скинулась палатка,  в  которой  живут члены экспедиции
Якутского  филиала  Академии  наук, прибывшие на  полюс изучать  космические
лучи.
     Еще в одной палатке -- хозяйство гидрологов, ее мы скоро посетим.
     Все эти  строения производят самое мирное впечатление, но о том, что ты
все-таки  находишься  не  на заснеженной  тверди,  а на  льдине,  напоминают
невысокие  курганчики, прикрытые  брезентом.  Они  в продуманном  беспорядке
разбросаны  в  радиусе  двухсот метров  от  центра лагеря.  В  курганчиках--
аварийные  запасы  продовольствия, одежды, клиперботы, горючее. Лучше лишний
раз  перестраховаться, чем  щелкать зубами от голода  и  холода  на осколках
развалившейся льдины.
     Если  по  расположению  лагеря  вопросов  больше  нет,  перейду  к  его
обитателям.

АНАТОЛИЙ ВАСИЛЬЕВ


     Анатолия мне  сам  бог послал.  В  первые дни,  когда  чувствуешь  себя
ужасающе  лишним,  когда полярники шарахаются от  человека с  блокнотом, как
безбилетники от контролера, Толя стал моим первым  и главным собеседником. Я
думаю, наверное, из жалости: такая неземная жажда материала светилась в моих
глазах,  что  комендантское  сердце  не  выдержало.  "Ведь  корреспондент,--
наверное, думал Анатолий,-- тоже человек.  У него  есть семья, дети, которые
протягивают свои ручонки и просят хлеба. Зачем же бросать этого отверженного
на произвол судьбы? Пусть бродит рядом и клюет  по крохам, авось чего-нибудь
накропает-- ведь нет такой ахинеи, у которой бы не нашлось читателя".
     А  может, и не из жалости. Просто у Васильева-- явный избыток жизненных
сил,  и  его  многочисленные  обязанности  (я  забыл  сказать,  что  он  еще
производил и все взрывные работы) не могли поглотить вулканическую энергию,.
вырабатываемую  могучим  организмом.  И  частицу этой  энергии Анатолий  без
ущерба для здоровья уделил мне.
     На Крайнем Севере он провел уже десять лет -- зимовал, прошел северными
морями многие  десятки тысяч миль,  совершил  более ста первичных посадок на
лед  для  производства  океанографических  работ--  корою,  испил  из  чаши,
называемой Арктикой. Васильев-- почетный полярник! звание, которое не так-то
просто заработать.  Во всяком  случае, куда труднее, чем звание заслуженного
артиста автономной республики,  которое с ходу получают  столичные эстрадные
артисты в благодарность за недельные гастроли.  Чтобы в анкете не оставалось
свободных граф,  добавлю, что Анатолию 30 лет, он  холост, в перерывах между
зимовками работает  в Ленинградском институте  Арктики и Антарктики. Как это
такого  парня  девчата до  сих  пор  оставили  гулять  на  свободе -- ума не
приложу.  То  ли  муженек, который  без  сожаления меняет  домашний очаг  на
льдину, нынче не котируется, то ли сам Васильев откладывает решение брачного
вопроса  до выхода  на  пенсию--  не  знаю.  Как бы  то ни  было,  он бродит
нестреноженный, являя собой вопиющее  нарушение законов демографии, нашедших
свое выражение в том, что "на десять девчонок по статистике девять ребят".
     "Но все это  мура", -- как указывает Анатолий.  А главное, в самом деле
стоящее  он сейчас  мне демонстрирует.  Мы  сидим  на  раскладных стульях  в
палатке  гидролога.  Кроме нас,  здесь  находятся газовый  камин, лебедка  с
тросом,  деревянный  щит  на  полу  и  четыре  вертушки  --  буквопечатающие
аппараты,  которые  по заданной  программе  отмечают скорость и  направление
течений.  В  палатке  тепло.  Мы,  сбрасываем  шубы,  и  Анатолий,  поднимая
деревянный щит, говорит:
     -- Прежде всего  позвольте представить вас  океану...  Передо  мной  --
озаренный    светом   электрических    лампочек    один   квадратный    метр
прозрачно-голубого  Ледовитого   океана,  прямоугольная   лунка,   созданная
направленным взрывом  в  трехметровом льду. Любопытное зрелище. Я  засовываю
палец  в  океан  и  говорю  "здравствуйте".  Океан не отвечает,  и его легко
понять: стихия, которая таскает на себе миллиарды тонн льда, может позволить
себе  некоторые  отступления  от хорошего  тона.  А  вот  это  действительно
здорово: по ледяной стене лунки ползает крохотный рачок. Нельзя сказать, что
он выбрал себе для жилья самое удобное на земном шаре место, но согласитесь,
что любое  живое  существо в таких широтах заслуживает признания.  А не  так
давно вытащили вертушку вместе с вцепившимся в трос  большим кальмаром.  Это
уже  не  какая-нибудь букашка,  не знающая  даже таблицы  умножения;  случай
редчайший. Желающие взглянуть  на это  заспиртованное чудо могут  посетить в
Ленинграде музей Арктики и Антарктики.
