тро в шесть тридцать Петя постучался в кабинет заместителя
начальника экспедиции.  Рогов еще  спал,  и  Петя  постучал погромче,  а
получив разрешение войти,  вошел и доложил,  что чувствует себя хорошо и
готов приступить к выполнению своих обязанностей. Спросонья Рогов решил,
что это продолжение сна, и что-то промычал. Но когда и на следующее утро
повар его разбудил,  чтобы доложить о своем хорошем самочувствии,  Рогов
запустил в него подушку.
   Скоро,  правда,  над Петей подшучивать перестали,  потому что он  так
легко всему верил, что розыгрыш терял спортивный интерес.
   Рассказывать  Петя  не  умел.   Его  окружали  умные  люди,   знающие
неизмеримо больше его  и  умеющие интересно подать свои  знания.  Петя с
уважением их слушал,  узнавал много нового для себя и радовался, что ему
так повезло. Возвратившись после первой экспедиции домой, он, сбиваясь и
путаясь,  изложил свои впечатления,  и  у  него получилось,  что  ничего
особенного он  не  видел.  И  друзья,  которые поначалу смотрели на него
разинув  рот,   быстро  осознали  свое  превосходство  и   рассказали  о
действительно интересных и важных вещах:  о событиях в столовой, о новом
директоре фабрики, который Рыбкину в подметки не годится, и о прочем.
   Когда выпадала свободная минутка и  можно было  беззаботно посидеть в
кают-компании,   Пете  иногда  хотелось  поведать  товарищам  о  главных
событиях в  его жизни.  Но он боялся,  что события эти покажутся слишком
мелкими,  что слушать его будут из вежливости, и поэтому молчал. А когда
интересовались,  спрашивали,  то  беспомощно улыбался и  бормотал что-то
маловразумительное.  И постепенно все поняли,  что в биографии повара не
было сколько-нибудь важного и интересного, о чем стоило бы говорить.
   А между тем таких событий,  как полагал Петя, по крайней мере имелось
три. О них, во всяком случае, он чаще всего вспоминал и порою, пытаясь в
них разобраться, даже прибегал к благожелательной помощи Валеры.
   Ни своих родителей,  ни того,  какими судьбами он оказался в детдоме,
Петя не помнил. Где-то в памяти мелькали смутные воспоминания о женщине,
лежавшей в  постели,  о  множестве людей,  заполнивших комнату, - и все.
Детдом был хороший,  и люди в нем работали хорошие, но все равно, ложась
спать, Петя всегда долго лежал с закрытыми глазами и мечтал, что вот-вот
прибегут и  скажут,  что его нашли.  Такие случаи бывали,  на его памяти
нашли двоих.  Может,  это  были и  ненастоящие родители,  но  те  ребята
считали,  что  настоящие,  и  радовались своей участи,  потому что,  как
известно, самое большое счастье, доступное человеку, - это жить в семье.

   И  все же о  своем детдоме Петя вспоминал с  гордостью и  любовью,  с
горячей благодарностью к  воспитавшим его людям.  Ибо каждый детдомовец,
даже если его и не нашли, уверенно смотрел в будущее, знал: у него будет
работа, дом и семья!
   Много  лет  назад,   еще  до  войны,   на  большую  швейную  фабрику,
находившуюся по  соседству,  назначили  директором  Григория  Сергеевича
Рыбкина,  молодого выдвиженца из рабочих.  Это был удивительный человек.
Старые детдомовцы вспоминали, как он пришел и сказал: "Кто это распустил
слух,  что у вас нет родителей? Голову ему оторвать мало, такому дураку.
Мы, швейники, ваши родители, а вы наши сыновья и дочки!"
   И с тех пор фабрика стала для ребят вторым домом. Все свободное время
они  проводили в  цехах,  праздники справляли вместе  с  рабочими  и  на
демонстрации ходили  одной  колонной,  каникулы  проводили  в  фабричном
лагере, и так из поколения в поколение. Жили жизнью фабрики, пыль готовы
были сдувать с ее стен,  каждый станок знали и каждого человека. Когда в
котельной произошел несчастный случай и трех рабочих обварило, в очередь
выстроились -  кожу для пересадки и  кровь предлагали,  отчаянно завидуя
старшим,  у которых взяли.  Чтобы помочь план выполнить, по воскресеньям
работали в цехах,  из территории цветущий сад сделали,  над пенсионерами
шефствовали, с малышами в фабричном детсаду нянчились.
