и  которых  наибольшим
успехом  пользовались  такие  шедевры,   как  "Докладчик  на   собрании"   и
"Подвыпивший полярник", известны теперь только по воспоминаниям очевидцев.
     Волосан сладко потягивается  во сне и улыбается: вспоминает,  наверное,
один из прекраснейших эпизодов своей  жизни, когда в чудесное летнее утро он
вышел  обойти свои  владения  и...  увидел  подругу!  Сказка!  Этот  сюрприз
преподнесли  ему  летчики. Прилетев на станцию  Моусон,  они долго объясняли
австралийцам, что Волосану  нужна  подруга, причем нужна до зарезу. Разговор
шел главным образом при помощи пальцев, и австралийцы никак не  могли понять
смысла  разыгрываемой русскими пантомимы.  Наконец один  летчик нашел нужные
слова:  "Вы  нам леди  гав-гав! Леди  дог!" Как  Волосан  был  счастлив в те
незабываемые дни!
     Но те же  самые летчики  заставили  Волосана пережить самую,  наверное,
тяжелую  неделю  в его  жизни. Эту историю я  услышал от  Василия Семеновича
Сидорова.  Както  полярники в Мирном  стали чуть  ли не  ежедневно  находить
убитых  пингвинов.  ЧП!  Ведь  Антарктида  --  заповедник! Стали следить  за
Волосаном.  И что же? Браконьером оказался он. Пса  посадили на цепь,  но он
сорвался и снова  начал  игру, в которой  веселилась только одна сторона. За
Волосаном, застигнутым на месте преступления, началась погоня, и пес, спасая
свою преступную шкуру, примчался на полосу.
     -- А мы  уже  погрузились и должны были улететь на Восток, -- вспоминал
Сидоров.  -- Кричим:  "Волосан,  сюда!"  Он  стрелой по  трапу и  в самолет!
Ласкается, смотрит преданными  собачьими глазами -- защиты просит. Начальник
авиаотряда Герой Советского Союза Марченко говорит: "Ладно, берите, а то ему
достанется,  хулигану!"  Так Волосан скрылся  от правосудия  на Восток. Пока
летели  --  был донельзя  доволен,  лапу каждому  подавал,  все  свои  трюки
показывал, то и дело благодарил: "Спасибо, друзья, выручили!"  Как прилетели
--  поначалу  вел  себя резво, бегал, изучал станцию,  а  ведь  бегать-то на
Востоке  нельзя! И  начались муки акклиматизации: взгляд  у  нею  потускнел,
аппетит пропал, било мелкой дрожью.  Пес таял на глазах. Засунули  мы его  в
спальный мешок,  и там он  почти  целыми днями лежал, один нос торчал.  А на
седьмой день окончательно  слег,  и  пришлось  беднягу  отправлять  обратно.
Внесли его  в мешке в самолет, сам он уже ноги не мог передвигать. В Мирном,
рассказывали,  вышел из самолета, шатаясь,  ну не Волосан, а  его  тень. Вот
когда Механик за все свои обиды отыгрался! Но через несколько  дней  Волосан
отдышался,  ожил,  восстановил силы  и  задал Механику  здоровую  трепку.  А
пингвинов с тех пор не трогал ни разу. Начальник экспедиции Николай Иванович
Тябин  смеялся: "Мы твой метод, Василий Семенович, используем, распространим
на всех нарушителей. Как кто будет вылезать из оглобель -- сразу на Восток!"
     Но все это для Волосана далекое прошлое. Нынче он находится на пенсии и
воспитывает Ксюшу, свою ласковую дочурку, унаследовавшую от папы мощные лапы
и атлетический торс. Кормят старика хорошо, любят его в Мирном по-прежнему и
уважительно   отмечают,   что   Волосан    благодаря   своему   непрерывному
антарктическому  стажу  имеет право на высшую полярную надбавку. Так  что не
будь он бессребреником, на его текущем счету накопилась бы изрядная сумма.
     Приласкав   Волосана,   я  пошел  в  медпункт   навестить   Рустама   и
приятелей-врачей. Ночью  Рустам загружал самолеты и теперь пользовался своим
законным  правом "спать  на  всю  катушку".  Из  тамбура вниз вела лестница,
которая  сама по  себе  могла  бы  успешно  поставлять  медпункту  клиентов.
"Лестница имени Склифосовского" -- любовно называли в Мирном это сооружение.
Спустившись, я услышал бодрый  возглас: "Миша, клиент идет, точи скальпель!"
Решив не принимать это на свой счет, я вошел в помещение.
