ь желаю и махнуть на юг с одной забавной крошкой.
Есть одна на примете, художественная гимнасточка.
     Мороз  пробивал каэшки,  набрасывался  на тело, и Семенов пожалел,  что
придется заканчивать этот  пустой,  но  очень полезный для ребят разговор. В
одной  книге -- какой, Семенов припомнить не мог -- он вычитал такую  сцену.
Хирург  произвел сложнейшую операцию, спас придворного, и тот, открыв глаза,
первым  делом спросил: "Как здоровье  императора?" И тогда  хирург  обронил:
"Царедворец  ожиложивет и человек". Этот афоризм очень понравился  Семенову,
который вообще ценил мысли, навевающие ассоциации. Юмор для  него всегда был
вернейшим  барометром настроения.  По  своему опыту Семенов  знал, что люди,
перестающие шутить,  погружаются  в  депрессию,  последствия которой  трудно
предугадать. Так бывает с теми, кто впадает в полярную тоску, кем овладевают
уныние  и  безнадежность.  Тогда  в коллективе,  особенно в небольшом, могут
появиться трещины, он  перестанет быть монолитом и  оказывается  под угрозой
распада.  Семенов отдавал  себе  отчет  в  том, что такая  опасность  совсем
недавно  грозила  его  пятерке.  А  теперь  успокоился:  проснулся  юмор  --
проснулся и коллектив.

     Снег на Востоке летом и весной заготавливали  впрок, чтобы хва тило  на
суровые месяцы полярной ночи. Метрах в ста от жилого дома находился  карьер,
туда  в   погожий  день  выходили  всем  составом,   пилили  ручными  пилами
спрессованный снег,  складывали пудовые монолиты  на  волокуши и  отвозили к
помещению. Работа тяжелая,  труднее, пожалуй, на Востоке не было,  и  на ней
часто  срывались:  к  черту  летела  кровью  добытая  акклиматизация,  снова
начинались одышка, головные боли, тошнота и прочие прелести горной болезни.
     Поэтому можно было  лишь  порадоваться  оплошности товарищей  из старой
смены, которые, консервируя  станцию, недостаточно плотно задраили в потолке
люк. В том самом сугробе, что возвышался в кают-компании, снег был не  очень
крепко  сбитый  и  его  заготовка  не  требовала  сверхчеловеческих  усилий.
Семенов,  Гаранин  и  Бармин набили снегом  два стиральных бака,  натаяли  в
кастрюле воды для питья, заварили чай и пошли к механикам в дизельную.
     -- Опаздываете!--  весело  встретил  Семенова Филатов.-- Это начальству
положено -- затягивать гайки!
     -- Не беспокойся, затяну,-- в тон  ему пообещал  Семенов.-- Всю зимовку
на своей шкуре ощущать будешь.
     -- Шкура у меня дубленая, выдержит!
     Изо всех сил старается парень сгладить впечатление от  своего "Выходит,
загибаться будем?"  -- подумал Семенов. Это  хорошо, пусть старается,  пусть
чувствует, что  фразу ту никто не  забыл. То, что легко прощается, --  легко
повторяется,  прощать нужно  с трудом,  чтобы  семь  потов сошло с человека,
прежде чем окончательно  смоет с себя вину. Хватит самокритичности, осознает
до самых потрохов --  будет полярником, не хватит -- пусть ищет свою долю на
материке. А ведь фраза та, если подумать, не случайно вырвалась. Она -- и от
мальчишеской  самоуверенности   и,  главное,  от  врожденной   неприязни   к
начальству, которое,  по убеждению людей такого склада, всякое дело клонит к
личной выгоде и в ущерб подчиненным. Исходи  то предложение от  Гаранина или
Бармина, Филатову и в голову бы не пришло артачиться, а раз от начальства --
значит, ищи подвох и встречай в штыки.
