лукилометре   находится  пруд,  и  не  успел  иссякнуть
водопровод, как от пруда к месту пожара протянулись две рукавные линии.
     Таких простых  решений, вся ценность которых заключалась в том, что они
были нужны немедленно,  сию  минуту, за  Кожуховым  числилось  много:  чтобы
дерзкая мысль возникла, его нужно было только "припереть к стене".
     Потому и прослыл он лучшим тушилой, достойным преемником Савицкого.

     Идея  прорваться на  высотку с  крыши  кинотеатра  даже самому Кожухову
показалась  столь  ошеломляюще  дерзкой,  что  он  позволил  себе  взять  на
размышление несколько минут.
     Плоская  крыша  кинотеатра,  своим  торцом   примыкавшего  к  высотному
корпусу, находилась на уровне его седьмого этажа. Далее, начиная с восьмого,
на каждом этаже было по две лоджии -- вплоть до самого верха.
     Плоская  забетонированная  крыша...  Чем не опорный  пункт  для  броска
вверх?
     Длина  ручной  штурмовой лестницы --  четыре метра. Одной  лестницы.  А
пятнадцати? Шестьдесят метров! Значит, цепочка из штурмовых лестниц достанет
до двадцать первого атажа. Цепочка... Но как ее сделать, эту самую цепочку?
     С поверхности крыши до первой лоджии подняться на штурмовке может любой
пожарный.  Уже  не любой, а  более  подготовленный и ловкий,  оказавшись  на
восьмом  этаже,  может  подтянуть к  себе штурмовку, забросить ее на  перила
девятого и подняться туда. Уже не просто подготовленньй и ловкий, а отважный
рискнет продолжить эту операцию дальше и выше -- на десятый...  А если найти
таких,   которые   сумеют   на  одиннадцатый...  пятнадцатый...  двадцатый?!
Смертельный трюк  -- повиснуть  без  страховки  над  пропастью  на  узенькой
штурмовой  лестнице!  Такого  в боевой обстановке  еще никто не пробовал,  и
потому никто не знает, можно  ли это сделать. Но то, что никто не знает, это
не аргумент,  первые всегда не знают, они верят.  А вот то,  что это  нужно,
необходимо  и  притом срочно, -- это аргумент. Единственный, который  поймут
двести человек, находящихся между жизнью и смертью.
     С этим ясно: раз нужно, значит, можно.
     Теперь  другой важнейший пункт  размышлений:  дерзкой  идее  -- дерзкие
исполнители!
     Еще  десять  лет   назад  Кожухов  бы   не   задумался  и  на  секунду:
исполнителями бы стали двое, он сам и Андрей Чепурин, никого другого к такой
рискованной  операции  он  бы  не   допустил.  Но  сегодня   это   было   бы
донкихотством, заведомо  обреченным на неудачу; и  здоровье обоих  не то,  и
"начальственный жирок", как посмеивался Чепурин, появился на мышцах, и силы,
которые когдато некуда было девать, совсем не те...
     Нужны молодые, первоклассные мастера-прикладники, и не просто молодые и
первоклассные, но и самые бесстрашные. Нестеров  с Рудаковым? Отличная пара,
но вернуть  их назад,  когда они  пытаются спасти  малыша и Ольгу, -- значит
обидеть  на  всю жизнь...  Эх,  Гулина  увезли  в госпиталь, вот кто  мог бы
начать... Юра, сын!.. Но он только что вынес Вету... В таком состоянии может
совершить  элементарные  ошибки... Лейтенант  Клевцов!  Конечно!  И  старший
сержант Лавров! Еще бы третьего... Остальным, которые пойдут за ними,  будет
легче...
     -- Рагозин, где Клевцов?
     -- На левом крыле девятого, товарищ полковник.
     -- Замени его Пушкаревым из резерва и немедленно ко мне. Нилин!
     -- Слушаю, товарищ полковник!
