отлучился. И тут же донесли  Семочкину, что  Павел Андреевич
наковальню стащил для гимнастики вместо штанги. Семочкин бегом к Цветкову.
     -- Неси на место!
     -- Да на кой шут она мне нужна?
     -- А зачем брал? Неси на место!
     Пришлось тащить. А другому приятелю механики на день рождения втащили в
комнату списанную лебедку. Месяц разбирал ее по частям и выкидывал.
     Застольная беседа сворачивается -- именинникам пора  на вахту. Жизнь  у
них  нелегкая,  особенно у  Юры  Зусмана. Метеорологи  на  полярных станциях
вообще самые загруженные люди, а тут еще  и напарник  Юре попался неопытный.
Спит Юра  дробными отрезками, как  вахтенный  матрос, но больше четырех-пяти
часов в сутки редко получается.
     Валеру  беспокоит   другая  проблема:  начинает  пуржить.  Ветер  может
подхватить  радиозонд  и  швырнуть  его на  скалы  Комсомольской  сопки,  на
айсберги, на  линии электропередачи. А вновь  добывать  водород и  заполнять
оболочку --  работа, которую можно сравнить  разве  что  со вторичным мытьем
вымытого  пола,  когда  у начальства  на  белой  перчатке  оказалось  темное
пятнышко.
     --  В   Восьмую  экспедицию,  --   припомнил   Бардин,  --  начальником
аэрометеоотряда был Виталий Бабарыкин.  Нам с  ним скучать  не  приходилось.
Однажды  в  сильную пургу  аэролог Володя  Баяревич  заявил,  что  радиозонд
запустить невозможно.
     -- Спорим на половину бороды? -- предложил Бабарыкин.
     -- Идет! -- согласился Володя.
     Бабарыкин изрядно помучился,  но зонд выпустил, и Володя месяц  веселил
весь Мирный своей ампутированной бородкой.
     --  Так если у  тебя, Валера, есть сомнения,  -- тихим голосом заключил
Бардин, -- я готов.
     И ласково погладил свою черную лохматую бороду.
     Валера   столь  же  ласково  погладил  свою,  трогательно  поблагодарил
начальника за заботу и побежал в аэропавильон.
     Поездка на Морену
     Синоптик Геннадий Милашенко разложил передо  мной  принятые со спутника
Земли фотографии.
     -- Узнаете?
     -- Австралия, -- неуверенно сказал я.
     -- Правильно, -- кивнул Геннадий. -- Африка. А это?
     -- Австралия?
     -- Уже ближе, Антарктида, -- похвалил Геннадий. -- А это?
     -- Австралия! -- упрямо буркнул я.
     -- Верно. Вот  юго-западное побережье, а  вот крохотная  точка, которая
должна вас заинтересовать. Видите, рядом с дымкой?
     -- Неужели "Обь"?  -- обрадовался я. Геннадий кивнул. -- А  что это  за
дымка?
     --  Не поняли?  -- удивился  Геннадий.  --  Капитан  Купри  раскуривает
трубку.
     Через три недели в Мирный придет "Обь". Этого дня ждут с нетерпением  и
грустью. С нетерпением -- те, кому пришло время возвращаться на "Оби" домой.
С грустью -- те, кто  отсалютует "Оби", стоя на берегу.  Разрядят ракетницы,
разойдутся по рабочим  местам и на несколько дней  погрузятся в самих  себя:
нужно время,  чтобы осмыслить  этот факт  -- проводы  на  Родину  последнего
корабля.
     А тридцать  пять человек  -- сезонники  и  летный отряд -- каждый  день
обмениваются  свежими  новостями.  Иногда  новости бывают  отличными:  "Обь"
прошла за сутки двести тридцать миль!" Иногда -- унылыми:  "Тянитолкай, а не
корабль... За сутки -- движение назад..." -- это "Обь" попала в шторм...
     Через  несколько дней "Обь" подойдет к  западному побережью  Австралии,
погрузит  в  трюм овощи и фрукты, развернется и  отправится в долгий путь по
всем  советским  антрактическим станциям. И первый  заход  к  нам, в Мирный.
Долгожданный заход!
     На сопку Моренная, в районе которой пришвартуется "Обь", мы отправились
на  вездеходе  начальника  экспедиции. Этот  вездеход  --  одна  из  главных
достопримечательностей  Мирного;  у   персональной  машины  Гербовича  любят
фотографироваться,  причем на цветную пленку, ибо в оформление вездехода наш
лучший  художник  сварщик Иван  Андроник  вложил  бездну  изобретательности.