     -- Попадались и другие трофеи,-- вспоминал Анатолий.-- Но самую удачную
рыбалку  я  провел  несколько  лет назад  километрах в тридцати  от  полюса.
Взорвал лунку -- и вытащил  из воды двух оглушенных рыбешек. сантиметров  по
тридцать. А  в  другой раз  подумал, что  начинаю  страдать  галлюцинациями.
Дремал  с  товарищем  в палатке, просыпаюсь от всплеска-- на  меня  из лунки
смотрит  нерпа.  Улыбнулся и закрыл  глаза  --  приснится  же  такое!  Снова
всплеск. Смотрю --  живая  нерпа. Поверил. Сделал ей знак-- приходи, мол, на
чашку  чая.  Нерпа  удивилась  и нырнула,  а  товарищ, которого  я разбудил,
высмеивал  мой  правдивый рассказ о  нерпе  до тех пор,  пока она не явилась
второй  раз. Мы  стали  уговаривать ее выйти и погреться, но  наше общество,
видимо, показалось нерпе недостаточно изысканным.
     Предупредив меня: "В  лунку  окурков  не  бросать  -- грех!"-- Анатолий
включил  мотор и  начал  подъем вертушки. Когда-то  эта работа производилась
вручную:
     Эрнст  Кренкель  без  особого  удовольствия   вспоминает,  как  четверо
папанинцев  долгими часами мучились над тем, что  один  современный гидролог
делает в несколько минут. Я  узнал, что погружается  вертушка максимально до
тысячи  двухсот  метров. Работа гидрологов имеет  большое  научное значение:
добываемые   пробы  позволяют  уточнять  не  только  температуру  (до  сотых
градуса), но природу и  происхождение морской воды, из Какого  бассейна  она
сюда  пришла:  Атлантического,  Тихоокеанского  и  так  далее. Добыв  пробу,
Анатолий делает ее химический  анализ.  На больших, глубинах подобная работа
производится впервые.  Начата ОВж была на станции  "СП-14",  но исследование
пришлось свернуть: льдину разломило, вертолет в полярную ночь эвакуировал ее
население, и научная работа теперь продолжается здесь.
     . К  сожалению,  мне не удалось увидеть,  как берется грунт.  Несколько
дней назад Анатолий поднял грунт с глубины 3380 метров-- сорокасантиметровый
слой овеществленной истории океана.
     --  Вот  так  и  работаем,--  подытожил  гидролог,  ласково  поглаживая
вытащенную из воды вертушку.-- - Хрупкая вещица...
     Приподнять  эту  "хрупкую  вещицу" сил  у  меня  не  хватило.  Анатолий
усмехнулся.
     -- Физику учили? На глубине тысячи метров давление сто атмосфер. Иногда
гидрологи  хватаются за  головы:  приборы,  сделанные  из  прочнейшей стали,
возвращаются  из  океана  словно   сплющенные   чудовищным  молотом.  Можете
вспомнить историю с американской подлодкой "Трешер",  которую океан раздавил
как орех. Не любит шутить старик Нептун...
     В этот же день Анатолий  продемонстрировал и свое  искусство взрывника.
Направленным взрывом  аммонита он  вырвал  крышку  у железной  бочки с такой
ювелирной точностью, что заказчику-- доктору-- не к чему было  придраться. А
Генералов без тени  улыбки заявил польщенному  Анатолию, что доверил бы  ему
вырвать взрывом больной зуб. Однако искреннее, от души, предложение Анатолия
тут же провести  этот  прелюбопытный опыт Генералов отклонил-- под предлогом
недостатка времени.
     Впоследствии я познакомился и с другими  качествами Анатолия Васильева:
всегдашней  готовностью  прийти на помощь, отменнейшим аппетитом, грубоватой
на  первый  взгляд  прямотой  и  вспыльчивостью, которая не столько обежала,
сколько веселила окружающих. Он любил разыграть товарища, не обижался, когда
разыгрывали его самого, ни разу не отказался от дополнительного бифштекса  и
внеочередной стопки  коньяку,  без особого успеха боролся за чистоту родного
языка и не упускал  случая с мечтательным  вздохом произнести: "Эх, у нас на
Кубани!" И при этом расправлял усы.