   В  конце каждого учебного года на торжественном собрании в  фабричном
клубе директор вручал детдомовцам - выпускникам школы трудовые книжки, а
потом новичков вели в общежитие,  давали каждому костюм, пальто, ботинки
и деньги на жизнь до первой получки,  а девушкам,  которым нужно больше,
чем  ребятам,  всего  вдвойне.  Жили  бывшие детдомовцы в  общежитии,  с
отдельными комнатами  было  трудно,  и  Григорий  Сергеич  просил  -  не
настаивал и не приказывал,  а именно просил - жениться, выходить замуж в
своем коллективе, чтобы легче решить проблему жилья. Случалось, конечно,
что женились на  стороне,  но  и  тогда свадьбу организовывал фабком.  А
Григорий  Сергеич  награждал  молодоженов дорогим  подарком  -  столовым
сервизом,  если оба свои,  или чем-нибудь менее ценным, если свой только
один.  А  когда  в  молодой  семье  рождался ребенок,  директор привозил
коляску  с   приданым,   ложечку  от  себя  дарил  на  зубок  и,   узнав
предварительно пожелания родителей,  давал имя первенцу. Хоть и смеялся,
разводил руками,  отговаривал - не модное,  мол, имя, а что ни мальчишка
рождался,  то Гришка,  в  яслях,  а  потом в  детсаду путаница - чуть не
половина Гришек.
   Не кожу и кровь,  не время и силы свои - жизнь бы отдали за фабрику и
общего,  всеми любимого отца Григория Сергеича.  С радостью - к нему,  с
бедой ~ к нему, за советом и помощью - к нему. На фронт всем коллективом
провожали,  жене его  с  тремя детьми дня  бедствовать не  позволили:  с
дровами в  городе было плохо - свои из общежития доставляли,  хлебными и
продуктовыми  талонами   сбрасывались,   отоваривали  и   привозили   от
коллектива,  всю войну обогревали,  кормили, одевали и обували отцовскую
семью.
   В сорок пятом вернулся майор Рыбкин живой,  хотя и без руки,  а место
занято.  Три с половиной года заместительница,  Вера Ивановна, исполняла
обязанности,  берегла директорское кресло,  а  под  самый конец прислали
нового -  не  хорошего,  не плохого,  а  обыкновенного,  руководителя по
профессии.  Пришли  к  нему  работницы -  мужчин  почти  не  осталось на
фабрике, войной выбило,- и по-доброму попросили: уходи с миром, Григорий
Сергеич вернулся.  Новый раскричался, выставил их из кабинета, а они - к
секретарю горкома.  Подумал секретарь,  сказал,  что  дело  щепетильное,
ничем новый директор не  провинился,  не за что его освобождать,  повода
нет.  А была среди женщин бывшая детдомовка Валя Прохорова,  разбитная и
красивая девка. "Заберите его  от  греха подальше,  товарищ секретарь, -
посоветовала, - а  не  то  мы такой повод устроим,  что не вы,  так жена
выгонит!" Смехом началось, а делом кончилось:  вернул коллектив Григория
Сергеича на фабрику.
   И мало-помалу все пошло по-прежнему.  Каждый год в детдоме выпуск - и
на фабрику.  Уходили и в институты и в техникумы, но большая часть так и
оставалась в родных цехах.  Когда дошла очередь до Пети Задирако,  он не
мучился сомнениями,  потому что  призвание свое  давно определил.  Начал
учеником,   за   старательность  и   любовь   к   делу   быстро  получил
самостоятельную работу и стал классным поваром.  Отслужил в армии,  тоже
поваром,  и  хотя  начальник офицерской столовой сулил  златые горы,  не
остался на сверхсрочную, а возвратился на фабричную кухню.
   К  этому времени и  произошло одно из тех важных событий,  о  которых
речь шла выше. Петю разыскала двоюродная тетка. Почему она раньше его не
находила,  Петя не знал:  и неудобно было спрашивать, и незачем омрачать
таким бестактным вопросом свалившееся па  пего  счастье.  Тетка с  двумя
дочками жила в пяти автобусных остановках от общежития,  и раз в неделю,
чтобы не докучать нежданно обретенным родственникам, Петя приезжал к ним
в гости.  С волнением смотрел семейный
 альбом, не мог оторвать глаз от
фотографии,  на  которой были  совсем молодые,  его  нынешнего возраста,
мужчина и  женщина -  отец и  мать...  Себя увидел младенцем у матери на
коленях,  отца в  солдатской шинели,  и так незнакомое ему прошлое взяло
его за душу, что умыл слезами альбом, а потом ходил лунатиком, работа из
рук валилась.  Узнал,  что отец погиб на фронте,  в самом конце войны, а
мать ненадолго его пережила,  умерла от гриппа в  холодную осень.  Вещей
после них не осталось,  не считая коврика,  который мать подарила сестре
за неусыпные заботы и любовь.  Петя подзанял денег,  купил новый хороший
ковер,  привез его  тетке и  попросил подарить взамен тот самый коврик -
уже сильно потертый.  Тетка великодушно подарила,  и Петя повесил коврик
над своей кроватью, а на него фотографии родителей в рамках.
