евести на  усиленное  питание  в  отличие от  Ивана Лугового,
сверхнормативная упитанность которого наводит на мысль о разгрузочной диете.
     -- Ну,  лишний  вес  сбросят все,  это я вам  гарантирую,  --  пообещал
начальник  станции. --  Подводим  черту,  следующий раз  будем совещаться на
Востоке.  Понемногу  собирайте  вещи, готовьтесь к высадке  и прощай тесь  с
друзьями, а то подойдем к Мирному -- не найдете времени даже руку пожать.
     В  последние дни  увлечение  фотографией  приняло  характер  стихийного
бедствия.  Очередь в  фотолабораторию во много раз превышала  ее  пропускную
способность: каждый стремился отпечатать и отправить  домой свои изображения
на фоне пингвинов и айсбергов. Поэтому самым авторитетным человеком на судне
стал   хозяин   лаборатории   Николай  Тяпкин.  Его   имя  произносилось   с
благоговением:  "Так  сказал  сам  Коля!"  При  появлении  Коли фотолюбители
мгновенно превращались в отпетых подхалимов и сладкоголосых льстецов.
     --  Ты  совершенно  не  следишь  за своим  здоровьем,  у  тебя  слишком
утомленный вид, -- с отцовской заботой внушал один. -- Иди отдохни, а я тебе
принесу в каюту кофе... Кстати, ключи можешь смело доверить мне.
     -- Почему тебе? -- горячился другой.
     -- А  кому? (С нескрываемым  пренебрежением.)  Уж  не тебе ли,  который
вчера засветил пачку чужой бумаги?
     -- Не слушай этого брехуна, Коля! Пусть он  лучше скажет, кто погасил в
проявителе окурок!
     -- И скажу!
     -- Ну, кто?
     -- Ты!
     -- Идите, ребята, лаяться на верхнюю палубу, --  вмешивался  третий. --
На твоем месте, Коля, я бы такую публику близко не  подпускал к лаборатории.
Так мне можно приступать, да, Коля?
     --  Можно,  --  включался  четвертый, -- мыть посуду на камбузе.  Когда
Коля, я должен вернуть тебе ключи?
     Сеюдняшней ночью,  опутав Колю сетью  интриг, достойных пера Дюма-отца,
лабораторией овладели Лев Черепов, Геннадий Васев и Валерий Смирнов, аэролог
из  Мирного. Когда  утром  я пришел к ним  в  каюту,  друзья, утомленные, но
бесконечно  счастливые, по-братски  делили  добрую  сотню  свежеотпечатанных
фотокарточек.
     --  Посмотрят жены  на  эти бесконечно дорогие  лица,  -- ораторствовал
Валерий, -- прослезятся и  воскликнут;  "Ах, зачем  я  отпустила его на край
света!  Ах,  какой  он  мужественный  и  прекрасный!  Как  я   была  к  нему
несправедлива,  когда  он  приходил  домой  и  шастал по квартире в  грязных
ботинках!"
     -- А твоему начальнику,  Валерий,  не до  смеха,  -- сообщил Черепов.--
Шантажируют.
     Все  прыснули. Дело в том, что в Монтевидео Геннадия Ивановича  Бардина
сфотографировали в тот момент, когда он, галантно улыбаясь, помогал красивой
сеньоре с ребенком войти  в автобус.  Теперь шантажист требовал  в  обмен на
негатив три катушки дефицитнейшей цветной пленки, а в случае отказа грозился
послать жене Бардина огнеопасную фотографию с трогательной надписью.
     Однако,  вспомнив о женах, все  украдкой  вздохнули. Жен  мы  не увидим
долго. Антарктида -- единственный  на земном шаре континент, твердо решивший
обойтись без  представительниц  нежного  пола. Был, правда, случай  на одной
американской  станции,  когда начальник и его заместитель, большие  и старые
друзья, взяли  с  собой  на зимовку  жен,  тоже верных  подруг --  водой  не
разольешь. Две королевы  на одном  троне, две примы-балерины на одной сцене,
наверное, с  большим  успехом  разделили  бы сферы влияния.  Для начала жены
вдребезги переругались, потом превратили в  смертельных врагов своих мужей и
в  завершение, расколов пополам коллектив, натравили образовавшиеся половины
одна  на  другую. Станция  быстро  превратилась  в бедлам,  и возмутительниц
спокойствия пришлось срочно вывозить специальным рейсом. И --  любопытнейший
психологический момент, ждущий от науки своего объяснения -- едва  самолет с
верными подругами оторвался от полосы, как их мужья едва ли не задушили друг
друга в объятиях, а враждующие половины без  промедления последовали примеру
своего начальства.