     Увидев меня,  главный врач экспедиции Юлий  Львович Дымшиц,  или просто
Юл, энергично потер руки.
     -- Миша, ну как, лечить его будем или пусть живет?
     -- Пусть потопчет землю, -- великодушно согласился Миша Полосатов.
     -- Погоди, может, у него что-нибудь болит?  --  с  надеждой спросил Юл,
доставая скальпель.
     На мое счастье, в медпункт явился всамделишный клиент, радиотехник Сева
Сахаров.  Невысокого  роста,  но  невероятно  широкий  в  плечах,  с  грудью
штангиста и могучими руками. Сева  не был похож на человека, нуждающегося во
врачебной помощи. Свежий воздух, щедрое  полярное питание и аппетит, который
вызвал  бы  зависть у  Гаргантюа, помогли  Севе вылепить  тело весом  в один
центнер  -- непременное  условие членства в Клубе "100". Сева  добродушный и
веселый человек, разыграть ближнего  для  него -- пара пустяков, но  сегодня
его широкое лицо было искажено гримасой: верный признак того, что стоматолог
не останется без куска хлеба.
     -- Зуб? -- жизнерадостно спросил Юл.
     -- А-а-а, -- подтвердил Сева.
     -- Отлично! -- весело воскликнул Юл, вытаскивая откуда-то  из-под стола
гаечный ключ. -- С утра я очень люблю вырвать зуб-другой!
     Приемную  главного  врача  украшает  каннибальское ожерелье  --  четыре
насаженных  на  нитку  зуба  товарищей  по  экспедиции.  Но прибавить  новую
драгоценную бусинку Юлу не удалось: Сева сначала получил гарантии, что  зуб,
который дорог ему "как память о скушанной пище", останется на месте, а потом
приступил к  уникальному в его положении занятию  -- начал ремонтировать для
самого себя бормашину.
     В медпункте людно, врачи проводят профилактическое обследование личного
состава  экспедиции, и по утвержденному графику сюда один за другим приходят
миряне.  Здесь  их  простукивают,  взвешивают  и  измеряют  толщину  жировой
прослойки  при помощи  прибора,  прозванного "саломером".  Каждый  пришедший
считает своим долгом дать добрый совет Сахарову.
     -- Зря, Сева, время тратишь, затолкай лучше в пасть электродрель.
     -- Сева, принести зубило? Не стесняйся, я сбегаю, мы люди свои.
     Кто-то  вспоминает, что  несколько  лет назад  в  этом  самом медпункте
произошло удивительное происшествие. Оба  врача из-за  чего-то повздорили  и
перестали друг с другом разговаривать. Случилось, что у одного из них в этот
период  свирепо  разболелся  зуб.  Но не идти  же  на  поклон  к  коллеге! И
страдалец мужественно рванул  из своей  челюсти зуб -- соседний, здоровый...
Это не  анекдот, а  подлинный случай, и фамилию не в меру гордого эскулапа я
не называю лишь потому, что он и так наказан.
     Громовой  хохот  потряс  медпункт:   это  Сева  жалобно  промычал,  что
бормашина отремонтирована.  На шум  из своей комнаты в одном белье высунулся
заспанный Рустам.
     -- Трудовому народу спать не даете, бездельники!
     И  снова  хохот: настолько  экстравагантно выглядел  наголо остриженный
чернобородый Рустам.
     -- Как дела на каторге?
     -- Где твои кандалы? В постели забыл?
     -- Граждане, бежал из острога преступник по прозвищу "Бубновый  валет"!
Особые  приметы:  носит  голубое шелковое  белье  и  за обедом  съедает  три
антрекота!
     Кое-как  отбившись,  Рустам  оделся  и  сел  пить  кофе.  У  него  было
превосходное  настроение:  ночью вместо  положенных  по  инструкции шестисот
килограммов он засунул в самолет все семьсот.
     -- Комар носа не подточит! -- похвастался он. -- Дима, второй пилот, на
полминуты отошел,  а мы раз, два -- взяли! И стоим  покуриваем: "Все? -- Все
-- От винтов!"
     Рустам страшно  доволен, а я с трудом сдерживаю  улыбку: посмотрели  бы
друзья-микробиологи  на  своего  старшего научного  сотрудника,  молодого  и
перспективного ученого Ташпулатова, который весь светится от счастья, потому
что ему удалось затолкать в самолет сверх нормы два ящика консервов!
     Из зубного кабинета, умиротворенный, вышел Сева Сахаров, а за ним Юл.
     --  Отвертелся-таки,  -- ворчал  Юл.  --  Ты,  Сева, эгоист, не  хочешь
понять, как украсил бы твой зуб мое ожерелье.