     -- Штук двадцать пять  штурмовок во двор, к  кинотеатру. Собери со всех
машин,  достань  из-под  земли!  Рагозин!  Автолестницу 5-й  ВПЧ  немедленно
передислоцируй во двор, к крыше кинотеатра... Отозвался Клевцов?
     -- Так точно, товарищ полковник, бежит вниз.
     -- Где старший сержант Лавров?
     -- На перевязке, палец раздробило, товарищ...
     -- Ах ты черт... Кто у нас еще из мастеров прикладного спорта?
     -- Я, товарищ полковник! Я уже понял, товарищ полковник, возьмите меня!
     -- Ты здесь мне  нужен... Лейтенанта  Кожухова и сержанта Никулькина ко
мне,  быстро!.. Седьмой, я Первый,  Седьмой,  я  Первый,  как  слышишь меня?
Прием.
     -- Первый, я Седьмой, слышу хорошо.
     -- Андрей, кого можешь оставить вместо себя?
     --   Первый,  прохожу  девятый  этаж,  обстановка  сложная,  желательно
оставаться здесь минут на пятнадцать.
     -- Понял, через пятнадцать минут спустишься,  заменишь меня, я принимаю
боевой участок на крыше кинотеатра... Нилин, как со штурмовками?
     -- Шестнадцать  штук  отправил  во двор,  товарищ  полковник, остальные
минут через десять.
     -- Учти, головой отвечаешь!
     --  Учел,  товарищ  полковник! Товарищ  полковник,  я ведь тоже  мастер
спорта... Никулькина, во всяком случае, опередил.
     --  Выполняй  свои  обязанности,  Нилин!  Рагозин,  будем  поддерживать
непрерывную связь по рации и  через  связных. Обстановкой  ты владеешь,  что
можешь --  решай  сам,  без меня, а через пятнадцать  минут  введешь в  курс
Чепурина.
     -- Товарищ полковник, лейтенант Клевцов по вашему...
     -- Самочувствие? Травм нет?
     -- Отличное, товарищ полковник, никаких травм!
     -- Товарищ полковник, сержант Никулькин по вашему приказанию...
     -- Настроение, сержант?
     -- Хоть в бой, хоть на танцы, товарищ полковник!
     -- С танцами придется подождать.
     -- А я не спешу, товарищ полковник!
     -- Товарищ полковник, лейтенант Кожухов по вашему...
     -- Хорошо. Клевцов, Кожухов, Никулькин -- за мной!
     Так   на  исходе  первого  часа  Большого  Пожара  зародилась  и  стала
воплощаться в жизнь идея полковника Кожухова.


ШТУРМ ВЫСОТКИ -- ЛЮДИ И СУДЬБЫ
     (Рассказывает Ольга) 1. ВЖИВАЮСЬ В ОБСТАНОВКУ

     После  пожара  высотку  отремонтировали, по возможности  убрали  всякое
синтетическое барахло и,  что  больше всего ободрило ее обитателей, устроили
над техническим этажом превосходную смотровую площадку, она же и вертолетная
-- на всякий, как говорится, пожарный  случай. Чепурин рассказывал,  что  на
Западе и у нас начинают испытывать новые типы вертолетов, приспособленных, в
частности, для спасательных работ в высотных зданиях.
     В  высотке  я  бываю  чуть  ли  не  каждый  день:  прихожу  ругаться  с
работниками технических  служб,  навещаю  знакомых  в гостинице и при случаи
забегаю в ресторан на чашечку  кофе -- там  его готовят лучше,  чем в  наших
буфетах.
     Но  прежде чем начать рассказ  о штурме высотки, я решила  осмотреть ее
снаружи -- побывать на поле боя. На крышу кинотеатра мы -- Вася,  Дима, Коля
Клевцов и я -- прошли по внутренней лестнице через  застекленный  люк. Здесь
было холодно, поддувал ветер со снегом, слепило глаза. Я поплотнев запахнула
шубку и подняла воротник.
