Владимир Санин.
   Зов полярных широт 1-5

   В ловушке
   Семьдесят два градуса ниже нуля
   Новичок в Антарктиде
   У земли на макушке (полярные были)
   За тех, кто в дрейфе!
   Точка возврата.


   Владимир Санин.
   В ловушке


     сканировано из журнала Знамя N 9 1976
     OCR: Сергей Васильченко



     Владимир  Санин  работает над циклом повестей  "Зов полярных широт". Не
будучи  документальньми, повести  эти основаны  на  драматических  событиях,
происшедших в Антарктиде и на  Крайнем Севере, и связаны между собой  общими
действующими лицами.
     "В ловушке" -- первая повесть этого цикла.

          ПОВЕСТЬ

                  Василию Сидорову, замечательному полярнику и другу --
                  с любовью.

Возвращение

     Нынешний год для Семенова был везучий.
     Во-первых, остался живой. Медведи редко нападают на человека, чувствуют
в нем ровню, что ли, а этот выскочил из-за  тороса, попер напролом. Голодный
и злой был  зверюга, сало свое проел, шкура болталась -- как с чужого плеча.
Такого первой пулей срезать -- в лотерею машину выиграть.
     Вторая  удача  --  хорошо,  почти что безупречно отдрейфовал.  Говорят,
Льдина  попалась удачная, верно,  а ведь выбирал-то ее сам! Полмесяца искал,
пока не нашел,  уж очень хитро пряталась она за крепостными  стенами торосов
-- три на четыре  километра, ровненькая, молодая, но  крепкая. За год дрейфа
по  ней трижды  проходили трещины, и тоже  удачно:  ни людей, ни домиков, ни
оборудования  океан не  проглотил,  и  сменщикам  досталась  вполне  обжитая
станция.  "Легкая  у  тебя  рука,  Сергей,--  радовался  Кириллов,   сменный
начальник.-- Или Полярную Звезду умаслил?" Каждый бы на его месте радовался:
будто  с квартиры на квартиру  переехал  Кириллов  со  своими ребятами, даже
ремонта делать не надо.
     Ну, и третья  удача  --  только что  в гостинице уговорил Веру  продать
путевки в  Сухуми  ("Подумаешь, золотой сезон-сто человек на квадратный метр
пляжа!") и вместе с Андреем и Наташей  махнуть на машинах по стране --  куда
глаза глядят. С  трудом, но уговорил.  Весь  дрейф  об  этом мечтали  --  на
месяц-другой окунуться в бродячую жизнь.
     И хватит, продолжал размышлять Семенов, нельзя,  чтобы одному  человеку
бессовестно везло. Кто-то сказал,  что количество  удач в мире  неизменно, и
если  тебе судьба улыбается, значит, другого удачи обходят стороной.  К тому
же, когда они идут навалом,  одна за другой,  какой-то критерий теряешь, что
ли.  Слишком  много  удач  так же  демобилизует человека, как слишком  много
неудач:  такого  он может  не  выдержать. Промежутки должны быть между ними,
мостики...
     Семенов  шел по Невскому проспекту, с интересом поглядывая на встречных
людей и беспричинно улыбаясь, что вызывало недоумение прохожих; одна женщина
даже  пожала плечами,  неправильно истолковав доброжелательный взгляд  этого
странного  человека.  А Семенову просто было  хорошо.  Коренной москвич,  он
любил Ленинград, город, из которого не раз уходил в Антарктиду и  улетал  на
Льдины, здесь он  прощался с Большой землей и здоровался  с  ней тоже здесь.