     -- Ладно, посмотрим еще, какая  у тебя, шкура.-- усмехнулся  Семенов.--
Первую порцию снега уже заготовили, ребята, как скажетеначнем его таять.
     -- Рано.-- Склонившийся над дизелем Дугин с трудом выпрямился,  положил
гаечный ключ  на верстак и сунул руки под  мышки.-- Не успели еще, Николаич,
Венька сдуру поморозил правую клешню.
     --   Ну-ка.--  Бармин  осторожно  снял  с  руки  Филатова  рукавицу   и
присвистнул.-- За железо хватался?
     --  А  ты  попробовал  бы иначе.--  Филатов болезненно  поморщился.-- У
Женьки вон  шерстяные  перчатки  в  заначке,  а  рукавицей  не  всякий  ключ
возьмешь.
     -- Обморожение второй степени,-- доложил  Бармин.--  Пошли  в медпункт,
детка.
     -- Отдохни, дай ключ,-- предложил Дугину Гаранин.
     -- Нельзя, перепутаете.
     -- Что перепутаю?
     -- Порядок затяжки  гаек, Андрей  Иваныч. Их ведь нужно  затягивать  не
лишь бы  как,  а от  центра  к краям крест-накрест,  и  за каждый  прием  на
пол-оборота,  не  больше.  Иначе такого  можно  натворить,  горячими  газами
пробьет прокладку.
     -- А мне доверишь? -- спросил Семенов.
     Дугин поколебался
     -- Лучше потом, Николаич, я сам попрошу.
     -- Хорошо, мы пока что баки со снегом принесем.
     А неквалифицированная  рабочая  сила  пригодилась  тогда,  когда пришло
время  затягивать гайки  до упора. Казалось, позади  самое  трудное,  а  эта
работа  неожиданно  потребовала  от  всех полной отдачи. Для удлинения плеча
рычага  в  ключ вбили пустотелую стальную трубку и налегали на нее изо  всех
сил. Если гайка не проворачивалась больше ни у  кого, за ключ брался Бармин.
Обычно ему удавалось сделать еще пол-оборота,  и на этом  можно было ставить
точку.
     Закончили, молча уселись кто куда, выжатые. Бармин принес термос, налил
каждому по чашке горячего чаю.
     -- Двужильный ты, док, с невольным уважением  сказал Филатов.-- Тебе не
клистирами командовать, а подъемным краном работать.
     -- Да, не пожелал  бы я хлюпику вроде тебя встретиться со мной в темном
переулке,-- охотно согласился Бармин.-- Витамины нужно  кушать, детка, зубки
на ночь чистить, проказник ты этакий!  И старших слушаться. Тогда  вырастешь
большой, толстенький и румяный.
     Прикрыв глаза  и расслабившись, Семенов  вспомнил  о том,  как  приехал
когда-то на побывку к родителям и на редкость удачно и своевременно заболел:
не случись того приступа аппендицита, так бы и  не познакомился с Барминым и
вместо Саши был бы сейчас на Востоке кто-то другой. А нужен был именно Саша,
и никакой замены ему Семенов не видел. Удачно...
     Поймал себя  на  том,  что засыпает, встряхнулся и зябко повел плечами.
Правильно сказал  Амундсен: единственное, к  чему нельзя  привыкнуть,--  это
холод. Ничего, скоро согреемся.
     Пока  механики  монтировали  на  крышке   цилиндров  стойки  коромысел,
форсунки и другие детали, Бармин прочистил авиационную подогревальную лампу.
С  ее  помощью натаяли воды в баках и  перелили  в емкость, потом проветрили
помещение,  подтащили  оба аккумулятора  для  стартерного  запуска, и  Дугин
подключил их к клеммам стартера.
     -- Все проверил? -- спросил Семенов.
     -- Кажись, все, Николаич, можно запускать.
     -- Ничего не забыли?
     Дугин развел руками.
     Ощущая сильное волнение, Семенов покосился на товарищей, столпившихся у
дизеля. Все замерли, неотрывно глядя на кнопку стартера.