     После  этого  случая  женщины,   по  никем  не   писанному  закону,  на
антарктических станциях присутствуют только на фотографиях  и на  журнальных
страницах. И конечно, в мечтах.
     --  Однажды, когда  я дрейфовал нд СП-17, -- вспоминал Валерий Смирнов,
-- произошла такая история. Сплю я в своем мешке и вдруг слышу сквозь сон...
женский  смех! Считаю в уме  до десяти,  умножаю тринадцать на девятнадцать,
дергаю  себя  за  уши,  все  равно  --  женский  смех. Ну,  думаю, рехнулся.
Высовываюсь  из мешка, чтобы попросить ребят сбегать за доктором, и вижу  --
стоит в их окружении  девушка, отбивается  от комплиментов и хохочет. Протер
глаза,  открыл  снова  --  та  же  девушка!  Оказалось,  что  она, диспетчер
аэропорта  из  Т.,  элементарно обманула  командира корабля  сказала, что ей
велено сопровождать на станцию груз. Диспетчер -- лицо официальное, командир
поверил, ему  и  в  голову не  пришло, что  девчонка  просто-напросто решила
осуществить свою голубую мечту и побывать на СП.  Она предполагала полчасика
побродить по льдине,  сфотографироваться у торосов и улететь обратно, но, по
закону  падающего бутерброда, началась  пурга. Естественно, в  Т. хватились:
исчез диспетчер! Обыскали все окрестности,  перенервничали, извелись, думали
--  медведь  скушал красавицу,  а та  ни жива ни мертва трое суток сидела на
льдине и трепетала при мысли о последствиях  своего вояжа. И  не  зря. Когда
разъяренное начальство заполучило  диспетчера обратно, оно немедленно... Что
сделало, кто угадает? Бесполезно, можете вывихнуть мозги: взвесило  девчонку
на точных весах в одежде и в валенках  и заставило ее заплатить за перевозку
каждого килограмма веса по установленной для СП таксе!
     Выслушав эту  поучительную  историю, мы  с минуту молча  мечтали о том,
чтобы в  Антарктиду полетел  самолет и  чтобы  на него  подобным же обманным
путем  забрались  наши жены. Мы приходим в Мирный, а  они  встречают  нас на
берегу. Какой взлет фантазии!
     Заговорили  о  женах.  Чтобы  они  не  зазнались,  не  стану  приводить
хвалебных  од,  продекламированных  в  их  честь.  Каждый лез вон  из  кожи,
расхваливая свою супругу.
     -- У всех вас,  друзья, превосходнейшие жены, -- изрек  один иа нас, --
по в одном отношении они все же уступают моей.
     -- В каком же это отношении? -- послышался ревнивый ропот.
     -- Моя  жена  -- болельщица,  причем  высокого  класса. Если вы честные
люди, то признаете,  что не каждый из  вас  может похвастаться такой удачей.
Ибо мы  вместе  смотрим  по  телевизору футбол и  хоккей,  вместе  ходим  на
стадион, а  по утрам  вырываем друг у друга  из  рук "Советский спорт".  Ну,
каково?
     Все честно признались, что рассказчик достоин зависти.
     --  То-то же, черти. Но это еще  не все, я добью вас такой историей. За
несколько  часов  до  отхода "Визе"  из  Ленинграда  я  обнаружил,  что  моя
электробритва схватила что-то вроде гриппа: она то кашляла, то  хрипела,  то
чихала  целыми  сериями. Короче, вышла  из  строя. В мастерской  ее  брались
отремонтировать, но через две  недели. Я собирался было уйти, как вдруг жена
навострила уши: мастера горячо обсуждали предстоявший вечером хоккейный матч
СКА  -- "Спартак".  "Не  понимаю, что  это вы  так  боитесь спартаковцев? --
удивилась она. -- Щурков и Глазов запросто нейтрализуют Старшинова и Зимина,
а  Григорьев  и Андреев шутя  перебегают  Кузьмина  и  Меринова.  Ваши  края
быстрее, поэтому  отдайте  спартаковцам центр и  действуйте  на  контратаках
через  фланги.  И почаще  из любых положений бросайте по  воротам, потомучто
Зингер  может взять мертвую шайбу, но и такую ворону пропустить между  ушей,
что  диву  даешься..."  Потрясенные мастера тут же  в присутствии  заказчицы
произвели ремонт и даже проводили ее до выхода -- наверняка наивысшая честь,
которую они кому-либо окаэывали. Кстати, в  тот вечер ленинградцы выиграли у
"Спартака" со счетом 4 : 0.  Причем самое  поразительное  то, что они играли
точно по тактическому плану, вдохновенно разработанному моей женой!
