями животных,  фресками,  которые
теперь известны всему миру.  Эти художники, чье искусство доныне считается
непревзойденным,  принадлежали к  древней  расе  кроманьонцев -  высоких и
стройных людей  с  длинными прямыми  ногами  и  правильными чертами  лица.
Ученые   называют  их   кроманьонцами  по   имени   французской  деревушки
Кро-Маньон, близ которой впервые были обнаружены остатки древних поселений
этих людей.
     Люди  кроманьонской расы  еще  не  умели писать и  поэтому не  смогли
оставить нам  письменных свидетельств своего существования.  Но  благодаря
неутомимой,  кропотливой работе и  открытиям ученых-палеонтологов мы знаем
довольно много о жизни наших далеких предков.
     А  то,  что  нам не  известно...  ну,  то,  что неизвестно,  нетрудно
представить себе, если дать немного воли воображению...
     История,   рассказанная  в   этой   книге,   -   это   история  Нума,
четырнадцатилетнего сына вождя одного из  кроманьонских племен,  жившего в
пещерах Красной реки  (нынешний Везер,  правый  приток Дордони) двенадцать
или пятнадцать тысяч лет назад.


                                 Глава 1

                                   НУМ

     Сидя на подстилке у входа в хижину,  Нум нетерпеливо ждал возвращения
старших братьев Тхора  и  Ури  с  Большого Охотничьего Совета.  Братья уже
имели право присутствовать на Совете. Нум - нет. Он был еще слишком молод,
чтобы высказывать свое мнение -  и увы!  -  слишком слаб,  чтобы принимать
участие в Большой Охоте. Разве что к тому времени его нога...
     В  зеленоватом сумраке летней хижины Нум  снова -  в  который раз!  -
внимательно оглядел свою искалеченную лодыжку.  Два месяца назад, переходя
вброд реку во время весеннего кочевья племени,  он поскользнулся на мокрых
камнях, неудачно упал, разбив щиколотку, и с тех пор сильно хромал.
     <Я,  верно, никогда не смогу охотиться, - печально подумал мальчик, -
и стану вечной обузой для племени Мадаев>.
     Он  бросился ничком на  ложе из  сухой травы и  листьев,  кусая губы,
чтобы  не  расплакаться.   Большой  Охотничий  Совет  вот-вот  должен  был
закончиться,  и  Нуму совсем не хотелось,  чтобы Тхор и  Ури,  вернувшись,
застали его в слезах.
     <Они,  конечно,  только посмеются надо мной.  Разве могут они понять,
как я несчастен!>
     Близнецы -  Тхор и Ури - вели беззаботную, ничем не омраченную жизнь.
Они уже были почти так же велики ростом,  как их отец Куш -  вождь племени
Мадаев,  и в глубине души считали себя не глупее Главного Колдуна племени,
Мудрого Старца Абахо.  Тревога,  сомнение и усталость были одинаково чужды
обоим братьям, зато смеяться они могли в любое время и по любому поводу.
     <Правда,  в  последние дни веселости у них поубавилось,  -  с горьким
удовлетворением подумал Нум.  -  Голод  терзает день  и  ночь  их  могучие
желудки.  Если дичь будет по-прежнему попадаться так редко, близнецы скоро
станут слабыми, словно малые дети, слабее меня!>
     Он  тут  же  раскаялся  в  своих  дурных  мыслях.   Несмотря  на  все
поддразнивания и  насмешки братьев,  Нум любил их  обоих.  Он помнил,  как
после его падения в реку Тхор и Ури,  сменяя друг друга, несли братишку на
плечах весь долгий путь до летнего становища племени.
     Перевернувшись на спину, Нум стал растирать ладонью впалый живот.
     <Я тоже голоден... - вздохнул он. - Ах, если бы Большая Охота наконец
состоялась и была бы для нас удачной!>
     Нум думал <нас>, хотя, конечно, сам еще не мог натянуть тугой лук или
метнуть в добычу тяжелое дубовое копье.  Но он был Мадаем, и жизнь племени
была его жизнью.