     -- Давай, что ли,-- хрипло сказал Филатов.
     Дугин посмотрел на Семенова и вдавил большой палец в кнопку.
     -- Да запускай же! -- прикрикнул Семенов.
     Дугин отпустил и снова нажал на кнопку, потом еще и еще.
     Стартер не работал.


Белов

     Стоковый ветер с купола свирепствовал третьи сутки.
     В  дома,  которые еще со времен Первой экспедиции занесло многометровой
толщей снега, свист  пурги  не  доходил, там  было  тихо  и спокойно, и лишь
неизбежные,  три-четыре  раза  в  день  вылазки  в кают-компанию  заставляли
обитателей Мирного проклинать опостылевший стоковый ветер. Впрочем, двадцать
пять  метров  в  Мирном -- это  еще не пурга: далеко холить  никому не нужно
(разве что  за мясом на холодный  склад, что на седьмом километре,  там есть
аварийный  запас), метеоплощадка, аэрология и  прочая наука -- под  рукой, и
если соблюдать  элементарные  требования техники  безопасности,  такая пурга
особых хлопот не доставляет. Ну  расчищать двери,  выходы из тамбуров нужно,
радиозонды  с  удвоенной  осторожностью  запускать  и  к  барьеру  близко не
подходить,   чтобы  не   свалиться  в  море.  Другое   дело,   если   задает
по-настоящему, метров на сорок-пятьдесят в секунду; здесь уже всякие шутки в
сторону, в двух шагах от дома можно погибнуть. Когда на станцию обрушивались
такие ураганы,  жизнь замирала. Люди выходила  на свежий  воздух при крайней
необходимости  и только  в связке, гэредвигались,  держась  за  леера  и  по
прибытии    на    место   немедленно   докладывались   дежурному.    Многого
недосчитывались  в Мирном после такого  разгула стихии.  Ветром опрокидывало
столбы электропередачи, гнуло антенны, уносило  за тридевять земель все, что
плохо лежало, а однажды ураган,  переваливший за  двести километров  в  час,
сорвал с мертвяков самолет ИЛ-12 и утопил в море его обломки.
     Хуже всех в непогоду летчикам. Они вообще по натуре народ деятельный  и
нетерпеливый, на земле работа для них не работа, по-настоящему полноценность
свою  они ощущают лишь в воздухе и потому острее, чем люди других профессий,
переживают унизительную  зависимость  от  погоды. Особенно полярные летчики,
для  которых нормальные  метеорологические условия  -- редкое  и  счастливое
исключение.  Жесткие наставления и инструкции связывают полярных летчиков по
рукам и  по ногам настолько, что, если захочешь летать  по  правилам, будешь
почти всегда сидеть на земле. Нигде так  природа  не сопротивляется авиации,
как в  высоких  широтах. Можно  взлететь  --  на  трассе непогода; видимость
"миллион на миллион" -- в  месте назначения  низовая пурга;  погода лучше не
придумаешь -- не проходят короткие радиоволны, и нарушается работа компасов,
а на ориентиры в полярной пустыне не  очень-то надейся; все и везде идеально
так самолет обледенел... Хочешь летать в высоких широтах -- готовься к тому,
что  каждый  день будешь рисковать, нарушать инструкции. А не нравится такая
перспектива -- летай над Большой землей. Тоже будут любимые летчиками острые
ощущения, во в пределах установленных правил...
     Не узнав на радиостанции ничего нового,  Белов, держась к ветру спиной,
пошел на Комсомольскую сопку и  по  железной лесенке  забрался  на смотровую
площадку, образованную верхом огромной цистерны.
     Мирный замело по самые тамбуры; когда стихали порывы ветра,  можно было
увидеть  лишь  силуэты  нескольких домиков,  защищенных от  пурги  складками
местности. Снежным  одеялом  покрылись скалы  островов, оторвало от берега и
унесло  в  море  припайный  лед,  сторожевыми  башнями возвышались айсберги,
давным-давно севшие на мель и ставшие неотъемлемой частью здешнего  пейзажа.