     -- Юл, взгляни, рука болит, -- пожаловался Рустам.-- Потянул, наверно.
     -- Почему я должен смотреть на твою руку? -- удивился Юл. -- В жизни не
испытывал  ни к чему  такого равнодушия, как к твоей руке.  Кругом айсберги,
льды  и  разные  достопримечательности, которых  я,  кстати  говоря, еще  не
снимал, а ты призываешь  смотреть  на  твою здоровенную  и, прошу  заметить,
волосатую клешню. Ладно, вылечим. Миша, где наша пила?
     -- Пойдем  подальше  от  этих  живодеров,  пока они  не  успели  ничего
оттяпать, -- предложил Рустам.
     И мы  отправились на окраину Мирного,  к столбу с  волнующей  надписью:
"Южный полярный  круг". По дороге Юл предложил снимать фильм не дилетантски,
а по сценарию, который тут же был разработан. Мы с Рустамом, изнемогающие от
усталости путешественники, из последних сил ползли к столбу, а Юл запускал в
нас  очереди  из  своего киноаппарата.  Добравшись  до  столба,  мы  встали,
шатаясь, и со слабыми, но гордыми улыбками победителей торжествующе смотрели
куда-то вдаль. Потом к столбу полз Юл, и мы снимали его. Потом Рустам уложил
меня  на  волокушу и тащил, изображая  смертельную усталость. Короче говоря,
фильм  получился  очень  даже впечатляющий,  и  он мог  бы  стать украшением
телевизионного  "Клуба  кинопутешествий",  если  бы Юл  не потерял  отснятую
пленку.
     Возвращаясь  домой, мы встретили  Севу.  Весело посвистывая, он  шел  в
кают-компанию обедать.
     -- Где были? -- поинтересовался Сева.
     Мы рассказали.
     -- И  туда, -- Сева показал рукой на снежное поле за  нашим столбом, --
тоже заходили?
     -- Ну да, -- подтвердил Юл. -- А что?
     У Севы округлились глаза.
     -- А чистое белье перед прогулкой не надели?
     -- Какое белье? -- встревожились мы.
     -- Давно таких везучих людей не видел, -- вздохнул Сева. -- Знаете, где
вы дурака валяли? В зоне трещин.
     -- В какой зоне? -- переспросили мы осипшими голдсами.
     --   Трещин,   --  повторил  Сева.  --  Есть   там,  знаете  ли,  такие
очаровательные отверстия, прикрытые снежными мостиками. Ступишь на мостик --
и летишь минуту-другую, насвистывая песни и марши.
     -- Н-да, -- пробормотал Юл.
     -- Н-да, -- эхом откликнулись мы с Рустамом.
     -- Чего  я с вами разболтался? -- спохватился Сева. --  Сегодня на обед
жареные куры. С приветом!
     Месяца  два спустя, уже на "Оби", я рассказал про этот случай гидрологу
Вениамину Александровичу Совершаеву. С зоной,  по  которой мы прогуливались,
он  был хорошо знаком --  специально обследовал  ее  по указанию  начальника
Четырнадцатой экспедиции Д. Максутова. Оказывается, нам здорово повезло, что
в это лето в  Мирном не было интенсивного таяния, а то снежные мостики могли
бы  не  выдержать тяжести  беззаботных  гуляк.  Ширина  трещин  в этой  зоне
четыре-пять метров, а глубина "до конца географии".
     --  И  еще вам  повезло в одном, --  заключил Совершаев, -- что о вашей
прогулке не узнал Гербович. Навесил бы по хорошему выговору!
     Я  подумал про себя, что все же лучше жить со строгачом,  чем умереть с
незапятнанным личным делом, но промолчал.
     В Антарктиде тоже заседают
     Ежедневные диспетчерские совещания проходили в  небольшом  холле в доме
начальника экспедиции. Холл был обвешан картами.  На одну из  них я долго не
мог  смотреть без  содрогания:  на  ней были  отмечены  зоны  трещин  вокруг
Мирного. Юл и Рустам, непременные участники совещании, тоже заметно менялись
в лице, когда их взор падал на эту карту.
     Украшением холла был огромный латунный ключ от Мирного, собственноручно
изготовленный несколько лет назад моим соседом по  дому -- главным инженером
Петром  Федоровичем  Большаковым,  Покидая  Антарктиду,  каждая   экспедиция
оставляла  в  ключе  свернутые   в   трубочку  пожелания   своим  сменщикам.
Четырнадцатая экспедиция, однако,  в суматохе забыла про  эту  традицию, что
обидело нынешних обитателей  Мирного: полярники,  как  и моряки,  свято чтут
традиции и в их забвении усматривают скверное предзнаменование.