     --  Вживайся в обстановку, --  бодро сказал Дима,  --  погодка примерно
такая же, как в тот вечер. Только одета, пожалуй, ты была полегче.
     -- Вася закутал нас с Бубликом в свою куртку, -- сказала я. -- А сверху
Леша свою накинул.
     -- Рыцари, --  с  уважением произнес Клевцов, задирая голову и глядя на
верхние этажи.-- Погодка похожая, только тогда у нас была одно преимуществе:
темнота.
     -- Преимущество? -- удивилась я.
     Клевцов засмеялся.
     --  Еще  какое! Вот гляжу  на 19-й, где кухня, и даже  мурашки по коже:
неужели  это  я  туда залез? Помню,  вишу где-то на 16-м или  17-м и  думаю:
хорошо, что темно и высоты не видно, поджилки не так трясутся.
     -- Кокетничаешь, Коля, -- упрекнула я. -- Ты -- и боишься высоты?
     --  Насчет  поджилок Коля, конечно, загнул, -- сказал  Вася, -- страх к
нашему брату приходит после,  а не  во время пожара. Это потом содрогаешься,
что работал на такой верхотуре, в таком дыму. К высоте, особенно если лезешь
по штурмовой лестнице без страховки, относишься с уважением.
     -- Я забыла, что без страховки.
     --  Страховаться там было некогда, -- сказал Клевцов. -- Каждая секунда
была  на  счету,  только  и  делали,  что  нарушали.  Но  штурмовка  --  она
совестливая, безотказная, не автолестница, которая может закапризничать.
     -- Ты-то знаешь, что штурмовка надежная, а знает  ли об этом штурмовка?
-- сострил Дама.  -- Она  ведь неграмотная, даже  свей  технический  паспорт
читать  не  умеет.  Коля, твоя штурмовка не рассказывала, какие чувства  она
испытывала, когда в нее врезалось оконное стекло?
     -- Коля, это на каком этаже? -- спросила я.
     -- На 16-м.
     --  А  ваши  чувства, товарищ  капитан? --  продолжай  шутить  Дима. --
Писателю очень важно знать, какие страницы жизни промелькнули в этот  момент
в вашем сознании. Детство, отрочество, первая любовь?
     --  Совершеняе  отчетливо  помню, --  в тон ответил  Клевцов,  --  была
единствеввая мысль: до чего же хорошо, что в тот момент никого на ступеньках
не оказалась. Могло бы разрезать, как бритвой, а уж сбить -- наверняка.
     -- Пока  Леша не принес штурмовку,  давайте вводить Олю в курс дела, --
предложил  Вася.  --  Значит,  площадь крыши примерно  пятьдесят  на  сорок,
покрытие,  -- Вася ковырнул снег  сапогом, -- бетонное...  Коля,  интересно,
когда вы топали по крыше, как стадо слонов, зрители в кинозале не свистели?
     -- Что ты, они же "Золотую лихорадку" смотрели, -- ответил Клевцов.  --
Лично мне, когда  я Чаплина смотрю, хоть из пушки  стреляй. Мы-то им вряд ли
мешали,  а  вот  они  нам...  Когда  снизу   взрывы  хохота  доносились,  мы
воспринимали  это  как  кощунство.  Что ваш  топот!  стекла, рамы,  матрасы,
чемоданы  сверху летели, врезались в крышу, как бомбы, разве что без взрыва.
Помню,  апельсины по всей крыше  рассыпались... Но если с самого начала,  то
тридцатиметровку полковник велел  подать  сюда, на  этот  край. По ней мы  и
поднялись.
     -- Сколько вас было? -- спросила я.
     -- Кроме Юры Кожухова, Володьки-Уленшпигеля и меня, полковник  взял два
отделения  газодымозащитииков.  И штурмовок  Слава  подбросил штук  двадцать
пять... Да, еще такое наблюдение, может, тебе пригодится, я ведь до  сих пор
работал с фасада, а теперь, когда оказался во дворе, то увидел, что ситуация
здесь нисколько не  лучше. Вон там, -- Клевцов махнул рукой на  правое крыло
главного здания, -- спасали с  двух автолестниц, а на этом крыле -- с одной.