Через месяцполтора, подумал Белов,  многое  переменится:  могучий лед  снова
скует море Дейвиса, на свежий припай  придут тысячи императорских пингвинов,
и понемногу наступят сумерки, переходящие в долгую полярную ночь.
     Припай!  Был бы  он сейчас,  многокилометровый железобетонный припай,--
никаких  проблем, поднялся  бы  с  него  в  два  счета.  Ледяной  барьер  --
естественная  и  лучшая  защита  от  стокового  ветра,  разогнался  бы вдоль
берега...
     Белов знал одно: раз Семенов молчит -- ему  плохо.  Рация здесь  ни при
чем; если даже вышла из строя --  на Востоке есть запасной передатчик. А вот
если что с дизелями -- дело швах, без тепла долго не продержаться...
     Остро ощутив свою беспомощность, Белов неожиданно вспомнил, как безусым
мальчишкой,  только что закончившим летную школу, напросился выручать друга.
Было  это  в  сорок  третьем,  возле  Геленджика. Петьку Кольцова подбили  в
воздушном  бою, и ребята видели, как он выбросился  с  парашютом на ничейную
землю. Белов полетел к нему на ПО-2, и вдруг -- "мессер".  Немец обрадовался
уж  очень  добыча  легкая, беззащитный "кукурузник",  деваться  ему некуда-и
рукой провел по  горлу: сейчас, мол, будет тебе "чик-чик". Было очень обидно
погибать  без всякой  драки; Белов  вытащил  пистолет  и для очистки совести
пульнул   по  веселому  немцу.  Попал!  Одним-единственным   выстрелом  сбил
"мессера"- в  первом  боевом вылете.  И  спас  изумленного  такой развязкой,
безмерно  счастливого Петьку. А вернулся на  аэродром -- комполка  Савельев,
Герой  Советского  Союза  и  замечательный ас, вызвал  гордого своей  удачей
мальчишку  из  строя  и  стал ругать  его на  чем  свет  стоит. Белов  стоял
навытяжку, обливаясь потом  и  с  недоумением  слушая ругань: может,  спутал
командир?  А  тот  перевел дух и  закончил:  "Ну, что  мне  с  тобой делать2
Отлупить,  в  обоз  перевести  или  наградить?" "Наградить!"  --  со  смехом
подсказали товарищи. Оказывается, ритуал был такой в савельевском полку...

     --  Белов  тогда  на  ледовую  разведку  летал,  а  Мишка  был  у  него
бортмехаником. Самолет на корабле,  выход в море  все откладывается, и Мишка
отправился  на берег  культурно  отдохнуть.  Малость перебрал, в  каюту идти
побоялся и лег спать в шлюпке. Проснулся-на одной ноге есть  ботинок,  а  на
другой  нет,  потерял  по дороге.  Разозлился, выкинул  его  в  море,  надел
резиновые сапоги и пошел  покупать новую обувку. Только  ступил на  берег --
видит, торчит из грязи потерянный ботинок. Вытащил его,  обложил задушевными
словами  и швырнул в набежавшую волну. Возвращается  на корабль с обновой, а
один  матрос говорит: "Миш, не твой ботинок? В море плавал, выловили". Мишка
сердечно поблагодарил, взял ботинок и с такой силой запустил его в море, что
чуть сам за ним не вылетел...-- Старик идет, братва!
     Стряхивая  с себя снег, в комнату вошел  Белов.  Хмуро  обвел  взглядом
лежащих на койках товарищей.
     -- Дым коромыслом, посуда не вымыта Кто дежурный?
     -- Жолудев! -- выкрикнул кто-то под общий смех
     Белов жестом успокоил возмущенного штурмана,  усмехнулся и сел за стол.