Машина выкрашена в красный цвет.  На правой  дверце --  белые шашечки такси,
сзади -- традиционный пингвин, указующий ластом на надпись: "Не уверен -- не
обгоняй!" На дверце водителя грозное предупреждение:  "For chif only", что в
переводе  с  английского  означает:  "Только  для  шефа!"  На  легкомысленно
раскрашенный  вездеход  нельзя  смотреть   без  улыбки  --   обстоятельство,
нисколько  не  смущающее Владислава  Иосифовича, который  считает,  что  чем
больше полярники  будут улыбаться,  тем  лучше пойдут дела.  На своей машине
начальник,  большой  любитель  этого  дела,  разъезжает  по  Мирному  и  его
окрестностям, осуществляя "проверку исполнения" разных приказов и решений.
     Вездеход обычно провожают улыбками, а сегодня даже смехом. Почему -- мы
поняли,  когда приехали на Морену: неугомонный Андроник привязал  к  заднему
бамперу длинный хвост из мочала.
     Припай  ушел,  и  море  было  свободно  ото  льда --  если  не  считать
многочисленных  айсбергов, которые  окаймляли Мирный, как  сторожевые башни.
"Обь" пришвартуется здесь, у ледяного барьера высотой метров в двадцать.
     Швартовка будет  сложной и  далеко не безопасной.  Барьер на всем своем
протяжении покрыт броней снежных  наносов, и время от времени огромные глыбы
снега  обваливаются. На  наших  глазах рухнул в  океан  настоящий  маленький
айсберг  весом в добрую сотню тонн. Сказочно  прекрасное  зрелище -- с точки
зрения  людей,  стоящих  на  почтительном  расстоянии.  А   когда  в  Первую
экспедицию    примерно   такой   же   кусок   барьера   свалился   на   борт
дизель-электрохода "Лена", личный состав экспедиции  надел  траур: вслед  за
погибшим на припае Иваном Хмарой в списке жертв появились новые имена.
     Вот  почему  выбор  места  для  швартовки -- чрезвычайно  ответственная
операция,   которую   руководство  экспедиции   осуществляет   коллегиально.
Гербович, Силин, Большаков  и Овечкин должны были определить,  куда подойдет
"0бь".
     Гербович поставил свой вездеход параллельно барьеру -- факт, которому я
поначалу  не  придал  значения. Но когда  вслед за нами  прибыл бульдозер  и
остановился перпендикулярно барьеру,  Овечкин немедленно  приказал  водителю
развернуться на девяносто градусов.
     -- А  вдруг  тормоза не в порядке? -- пояснил он свое  распоряжение. --
Вода в море холодная, не купальный сезон.
     -- Правильно,  -- одобрительно сказал  Гербович.  -- На Новолазаревской
был случай, когда  Семочкину  пришлось догонять тягач, который двинулся  без
водителя в  море: догнал  и остановил буквально в двух  шагах от барьера. На
той же станции, когда прилетел  первый самолет,  к нему подъехали на тягаче,
выскочили, а тягач покатился к самолету -- чуть не в метре остановили!
     Гербович,  Силин  и Овечкин пошли  осматривать  вмерзший в снег трап, а
Большаков  сделал несколько шагов  вперед и  начал палкой разрыхлять твердый
наст.
     -- Знаете, где мы стоим? -- спросил меня Петр Федорович.
     -- На барьере.
     -- Смотрите.
     Палка утонула в трещине,  и я еле удержался от того, чтобы не отпрянуть
наэад.
     -- Снежный нанос, -- пояснил Большаков. -- Весь вопрос в том, насколько
крепко он держится. Придется проверить еще разок перед приходом "Оби".
     Потом мы поехали к  одному из святых мест Мирного -- памятнику Анатолию
Щеглову. Ему было двадцать четыре года, когда он погиб в ледниковой трещине.
В  тягаче  с  балком находилось трое: двоих спасательной экспедиции  удалось
вытащить,  а   Щеглову,   механику-водителю,  уже   никто  не  мог   помочь.
Провалившийся тягач зацепился на  глубине нескольких десятков метров за края
трещины  и  повис над бездной, придавив  Анатолия  краем кабины. И он навеки
остался в своей ледяной могиле.
     Люди,  приходящие  к памятнику, снимают  шапки. Отчаянно сопротивляется
Антарктида  человеку, не прощает ошибок. Оказавшись в опасной зоне, водители
иногда ведут тракторы "на вожжах" -- привязывают к рычагам веревки и идут за
машиной.  Так,  кстати, и  поступил Иван Луговой,  когда спасательный  отряд
приблизился к месту гибели Щеглова. Так поступают и другие умудренные опытом
водители.  Они теряют время, но  сохраняют  жизнь. Известное противоречие --
молодость и опыт...