   Так Петя Задирако обрел свое прошлое, пустил в него корни...
   Вторым   знаменательным  событием  стала   встреча   с   Никитиным  и
Гавриловым. Она произошла вскоре после смерти Григория Сергеича Рыбкина,
второго и  любимого отца.  Семнадцать лет залечивал старые раны,  не раз
мужественно ложился  под  нож,  чтобы  продлить  жизнь,  шесть  операций
перенес,  а  седьмой не  вынес,  умер,  когда из-под  сердца вытаскивали
крохотный осколок,  величиной с половину горошины. Проводили в последний
путь,  осиротели. Будь Григорий Сергеич живой, не хватило бы у Пети духа
уйти в  Антарктиду,  потому что  директор высоко ценил молодого повара и
был бы огорчен его уходом.  Умер Григорий Сергеич, и узы как-то ослабли,
не  очень  намного,  но  настолько,  что  Петя  решился  принять лестное
предложение Гаврилова. Тем более что семейный совет с большим одобрением
отнесся к  такой  редкостной возможности,  особенно когда узнал,  что  в
зимовку заработок Пети достигнет четырехсот рублей в  месяц,,  не считая
бесплатного питания и одежды.
   До сих пор деньги не играли большой роли в Петиной жизни.  Питался он
в столовой,  жил в общежитии,  одевался скромно - не только потому,  что
еще не привык к дорогой одежде,  но главным образом потому, что стыдился
тратить деньги на  себя,  когда  в  детдоме многого не  хватало.  Бывшие
детдомовцы,  особенно  холостяки,  в  получки  -скидывались  и  покупали
ребятам то аккордеон,  то школьную форму и учебные пособия,  а то просто
ящики с  яблоками и  сладости.  Так что сбережений у  Пети не  водилось.
Другое дело -  полярные деньги,  которые по расчету складывались в столь
изрядную сумму, что Петин авторитет в семье заметно вырос.
   Тетка начала упрекать племянника, что тот приходит лишь раз в неделю,
уделяет мало  внимания сестрам,  тратит деньги на  чужих людей и  вообще
ведет  себя  не  по-родственному.  Упреки  казались Пете  справедливыми.
Товарищи,  правда,  намекали,  что тетка могла бы вспомнить о племяннике
лет двадцать назад,  но Петя,  хотя такие намеки его и смущали, старался
над ними не задумываться.  И само собой получилось, что при оформлении в
экспедицию он  завел  сберкнижку,  написал доверенность на  имя  тетки и
попросил ее не стесняться в  расходах.  Тетка легко дала себя уговорить,
всплакнула и на прощание умоляла Петю не забывать о своем здоровье.
   Как-то  в  порыве  откровенности Петя  восторженно рассказал о  своих
родственниках Валере,  о том,  какие они чуткие и заботливые, с трепетом
показывал  шарф  и  носки,  собственноручно связанные  и  подаренные ему
сестрами,  восхищался теткой, которая взяла на себя нелегкую обязанность
-   распоряжаться  его   сберкнижкой.   Валера  хотел   было   прямо   и
недвусмысленно растолковать Пете,  что  наивность должна иметь  какие-то
границы,  но  взглянул па  голубоглазое лицо  этого  двадцатипятилетнего
ребенка и  от  нравоучений воздержался.  Настоятельно посоветовал только
срочно вступить в кооператив, купить и обставить квартиру.
   Следовать  Валериному  совету  Петя,   однако,   не  счел  возможным,
несколько это было бы слишком эгоистично, зачем ему в его годы отдельная
квартира?  Что  скажут друзья,  когда  узнают,  что  он  задумал от  них
отделиться?  Впрочем,  вернувшись  домой,  он  убедился,  что  денег  на
сберкнижке осталось немного.  Поначалу это его слегка обескуражило,  но,
поразмыслив, он даже порадовался тому, как умело распорядилась тетка его
вкладом:  обменяла свою комнату на две,  красиво их обставила, со вкусом
нарядила дочерей и племянника не забыла: купила ему модный костюм, плащ,
рубашки и обувь.  На книжке, к счастью, было еще шестьсот рублей, и Петя
без долгих размышлений перевел их  на  счет детдома для покупки пианино.
