свой
юбилей. Боюсь, что у пожарных, когда они к нам вошли, создалось о нас весьма
превратное представление, не так ли?
     --  Ну что вы, -- улыбнулся Клевцов. -- Вполне интеллигентное общество,
очень приятно было познакомиться.
     -- Лучше бы при других обстоятельствах, но очень приятно, -- вторил ему
Юрий Кожухов. -- Правда, Володя?
     --  Как  будто  на  праздник  пришли, -- подтвердил  Уленшпигель. -- На
маскарад. Женщины  в тогах, как римские мадонны, мужики  в  рубахах и майках
щеголяли. Только цветов, помню, не было.
     Ковальчук  засмеялся, выдернул Уленшпигеля  из-за стола  и легко поднял
его на руки.
     -- Вот этот... входит в противогазе...
     -- Положь, где взял, -- проворчал Уленшпигель. -- Клюкву лучше подними.
     -- Представьте себе, --  опуская Уленшпигеля, продолжил  Ковальчук,  --
будто из  колонны вдруг выходят  три  призрака,  три черных  инопланетянина,
освещают нас фонарями, а мы смотрим на них, остолбенелые,  догадываемся, кто
это,  и как грянем: "Ура! Да здравствуют  пожарные!"  И  каждый  норовит  их
обнять, хоть рукой дотронуться, убедиться, что не сон -- шутка  ли, пожарные
до  нас  добрались!  Никогда  еще не  видел,  чтобы  люди так  захлебывались
радостью. Ведь если к нам есть вход, то должен быть и выход!
     --  До  чего  глубоко  и здорово сказано, -- восхитился Уленшпигель, --
сразу видно, что  ученый, кандидат наук.  Только малость обидно: я-то думал,
вы  просто обрадовались  с  такими людьми,  как мы,  познакомиться, а у вас,
оказывается, задняя мысль  была -- побыстрее на выход. А кто был тот крупный
мужчина, который у товарища капитана Клевцова, а тогда лейтенанта, чуть руку
не оторвал, требовал, чтоб его немедленно и с удобствами вывели?
     --  Не  иначе,  как  этот выступальщик Глебушкин,  --  догадался Сергей
Антоныч.
     -- Он самый, -- засмеялся Ковальчук. -- Арбуз прикрикнул на него, чтобы
не позорил, а Глебушкин как рявкнет в  ответ: "Можете командовать  у себя  в
кабинете!"  А  Арбуз:  "Ай-ай,--ай,  вы  же  всего полтора  часа назад  мною
восхищались!"  И  Анна  Алексеевна:  "Аркадий,  пора  бы  тебе  стать  более
осмотрительным   в   выборе   друзей,   не   забудь,   что   ты   уже   стал
совершеннолетним". Тут кто-то подбежал и стал уговаривать пожарных выпить, а
Володя  Никулькин --  это  теперь мы знаем,  кто ты такой! --  очень вежливо
сказал: "Что вы, товарищ, я сегодня в газете читал, что алкоголь  вреден для
здоровья". Потом он нам стал рассказывать всякие веселые  байки,  но нам уже
было не до них, хотелось скорее спуститься...
     -- Володя вам зубы заговаривал, -- пояснил Кожухов. -- По штурмовкам мы
вас спускать не могли, для этого бы  несколько часов потребовалось, а  вести
вниз без противогазов -- опасно, внутренние лестницы были еще задымлены. Вот
и пришлось тянуть время, пока наши снизу не подошли.
     -- И заключительная сцена, -- торжественно, сказал Ковальчук.  -- Стали
мы  спускаться вниз, первыми  пострадавших вынесли -- там  на каком-то этаже
что-то вроде  медпункта было, и окна  на маршах разбиты, перила перекручены,
гарь, копоть...  Спустились  на крышу главного здания,  там снег, ветер,  мы
бегом  по  крыше   на  правое  крыло,  где  люк,  полуголые  --   кадры  для
документального кино! А  уже внизу стали договариваться  с  пожарными, чтобы
встретиться на будущей неделе,  отметить, только наша встреча не состоялась,
как-то не до этого было: хоронили товарищей...
     -- Мы тоже, -- сказал Клевцов.


ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СЛОВО АВТОРА

     На этих скорбных словах Клевцова я хотел было поставить точку, но потом
подумал, что не  стоит кончать  роман на трагической ноте. Лучше, подумал я,
пусть  Ольга  расскажет,  как она счастлива с Васей, Бубликом  и  Дедом, как
удачно сложились судьбы друзей, тех, кто пережил Большой Пожар.
     Но после долгих размышлений я пришел  к  выводу, что этот рассказ будет
лишним.  Ну, счастливы  -- и  слава богу,  пусть живут в свое  удовольствие,
читатель и сам уже догадался, что Ольга и Вася не случайно нашли друг друга.
     К тому  же, решил я, никто, кроме  автора, не сумеет ответить на многие
вопросы читателей. Например, на такие:
     -- А был ли на самом деле Большой Пожар?
