тносился с прохладцей -- не потому,  что  недостаточно
ценил  силу  прессы,  а  потому,  что давным-давно  не  встречал  публикаций
проблемных,  ставящих действительно важные для пожарной охраны  вопросы.  На
газету работали  и  отличные  журналисты, но они  предпочитали  писать  либо
экономические обозрения, либо о сельском хозяйстве, либо об искусстве; в УПО
же  корреспонденты  приходили обычно для  того,  чтобы  взять предновогоднее
интервью  об опасностях,  связанных с елками (интервью на тему "Спасайся кто
может!" -- шутили в УПО),  о  противопожарных мероприятиях  в жаркое лето, о
спичках, которые следует прятать  от  детей, и прочее. Все  это, безусловно,
полезно  и даже  необходимо, но  куда  нужнее познакомить  общественность  с
действительно  важными  проблемами.  В  местной  же  газете,  хотя  в городе
дислоцировался один из наиболее мощных в стране гарнизонов и  Кожухов вправе
был рассчитывать на доброжелательную поддержку прессы,  за весь прошлый год,
к примеру, пожарным посвятили три заметки: одну  хвалебную и  с фотографиями
-- к 8 Марта (девочки из  01 за работой) и две критические -- о недостаточно
быстром тушении мусора на свалках...
     Из  комнаты  дежурных доносился  смех.  Здесь состыковались обе  смены,
отдежурившая  и новая, и  все подавали советы старшему лейтенанту Тарасенко,
который, повернувшись к насмешникам спиной, ворковал в телефонную трубку: "А
как  Настенькина головка? А горлышко, а  носик?" Тарасенко весь извелся, так
как  Настенька,  на которой  он месяц назад  женился,  несколько раз  подряд
чихнула в трубку.
     --  Я  знаю  одного профессора,  -- сочувственно говорил Рагозин, -- он
специалист по горлышку и носику. Он ухогорлоносик.
     --  Бери,  Петро,  больничный по  уходу  за  Настенькой,  --  советовал
дежурный по городу  Суходольский.  -- Или полковнику доложи, что у Настеньки
тридцать шесть и  девять  с  половиной,  нужно  спасать человека,  полковник
поймет!
     Тарасенко вздыхал. Он даже трехдневный  свадебный отпуск не отгулял  --
отозвали в связи с  обстановкой, да еще  потом раз пять подменял заболевших,
да еще  сутками за  себя дежурил, так  что  от медового месяца остались одни
лохмотья.
     -- Товарищи офицеры! Товарищ полковник, за истекшие  сутки происшествий
в дежурных караулах не случилось. На вызовы выезжали...
     -- Спасибо, понял, дадите сводку.
     -- Есть, товарищ полковник!
     -- Накурили... -- проворчал Кожухов.  -- Дымом от вас несет, как...  от
пожарных.  Открыть  форточку,  проветрить!   Суходольский,   где  справка  о
травматизме с начала года?
     -- Не успел, товарищ полковник.
     -- В шахматы играл?
     -- Никак нет, с нуля до часу тридцати выселенный дом тушили, а потом по
вашему приказанию готовил рапорт о боевой готовности по 3-й и 7-й частям.
     -- Закончил?
     -- Никак нет, това...
     --  Не  уйдешь домой,  пока  не положишь  рапорт мне на стол. Нестеров,
заберешь у Суходольского материалы и подготовишь справку о травматизме. Чего
вздыхаешь?
     -- Фильм о  милиции вчера  смотрел, товарищ полковник. Там  оперативную
группу  показывали,  вроде  нашей, только они не справки пишут, а кофе пьют,
журналы читают и ждут вызова.
     -- Завидно?
     --  Еще как,  товарищ полковник!  Они на  задание едут  свеженькие, как
огурчики с грядки, а мы -- очумевшие от справок. Жена Рагозина жалуется, что
он даже во сне кричит: "Гидранты, гидранты, гидранты!"
     -- Не по чину смел, Нестеров! Давно замечаний по службе не получал?
     -- Уже целую неделю, товарищ полковник!
     Улыбаясь, Кожухов  вышел. Оперативных дежурных  он любил,  это была его
гвардия -- отборные из отборных, как в милицейской группе захвата. Вместе со
своим замом подполковником  Чепуриным он годами следил за молодыми офицерами
гарнизона,  прокатывал  их  на  всех  режимах  и  лучших  переводил  в  штаб
пожаротушения.