Узнав  об  этом  его  поступке,  тетка очень обиделась,  почти целый год
разговаривала с  племянником  подчеркнуто  сухим  тоном  и  окончательно
простила только тогда, когда пришло время для серьезного разговора.
   Разговор этот заключался в том,  что,  мол,  Пете пора становиться на
ноги  и  обзаводиться семьей.  Тетка  заявила,  что  она  всего в  жизни
насмотрелась  и  хорошо  знает,  какие  опасности  подстерегают молодого
человека на этом тернистом пути.  Человека неопытного да еще и со слабым
характером любая вертихвостка может в  два счета затащить в загс.  Чтобы
такого не  произошло,  она  взяла на  себя  труд позаботиться о  Петиной
судьбе и подыскать ему невесту.
   С  этими словами тетка вышла из  комнаты и  вернулась,  ведя за  руку
потупившую глаза старшую дочь Светлану.
   Петя как сидел,  так и окаменел на своем стуле.  Жениться на Светлане
он никак не хотел. Она была пусть троюродная, но все-таки сестра, к тому
же  очень некрасива и  лет  на  пять  старше его.  Да  и  вообще Петя не
собирался ни на ком жениться.
   Но тетка, не обращая внимания на то, что племянник онемел, сунула его
безжизненную руку  в  руку  дочери и  пожелала молодым большого счастья.
Потом она что-то говорила,  и Петя что-то говорил, по ее требованию вяло
поцеловал невесту в щеку,  посидел,  оглушенный,  с полчаса и отправился
домой в превеликой растерянности.
   Приведя в порядок свои мысли, он понял, что теткин план ему совсем не
нравится.  С другой стороны,  нельзя и обидеть родственницу, которая так
искренне желает ему добра. Запутавшись в этих противоречиях, Петя решил,
что сам в них не разберется,  и поехал к Валере Никитину.  Рассказал ему
все, как было.
   - Так ты ее не любишь? - спросил Валера.
   - Почему это не люблю? - удивился Петя. - Родня ведь.
   Валера с трудом подавил улыбку.
   - А как женщина она тебе нравится?..  Извини за прямоту, ты хочешь...
ну, скажем, прижать ее к своей груди? Петя покраснел и замотал головой.
   - Зачем же тебе тогда па ней жениться?
   - Сам не знаю, - вздохнул Петя.
   - Тебе неудобно перед теткой?
   - Ага, - обрадованно признался Петя.
   - Понятно, -  разобрался Валера. - Даешь мне слово, что сделаешь так,
как я скажу?  Хорошо.  Позвони Светлане,  именно Светлане,  а не тетке и
предложи ей встретиться где-нибудь в кафе. И честно признайся, что ты ее
не любишь...
   - Но ведь я ее люблю, - возразил Петя.
   - Да, я забыл... Скажи, что любишь ее как сестру, и только, и поэтому
жениться на  ней  не  можешь.  И  еще  сошлись на  меня:  Никитин,  мол,
консультировался  с  учеными-биологами,  и  те  категорически  возражают
против  такого  брака,   так  как  смешанная  родственная  кровь  вредно
отразится на потомстве. Запомнил?
   Петя уныло кивнул и отправился домой.
   На  свидание  Светлана  явилась  вместе  с  матерью,   что  сразу  же
опрокинуло  Балерин  хитроумный план.  Когда  Петя  сбивчиво  перечислил
аргументы,   тетка  сделала  вид,  что  падает  в  обморок,  и  насмерть
перепуганный  племянник  прекратил  всякое  сопротивление.  Было  решено
сыграть  свадьбу  осенью,   чтобы   сэкономить  на   проводах  жениха  в
экспедицию.
   Валера позвонил Гаврилову и  попросил срочно приехать,  чтобы  спасти
Петю.  Батя прилетел, разобрался в ситуации и под предлогом оформления в
экспедицию отобрал у  Пети  паспорт.  Тщетно  тетка  ходила  по  разному
начальству  и  жаловалась на  Гаврилова,  который  своим  самоуправством
разрушает новую счастливую семью, -  тот  стоял  насмерть.  Издерганный,
разрываемый на  части,  Петя  так  и  уехал в  экспедицию нерасписанным.