Еще  такая деталь:  оттуда,  с девятого этажа, свисала спасательная веревка,
какой-то растяпа бросил казенное имущество на произвол...
     -- Не какой-то, а майор Нестеров, -- строго поправил Дима, -- это когда
драпал с  Лешей  из литобъединения... А вот  он и сам, легок  на помине. Где
пропадал?
     -- Мороженое с вареньем  в буфете, -- честно признался  Леша.  -- Ольга
Николаевна, хотите, я вам сюда принесу?
     -- Бр-р, только мороженого мне здесь и не хватает!
     -- Ладно,  потом, -- обнадежил  Леша, -- буфетчица  знакомая, я вам без
очереди возьму.
     Клевцов сосредоточенно смотрел наверх.
     -- Полковник  больше  всего  опасался,  что  огонь  распространится  до
верхних  этажей, -- припомнил он. --  Ну, как в Сеуле  -- факелом... Словом,
боялся опоздать. Когда мы сюда поднялись, огонь выбивался  из  многих  окон,
хотя и не на всех этажах, и в отблесках было видно, что на лоджиях скопилось
порядком людей. А  вот сюда, прямо  где  мы  стоим, один  с пятой лоджии  на
связанных простынях спустился, а за ним другой  на этих же простынях, только
не повезло ему -- оборвался. Полковник ему кричал: "Стой, где стоишь!", а он
не послушался. А может, и не слышал...
     Это я уже знала: удачно спустился  Соломатин, электромонтер, а разбился
Филимонов, слесарь.
     -- Скорее всего не  слышал, -- продолжал  Клевцов. -- В первую минуту я
даже артиллеристам позавидовал, у которых наушники. Был сплошной гул, но это
еще ничего, а  вот когда из гула вдруг вырывался  чей-то пронзительный крик,
очень  на нервы действовало.  Из  окон кричали,  из  лоджий. Одно  хорошо --
раздумывать  некогда,  полковник сразу поставил задачу... -- Клевцов взял  у
Леши штурмовку,  ласково ее погладил.  --  Две  стальных тетивы,  тринадцать
деревянных  ступенек  да стальной  зубастый  крюк --  вот  и вся автоматика.
Палочка-выручалочка! Длина  четыре метра, вес десять килограммов -- пушинка,
а двоих на  себе запросто держит, двести  килограммов.  Ребята, вы  тряхнете
стариной или мне урок проводить?
     В  нескольких шагах от  нас высилась бетонная громада высотки. С самого
верха,  из  ресторана,  доносилась музыка, откуда-то  слышался женский смех,
веселые  голоса;  даже не верилось,  что  шесть  лет назад здесь  был  ад. Я
вспоминала  свое, вживалась в обстановку,  и меня охватывало волнение. Да  и
все вдруг посерьезнели, даже Дима.
     Клевцов взял штурмовку и подошел к высотке.
     -- Начинал я, за  мной поднимались Юра  Кожухов и Володька.  На  первых
четырех лоджиях  никого не оказалось, забрасываю  штурмовку на пятую  -- это
считая от крыши кинотеатра, а от  земли  двенадцатый этаж высотки... Значит,
забрасываю -- и слышу детские голоса. Дети!
     2. СЕРЕЖА КУДРЯВЦЕВ И ТЕТЯ ШУРА

     Удивительно  переплетаются человеческие  судьбы! Жили-были на свете два
человека,  самые обычные и простые, попроси их  рассказать о своей  жизни --
пяти минут хватит. И вдруг  волею  случая дороги  этих людей пересеклись,  и
возникло  такое,  чего  простым   и  обычным  никак  не  назовешь.  Как  два
неприметных, заурядных с  виду камня: лежат себе годами,  и внимания  на них
никто не обращает, а возьмешь, ударишь один о другой -- искры!