     А  Нестеров-младший  прав,  писанины действительно  слишком много, и не
уменьшается она,  как к тому  призывают со  всех  трибун, а с  каждым  годом
растет. Бесчисленные справки, докладные, отчеты... Отовсюду  требуют, каждая
бумага  порождает  две  новых, на  них  отвлекаются  лучшие  мозги, и растет
бумажное цунами, нахлестывает, и никто не знает, как его остановить...

     Корреспондент   оказался   бойким   молодым   человеком,   недавно   со
студенческой  скамьи; он  честно признался, что пожарная охрана -- пробел  в
его  познаниях об окружающем мире,  и  он пришел для того, чтобы этот пробел
ликвидировать.
     --  Боюсь,  что  десяти  минут,  которые  я  могу  вам  уделить,  будет
недостаточно,  -- сказал Кожухов. --  Я  изучаю пожарную охрану уже двадцать
три года, но  очень многое  для  меня остается  неясным. Например, сколько я
себя  помню, мы всегда обсуждали и  продолжаем обсуждать  два вопроса: какой
должна быть боевая  одежда и какой  должна быть каска... Кстати, эти вопросы
отнюдь не решены. Или другое: мы до сих пор не понимаем природу огня.
     --  Но  ведь  это элементарно,  --  удивился  корреспондент  и  тут  же
спохватился: -- Вы, конечно, шутите? Вы, как говорится, главный враг огня...
     -- Неточно  говорится, -- перебил Кожухов. -- Я враг "неконтролируемого
горения вне специального очага", то есть пожара. А за огонь как таковой я от
всей души  благодарю Прометея,  хотя  и  сознаю,  что  он  подарил  человеку
чрезвычайно опасную игрушку.
     -- Игрушку -- не то слово, -- возразил корреспондент.
     -- Зато опасную -- то самое.
     -- Значит, пожарные не очень уважают Прометея?
     Кожухов сдержал улыбку. Явно университетская выучка, утонченный подход,
"разговор с интеллигентным собеседником".
     -- Так что же вас все-таки интересует, суть дела или отношение пожарных
к греческой мифологии?
     -- В первую очередь суть дела, -- быстро согласился корреспондент. -- А
уж потом все остальное.
     -- Тогда займитесь пожарами, которые мы больше всего любим.
     -- Любите? Это, конечно, из области юмора?
     --  Нисколько. Мы любим  пожары предотвращенные. Их никто не увидит, за
то,   что  их  не  было,   нас  никто  не  похвалит,   но  именно   пожарами
предотвращенными мы больше всего гордимся. Хотите ими заняться?
     --  С удовольствием, --  без всякого энтузиазма  сказал  корреспондент,
явно ожидавший чего-то другого. -- А с чего начать?
     -- Ну, хотя бы с того, что летом прошлого года  мы на сутки  остановили
работу  на двусторонней эстакаде,  где  производился  слив  горючего.  Из-за
всякого рода утечек площадка пропиталась мазутом, достаточно было нескольких
искр или удара молнии, чтобы начался пожар. Вот вам и  производственный  фон
для  статьи.  Можете  начать  с  Прометея,  а  закончить более  прозаическим
сообщением  о   двух   выговорах,  начальнику  эстакады  и  мне...  Что,  не
вдохновляет?  Жаль, профилактическая  работа для  нас  не  менее  важна, чем
боевые действия по тушению пожаров. Ну, разве не интересная тема?
     --  Безусловно,  -- обескураженно согласился корреспондент. -- Я только
боюсь,  что завотделом... что материал недостаточно читабельный...  Хотелось
бы...
     -- Иными словами, работа Госпожнадзора вас не волнует, -- констатировал
Кожухов. --  Понимаю, хотите  сенсаций.. С  ними у нас туговато, работа наша
скучная, для здоровья  вредная...  Можете  так  и записать,  что  скучная  и
вредная из-за постоянных  стрессов: либо мы не идем в ногу с городом, ставим
палки в колеса техническому прогрессу, за что нас критикуют на всех уровнях;
либо мы тушим, получаем травмы, ожоги -- опять стресс; либо после какой-либо
неудачи -- а каждый пожар, даже хорошо потушенный, для города неудача -- нас
награждают  взысканиями,  снимают  с работы -- тоже не праздник  для нервной
системы... Не читабельно?