Доверенность на  деньги  он,  правда,  оставил  и  пообещал  жениться по
возвращении.  В дороге понемногу отдышался, уступил, терзаясь, Валериным
доводам и под его диктовку написал две радиограммы. Первой он освобождал
Светлану от  данного ею  слова выйти за  него  замуж,  а  второй изменял
доверенность и  поручил  дирекции  фабрики  оформить  его  вступление  в
жилищный  кооператив.   Ответные  радиограммы  тетки   Валера  преступно
перехватывал и Пете не показал,
   Так что к  моменту прихода в  Мирный третье важнейшее в Петиной жизни
событие перестало быть злободневным.  К  тому же и  времени вспоминать о
нем  у  повара  не  было,  так  завертело его  в  предпоходной сутолоке.
Нешуточное  дело  -   подготовить  на   несколько  месяцев  питание  для
одиннадцати человек.  Отобрать на складе продукты -  сотая часть работы,
их  еще  следовало превратить в  полуфабрикаты.  Попробуй отвари мясо  в
походе,  когда  вода  на  куполе закипает при  температуре восемьдесят с
небольшим градусом.  Пять часов будет вариться - не сварится.  А сколько
газа нужно затратить на такую варку?! Не напасешься.
   Поэтому разные бульоны -  мясные,  грибные,  рыбные -  Петя готовил в
Мирном.  Заливал бульон в ведро,  замораживал на свежем воздухе,  вносил
обратно,  вываливал  в  пергаментную бумагу,  упаковывал как  следует  и
относил  в  холодный склад.  Таким  же  образом заготавливал мясо,  кур,
рисовую,  перловую и  гречневую кашу,  белый и черный хлеб.  Работа была
адова,  и  никакого отдыха не предвиделось - подоспел поход.  А в походе
Петя  спал  часа на  полтора меньше всех -  вставал готовить завтрак,  в
авралах участвовал наравне с  товарищами,  во  время  движения трясся  в
балке,  а на стоянках кухарничал и подавал на стол.  Алексей помогал как
мог:  доставал из ящиков на крышах балков брикеты бульона,  мяса и каши,
заготавливал  для  воды  снег  -  "закалывал  кабанчика",  как  говорили
походники, чистил с Петей картошку (пока он одну, Петя десять) и помогал
мыть  посуду.  Но  теперь на  Алексея рассчитывать нечего,  пока батю не
поставит на ноги - на шаг от него не отойдет...
   Скучно сидеть без  работы в  балке...  Все,  что можно было сделать в
дороге,  Петя уже сделал:  картошку почистил,  фарш приготовил, кастрюли
надраил.  К Сомову, что ли, в кабину попроситься? Но разговаривать Сомов
все равно не любит,  за рычаги не пустит, злой без курева... Петя достал
со  стеллажа коробку  из-под  печенья  и  пересчитал сигареты.  Осталось
шестнадцать штук на  восемь курильщиков.  Если даже одну на  троих после
обеда,  только па  пять  дней  хватит.  Обедать приходят -  глотают,  не
разжевывая, лишь бы поскорее закурить. Что будет?!
   Петя сокрушенно покачал головой.  Припомнил неожиданно,  что в  левом
углу  в  продуктовом ящике  лежит большой пакет леденцов,  которые,  как
известно,  помогают курильщикам отвыкать от их вредной привычки.  Достал
пакет, прикинул: если штук по пять в день давать каждому, может хватить.
С  сочувственной улыбкой  припомнил яростный вопль  Игната:  "От  женщин
отвыкли,   от  бани  и  кино  отвыкли,   а  теперь  от  курева  отвыкай,
трах-трах-тарарах!" Тяжело придется ребятам...
   Подумал о  том,  что нужно не  забыть приготовить клюквенный морс,  и
потрогал  рукой  бак.   Уже   чуть  теплый.   Ватина  придумка:   бак  с
герметической крышкой,  завинченной  болтами.  На  стоянке  набьешь  его
снегом,  подключишь теплоэлектронагреватель -  ТЭН от  бортовой сети,  и
получаешь больше ста  литров воды.  Хватает и  на  камбуз,  и  на  мытье
посуды,  и на морс.  Воздух на куполе сухой,  носоглотку дерет наждаком,
вот Петя каждому и дает в дорогу двухлитровую флягу с морсом, вешай ее в
кабине и пей сколько хочешь.
   Тягач  дернулся,  остановился,  и  Петя  пребольно ударился спиной  о
плиту.  Морщась,  стал  ждать  нового  рывка,  но  его  не  последовало:
наоборот,  Сомов чуть приглушил двигатель. Петя обул унты, оделся, вы