ДОКТОР ЛУКДЧЕВ О САМОМ СЕБЕ


     -- Что-то вы погрустнели, доктор,-- заметил я, растапливая печку,-- это
не вяжется с вашим образом. У меня записано, что вы очень большой, упитанный
и постоянно добродушный человек примерно тридцати пяти лет от роду.
     --  Наблюдаете?  --  проворчал  Виктор  Васильевич, закуривая.--  Тогда
можете записать  и выдать  за свое следующее наблюдение.  "Странная вещь  --
психология полярников перед отъездом на материк после годичной зимовки. Весь
год трудились как  черти,  но теперь,  когда  остались считанные дни,--  все
мысли только о доме..." Записали?
     По  предложению  доктора я поселился в медпункте, где, кроме Лукачева и
Парамонова,  жил еще  повар Степан Пестов. Но  Парамонов дежурил по  лагерю,
Степан Иванович  был  на  камбузе,  и я  приготовился к долгому,  без  помех
разговору.
     --  Да, только  о доме,-- повторил  Виктор Васильевич.-- В голову лезут
совершенно  неожиданные мысли,  появляются  нелепые,  смешные  желания... Вы
знаете, о  чем я сейчас больше всего  мечтаю? О  зеленом листочке. Размял бы
его и вдыхал эту зеленую горечь...
     Мы долго разговаривали  в тот вечер  о  полярниках. призвании  врача  и
судьбе.
     Раньше  все  объяснялось  просто: судьба  человека на  роду записана, и
каждый шаг его предопределен  свыше. то было  очень удобно, ибо избавляло от
ответственности, которая возлагалась  на плечи бога.  Но даже теперь,  когда
вакуум, образовавшийся отказом от всевышнего, заполнил отдел кадров,  судьба
выписывает такие неожиданные восьмерки, что просто диву даешься. Наверное, в
этих неожиданностях-- вся прелесть жизни...
     Одна из таких восьмерок и забросила в Арктику мирного хирурга псковской
больницы.  Конкурс был жестокий, стать  врачом дрейфующей станции -- большая
честь для хирурга. Виктору  Васильевичу помог победить не только его высокий
профессионализм,  что  принималось в расчет в первую  очередь,  но и фактор,
который безразличен для защиты диссертации, но очень важен на льдине: мощная
фигура  и незаурядная  физическая сила. Ибо  полярное  начальство совершенно
справедливо рассуждает таким образом: появится ли  необходимость  вырезать у
кого-либо аппендицит-- неизвестно,  а вот перетаскивать  бочки  и откапывать
домики нужно будет наверняка.
     -- И год назад,-- рассказывал Лукачев,-- сразу же по прибытии на льдину
я включился  в  истинно медицинскую  деятельность --  строительство лагеря и
переброску грузов. Сначала все это захватило, тело соскучилось по физической
работе, но потом, когда первый азарт прошел, я вспомнил, что давно не держал
в руке скальпель.
     Виктор Васильевич взял со стола скальпель, повертел  его  и со  вздохом
положил на место.
     -- Вот так и держу... когда нужно зачищать карандаш... Ребята крепкие--
слабого  сюда  не  возьмут--  и  гордые.   Даже  тогда,  когда   чувствовали
недомогание, к врачу старались не обращаться, чтобы не уронить себя в глазах
товарищей.  Приходилось  даже  выискивать этих  "перестраховщиков".  Так,  я
заметил, что инженер-физик Володя Николаев и механик Павел Андреевич Цветков
сильно  переутомились. Силой  заставил  их  отдохнуть.  Метеоролог  Геннадий
Михайлов  ходил с воспалением мышц  -- и ни разу  не пожаловался, я случайно
узнал об  этом. Ребята приходили с легкими травмами, перевязывались -- и тут
же   отправлялись   на   вахту.   Не  припомню   случая,  когда   кто-нибудь
воспользовался бы законным правом взять освобождение от  работы. Как врач, я
не могу  одобрить такого  отношения  к своему организму,  но как  полярник--
приветствую,  здесь  иначе  нельзя. Правда,  раз пять  ко  мне  приходили  с
перекошенными от страдания физиономиями...
     -- Зубы?-
     -- Они самые. Как я мечтал о бормашине, пусть самой плохонькой! Без нее
вылечить  зуб  так  же  трудно,  как  без  ножа  открыть  консервную  банку.