Ноги, еще не  успевшие  отвыкнуть от полупудовых  унтов, сами собой шли безо
всяких усилий,  вместо многослойной  тяжелой  одежды  тело  невесомо облегал
плащ, и сугробов тебе никаких, ветеришко пустяковый -- живут же люди! Так бы
и ходил без устали с утра до ночи, глядя на разных людей -- разных, в том-то
все  и  дело!  -- на витрины, улицы и на всю эту  кипящую жизнь, которую  на
станции  только  в  кино увидишь. И  привычно удивлялся себе:  жил  ведь  на
Большой  земле,  не в полярке родился, а до первой  зимовки никогда не ценил
вот  таких  необыкновенных вещей, как эти  деревья  в скверике.  Стоят себе,
колышут  бездумно желтеющими листочками  и ведать  не ведают,  сколько в них
радости и смысла.
     У  Аничкова моста Семенов, как добрым знакомым, подмигнул  вставшим  на
дыбы коням,  глубоко и радостно вдохнул в себя сырой ленинградский  воздух и
свернул  с  Невского на  Фонтанку.  Отсюда до Института было несколько минут
ходу, и Семенов почувствовал  привычное  волнение,  какое испытывал  всегда,
когда  приезжал  в  Институт.  После долгих зимовок и  экспедиций  по  этому
асфальту шли самые знаменитые полярники и тоже,  наверное,  волновались  при
виде Института...
     Вспомнил Семенов, как  много лет назад пришел сюда в первый раз, худым,
неоперившимся  птенцом.  Начальник  кадров  Муравьев,   крестный  отеп  двух
поколений полярников, хмуро повертел в руках документы, спросил в упор:
     -- Куда хочешь7
     -- Куда пошлете! -- Семенов вытянулся, руки по швам.
     -- Послать тебя... это я могу,-- проворчал Муравьев.-- Крепкие морозы с
ветерком любишь?
     --  Не очень...-- ответил Семенов  и испугался, запоздало подумав,  что
другой ответ был бы начальнику приятнее.
     -- Смерти боишься?-- И взгляд, будто щуп, до самых печенок.
     -- Боюсь,-- честно признался Семенов.
     -- Во сне храпишь?
     -- Храплю,-- безнадежно кивнул Семенов
     -- Теперь сам  посуди.-- Муравьев  стал  загибать  пальцы.--Морозов  не
любишь, смерти боишься,  во сне храпишь. . Ну какой из  тебя полярник?  Могу
позвонить на завод радиоизделий, там техники нужны.
     -- Спасибо,-- уныло сказал Семенов.-- Дайте, пожалуйста, мои документы.
     -- Куда пойдешь?
     -- Не знаю еще... Может, в Архангельгк, там приятель живет.
     -- А на Скалистый Мыс радистом хочешь?..
     -- Хочу!?
     -- Чего орешь, не глухой. Оформляйся.
     Долго еще в Институте  вспоминали  зеленого  новичка, который  не любит
морозов, боится смерти и храпит. Семнадцать лет  как испарился  тот новичок,
но вместе с ними навсегда ушло и то, чего не заменишь положением и опытом,--
телячий оптимизм, весело бегущая по жилам кровь и каждый день открытия.
     По годам идешь,  как  вверх  по  лестнице  --  с  каждой ступенькой все
труднее.  Тот зеленый  новичок  порхал  и подпрыгивал, а  начальник  станции
шествует,  усмехнулся  Семенов. Впрочем,  подумал он, многие  печалятся этой
неравноценной замене  --  молодости на  опыт, а  предложи вернуться назад --
редко  кто  согласится. Радости  вновь  пережить --  пожалуй,  а невзгоды  и
ошибки?
     -- Сергей, где твоя борода?
     -- Там же, где твоя -- на веники пошла!
     В Инсгитуте  коридоры  длинные, за три часа  не обойдешь. Сделав шаг --
кореша встретил. Обнялись, помяли друг друга по полярной привычке.
     -- Как там Льдина?
     -- Позавчера была целехонькая.
     -- Верно, что тебя медведь чуть не схарчил?
     -- Информация ошибочная, наоборот, я -- его!
     -- С возвращением, Николаич!-- приветствовал Семенова загорелый бородач
в кожаной куртке.-- Отдрейфовал?