     Дорогой ценой мы приобретаем свои познания в этом мире.
     Кают-компания
     Когда полярнику грустно, когда одолевают  мысли о семье и далеком доме,
когда  кажутся  постылыми  вечные  снега, айсберги,  пингвины  и  невыносимо
сознание того, что до  прихода  корабля  нужно прожить бесконечную  полярную
ночь,  --  не  оставайся наедине с  самим собой, товарищ!  Одевайся  и иди в
кают-компанию.  Здесь такие же люди, как  и ты, из такой же плоти  и  крови,
столь же сильно тоскующие по Родине. Но когда вы окажетесь вместе, вам будет
легче.
     Будь благословенна,  кают-компания полярной станции! Ты питаешь  тела и
врачуешь души, ты животворная влага, не дающая засохнуть вырванному с корнем
дереву,  ты   философский   камень,   превращающий   мрачного  пессимиста  в
бесшабашного шутника.
     Я  где-то  читал  про  полярную  станцию  будущего,  обитатели  которой
нажимают  кнопку  и  получают  в  свои  комнаты  обеды,  завтраки  и  ужины.
Одумайтесь, несчастные слепцы, ваши кнопки -- от лукавого!  Надевайте унты и
каэшки и бегите сломя голову искать общество себе подобных, ибо полярник без
коллектива противоестествен, как запертая в клетке птица.
     Кают-компания  -- это не столовая и не клуб, этонечто большее и высшее.
Это  исповедальня,  ритуальный  храм, павильон для  игр,  арена всевозможных
розыгрышей  и  биржа  обмена  новостями.  Кают-компания --  вечный  источник
бодрости,  в который входишь усталым  и  размагниченным, а выходишь свежим и
бурлящим, как прошедшая через сатуратор вода.
     Если  полярник за год  не  полюбил свою кают-компанию, если, вернувшись
домой, он не поминает  ее добрым словом и тайком по ней не вздыхает, значит,
профессию он выбрал неправильно. Потому  что  нельзя  просто  любить высокие
широты --  прежде  всего  нужно любить  людей, с которыми вместе мерзнешь  и
греешься,  рискуешь  жизнью  и  радуешься,  тоскуешь  по  дому и переживаешь
незабываемые мгновения возвращения.
     Кают-компания  Мирного погребена  под  сотнями  тонн снега. Построенная
четырнадцать лет назад  на поверхности, она с каждым: годом погружалась вниз
на  полметра,  и  теперь  уже нужно спуститься  по двум лестничным пролетам,
чтобы попасть в зал, украшенный частоколом  подпорок. Здесь  стоят обеденные
столы, которые по субботам  выстраиваются в банкетные линии, тут и кухня, на
которой  хозяйничает  самый  популярный в Антарктиде повар Виктор Михайлович
Евграфов, участник  шести экспедиций.  По вечерам здесь  играют  в  бильярд,
забивают  "козла" и смотрят кино. Карт в Мирном нет. Полярники  говорят, что
любой, даже  самый  крепкий, коллектив  могут  разрушить  карты  и  женщины.
Антарктида -- мужской континент, а карты Гербович раз и навсегда лишил права
гражданства.  Но  если  без  карт  полярники  не  скучают, то жены  занимают
почетное место в их мыслях и разговорах.
     -- Ночью,  -- трогательно  рассказывает отзывчивым друзьям их сосед  по
столу, -- я услышал Наташин голос: "Коля!" Открыл глаза...
     -- ...а у  постели, -- подхватывает приятель, -- стоит начальник отряда
и нежно воркует: "Долго будешь дрыхнуть? Вставай, снег расчищать пора!"
     Женская тема -- любимая и бесконечная.
     -- И вот Пашка за два  дня до ухода "Оби" познакомился, с ходу влюбился
и  сделал предложение.  А по  правилам  не расписывают  --  выдержите,  мол,
месячный испытательный  срок. Начальник экспедиции тогда написал ходатайство
и  по  спецразрешению  Пашку  с  той  особой поженили.  Всю  последнюю  ночь
праздновали свадьбу, только  под утро Пашка спохватился,  что не успевает со
своей  молодой это...  поговорить  на личные темы. Утром "Обь" ушла, молодая
помахала с причала платочком, и Пашка отправился на год покорять Антарктиду.