Шутка  имела старое  происхождение.  Несколько  лет назад  Жолудев, яростный
борец за  чистоту  и самый  аккуратный  человек и отряде,  попал  в  нелепое
положение.  В  Амдерме  бушевала  пурга,  и  легчики  изнывали  от  скуки  в
гостинице. В  переполненном  номере было накурено,  на полу валялись окурки,
постели разбросаны. И тут в гости к экипажам заявился сам начальник полярной
авиации. Вошел, округлил глаза.
     -- Грязь! Вертеп! Кто окурки набросал?
     -- Жолудев, товарищ начальник!
     -- Безобразие! Чья постель перерыта?
     -- Жолудева, товарищ начальник!
     -- Где Жолудев?
     -- Я, товарищ начальник! Только это все...
     --  Молчать! Всем покинуть помещение, Жолудеву --  произвести уборку  и
выдраить пол! Через час лично проверю,
     И взбешенный Жолудев остался выполнять приказ --  нрав у начальника был
крутой.
     Белов забарабанил пальцами по столу, и все притихли
     -- Леша,--  обратился он к  радисту,--  когда  последний  раз звонил  в
радиорубку?
     -- Только что.
     -- Ничего?
     -- Молчат.
     Снова барабанная дробь по столу.
     -- Так... Анекдоты будем рассказывать или мозгами пошевелим? Дима, план
аэропорта на стол.
     Летчики переглянулись: начальник явно что-то задумал.

     -- А как думаешь вырулить на полосу? -- недоверчиво спросил Крутилин.
     --  Двумя  тракторами,--  кивнул  Белов.--  Спереди  и  сзади,  как  на
растяжках. Первый разворачивается, второй подстраховывай г.  Тросы  подцепим
на  шасси.  Становимся против  ветра,  запускаем  двигатели  и освобождаемся
сначала  от заднего трактора, потом от переднего При таком ветре для разбега
достаточно метров четыреста, ну, пятьсот . Чего молчишь, Ваня?
     -- Что-то "ура" кричать не хочется,-- пробормотал Крутилин, почесывая в
затылке.-- Был бы ветер метров пятнадцать...
     -- Тогда бы  и разговора  этого  не было,--  усмехнулся  Белов -- А ты,
Дима?
     -- Ты полетишь,  Кузьмич,  и  я полечу,-- ответил  Жолудев.-- Но, скажу
тебе, шансов -- кот наплакал...
     --  Ребята на Востоке загибаются,  а ты -- шансы... Когда  связывался с
"богом погоды"?
     --  С  полчаса. Двадцать шесть  метров, Кузьмич... Может, на  полосу  и
вырулим, а что толку? И самолет и себя поломаем.
     -- Ну, пусть не  пятнадцать  метров,--  подал голос Крутилин.-- Хотя бы
двадцати дождемся, Коля.
     Белов встал, подошел к телефону, набрал номер.
     -- Ты, Петрович? Белов. Когда дашь погоду?.. Не знаешь, сукин ты сын? А
знаешь, что Серега третьи сутки на связь не выходит? Не бог ты, а трепло!
     Бешено швырнул трубку на рычаги.
     -- Докладывать погоду каждые полчаса. Всем ясно?


Пришла беда -- открывай ворота

     Проверили, для страховки еще раз зачистили контакты и клеммы.
     -- Пуск!
     Дугин нажал на кнопку.
     -- Не срабатывает,-- упавшим голосом сказал он.
     -- Вижу, не слепой.-- Семенов обернулся к Филатову:- Тестор!
     Филатов засуетился в поисках прибора. Все молчали.
     -- Проверить аккумуляторы!
     Филатов склонился над первым аккумулятором, проверил на плюс и на минус
все три банки. Стрелка на шкале тестера прыгала, фиксируясь на цифре 2.
     -- Порядок, Сергей Николаич, шесть вольт!
     -- Второй аккумулятор!