     -- Спасибо, Палыч.А ты где обитаешь?
     -- Только-только от пингвинов вернулся, на "Оби".
     -- В Мирном как, пальмы не расцвели?
     --  Путаешь,  Николаич!--  Бородач ухмыльнулся. Пальмы  -- они на твоем
Востоке.
     --  Не  наступай на больную мозоль,-- вздохнул Семенов.--  Пионерскую и
Комсомольскую прикрыли, а теперь и до Востока добрались...
     --  Да, закрыли твой Восток на учет,-- посочувствовал  бородач -- Ну, а
сейчас куда махнешь?
     -- Резерв главного командования, в отпуск собираюсь.
     --  Слышали?-- Бородач остановил приятелей.-- Такую гаубицу  в  резерве
держат!
     -- Недолго, Сергей, будешь ржаветь,-- включился один из них Станцию для
тебя новую открывают... Только -- молчок, секрет пока что!
     -- Где? -- простодушно спросил бородач.
     -- На самой северной точке... Южного берега Крыма!
     Посмеялись, поговорили, разошлись.
     --  Семенов? --  удивился  невысокий  франтоватый  человек с  холодным,
неулыбающимся  лицом -- Ты  же, говорят, только вчера  прилетел,  что  здесь
делаешь?
     --  Старая  артиллерийская  лошадь   услышала  зов  полковой   трубы,--
отшутился Семенов -- Свешников на шестнадцать тридцать вызвал.
     -- Стружку снимать? Натворил чего на Льдине?
     -- Не знаю.-- Семенов пожал плечами -- Вроде бы не за что
     --  А  вот  здесь ты  ошибаешься,  начальство всегда найдет!..  Шучу.--
Макухин, однако, не улыбнулся.-- Зачем  же  он тебя вызвал?..  Шумилин вроде
все  антарктические  станции  укомплектовал... Кстати, Семенов,  начальником
следующей экспедиции будто прочат меня. Пойдешь ко мне замом?
     -- До  следующей  полтора года, трудно загадывать,--  уклончиво ответил
Семенов.
     -- Твоя голова, думай.-- Макухин  покровительственно похлопал  Семенова
по плечу.-- Гаранин Андрей с тобой вернулся?
     Семенов кивнул.
     --   Его   бы  тоже  взял,   начальником  аэрометотряда,--   с  тем  же
покровительством в голосе продолжал Макухин.-- Ну, бывай!
     Семенов задумчиво посмотрел ему вслед. Предложение заманчивое, пожалуй,
принял бы его, исходи оно не от Макухина. Опыта и личного мужества у него не
отнимешь, всю  полярку  прошел  с  низовки,  во всех переделках  побывал,  а
зимовать с ним  не любили. Почему? Трудно сказать, какие  то штрихи, пустяки
Ну, хотя бы  то, что за общий стол не садился, подчеркивал дистанцию. Или  с
самого  начала зимовки выбирал  человека послабее и делал  из него "мальчика
для битья". Или: спиртное разрешал коллективу только по  праздникам, а  себе
--  когда  появлялось  желание.  Спорить  с ним боялись,  приказы  выполняли
по-армейски, но когда среди  полярников распространили анкету с вопросом. "С
каким  начальником ты хотел бы зимовать?"  Макухина почти никто не назвал. А
начальство ценило, для начальства самое главное, чтобы выполнялась программа
и  не случались  ЧП... За  себя-то  Семенов  был  спокоен, на  него  Макухин
бросаться не станет, но Андрей и слышать его фамилию не мог. А без Андрея, и
думать нечего, никуда Семенов не пойдет Пусть с Макухиным зимует другой...
     -- Здравствуйте, Сергей Николаич!
     --  Женька?-- Семенов с  удовольствием пожал  руку  молодому крепышу  с
русым хохолком и открытым лицом человека, у которого нет в мире врагов, да и
откуда им взяться,  если он  никому ничего  плохого не сделал.-- Куда судьба
забросила?