Приходилось удалять.  Зато, слава богу, эта мебель ни разу не пригодилась,--
доктор похлопал  ладонью по операционному  столу.--  В полярную  ночь, когда
самолет  на льдину не  сядет,  я меньше  всего на свете хотел  повышать свою
квалификацию хирурга. Но диктаторские медицинские права использовал как мог.
Мороз  45 градусов, а  Павел Андреевич-- с открытым горлом:  а ну, домой, за
шарфом!!  Володя, щеголять  в сапогах будешь на свадьбе, а сейчас немедленно
надень унты! Почему в легком белье? Отстраняю от работы! Вот так. Слушались,
голубчики, с врачом никто ссориться не хотел...
     В  распахнувшейся  двери  показалась  чья-то  голова в мохнатой  шапке.
Голова скосила на меня глаза, понимающе подмигнула доктору и исчезла. Доктор
засмеялся.
     -- Наглядная иллюстрация к моей последней мысли. Поняли, в чем дело?
     -- Пока нет,--  признался я.-- Мне показалось, что  я здесь был третьим
лишним.
     -- Совершенно  верное умозаключение. Так продолжаю, с  врачом  никто не
хочет ссориться еще и потому, что он --  начпрод. А эта должность на  льдине
необыкновенно  авторитетна,  поскольку  в руках начпрода  находится  могучее
средство  воздействия  на  полярную  массу -- спиртные напитки. Вот они, под
нарами,--  два  ящика.  Этот  голубчик,  который   только  что  нанес  столь
бесполезный  визит, надеялся  выклянчить одну бутылку-- угостить прибывших с
новой сменой друзей. Он знал, что  я  откажу, но все-таки мечтал разжалобить
меня своим красноречием. Ничего, 15 апреля-- День станции, тогда и выпьем --
по  приказу  начальника будет  выдана бутылка на троих. Кстати,  одна широко
распространенная  легенда: будто  полярники  вместо воды пьют  спирт,  чтобы
согреться. Глупая чушь.  Конечно, если  товарищ сильно замерз  или,  скажем,
провалился в трещину-- спирт бывает очень полезен.  Но в повседневной  жизни
на  льдине о  выпивках не  может быть  и  речи.  Фритьоф Нансен  вообще  был
принципиальным врагом спирта,  полагая,  что  он  ослабляет сопротивляемость
организма.  Правда,  это одно  из немногих мнений великого  ученого, которое
полярники в массе  своей  не  склонны  принимать  на  веру,  но  у  нас  оно
проводится в жизнь Доктор махнул рукой и лег на постель.
     -- Но  все это в прошлом, дела я сдал Парамонову,  скорее  домой... Две
девочки у меня. Лидочка выросла ровно вдвое. Когда я уехал из Пскова, ей был
год и  два  месяца, а теперь -- два года четыре месяца.  Кстати, Лидочкой  я
назвал младшую в честь тещи, она у меня-- прошу не улыбаться!-- превосходная
женщина.  А Марине  семь,-- мечтательно произнес  доктор.-- Ждут небось  мои
цыплятки возвращения блудного папы... Не только  я, все  наши папы на льдине
сильно  скучают  по  детям. Как человек  ни занят,  а  время скучать  всегда
найдется, даже в самой напряженной работе есть просветы. Особенно в полярную
ночь.  Вот еще неисчерпаемая тема для исследований. Уходит солнце-- и вместе
с  ним  частица  тебя  самого.  И  без  этой  неведомой  частицы  нарушаются
психические  процессы: люди становятся замкнутыми,  более  раздражительными,
ухудшается  аппетит.  Фантасты  полагают,  что,  когда  через  миллионы  лет
погаснет солнце, люди  уйдут в подземные дворцы. Не знаю, какие блага их там
ожидают;  быть  может,  нам и не  снится такой комфорт,  которым  они  будут
пользоваться,  но я предпочитаю  наши скромные удобства и  солнце.  Мне жаль
людей,  которые никогда его не  увидят; наверное,  подсознательно  они будут
ощущать свою неполноценность... У нас в полярную ночь общий тонус понизился,
но  взрывов не  было: работали много, а  свободное от вахт  время  старались
проводить вместе. В такие дни лучшее лекарство от хандры -- юмор, а  за этим
лекарством никто не ходил в медпункт.  Одна лишь  моя научная работа вызвала
столько шуток, что их бы хватило на всю жизнь целому  поколению конферансье.