     Ощупав свои икры,  Нум заметил, что они стали еще тоньше. Разбитая же
лодыжка, напротив, была вдвое толще здоровой.
     <Она никогда не будет такой, как прежде, - пробормотал он, - не знаю,
смогу ли я выдержать осенью долгий путь домой, к родным пещерам>.
     Нум стиснул зубы, сжал кулаки.
     <Но я должен выдержать, должен во что бы ни стало!>
     Желая  подбодрить себя,  мальчик закрыл  глаза  и  принялся думать  о
родных  местах,  там,  на  далеком Севере.  Он  сразу  увидел перед  собой
высокие,  обрывистые берега  Красной реки,  размытые ливнями и  паводками,
серые скалы,  подходившие к  самой воде,  изрытые глубокими пещерами,  где
царил теплый и таинственный мрак.  Он вспомнил обширную пещеру,  служившую
жилищем его семье,  с входом на уровне речной долины,  и ту,  где жила его
маленькая подруга Цилла,  расположенную на самом верху самой высокой точки
скалистой гряды.
     Нум  любил Циллу,  как  родную сестру.  Совсем крошкой Цилла потеряла
своих родителей, погибших во время эпидемии. Ее приютил дед, Мудрый Старец
Абахо,  который,  однако,  не  имел  достаточно времени,  чтобы надлежащим
образом заботиться о  сиротке:  у  него было слишком много дел.  Абахо был
одновременно советником  Куша,  художником,  расписывавшим каменные  стены
Священной Пещеры  и  резавшим из  дерева и  кости  амулеты для  охотников,
Мудрецом,  изучающим  Тайны  Природы,  врачевателем,  готовившим  целебные
снадобья  из  трав,  соков  и  ядов,  костоправом,  приводящим  в  порядок
поврежденные руки  и  ноги,  и,  наконец,  всеобщим другом  и  помощником,
настоящим патриархом племени Мадаев.
     Повседневные заботы о Цилле взяла на себя мать Нума, Мамма, у которой
своих дочерей не было.  Она полюбила маленькую сиротку, как родную. Но вот
уже  скоро год,  как  Цилла переселилась к  деду в  его  высокую пещеру <у
самого неба>. Несмотря на свой преклонный возраст, Мудрый Старец продолжал
жить  на  этой  головокружительной высоте и  предпочитал свое  подоблачное
жилище всем другим.  Он  проводил там в  трудах и  размышлениях все долгие
зимние дни. В обязанности Нума входила доставка дров для его костра.
     Вспомнив о  зиме,  Нум невольно поежился,  словно его обнаженной кожи
коснулось ледяное дыхание северного ветра.  В  такие  холодные дни  хорошо
укрыться под сводами теплой пещеры, за высокой оградой из камней и бревен,
защищающей вход,  и  сидеть  у  костра,  устремив  мечтательный взгляд  на
танцующие языки пламени и держа в своей ладони маленькую ручку Циллы.
     <Цилла разлюбила меня с  тех пор,  как я  стал калекой,  -  с горечью
подумал Нум. - Она должна презирать меня...>
     Он яростно прижал кулаки к  закрытым векам и решил больше ни о чем не
думать.  Но -  увы!  -  это было невозможно. Помимо воли перед его глазами
одна  за  другой  вставали яркие  картины,  заставляя его  снова  и  снова
переживать унизительные последствия своего увечья.
     Нум представил себе возвращение Мадаев в долину Красной реки: длинную
вереницу мужчин, женщин и детей, медленно бредущих на Север вдоль ручьев и
рек.  Они  то  переваливают через  холмы,  то  продираются сквозь  заросли
кустарников и  деревьев,  уже тронутые дыханием осени,  то переходят вброд
реку в  том  самом месте,  где  Нум  весной повредил ногу.  Огромные куски
вяленого мяса  -  зимние  запасы пищи,  -  которые Мадаи  несут  с  собой,
подвесив к  длинным жердям,  наполовину выделанные шкуры  зверей,  рога  и
кости,  необходимые для изготовления оружия и рабочих инструментов, издают
резкий запах,  привлекающий гиен,  шакалов и  волков.  Каждый вечер  звери
устраивают вокруг лагеря Мадаев леденящий душу  концерт,  и  люди засыпают
беспокойным сном под злобное завывание голодных хищников.