     Ну,  понятно,  тысячу раз  в  романах было, в  пьесах  и поэмах,  когда
встречаются  юные или  даже не  очень юные Ромео  и Джульетта:  ток из  рук,
любовь  с первого или второго  взгляда и все  последующее. Тут уже не просто
искры, а  пламя бывает, всепоглощающий огонь! Но  наша  история  развивалась
совсем  по-иному, да  и  не могла иначе, потому  что  Сереже Кудрявцеву было
тогда чуть за двадцать, полгода как из армии  пришел, а тете Шуре шестьдесят
с  хвостиком;  и  то, что  эти одинокие души  потянулись  друг  к  другу,  в
романтические схемы никак не укладывается.
     Началось  с  того, что весенним вечером  вез таксист пассажиров, мужа и
жену,  которые  куда-то  сильно  опаздывали,  всю  дорогу  переругивались  и
подгоняли водителя, намекая на чаевые.  И тут, проезжая пустынным переулком,
водитель  увидел, что с тротуара пытается встать пожилая женщина.  "Гони! --
протестовали  пассажиры.-- Пьяная,  наверное!"  Но  водитель  уже  остановил
машину, вышел,  помог  женщине встать и довел  ее до крыльца. "Что  с тобой,
мамаша? -- Оступилась, сыночек, езжай, спасибо тебе, дождусь кого-нибудь. --
А далеко тебе? -- Далеко, из гостей я, ты езжай, видишь, волнуются..."
     Может, водитель так бы  и поступил, если бы не увидел, что лицо женщины
исказилось от боли. Ничего не говоря, подхватил ее на руки, понес в машину и
стал  осторожно устраивать на переднее сиденье. Пассажирам бы выразить  свое
сочувствие или,  на худой конец, смолчать, а  они подняли  крик;  "Не имеешь
права! Опаздываем!  На  подсадку  берешь без разрешения!  За длинным  рублем
гоняешься!"
     -- Ну, и  сволочи, думаю, --  рассказывал  мне Сережа, -- и носит  ведь
земля  таких.  А ну,  ору, вылезайте  из машины,  пока не  вышвырнул!  -- И,
улыбаясь,   закончил:   --   Пошумели,  но   вылезли,  портрет-то   у   меня
разбойничий...
     А для  незнакомого  с  ним человека Сережа  и  в  самом  деле  выглядит
страшновато: нос у него перебит, еще с детства.
     Привез Сережа тетю Шуру в домик на окраине, помог войти и собрался было
уходить,  но  она  уговорила  его  поставить  чай  и  угоститься  на  дорогу
пирожками. За  чаем  разговорились, и каждый рассказал за пять минут о своей
жизни:  тетя Шура о погибшем на войне  муже и тогда еще, в войну, умершей от
скарлатины дочке, Сережа  -- о  безрадостном сиротском детстве,  о шоферской
службе в армии и общежитии, где сейчас живет. Уехал, ночью работы было мало,
а под утро  спохватился, что не подумал врача к  тете Шуре вызвать,  оставил
одну в доме, беспомощную. Адреса он не  записал, но  цепкая шоферская память
привела  его к этому дому: позвонил  в  поликлинику,  вызвал врача, поставил
чай, накормил...
     -- И она меня не  отпускает, и сам я чурвствую, что уходить не хочу, --
рассказывал Сережа, -- Матери-то я не помню...
     Ушел, потом снова проведать  пришел, снова и снова, а  потом перевез из
общежития  свой чемоданчик и живет  в том домике по сей день, скоро уже семь
лет. Так обрела тетя Шура любящего сына, а он -- мать. Когда я у них  бываю,
то отдыхаю душой: нужно видеть, как они заботятся друг о друге, смотрят друг
на друга -- будто  снова боятся  затеряться в этом  огромном мире.  Видела я
любящих сыновей, но такого, как Сережа, -- никогда.