Весь год изнывал от любви, чуть не половину суточных на радиограммы перевел,
и вот наконец возвращается домой. Смотрит на причал  -- не узнает свою нежно
любимую!  Фотокарточку  захватить  забыл,  помнит   только,  что  беленькая,
курносенькая и стриженная под овечку и что пальто с лисой! Но ведь уходил-то
он поздней  осенью, а вернулся весной! И она теперь другая, и у него портрет
не  тот -- свежей  бородой  причал  подметает.  Выбрал одну, вроде похожа, и
тактично  опрашивает: "Как  вас,  тысячу раз извините, кличут  по имени?" --
"Люба".  -- "Дорогая!"  --  завопил Паша  и  полез  целоваться.  Получил  по
портрету -- не та Люба. Когда уже все разошлись -- нашел...
     Готовимся к походу
     О  женах  в  Антарктиде --  только хорошее.  Даже те полярники, которым
супружеская жизнь  принесла  не одни радости, после  долгих раздумий прощают
женам их реальные и выдуманные недостатки. "Очищаемся и влюбляемся  заново",
-- как говорил на Востоке Василий Семенович Сидоров.
     На станции Новолазаревская однажды произошла такая история. На тумбочке
у постели механика-водителя Б. стояла  фотокарточка женщины. В комнату вошел
один из сезонников, помогавших  строить станцию, и,  не потрудившись узнать,
кто  изображен  на снимке,  отозвался о женщине с грубым  цинизмом. Не тратя
времени на объяснения, механик-водитель избил  хама.  Тот побежал жаловаться
начальнику станции Гербовичу. Драка -- чрезвычайное происшествие на полярной
станции! Владислав Иосифович разобрался в ситуации и сказал пострадавшему:
     -- Как  начальник, я не одобряю поступка Б. Но на его месте  я поступил
бы точно так же.
     -- Я ведь не знал, что это его жена!
     -- Могли спросить. Но даже это вас не извиняет.
     -- Буду жаловаться!
     --  Пожалуйста.  Можем хоть сейчас собрать коллектив. Не думаю, что это
принесет вам большое удовлетворение.
     Пострадавший подумал -- и предпочел извиниться. Но все равно  отношение
к нему на станции было такое, что он рад был скорое ее покинуть.
     Кают-компания гудит, за каждым столом -- свое.
     -- А у нас на СП... -- вспоминает один.
     -- Официант! Дюжину пива и воблу! -- под общий смех требует другой.
     Геофизик  Володя  Куксов шумно  обсуждает  с инженером-электриком Юрием
Козельским  условия  шуточного  матча-реванша  на  бильярде.  В  Двенадцатую
экспедицию, под самый конец зимовки,  в ходе  партии они  дошли до того, что
Козельский играл в  одном сапоге  и  в  трусах, а  Куксов вообще едва ли  не
остался "в  чем мать родила".  Однако он  победил, и  Козельский по условиям
игры недолю ходил в разных сапогах, резиновом  и кирзовом. Но он  еще дешево
отделался.  Другая жертва  Куксова должна  была ежедневно щеголять в  свежей
сорочке  и каждый  раз с другим галстуком. Если Куксов  замечал  на  сорочке
пятнышко, он гнал жертву переодеваться.
     За  нашим столом одна из  любимых тем -- автомобильная.  Полярники либо
имеют машины (достойное зависти меньшинство), либо мечтают о них (вздыхающее
большинство). Мои  соседи -- автомобилисты  со  стажем, и разговор они ведут
солидный, не упуская, впрочем, случая поднять друг друга на  смех.  Особенно
достается Павлову, начальнику центрального склада.
     -- Владимир Николаевич, что это  с вашей "Победой"  на  Аничковом мосту
произошло?  --   наивным   голосом   спрашивает   Большаков.  --  Напомните,
пожалуйста, я чтото запамятовал.
     Павлов делает вид, что не слышит.
     -- Зря придираетесь, Петр Федорович, -- вступается за Павлова Гербович.
-- Ничего особенного не произошло, небольшая техническая неисправность.
     -- Какая? -- Большаков с наслаждением допивает кофе.
     -- Машина рассыпалась на части.
     -- Клевета! -- Павлов,  негодуя, взвивается за столом. -- У меня просто
отлетело два колеса.
     Из  камбуза, широко  улыбаясь, выглядывает Евграфов. Его огромное  тело
облачено в белый халат, на голове поварской колпак.
     -- Едоки...  --  взглянув на наш стол,  ворчит он.  --  Каши  не едите,
колбаса осталась...