     Мадаи спят  плохо,  едят  мало  и  идут  целыми днями,  без  отдыха и
передышки, до тех пор, пока высланные вперед разведчики не заметят наконец
вдали широкую ленту Красной реки у подножия высоких утесов...
     Погруженный в  свои мысли,  Нум  внезапно вздрогнул,  ощутив на  лице
струю прохладного ночного воздуха. Тхор и Ури вернулись; Большой Охотничий
Совет закончился.
     Нум приподнялся на  локте и  обернулся.  Завеса из коры,  закрывавшая
вход  в  хижину,  была  откинута,  удерживаемая могучей рукой  с  длинными
смуглыми пальцами.  Молочный свет  полной луны озарял внутренность жилища.
Стоя  на   пороге,   близнецы  обменялись  несколькими  словами  со  своим
спутником,  огромная тень  которого могла принадлежать только Кушу,  вождю
племени Мадаев.
     - Он спит, отец! - вполголоса сказал Ури.
     - Пусть спит,  - ответил тоже шепотом Куш. - Это самое лучшее, что он
может делать. Бедный мальчик!
     Нум резко выпрямился.  Жалость прозвучавшая в словах отца, оскорбляла
его. Он считал, что жалеть следует только дряхлых стариков, людей, больных
неизлечимой болезнью,  или  совсем  маленьких детей,  которые  страдают  и
мучаются,  не сознавая того,  что с ними происходит. Но он-то, Нум, не был
ни стариком, ни больным и уже не считал себя больше ребенком.
     <Я ранен... я только ранен... Но я хочу выздороветь и выздоровею... и
они не будут больше говорить про меня:  <Бедный мальчик!>, они еще увидят,
на что я способен!>
     Наклонившись и пригнув головы, близнецы вошли в хижину. Но макушки их
все равно касались толстых веток,  служивших остовом крыши. Длинные черные
волосы обрамляли загорелые лица юношей.  Они  заплетут их  в  косы,  когда
отправятся на Большую Охоту, если Совет назначил ей наконец время и место.
     Тхор и  Ури были похожи друг на друга как две капли воды.  В детстве,
когда они были совсем крошками,  Мамма,  их мать, надевала на руки малышей
браслеты из разноцветных камушков:  красных -  для Тхора и  зеленых -  для
Ури.  Но озорные мальчишки порой нарочно менялись браслетами, и Мамме лишь
с  трудом удавалось отличить сыновей друг от друга.  Эту шутку Тхор и  Ури
повторяли  бесконечное  количество  раз  и  неизменно  получали  при  этом
огромное удовольствие.  Они хохотали во  все горло,  обнажая крепкие белые
зубы, и все Мадаи, как один человек, смеялись вместе с ними.
     Но теперь,  несмотря на всю свою беспечность, близнецы уже много дней
не помышляли о веселье.  Вместе с другими Мадаями, молодыми и старыми, они
страдали от голода, а главное - от мучительного беспокойства за будущее.
     Озабоченность их была вызвана не сколько недостатком ежедневной пищи,
сколько необходимостью заготовить за  лето огромные запасы вяленого мяса и
жира,  достаточные для  пропитания племени во  время  долгой суровой зимы,
которую Мадаи проводили, укрывшись в теплой глубине обширных пещер.
     Все свои надежды племя возлагало теперь на Большую Охоту,  проводимую
ежегодно  осенью,  когда  бизоны  откочевывают  с  высокогорных альпийских
пастбищ в глубокие, защищенные от зимних ветров долины. Если Большая Охота
будет неудачной, Мадаи останутся на зиму без мяса, служащего им в эту пору
года единственной пищей,  и  без  шкур,  защищающих от  пурги и  мороза их
обнаженные тела.  А  это  означает смерть для  всего племени,  медленную и
мучительную смерть от голода и холода.