     --  На Врангель сватают,  в бухту Роджерса. А я вас искал,  в гостинице
Вера Петровна сказала, что вас Свешников вызвал.
     -- Так я ведь прилетел только, в отпуск собираюсь... Как нога?
     -- Хоть вприсядку, Сергей Николаич!
     С механиком-дизелистом Дугиным Семенов несколько лет назад отзимовал на
Востоке и почти весь прошлый год --  на Льдине, до несчастного случая, когда
Женьку вывезли с  переломом  ноги.  Дугин  Семенову нравился. Сдержанный, на
редкость  исполнительный,  он  легко   входил   в  коллектив,   с  полуслова
подхватывал приказы и, случалось, без подсказки одергивал  ребят, вылезавших
из оглоблей.  Семенов  ценил такую преданность, верил Дугину:  дизель Женька
мог  разобрать  и  собрать  с  закрытыми  глазами,  на  тракторе  по  Льдине
раскатывал, как на велосипеде, знал сварочное и взрывное дело.
     --  Езжай  пока  что,-- с  сожалением  сказал  Семенов.--  На  Врангеле
повеселее будет, чем на нашей ледяной корке. Поохотишься, порыбачишь.
     --  Какая  там охота!  -- вздохнул Дугин  --  Оленей,  говорят,  колхоз
поставляет, а в море разве рыбалка?
     --  Не  скажи,  в  августе  туда  гуси  канадские  прилетают  тучами,--
подбодрил Семенов.-- Ну не пропадай!
     -- Если что, так я на крыльях, только знать дайте,-- попросил Дугин.
     -- Договорились,  Женя. Координаты  твои  те  же? Лады. Может, и сведет
судьба.
     Не  знал  тогда Семенов, что  сведет,  и  не раз!  Необозримы  полярные
широты, а дорог, по которым ходят люди,  там  не  так уж и много, то и  дело
перекрещиваются.

     --  Здравствуй,  Сергей,--  Свешников поднялся  и  приветливо  протянул
Семенову  могучую руку.-- Заматерел ты, брат, раздался, впрок,  видно,  идет
тебе полярное питание  на свежем  воздухе. В газете  о  тебе писали, слышал?
Наступает молодежь на пятки, вот-вот под это кресло клинья начнет подбивать!
     -- Петр Григорьевич...-- с упреком произнес Семенов.
     --  Отдрейфовал  ты  прилично,--  продолжал   Свешников,--  скажем,  на
четверку. Можно было бы даже с плюсом, если бы не перерасход спиртного.
     -- Два ящика с коньяком при подвижках льда...-- начал было Семенов.
     -- Расскажешь своей бабушке,-- усмехнулся Свешников.-- Загадка природы!
Почему-то на всех станциях в авралы страдают в первую очередь именно ящики с
коньяком! Устал?
     --  Нормально, Петр Григорьевич,  "Москвич" в  гараже  бьет копытом,  в
путешествие собираемся -- с Гараниными.
     -- Поня-ятно.-- Свешников на мгновение призадумался.-- Идея хорошая...
     Зазвонил телефон, Свешников  жестом указал Семенову на  стул  и завел с
кем-то  длинный и,  судя ло  первым словам, деликатный  разговор. Голос  его
раскатисто гремел,  этакий  густой, как сгущенка, баритон,  даже удивительно
было, как выдерживает такой напор телефонная трубка, затерявшаяся, казалось,
в огромной ладони. Семенов  отключился -- неприятно слушать чужие тайны -- и
с почтительной симпатией покосился на хозяина  кабинета.  Массивный,  лишний
жирок  появился, все  реже  надевает Петр  Григорьевич  свои  видавшие  виды
унты... А силы в нем были немереные, все помнили случай, когда провалившуюся
под  лед  упряжку в одиночку вытащил и,  сам  мокрый  насквозь, полсуток  до
берега добирался. Из первопроходцев -- не любил ходить по чужим следам.  Что
поделаешь годы, от них и скалы выветриваются...