     -- Присаживайтесь, Виктор Михайлыч, -- приглашает Гербович. -- Помните,
как баловали нас на Новолазаревской?
     --  Было дело,  -- скромничает  Евграфов,  присаживаясь.  -- Двенадцать
человек едоков накормить не хитрость. Вот уедут сезонники...
     -- Одному беляши, -- вспоминает Владислав Иосифович, -- другому пирожки
с мясом, третьему с капустой. А Федорова помните?
     -- Как каплуна откармливал, -- ухмыляется Евграфов.
     -- Федоров был очень худой, -- поясняет Гербович. -- Виктор  Михайлович
его  критически  осмотрел и сказал: "Я каким тебя  у жены получил? Пятьдесят
пять  килограммов? Так сдам тебя на семьдесят. Ешь!  Ешь, я тебе говорю!"  И
откормил.
     -- Зато сам каждый час  по сто  прыжков делал, чтобы из ста килограммов
выйти, -- вздыхает Евграфов. -- Не помогло.
     -- Но приглашение в балет все-таки получил, -- напоминает Силин.
     -- Какой балет? -- интересуюсь я.
     --  Во Вторую  экспедицию на Новый год мы  вчетвером  исполняли  "Танец
маленьких лебедей", -- скромно отзывается  Евграфов. --  Общий  вес  лебедей
достигал четырех  центнеров, так  что  танец получился на славу. Потом к нам
прибыла  радиограмма от  Галины Улановой,  она приглашала  нас  выступить  в
Большом театре... Ну, бегу, а то без обеда останетесь!
     -- К  сожалению, -- говорит Гербович, -- Евграфов  не  был  со  мною  в
Двенадцатой экспедиции и поэтому остался без членского билета Клуба "100". А
дополнительный прием с тех пор не производился.
     Мы попросили  Владислава  Иосифовича рассказать  историю  возникновения
этого редкостного клуба.
     Клуб "100" был основан Гербовичем в 1967 году,  в самый разгар полярной
ночи,  когда  миряне   напрягали  всю   свою  изобретательность,   чтобы   в
кают-компании не смолкал смех.
     В один прекрасный вечер, когда товарищи закончили ужин и перекуривали в
ожидании кинофильма, Владислав Иосифович попросил минутку внимания и зачитал
написанный им устав Клуба "100". Коротко изложу его содержание.
     Клуб  "100"  является  добровольной  общественной организацией, ведущей
пропаганду  здоровья,  бодрости  и   юмора   среди  полярников   Антарктиды.
Действительные члены (вес свыше одного центнера) и кандидаты в члены (вес от
96   до  100  килограммов)   обязаны  всем  своим  поведением   подтверждать
глубочайшую  жизненную мудрость поговорки "В здоровом теле -- здоровый дух",
иметь  хотя  бы крупицу  юмора и работать за  четверых (поскольку едят члены
клуба  за  двоих).  В  Антарктиде  они имеют  право на  бесплатное  питание,
обмундирование  и проезд на всех  видах антарктического транспорта, исключая
такси, право бесплатного входа в кинотеатры и концертные залы, а также право
входить в трамваи и автобусы с передней площадки.
     Идея клуба имела бурный успех. Извещение о его создании было послано на
все советские и  иностранные антарктические станции с предложением выдвигать
кандидатуры.
     Членский  билет  .э   1  получил  сам  начальник  экспедиции,   о   чем
свидетельствует  протокольная  запись:  "В  мае  1967 года  при  медицинском
обследовании  Гербович Владислав  Иосифович  на  взвешивании в  форме  Адама
показал  100,7  килограмма,  что  своими  подписями  и  заверяем:  ст.  врач
Двенадцатой САЭ Рябинин И. Ф., врачхирург Афанасьев Г. Ф."
     Вторым  действительным  членом  клуба  стал   механикводитель  Андреев.
Правда,  его кандидатура  не  была  столь  безусловной, как предыдущая,  ибо
соискатель, даже съев два обеда, не дотянул полкилограмма до заветной цифры.
Однако на официальной проверке Андреев перевалил за  центнер и был принят  в
клуб, хотя злые языки утверждали, что за пять минут до  взвешивания он выпил
два литра компота.  Предпринял попытку  проникнуть в клуб и  Володя  Куксов,
хотя вес его никогда не  превышал шестидесяти пяти  килограммов. Володю даже
не хотели включать в число соискателей --  столь безнадежно  тощей выглядела
его фигура. Но он настоял на своем законном праве  взвеситься, и... у врачей
глаза полезли на лоб: под  тяжестью Куксова затрещали  в