     -- А имеют ли реальных прототипов люди, которые его тушили?
     Прямо  и   недвусмысленно  отвечу;  да,  был;  да,  имеют.  Почти  все,
случившееся  в  романе, автором не выдумано,  и если он не  назвал настоящих
фамилий  и  места действия, то  причины тому -- чисто литературные:  строгая
документальность  повествования  сковала  бы  автора,  не  позволила  бы ему
пофантазировать,  объединить  в  одном  персонаже  нескольких,   сместить  в
пространстве и времени иные события и судьбы.
     Но  в  одном  автор  не   позволил  себе  ни  на  йоту  отклониться  от
действительно  происшедших  событий: все боевые действия по тушению Большого
Пожара  приведены с документальной  точностью. Да  и не  только Большого  --
других  пожаров  тоже.  Здесь  и  выдумывать  ничего  не  пришлось:  никакая
авторская фантазия  не  могла  поспорить  с тем, что происходило  в реальной
жизни.
     Было все: и танк да  полигоне,  идущий в  атаку  на огонь под разрывами
снарядов, и Гулин, объявивший пожару номер пять, и "живая кариатида" Лавров,
и  Дед со всеми своими  историями,  и  Нестеров-младший, поднимающий Ольгу с
Бубликом  на  крышу, и  общий  любимец  Уленшпигель, и Вета Юрочкина была, и
"Человек в  тельняшке", и  полковник Кожухов  с его замечательной  идеей,  и
вошедшая в  учебники цепочка штурмовых  лестниц, и массовый героизм пожарных
при спасании людей -- были спасены многие сотни человек.
     Помню,  меня  сильнее  всего  поразило: подвиги  одиночек  --  на  фоне
массового героизма пожарных, от высших офицеров до рядовых бойцов.
     Перед огнем все равны.
     Тот,  кто  в  романе  назван  подполковником  Чепуриным,  говорил  мне:
"Молодых,  даже еще не обстрелянных бойцов за боевки приходилось  удерживать
-- рвались в огонь. Такого порыва не припомню, никто себя ие жалел..."
     А  когда я  спросил того, кого назвал полковником Кожуховым, какой свой
час он считает "звездным",  он без колебаний  ответил: "Большой Пожар.  -- И
пояснил  почему: -- На этом пожаре могло погибнуть значительно больше людей,
но у нас -- относительно мало, и причина в том, что мы резко сократили время
локализации  пожара.  При аналогичных пожарах в  высотных зданиях за рубежом
пожарные,  как  правило, давили  температуру, очаги пожара  мощными  струями
снаружи,  и лишь  затем  шли  внутрь.  С искренним уважением  относясь к  их
работе, скажу все  же,  что мы  избрали  другую тактику, тушили и снаружи, и
большими  силами  рвались внутрь, благодаря  чему  выиграли  время и  спасли
многих  оказавшихся в  безнадежной ситуации  людей. Но и рисковали, конечно,
куда  больше, вы  же  в курсе,  что творилось в  коридорах  и  на лестничных
клетках.  И  снаружи тоже  очень  рисковали:  маневрировали автолестницами с
находящимися на них ствольщиками, И получилось, что риск оправдался".
     Повторяю: все боевые действия -- подлинные, и я жалею лишь о том, что о
многих  волнующих эпизодах  не рассказал: одни не вмещались в  рамки романа,
другие же, при всем  героизме пожарных, были слишком трагичны. А перегружать
читателя  кошмарами я  считаю ничем  не оправданным посягательством  на  его
нервную систему: здесь, как ни в чем  другом,  нужно соблюдать чувство меры.
Ведь  травмы,  наносимые огнем,  ужасны:  у меня  до  сих  пор перед глазами
двухлетний Саша  -- Бублик,  который торопливо лепечет дяде  врачу сказочку,
чтобы тот сжалился, не сдирал бинты с обожженной спины.
     И еще несколько слов на прощанье.
     Если помните,  Ольга сказала,  что  будет пристрастна: людей, о которых
пишешь, надо или уважать и любить, или не уважать и даже презирать. Конечно,
всегда  бывает  какая-то  середина,  однако  Ольгу она  не  интересовала:  в
экстремальной ситуации, когда Большой Пожар сорвал  маски,  моего  летописца
волновали только крайности.
     Я тоже пристрастен -- и потому, что разделяю воззрения Ольги, и потому,
что  с огромным уважением и любовью отношусь к людям самой  опасной в мирное
время профессии. Я хочу, чтобы читатель "Большого  Пожара" знал: каждый день
эти люди не щадят ни здоровья своего, ни жизни своей ради нас с вами. Мы все
перед ними в долгу.
     Питтак, один из семи  древнегреческих мудрецов, говорил: "Дело умных --
предвидеть беду, пока она  не пришла,  дело храбрых -- управляться  с бедой,
когда она пришла".
     Это -- о пожарных: умных, храбрых и очень скромных людях.