     Инстинкт  самосохранения вынуждал Мадаев  каждую  весну  откочевывать
всем племенем на юг,  чтобы не истребить окончательно дичь,  населявшую их
родную долину.  Там,  у  подножия южных  гор,  были  расположены их  четко
ограниченные охотничьи угодья,  которыми Мадаи пользовались с большим умом
и осмотрительностью.  Законы племени строго запрещали охотникам истреблять
животных бесцельно,  ради  одного удовольствия:  дичь  разрешалось убивать
только для пищи.  Летом Мадаи охотились на диких лошадей, косуль, кабанов,
каменных баранов,  а  осенью,  во  время перекочевки стад,  -  на северных
оленей и бизонов.  Они всегда щадили самок, особенно весною и летом, когда
у  тех  были  детеныши,  и  старались  не  забираться на  чужие  охотничьи
территории, чтобы избежать столкновений с соседними племенами.
     Но  в  этом  году  Мадаев с  самого начала лета преследовали неудачи.
Лесной  пожар  уничтожил весной  густые  заросли  деревьев и  кустарников,
простиравшиеся между  обширным  болотом,  окруженным  скалами,  и  первыми
отрогами высоких гор. Стада травоядных, напуганные огнем, покинули долину,
укрылись на  крутых горных склонах и  все  лето  оставались там.  Охотники
племени не отваживались забираться за дичью в горы, дикие и малодоступные,
увенчанные белоснежной короной вечных снегов,  и  к  тому же изобиловавшие
волками,  пещерными львами, огромными свирепыми медведями, а может быть, и
другими, неведомыми еще людям чудовищами.
     Мадаи  пытались  добывать  себе  пропитание на  уцелевшей  от  пожара
территории. Но там оставалась лишь мелкая дичь: зайцы и кролики, куропатки
и рябчики, небольшое стадо кабанов. Старики и дети ловили в болоте карпов,
угрей и лягушек,  а в горных ручьях, впадавших в болото - немногочисленных
и  мелких  форелей.  Женщины собирали грибы  и  ягоды,  съедобные плоды  и
коренья.  Но  эта  скудная  пища  никак  не  заменяла мяса,  сочного  мяса
настоящей крупной дичи,  которое было так необходимо племени мускулистых и
сильных охотников.  И, главное, это была случайная и недостаточная добыча,
которую не отложить в запас на зимнее время.
     Голод угрожал Мадаям.
     Оставалась только одна  возможность спасти племя  от  ужасов голодной
зимы  -  Большая Охота.  Все  предыдущие годы  стада бизонов в  конце лета
проходили   по   долине,   где   находились   охотничьи   угодья   Мадаев,
переправлялись через болото и шли дальше на север,  в места своих зимовок.
Но весенний пожар мог заставить их изменить своим многолетним привычкам, и
Мадаи с тревогой спрашивали себя: захотят ли огромные звери совершить свой
осенний переход по обычному маршруту?
     Три  самых  храбрых  воина,  увешанных с  ног  до  головы  оружием  и
священными амулетами, были отряжены на разведку в дикие горные ущелья. Они
вернулись  на  стоянку  только  вчера  измученные,  отощавшие,  с  глубоко
запавшими глазами.  Бизоны,  рассказывали они,  все еще там и  по-прежнему
пасутся на альпийских лугах. По некоторым признакам разведчики поняли, что
стада в самое ближайшее время собираются откочевать вниз.  Но где?  Когда?
Как? Эти вопросы глубоко волновали Мадаев, потому что от верного ответа на
них зависела жизнь и благосостояние племени.
     Нуму все  это было хорошо известно.  Вынужденный мало двигаться из-за
увечья,  озлобленный сознанием своей неполноценности, избегавший общения с
людьми из  страха,  что его могут лишний раз пожалеть,  он имел достаточно
времени, чтобы хорошенько обдумать в одиночестве создавшееся положение.
     Он не знал ничего о том, что говорилось на Большом Охотничьем Совете,
поскольку  возраст  не  позволял  ему  присутствовать  на  нем.  А  жгучее
любопытство мучило мальчика.