     Совещание  начинается с  обсуждения  сводки.  Ее  зачитывает  Владислав
Иосифович Гербович.
     -- "Обь"... Капитан Купри сообщает, что вместо Тасмании  решили  идти в
Перт,  на западное побережье Австралии... Поезд Зимина прошел за сутки сорок
два километра. Черепов еще  не  выздоровел... На Востоке минус сорок четыре,
монтируется буровая установка...  На  Молодежной  запущена метеорологическая
ракета, высота  сто пять  километров...  Беллинсгаузен:  как обычно,  туман,
мокрый снег, переходящий в дождь, все в порядке... Вопросы?
     Леве  Черепову  не повезло -- воспаление легких. Вечером,  когда  поезд
остановился,  в  "Харьковчанке"  было  тепло, и Лева, раздевшись  до трусов,
улегся  спать.  А  спальный  мешок,   в   который  надлежало  залезть,  Лева
использовал  в  качестве  матраса. Ну  а  под  утро  стальные  борта  машины
промерзли насквозь, и в "Харьковчанке" свирепствовал лютый мороз...
     Итак,  нужно готовить  на  сброс  медикаменты.  Одновременно  рождается
предложение:  угостить  походников  свежевыпеченным пирогом.  Технически это
выглядит  так:  когда самолет по пути на Восток полетит над  санногусеничным
поездом, штурман  просигналит  и борт-механик  сбросит  посылку  в  открытую
дверь. Лучше бы, конечно, медикаменты передать из  рук в руки, но ведь поезд
идет  по  заснеженному  ледяному куполу,  посадочной  полосы там нет,  сесть
сядешь, но вот поднимешься ли...
     Все  оживились: в жизни полярников  рейсы на  сброс играют важную роль.
Григорий  Мелентьевич  припомнил,  как в  Третью  экспедицию,  когда он  был
начальником  внутриконтинентальной  станции  Пионерская,  ему несколько  раз
сбрасывали на парашюте продукты. Дул сильный ветер,  и парашюты стремительно
неслись, вдребезги  расколачивая о метровые заструги ящики  с продуктами. "О
Антарктида, кто  тебя усеял мерзлыми гусями?"  -- шутили полярники, подбирая
рассыпанные  тушки. Начальник  дизельной электростанции Семочкин  рассказал,
как  в  подобной  ситуации  он  несколько  километров  бежал  за  сброшенным
поросенком,  еле  его догнал  и  оседлал,  а  начальник  авиаотряда Шкарупин
поведал  историю  о том, как в  Арктике  он сбрасывал на  ледокол посылки  с
яблоками и баллон с ацетиленом. Яблоки рассыпались по льдинам, к превеликому
удивлению сбежавшихся на зрелище медведей, а баллон, как торпеда, врезался в
торос.
     К этому времени начальник аэрометеоотряда Геннадий Иванович  Бардин уже
развесил  на стене  снимки,  полученные  от  спутников  Земли. "Бог  погоды"
Мирного всегда чрезвычайно  тщательно готовился к своему докладу:  знал, что
желающих  отточить на синоптиках остроумие хоть  отбавляй. Прогнозы Бардина,
как  правило, отличались точностью, но дней десять назад внезапно налетевший
циклон  несколько  подмочил репутацию  бардинской канцелярии.  Возвращаясь с
Востока, самолет Русакова  попал в неположенный по прогнозу туман и вынужден
был  сесть на купол в  ста километрах  от  Мирного. А  на  борту  находились
начальник  экспедиции  Гербович и начальник транспортного отряда Овечкин.  К
счастью, удалось  взлететь и все закончилось благополучно, однако Шкарупин с
того  дня  то  и  дело подкалывал  Бардина язвительными репликами,  Геннадий
Иванович даже осунулся,  но не переставал мужественно отбиваться,  вызывающе
выставляя вперед иссиня-черную бороду.
     -- На Восток  лететь можно, -- заключает Бардин свой  доклад. --  Ночью
будет стоковый ветер пять семь метров в секунду, по пути следования -- ясно.
     -- Ты уверен? -- придирчиво спрашивает Рустам.
     -- Абсолютно, -- решительно подтверждает Бардин.
     -- На сто процентов?
     -- На двести.
     Рустам вздыхает. Рустам -- лицо заинтересованное. Уже не раз случалось,
что он непосредственно перед  вылетом загружал самолеты продуктами, но из-за
погоды рейсы  неожиданно отменялись,  и продукты вновь приходилось увозить в
теплый склад.  Этот сизифов труд получил название "челночная операция  имени
Ташпулатова".