Как вы знаете, человек в процессе жизнедеятельности затрачивает определенные
количества  белков, углеводов, воды. Меня интересовало, как протекает водный
обмен  в организме  в  условиях полярной ночи.  Когда  я сказал ребятам, что
собираюсь заняться таким  исследованием, они дружно пожелали мне  успеха. Но
когда выяснилось, что  в интересах  науки каждый из них  должен  восемь  раз
вставать в пять утра, выпивать около  литра  воды, и каждые двадцать минут--
восемь  раз за утро--  отчитываться перед  наукой,  они взвыли. Тем, кого  я
будил для определенной  процедуры, было не до смеха, зато, отдав науке  все,
что от  них  требовалось, они всласть  потешались  над очередными  жертвами.
Впрочем, главной жертвой  был я, поскольку мне-то пришлось  вставать  в пять
утра сто раз. Доктор прислушался.
     -- Не пурга ли начинается?
     Я подкинул в печку угля и взглянул в окно. Ветер заметно усиливался.
     -- Только  пурги еще  не хватало,-- доктор покачал  головой.-- Пурга --
это нелетная погода, а нам до зарезу нужна именно летная...
     Я  посочувствовал,  но  про себя  подумал, что  из личных эгоистических
соображений неплохо увидеть станцию во время пурги. Словно угадав мои мысли,
доктор проворчал:
     --  Всего   насмотритесь...  Приходишь,  бывало,  в  кают-компанию   на
завтрак-- многих нет. Вдруг звонок:
     "Дежурный! Иди нас откапывай!"  Это за ночь пурга замела с крышей домик
аэрологов.  Мой медпункт два раза  откапывали, начальника выручали-- спасибо
телефону! Сильная пурга заметает дом за несколько часов. Эх, скорее в Псков!
Через год с радостью вернусь на льдину, а сейчас до того хочется на  твердь,
в  семью,  в операционную! Не  знаю,  повысилась  ли  здесь моя  медицинская
квалификация, но  грузчиком, без ложной  скромности,  я  стал незаурядным. А
ведь  руки  мои по  инструментам истосковались,  вам не  понять,  что  такое
хирургический зуд... Представьте себе операционную. Представили?
     -- Представил. Сам был ассистентом хирурга на рыболовном траулере.
     --  Отлично, коллега! -- воскликнул  доктор.--  Итак, я  вхожу  в белом
халате. На мне-- стерильные перчатки...
     В домик вбежал дежурный по лагерю доктор Парамонов.
     -- Одевайся, эскулап, ты срочно нужен!
     -- Как врач,  разумеется?  -- с  нескрываемой  иронией спросил Лукачев,
натягивая унты.
     -- Безусловно. "Аннушка" привезла мешки с углем.
     Виктор  Васильевич выразительно  посмотрел на  меня и  набросил шубу на
могучие плечи.


НА КОМ ЗЕМЛЯ ЖЕРЖИТЬСЯ


     Хотя  повар Пестов был моим соседом  по нарам, поговорить с ним удалось
лишь на вторые сутки.
     А произошло  это так. В поисках кадра киношники основательно промерзли,
и по их просьбе я отправился. на кухню добывать кофе.
     --   До  обеда  остался  час,--  проворчал  Степан   Иванович,  яростно
размешивая борщ. Я развел руками -- нет так нет.
     -- А вы тоже замерзли? -- с подкупающей заботой спросил повар.
     Вообще-то говоря,  в моей шубе на собачьем меху замерзнуть трудно, но я
подумал,  что  мой   утвердительный  ответ   поставит  Степана  Ивановича  в
затруднительное положение.
     --   До   мозга  костей,--   проникновенно   ответил  я,  подрыгав  для
убедительности ногой.
     Глаза Степана-Ивановича блеснули: рыба клюнула.
     -- Вам-то я в два счета помогу, -- заторопился он, -- снимите  шубку  и
прокрутите  вот это  мясо.  Тут  немного,  килограммов  десять,  не  больше.
Только-только согреться.
     Я взглянул на  мясорубку величиной с дореволюционный паровоз и послушно
снял  шубу.  Около  часа я  добросовестно  крутил  обеими  руками эту адскую
машину,  тихо мечтая о  том, что сейчас придут возмущенные отсутствием  кофе
киношники. "И тогда, -- мстительно думал я,-- будет вам кофе, будет какава!"
Но  киношники,  увы, не  пришли: видимо, интуиция  им подсказала,  что лучше
воспользоваться другим, более приятным способом согреться.
     Удивительно, как бросаются  в глаза недостатки, когда испы