     Опершись на локоть,  Нум полулежал в  своем темном углу,  внимательно
следя за  близнецами.  Он  без  сожаления отдал бы  свой  острый кремневый
топорик с  гладко  отполированной костяной ручкой,  лишь  бы  узнать,  что
решили на Совете его отец Куш,  Мудрый Абахо и  другие старейшины племени.
Что касается его,  Нума,  то  он считал бы целесообразным устроить Большую
Охоту на бизонов в горах, не дожидаясь, пока те спустятся, раз неизвестно,
какой маршрут они в этом году выберут.
     - Мы отправимся за бизонами в горы? - спросил он внезапно, не в силах
сдерживаться дольше.
     Близнецы удивленно посмотрели на него и разразились хохотом: смеялись
они тоже совершенно одинаково.
     - Ты  воображаешь,  что  мы  будем  гоняться за  бизонами по  горам и
ущельям,  малыш? Но не забывай, что они бегают быстрее нас! Или, может, ты
со  своей  хромой  лапкой  сможешь угнаться за  ними?  Спи-ка  лучше,  чем
задавать глупые вопросы.
     - Я не могу спать!  -  пылко воскликнул Нум. - Как можно спать, когда
мы не знаем, будет ли у нас запас мяса на зиму?
     - У нас будет много мяса, - обещал Ури. - Спи!
     Нум опустил голову на подстилку.  Много мяса -  это хорошо.  Но каким
образом Мадаи добудут это мясо? Он снова приподнялся на локте и спросил:
     - Но как?
     - Что - как?
     Тхор и  Ури уже успели наполовину погрузиться в  сон.  С  ними всегда
так:  стоит  обоим  вытянуться на  подстилке,  как  они  тут  же  засыпают
непробудным сном до следующего утра. Нум настаивал:
     - Как мы разыщем бизонов, если они спустятся с гор в другом месте?
     - Они,  может быть, пройдут обычным путем, - пробормотал Тхор, сладко
зевая. - Абахо узнает это сегодня ночью.
     Черные глаза Нума широко раскрылись во мраке.
     - Абахо? А как он узнает?
     Тхор  сердито  стукнул кулаком по  стенке  хижины  и  перевернулся на
другой бок,  спиной к Нуму,  давая понять, что младшему брату пора наконец
оставить его в покое. Ури зевнул в свою очередь и сказал:
     - Абахо - великий мудрец. Он всю ночь будет размышлять и колдовать, а
завтра скажет Мадаям, когда и где бизоны спустятся с гор...
     Нум вскочил на ноги, подошел прихрамывая к постели близнецов, схватил
Ури за плечо и встряхнул его:
     - Ури, а как же Абахо догадается о намерениях бизонов?
     - Понятия не имею.  Но даже если бы я и знал что-нибудь,  я все равно
не сказал бы тебе ни слова. Ты слишком мал, чтобы интересоваться подобными
вещами.
     Нум закусил с досады губу. Слишком мал! Слишком мал! Как он ненавидел
этот вечный припев близнецов! Помолчав немного, мальчик спросил:
     - Абахо остался размышлять в хижине Совета?
     - Абахо ушел в сторону Большого болота,  - ответил Ури, - и никому не
дозволено следовать за  ним,  даже нашему отцу.  Тайны мудрецов не  должны
быть известны охотникам и воинам, не говоря уже о таких сопляках, как ты.
     - Но я хотел бы все-таки знать... - упрямо продолжал Нум.
     Ури проснулся окончательно.  Он сел на подстилке и,  схватив младшего
брата за руку, сжал в своих сильных пальцах узкую мальчишечью кисть.
     - Слушай внимательно,  малыш,  и никогда не забывай того,  что я тебе
сейчас скажу.  Ни один из воинов племени не задал Абахо ни одного вопроса.
А  между тем все они со времени своего совершеннолетия приобщены к Тайнам,
о  которых  ты  и  представления не  имеешь.  Сегодня  ночью  Абахо  будет
вопрошать Великого Дух