     Наши разглагольствования с грустной улыбкой слушал зашедший "на огонек"
Игорь  Петрович   Семенов.  Он  тоже  успел  отпечатать  для  своей  Людмилы
Николаевны килограмм фотокарточек, которым  она, безусловно, будет рада. Но,
кроме того,  Игорь  Петрович  приготовил  жене сюрприз,  который,  столь  же
безусловно,  не приведет  ее  в  восторг.  Как  и все  участники  экспедиции
сезонного состава, Игорь Петрович должен в мае будущего года вернуться домой
на "Оби".  Так вот,  этого  не произойдет:  уступив  после  долгих  раздумий
настоятельным просьбам Гербовича, Игорь Петрович решил остаться в Антарктиде
на год.  Людмила Николаевна об этом  еще не  знает,  как не знает она  и  об
угрызениях совести, терзающих ее  мужа -- ведь он, старый  полярный бродяга,
твердо обещал, что никогда больше не будет так надолго с ней расставаться...
     Впрочем, подобный  сюрприз  готов преподнести своей семье и  я. И мы  с
Игорем Петровичем обмениваемся понимающе-сочувственными взглядами.
ПОСЛЕДНЕЕ ИСКУШЕНИЕ
     --  Товарищи участники  экспедиции  и члены  экипажа!  -- разнеслось по
судовой трансляции. -- Прямо  по курсу в двух  милях виден дизель-электроход
"Обь". Любителям рекомендуется зарядить  свои аппараты и стремглав бежать на
верхнюю палубу!
     Долгожданная  минута!  Такой дружный  топот сотен  ног  мне  доводилось
слышать  только  в театре, когда  зрители,  сшибая  друг  друга,  неслись  в
гардероб.
     -- Где, где она? -- потрясая фотоаппаратом, суетился любитель.
     -- О, дайте, дайте  мне бинокль! --  стонал  другой. -- Три компота  за
бинокль!
     -- Предложи капитану, -- советовали ему. -- Он наверняка согласится.
     -- Вот она!
     -- Где, где?
     -- Видишь остроконечный айсберг?
     -- Ну, вижу.
     -- А две мачты слева?
     -- Вижу!
     "Обь" нетерпеливо поджидала вас у кромки ледяного поля -- совсем  как у
памятника Пушкину под  часами.  В ее  приветственных гудках слышался  упрек:
"Сколько  времени  здесь  торчу,  могли  бы  поторопиться!"  По  сравнению с
изящным,  одетым во  все  белое  красавцем "Визе" она выглядела замарашкой в
своем  видавшем  виды комбинезоне:  обшарпанная, битая  льдами,  нагруженная
сверх  всякой меры работяга "Обь". Огромная  и могучая,  она  снисходительно
поглядывала на "Визе", как смотрел бы уверенный в себе силач на разодетого в
пух  и в прах тонконогого франта. Еще  бы! Без "Оби" во  льдах мы и  шагу не
сделаем, "Обь" -- ледокол, и  ведет  его знаменитый полярный  капитан Эдуард
Иосифович Купри.
     Гудки,  ракетные залпы, радостный  рев двух  экипажей  и  обеих  частей
экспедиции! А тут еще послышался гул, и овации вспыхнули  с новой силой: это
из Мирного прилетел самолет, ледовый разведчик. Он сделал над нами несколько
кругов,  сбросил вымпел, помахал крыльями  и,  запечатлевшись  на нескольких
километрах  фото- и  кинопленки, скрылся из  виду. Один  лишь я  перевел два
десятка кадров, из которых годным для печати, увы, оказался только один,  на
нем с великолепной резкостью отобразился чей-то скальп.
     До Мирного  осталось несколько десятков миль  пути. "Обь" шла от нас  в
двух-трех кабельтовых *, вернее, не шла,  а  вползала на лед, продавливая  в
нем канал -- чтото вроде посыпанной песочком пешеходной дорожки  для идущего
сзади  франта  с  его  лакированными  штиблетами.  С  момента  встречи   вся
Пятнадцатая  экспедиция  оказалась  в сборе. На  борту  "Оби"  находились  и
несколько  наших  восточников: механик-водитель Федор  Львов, радист  Герман
Флоридов, повар  Павел  Смирнов и научный сотрудник по ионосфере...  Василий
Сидоров. Вы  вправе мне не поверить, но произошло уникальное совпадение:  на
станции Восток будут жить два Василия, обладатели редчайщей фамилии Сидоров.