     А   пассажиры,   которых   он   высадил  из  машины,  оказались  людьми
злопамятными. Через сутки Сережу вызвал директор таксопарка.
     -- Брал на подсадку женщину без разрешения пассажиров?
     -- Брал. Она...
     -- Пассажиров высадил?
     -- Да. Они...
     -- Крыл их, грозился силу применить?
     -- Да, потому что...
     -- Зайдешь  после смены, распишешься за  строгач. На первый  раз  лишаю
премии, а в следующий...
     -- А я ему говорю, что не распишусь, если не выслушаете, -- рассказывал
Сережа. -- Ладно, махнул, давай, только по-быстрому. Ну, выслушал,  подумал,
вызвал  секретаршу:  "Приказ  насчет Кудрявцева напечатала?  Порви и брось в
корзину".  И мне:  "Работай, Серега,  я  этим  склочникам сообщу,  что  меры
приняты. Но имей в виду: в следующий раз..." Справедливый человек, правда?
     Ни директор, ни Сережа и думать не думали, что "следующий раз" наступит
очень скоро!
     Когда  они стали жить  под  одной крышей, Сережа начал уговаривать тетю
Шуру  уходить  со службы,  а  она иикак  не решалась.  Вот  женится  Сережа,
появится внучек -- другое дело, тогда и дня на работе не останется. А на то,
что внучеж рано или поздно появится, она очень надеялась: Настя, горничная с
15-го этажа, с которой она познакомила Сережу, все чаще поглядывала на нее с
тревожным любопытством будущей невестки.
     В  ту пору  я  и познакомилась с ними; по договору с таксопарком Сережа
был на неделю прикреплен  к музею,  разъезжал со мной и перевозил экспонаты;
слово  за  слово, мы разговорились, и он рассказал мне всю эту историю. Я не
раз  забегала  к  тете  Шуре на  12-й  этаж, где она  работала  в  бельевой,
радовалась  ее  спокойному  счастью,  с  появлением  Насти  напрашивалась на
свадьбу -- и от всей души желала удачи этим славным людям.

     Несмотря на  свой "разбойничий портрет", Сережа был тихим  и уступчивым
парнем  --  тот случай, когда форма и содержание абсолютно не  совпадали: не
пил  и не  загуливал,  ни  с  кем не  ссорился,  был  неизменно  приветлив и
безотказно работал  за  сменщика,  если  тот  брал  больничный.  Меня всегда
смешило,  что, улыбаясь, он  прикрывал  лицо  ладонью --  стеснялся.  Такими
безотказными  трудягами начальство всегда очень дорожит,  и поэтому директор
парка  был  ошеломлен,  когда на  Кудрявцева  снова пришла  жалоба, даже  не
жалоба, а вопль души выброшенных из машины пассажиров!
     --  Да  ты  же  настоящий хулиган!  --  возмущался  директор, обнимая и
поздравляя Сережу. -- Я же должен тебя гнать в шею с волчьим билетом!
     И снова -- из-за тети Шуры!
     Вез он на вокзал к поезду двух  пассажиров и вдруг увидел,  что из окон
Дворца  искусств  повалил дым. Первая мысль:  половина  седьмого, тетя  Шура
кончает  в шесть и ушла домой. И тут же вторая: а вдруг  не ушла? А вдруг ее
снова попросили посидеть с детьми, как это было вчера и позавчера? И Настина
смена сегодня!
     Я  оговорилась:  пассажиров  он  из  машины  не  высадил,  они  наотрез
отказались.  Он просто  вытащил ключи,  крикнул на прощанье:  "Черт  с вами,
сидите!"  --  и  бросился к центральному входу Дворца, куда  уже  подъезжали
пожарные. Подбежал  к  лифтам, из  которых  валом  валили возбужденные люди,
вскочил  в освободившийся, нажал на кнопку -- не идет! Вбежал в другой -- не
идет!
     -- Куда прешь? --