     Семенов  уважал  Свешникова  и его  полярную мудрость.  От него  в свой
первый  дрейф  он научился  тому пониманию  полярного закона, которое дается
только жизнью на трудной зимовке, и не раз и  навсегда, как некая  догма,  а
как  метод,  которым  следует пользоваться в  зависимости от  обстоятельств.
"Спасай  товарища,  если  даже  при  этом ты можешь погибнуть,--  учил  Петр
Григорьевич.  --  Помни, что его  жизнь всегда дороже твоей". Если  б только
говорил, но Свешников  так и поступал, и потому  сформулированный им главный
закон зимовки врезался в память, как буквы в  гранит,-- навсегда. Всего лишь
год прозимовал Семенов  под  началом Свешникова, но тот  год оказался  очень
важным, и за него Семенов был благодарен судьбе.
     --  Как  он станцией  будет  командовать,  если женой  не научился?  --
продолжал греметь Свешников.
     Семенов  стал смотреть на большую, во всю стену, карту мира, на которой
разноцветными линиями и стрелами, как на картах полководцев, отмечался дрейф
станций "Северный полюс" и  маршруты кораблей  в  Северном и Южном Ледовитых
океанах. Вот по  этой извилистой линии дрейфовала его  последняя Льдина, год
жизни шел по  этой линии; а вот и Скалистый  Мыс -- еще несколько лет жизни,
Антарктида... Мирный... Восток...
     -- "Кто  на Востоке  не  бывал, тот Антарктиды не  видал", помнишь?  --
послышался голос Свешникова. -- Соскучился по своему Востоку?
     Семенов вздрогнул.  Свешников с улыбкой на него поглядывал, развалясь в
своем кресле.
     -- Почему это по-моему?-- возразил Семенов.--  Станцию-то открыли вы, я
только ключи от вас получил.
     -- Померзли мы тогда, Сергей, как не мерзла еще ни одна собака.
     -- Было дело, Петр Григорьевич... А жаль!
     -- Чего жаль?
     --  Восток, слово-то какое  -- Восток! -- а  закрыли, законсервировали,
как банку с грибами!
     -- Ишь, критикан! Не в свою епархию лезешь.
     Семенов молчал.
     -- То то же... Совсем на своей Льдине от субординации отвык. Думаешь, у
одного  тебя  за станцию душа болит?.. Банка с грибами...  Консервным  ножом
пользоваться не разучился?
     -- Это к чему? -- ошеломленно спросил Семенов.
     -- Да ты же в отпуск собрался,-- будто бы вспомнил Свешников.--  Что ж,
после  дрейфа  отпуск  положен, отдыхай,  набирайся  сил,  Кстати говоря,  у
Макухина на тебя виды, замом собирается сватать.
     В словах Свешникова было что-то принужденное, стороннее.
     Семенов весь подался вперед, его душила догадка.
     -- К чему это -- насчет консервного ножа?
     --  Отдохнешь,-- Свешников явно  уклонился  от ответа,-- отчет о дрейфе
сдашь  и подключишься к  Макухину.  Знаю, что не очень  его жалуешь, ничего,
притретесь  друг к дружке, сработаетесь...  Что, рад? Повышение  тебе в руки
идет, благодарить начальство в таких случаях положено!
     -- Не для того вы меня вызвали, Петр Григорьевич...
     --  Смотри ты, каким телепатом  заделался... А ведь точно, не для того.
Сам-то догадываешься?..  Решение принято  только вчера. Будем в этом  сезоне
расконсервировать Восток. Молчишь?
     -- Думаю, Петр Григорьевич...