     Отчитывается Петр Федорович Большаков. Он руководит сооружением большой
деревянной  эстакады,  на  которую  укладываются  кабели,  и  шефствует  над
ремонтномеханическои мастерской.
     -- Я подготовил для  отряда Галкина петли,  -- под общий хохот сообщает
Большаков. -- Магнитные, -- поясняет он.
     --  Спасибо  за уточнение, --  с деланным облегчением  благодарит Рюрик
Максимович Галкин, начальник отряда геофизиков.
     -- Как проходит расчистка территории? -- интересуется Гербович.
     -- Работают два бульдозера, --  информирует Овечкин.  -- Нашли  в снегу
пять бутылей глицерина.
     -- Это наш! -- восклицает Галкин.
     -- Почему твой? -- обижается Бардин.
     -- Одна бутыль разбилась, -- продолжает Овечкин.
     -- Это твоя! -- великодушно говорит Бардину Галкин.
     -- Хорошо, делим пополам, -- идет на компромисс Бардин. -- По рукам?
     -- По рукам, -- соглашается Галкин.
     --  Разделили? --  с усмешкой  спрашивает  Овечкин. --  Ну  и  молодцы.
Глицерин я забрал себе. Пойдет вместо антифриза.
     -- Это произвол! -- вскакивают одновременно Галкин и Бардин.
     -- Ладно, разберемся, -- сдерживая  улыбку, говорит  Гербович. -- Что у
вас, Юлий Львович?
     -- Предъявляю претензию Петру Федоровичу, -- решительно заявляет Юл. --
Сахаров разгуливает  по эстакаде как канатоходец.  Ему, при  его комплекции,
лень, видите ли, спускаться вниз. А техника безопасности?
     -- Шкуру с него спущу, -- обещает Большаков.
     -- Выражаю  также надежду,  --  сурово продолжает Юл, -- что "подрывные
элементы" выберут для своих забав полигон на другом конце Антарктиды.
     -- Но ведь это случайно, -- в десятый раз оправдывается Силин.
     -- Случайно или  не  случайно взлетают на воздух люди, медицину это  не
интересует, -- парирует Юл. -- Главное -- что взлетают.
     Григорий  Мелентьевич  Силин тяжело вздыхает -- крыть  нечем. Несколько
дней  назад  он  приказал  очистить  от  мусора  довольно-таки  захламленную
территорию Мирного, и сводная рота борцов за санитарию и гигиену воздвигла и
затем подожгла целый Монблан разного хлама. А под снегом таился оставшийся в
наследство от одной  из предыдущих экспедиций  баллон пропан-бутана.  Баллон
взорвался,  украсив  Мирный великолепным  фейерверком.  К счастью, никто  не
пострадал.  Лишь  инженерсейсмолог  Сергей  Просвирнов долго не мог прийти в
себя: его датчики показали,  что произошло крупнейшее в истории человечества
землетрясение.
     -- Предупреждать надо, -- хватаясь за голову, стонал Просвирнов.
     --   Обязательно,  Сережа,   обязательно,  --  успокаивал  его   Силин,
исключительно довольный тем, что не пришлось прибегать к помощи медпункта.
     Принимается решение: мусор сжигать только на окраинах Мирного.
     --  Здесь давно уже пора  начать археологические  раскопки, --  говорит
Гербович.  -- Трудно даже себе представить, сколько всякого добра скрывается
под снегом. Идет выгрузка с корабля --  и вдруг  на  несколько дней налетает
пурга. Люди забывают, что где лежало, и пиши пропало.
     -- Есть даже знатоки, -- добавляет Силин, -- которые "точно знают", где
что похоронено. Кладоискатели!
     --  А ты  зря, Григорий Мелентьевич,  насчет  знатоков иронизируешь, --
возражает Большаков. -- Берусь составить карту кладов, лежащих под снегом на
Моренной сопке.
     Над  Большаковым посмеиваются, и  напрасно:  я сам был свидетелем того,
как под его руководством на Моренной  сопке, или  просто на  Морене,  как ее
называют, производились исключительно удачаые раскопки. Когда возникла нужда
в давно списанном фрезерном станке,  Большаков за несколько часов разыскал и
откопал его на Морене. Нужен был дефицитный провод, металл -- Большаков брал
лопату  и  уезжал  на  Морену. Так что вскоре насмешки  прекратились,  чтобы
смениться  чуть  ли  не  суеверными  восторгами   по  поводу  необыкновенных
кладоискательских способностей главного инженера.
     Совещание заканчивается. Все начальники