Поэтому давайте отныне условим
     * Разумеется, мне ничего не стоило  бы написать, что "Обь" шла от нас в
трехстах-четырехстах метрах, но я сознательно употребляю слово  "кабельтов",
чтобы  читатель,  во-первых, проникся  морской  романтикой,  а  во-вторых --
уважением к познаниям автора. К сожалению, не  помню  точно, сколько  в этом
кабельтове метров (Один кабельтов равен 185,2 метра. -- Прим. ред.)
     ся: специалиста по ионосфере будем именовать Василий Сидоров-второй.
     Между тем на  "Визе" начался ажиотаж, все спешно сворачивали свои дела.
У душевых кабин выстроились  очереди:  на  материке воду придется экономить,
там такого удовольствия не  испытаешь.  Парикмахеры-самоучки  работали,  как
автоматы,   подстригая  клиентов  по  последней  антарктической  моде:  "под
нулевку".  Пышные,  годами  лелеемые  шевелюры  летели   на  пол.  Внутренне
содрогаясь  и  проклиная себя  за опрометчивое  решение, оболваненные жертвы
моды мрачно смотрелись в зеркало. А за обедом в кают-компании стоял сплошной
стон.  Один  из  сидящих  за нашим столом (кажется,  это  был я) взглянул на
дынеобразную, с какими-то  причудливыми уступами  наголо  остриженную голову
доктора  Д.  -- и подавился сливовой косточкой из  компота. Интеллигентный и
обаятельный  доктор,  который  стараниями механика-водителя  Леши  Поспелова
приобрел  внешность  беглого  каторжника, с  мужеством философа  игнорировал
соболезнования и стоически, хотя и не без некоторого уныния, нес свой крест.
     Веселила  кают-компанию и  ставшая  традиционной  дружеская  перебранка
между  Григорием  Мелентьевичем  Силиным и старпомом. Заместитель начальника
экспедиции по  хозяйственной  части,  большой  мастер розыгрыша,  уже  давно
заронил в душу старпома смутное беспокойство, ибо не упускал случая обронить
замечание такого  рода:  "Хорошая  на  "Визе" посуда, неплохо  бы  захватить
кое-что с собой" или: "А почему бы нам  не взять в  Мирный судовые столярные
инструменты?" Ежедневно повторяемые, эти реплики убедили старпома, что Силин
готов растащить "Визе" по частям.
     -- Владислав Иосифович, -- вкрадчивым голосом  говорил Силин, -- я  дал
ребятам  указание  подготовить  к выгрузке  запасной  судовой винт.  Хороший
металл, пригодится слесарям для поделок.
     --  Эммануил Николаевич, -- тут  же обращался к  капитану старпом, -- я
приказал  боцману  установить круглосуточную  вахту  по  охране материальных
ценностей.
     --  Не  поможет,  -- посмеивался Силин,  -- все равно, когда экспедиция
высадится на берег, от "Визе" останется голый корпус!
     Кстати  говоря, боцман  Василий Павлович  Алексеев в этот день  поразил
меня своим  воистину волшебным  даром телепата.  После  встречи с  "Обью"  я
побежал и радиорубку и столкнулся на лестнице с боцманом. Увидев в моей руке
исписанный листок, он ухмыльнулся и сказал:
     --  "Пробиваемся   вслед  за  "Обью"  к   Мирному   в  тяжелой  ледовой
обстановке"?
     -- Почти слово в слово! -- изумился  я. --  Расскажите, как угадали? Вы
же не видели, как я писал!
     -- Секрет фирмы, -- продолжал ухмыляться боцман. -- Обыкновенное чтение
мыслей на расстоянии!
     -- Нет, в самом деле?
     --  Ну а если в самом деле, то я знаю вашего  брата корреспондента, все
одно и то же пишут. Как в "Золотом теленке": "Из трубы паровоза валит дым!"
     И ушел, снисходительно похлопав по плечу озадаченного корреспондента.
     Радиограмму я, конечно, выбросил в  урну и побежал сочинять  другую, по
возможности без ярко выраженного штампа.
     На  следующее  утро  "Обь"  пробила нам  дорогу  к  припаю.  До Мирного
осталось не больше пятнадцати миль.  Морское  путешествие закончилось, между
судами  и  берегом  -- сплошной припайный лед. Впрочем,  это еще неизвестно,
сплошной ли он, чаще всего под невинным снежным покровом скрываются трещины.
В  одну  из  них в Первой  антарктической  экспедиции  провалился  вместе  с
трактором  Иван  Хмара.  В  другой трещине  в начале  этого  года погиб  при
транспортировке грузов с "Оби" Василий Рыскалин...