     --  А я тебе еще ничего и не предлагал,  О Востоке  -- так,  в  порядке
информации...  Да,  слушаю  вас.--  Свешников прижал к уху трубку,--  Привет
тебе,  Николай  Алексеич, привет...  Да, буду жаловаться в горком,  это тебе
правильно доложили...  В  Антарктиде,  сам знаешь, людям податься  некуда, а
твой  кинопрокат заваливает нас такой рухлядью, что даже пингвины  деньги за
билет требуют  обратно!  Так что уж  расстарайся... А что  есть?  Ну,  читай
список...
     Семенов  вытер с бровей пот.  Не торопись, подумай,  Сергей...  Вера...
дети... сколько можно воспитывать их радиограммами... Не торопись, Сергей...
     Семенов недвижно  уставился  на карту, взгляд  его застыл на  крохотной
точке  в глубине Антарктиды. Точка... Два года отдано, чтобы вдохнуть в  нее
жизнь.
     Семенов любил Восток и гордился его исключительностью. В первую зимовку
бывало,  что весь  научный мир следил за его радиограммами, ожидая все новых
сенсаций, в июле -- августе Восток чуть не каждый день бил мировые  рекорды,
80... 82... 85 градусов ниже нуля!  А тот незабываемый день -- уже в  другую
зимовку, когда вышли они с Андреем на метеоплошадку и, глазам своим не веря,
уставились  на  отметку 88,3...  Полюс  холода,  геомагнитный  полюс  Земли,
уникальнейшая  точка планеты --  станция  Восток... Нет  большей  чести  для
полярника -- первому обжить такую точку, закрепить за людьми форпост, откуда
они  будут штурмовать Центральную  Антарктиду. Тем, кто пришел  следом, было
полегче,  и открыли,  может, они для  науки побольше, но  первый шаг сделали
Свешников, Семенов и его ребята, и первый дом построили они. И Льдины любил,
и  другие станции,  где доводилось зимовать, а сердцем  был  верен  Востоку.
Потому  так  тяжело   и  переживал,  когда  дошло   до  него,  что   станция
законсервирована. В то время он  дрейфовал и не  знал толком, в чем дело, то
ли санро-гусеничный поезд с топливом через зону застругов не пробился, то ли
со снабжением произошли неувязки, но чья-то рука поставила на Востоке крест.
Так обидно было, будто полжизни зря прожил, будто на твоих глазах чиновничий
бульдозер срыл дело рук твоих.
     И  вот  теперь  Востоку  приказано  воскреснуть.  И он,  Семенов, может
вдохнуть к него жизнь!
     Свешников положил трубку,  взглянул на Семенова и нажал кнопку  звонка.
Заглянула секретарша.
     -- Минут десять ни с кем не соединяйте.
     -- Я согласен,-- сказал Семенов.
     -- Вижу. Хорошо подумал?
     Семенов кивнул.
     --  Ты-то меня  не  беспокоишь,-- задумчиво проговорив  Свешников,-- на
"Оби" отдохнешь,  отоспишься... Другое дело  -- Вера... Вряд ли она разделит
твой энтузиазм, друг ты мой.
     --  Вряд  ли,--  искренне  признался Семенов.-- Предвижу  серьезные, но
преодолимые трудности.
     -- Ситуация знакомая, сам не раз  преодолевал... Честно, Сергей, мне бы
хотелось, чтобы Восток расконсервировал именно ты.  Но -- ты знаешь меня, не
обижусь -- скажи слово, и пойдет другой.
     -- Не скажу, Петр Григорьич...-- Семенов  покачал головой.-- Предложили
бы любое другое  дело  -- может, и сказал  бы. А на Восток пойду. За честь и
доверие большое спасибо!
     -- Заговорил... как стенгазета... Ты мне станцию оживи, чтоб задышала и
запела,-- тогда сам  тебе спасибо скажу... Ну, к делу.  "Обь" через месяц  с
небольшим уходит, времени, сам понимаешь,  у тебя в обрез. Что  надо  будет,
сра