     На  этот  раз  Филатов  возился  долго,  то  и  дело  зачищал  провода,
встряхивал тестер.
     -- Чего копаешься? -- не выдержал Дугин.-- Давай мне.
     -- Копайся не копайся...-- пробурчал Филатов, вставая.-- На трех банках
ноль -- и все дела.
     -- Ноль?! -- Семенов изменился в лице.-- Что там, Дугин?
     Дугин  встал,  с ненужной  аккуратностью  почистился от  снега-  Ничего
больше не спрашивая, Семенов  нагнулся  над вторым аккумулятором  и сорвал с
него войлочный чехол. Выпрямился, тяжелым взглядом обвел обоих механиков.
     -- В Мирном проверяли аккумуляторы?
     --  А как  же, Сергей Николаич,--  торопливо  откликнулся Филатов.-- Не
сомневайтесь, новенькие были, с иголочки.
     -- Ты сгружал?
     -- Я... Мы вместе с ...
     -- Не ронял вот этот?
     Филатов вздрогнул и  медленно обернулся  к Дугину.  Тот недвижно стоял,
вперив взгляд в аккумулятор.
     -- Ну? -- резко напомнил Семенов.
     -- Не ронял я его, Сергей Николаич...
     --  Так почему же,-- Семенов  говорил тихо,  а  каждое  слово врубалось
хлыстом,--  в его корпусе  трещина?  Вот она. Через нее  из всех  трех банок
вытек электролит... Выкинуть эту рухлядь!
     Семенов гневно пнул аккумулятор ногой.
     -- Погоди, Сергей,-- спокойно и  увещевающе произнес Гаранин.-- Мы-то с
Сашей не  очень в этом деле... Вышел из строя аккумулятор? Ну и что? Свет на
нем клином сошелся?
     "Может, и сошелся",-- взглядом ответил ему Семенов.
     "Тем более нужно держаться достойно",-- взглядом сказал Гаранин.
     -- Может,  это  я  уронил, когда перетаскивал в  дизельную,--  виновато
предположил Бармин.-- Конечно, это, наверное, я.
     На слова Бармина никто не обратил внимания.
     -- Чего вы на меня все смотрите? -- вдруг взорвался Филатов.-- Не ронял
я его! Не ронял!
     -- Что ты  Веня,  тебя никто  и не обвиняет,  мягко сказал Гаранин.-- Я
уверен, что трещина могла образоваться от разницы температур. А, Сергей?
     Семенов покачал  головой, повернулся  к дизелю и  замер.  Рядом  стояли
Бармин и Гаранин.
     Филатов, которою  будто что-то  душило,  сделал  шаг к  Дугину,  рванул
подшлемник. Дугин отшатнулся.
     -- Ах ты, сволочь . -- сорванным шепотом.-- Смолчал, сволочь...
     -- Дугин,-- позвал Семенов, не оборачиваясь.-- Готовь дизель  к ручному
запуску.
     -- Само собой, Ннколаич.-- Дугин торопливо  подошел к дизелю.-- Сначала
картер нужно лампой прогреть.
     -- Сколько тебе на это понадобится времени?
     -- С полчаса, не меньше, масло-то застыло.
     -- Какая сволочь!..-- Филатов, шатаясь, побрел к  двери. Распахнул  ее,
содрогнулся в жестоких спазмах.  Бармин быстро подошел, стал  гладить его по
спине.
     -- Да  забудь  ты  про  этот аккумулятор,  черт с  ним,--  ласково, как
ребенка,  начал  успокаивать  он.--  Идем,  разведу  тебе  сгущенки,   чайку
пыпьешь...
     --  Наизнанку... всю  душу...-- чуть слышно простонал ФилатовСволочь...
вот этими руками...
     Бармин с тревогой прислушивался. К ним приблизился Гаранин.
     -- Ну, что вы  там?  -- окликнул Семенов,  не заметив предостерегающего
жеста Ба