     С борта "Оби" на припай спустились два научных сотрудника, их задача --
проверить  надежность  льда. Столпившись  у фальшборта,  мы  следили  за  их
работой,  следили  с  замиранием сердца  --  что  ни говори,  а  скоро и нам
спускаться  на  этот  лед.  Но  нашему  настроению  не  суждено  было  долго
оставаться  торжественным.  Протирая  по  пути  очки, подошел один  товарищ,
сощурил близорукие глава и с абсолютно неожиданным энтузиазмом заорал во все
горло:
     -- Ребята, смотрите! Какие большие пингвины!
     Под всеобщий хохот  "очкарик" бежал с  палубы.  А  вскоре действительно
появились пингвины Адели, или адельки, как их фамильярно здесь называют. Они
мчались к нам  со  всех ног,  ужасно боясь  опоздать, спотыкались  и падали,
проползали  десяток  метров  на животе  и  снова  поднимались.  Отдышавшись,
адельки застывали как статуэтки -- позировали.
     Но любоваться пингвинами было некогда. С "Оби" уже сгружали самолеты, и
восточникам,  летящим первыми  рейсами, было велено готовиться  к  выходу на
лед.
     Я помчался  в каюту за вещами. Помню, что в эту минуту мне вдруг пришла
в голову парадоксальная мысль:
     "Я  единственный  участник  экспедиции,  который  не  связан   никакими
обязанностями,  кроме  дежурства  на камбузе.  Я могу  остаться  на  "Визе",
десяток дней побродить по Мирному и еще через месяц вернуться домой. Поездка
сюда,  Мирный, поездка  обратно -- будет  собран  неплохой материал, и никто
меня не осудит. Подумай, пока не поздно! В середине февраля ты можешь обнять
своих родных!"
     "Если ты  это сделаешь,  --  отвечал другой голос,  -- я буду презирать
тебя до конца  жизни.  Соскучился? А ребята, которые  вернутся  домой  через
четырнадцать-семнадцать месяцев, не соскучились? Глупец! Ты будешь встречать
Новый  год  не  в Центральном Доме  литераторов,  а  на  станции Восток!  Ты
побываешь на  всех советских  антарктических станциях!  Дави  в зародыше это
жалкое искушение -- и в самолет бегом марш!"
     Последние  рукопожатия,  поцелуи,  объятия   --   и  в   17.00  самолет
поднимается в воздух.
     Дорога на Восток
     Внизу под нами Антарктида.
     Дух захватывает, когда представляешь себе свои координаты на глобусе. С
каждой  минутой  полета мы на  четыре километра приближаемся  к  центральной
части ледового континента. Там, на верхней  макушке Земли, все было просто и
естественно,  а  здесь  -- летишь,  сидишь,  ходишь вверх  ногами.  Какая-то
географическая акробатика.
     На  Восток  идут  одновременно  два  самолета   ИЛ-14  с  интервалом  в
пятнадцать  минут.  Иначе  здесь  нельзя:  если  у  одною  самолета  откажут
двигатели  и  он совершит  вынужденную посадку,  спасти экипаж может  только
второй. Поэтому радисты самолетов  поддерживают  друг с  другом  непрерывную
связь.
     Итак, внизу под нами ледяная  шапка Антарктиды, ее купол, массив льда в
несколько   километров  толщиной.   Из-за  такой  чудовищной   тяжести   под
континентом  прогнулась  земная  кора  --  нигде  в  другом  месте   она  не
подвергается  такому  насилию. К  счастью, природа в нашем  лучшем  из миров
устроена так гармонично, что купол не тает, а лишь  сбрасывает  в  море свои
излишки  в виде  айсбергов.  Если жо  он вздумает  растаять, то нам с  вами,
уважаемые читатели,  срочно  придется  подыскивать  себе  для  жилья  другую
планету,  ибо  уровень  Мирового  океана поднимется  примерно на  шестьдесят
метров. Будем, однако, надеяться, что в ближайшие сто миллионов лет этого не
произойдет.
     Антарктида покрыла свой  ледяной  купол  многометровым слоем  снега. Не
только ради косметики: лед не выносит тепла, а снег отражает солнечные лучи.
Под  ослепительныч солнцем  он  искрится,  на  него трудно  смотреть, но  мы
смотрим, потому что боимся прозевать санно-гусеничный поезд, "поезд Зимина",
как называли его в диспетчерских  сводках.  Его колея  под нами, минут через
двадцать мы его увидим.
     Несмотря на бессонную ночь, я на редкость хорошо себя чувствую. А между
тем старожилы  предупреждали, ч