     Кожухов  взглянул на  унылое  лице корреспондента,  на его  блокнот,  в
котором  не  было  записано  и  десятка  слов,  и  с неожиданным  оптимизмом
предложил:
     -- Вот что наверняка будет читабельно, напишите о Прометее! Все-таки он
был единственным обитателем Олимпа, который не поучал, не наказывал людей за
их   вольные   и  невольные  грехи,  а  бескорыстно  и  искренне  любил  все
человечество, всех вместе и каждого в отдельности.  Остальные боги  только и
делали,  что пугали  людей и  доказывали  им свое  превосходство. К тому  же
Прометей претерпел за  людей муки, несравнимые даже с муками  Христа -- ведь
орел миллион  лет  терзал его печень. Нужно  только проверить и уточнить эту
цифру -- миллион, я допускаю, что первый биограф Прометея ее завысил.
     -- Экстравагантная, но любопытная трактовка, -- оживился корреспондент.
-- Эссе о Прометее!
     --  Обязательно расскажите,  --  добавил  Кожухов, -- о  Герострате и о
княгине  Ольге,  которая первой на Руси пустила "красного петуха".  Помните,
она сожгла  город древлян,  те непочтительно  обошлись с  ее  мужем,  князем
Игорем,   разорвав   его   на   части.  Подробности  у  Соловьева,   в   его
фундаментальном труде. Ну, желаю удачи.
     -- Огромное вам спасибо, -- с чувством сказал корреспондент.
     Больше Кожухов никогда его не встречал.
     Уходя на  пенсию,  полковник  Савицкий,  прослуживший  начальником  УПО
больше  четверти  века,   имел  долгую  и   доверительную  беседу  со  своим
преемником.
     --  До  сих пор твоя жизнь  была относительно  простой, --  говорил  он
Кожухову,  --  ты  отвечал  только  за  боевую  готовность  гарнизона  и  за
ликвидацию  пожаров. школу  ты прошел хорошую, тушить  научился  по  первому
классу. Но отныне работа твоя становится неизмеримо сложнее. Если до сих пор
жизнь требовала от тебя быстрых и прямолинейных  решений, умения  повести за
собой людей, то теперь ты должен стать гибким, настороженным, умеющим  пойти
на компромисс дипломатом, ибо  пост  начальника  УПО  -- дипломатический!  В
огонь  тебе  больше  лезть  не   надо,  разве   что  возникнут  чрезвычайные
обстоятельства:  тебе и  без  огня  будет жарко,  увидишь, Миша. Отныне моей
спины перед тобой больше нет: не мне, а тебе будет звонить из Москвы высокое
начальство, не меня, а тебя будут выводить на ковер, где  придется стоять по
стойке "смирно",  и если  ты из хорошего  солдата не превратишься  хотя бы в
среднего дипломата,  долго  на этом  посту  не удержишься.  Ни  перед кем не
склоняй головы, но помни, что  имеется такая  штука -- субординация; требуй,
но  умей и просить, будь твердым и последовательным в  решениях,  но научись
вовремя ослаблять железную хватку. Ты очень скоро поймешь,  что куда труднее
найти общий язык с теми, от кого ты зависишь, чем потушить пожар; что минута
разговора  с  высоким начальством выматывает  куда больше, чем час работы  в
задымленном подвале...  Короче,  садись  в  мое  кресло,  но  помни,  что  с
сегодняшнего дня ты  не  только и не столько главный тушила  города, сколько
начинающий изучать правила игры дипломат.
     С того разговора прошло несколько лет, но Кожухов  часто его вспоминал;
первые  месяцы  он  то и дело навещал  своего учителя,  советовался с  ним и
благодарил  за  науку,  а  когда Савицкого  не  стало,  понемногу, учась  на
собственных  ошибках, овладевал высоким искусством руководства таким сложным
механизмом, как пожарная охрана огромного промышленного центра.
     Во  главе  ключевого  отдела  службы   и  подготовки  Кожухов  поставил
подполковника Головина, которому верил, как  самому себе; штаб пожаротушения
возглавил тоже старый товарищ, подполковник Чепурин. Часто Кожухов завидовал
тому, что не он, а другие занимаются боевыми действиями, скучал по ним и при
первой  же возможности  старался "понюхать дыма". Но таких возможностей было
немного  --  львиную долю рабочего времени  он  звонил и отвечал на  звонки,
писал бумаги с просьбами, требованиями и объяснениями,  заседал  в различных
комиссиях,  защищал своих людей от  нападок,  поощрял  и  наказывал, выбивал
фонды, квартиры, штаты -- словом, делая все то, к чему готовил его Савицкий.
     Теперь он выезжал лишь  на те пожары, которым объявлялись  номера три и
выше; памятуя уроки учителя, сдерживал  себя и не  лез в огонь, когда видел,
что  справятся без  него;  научился  не  обижать  подчиненных  недоверием  и
принимал  на  себя обязанности РТП *,  только когда  требовала  чрезвычайная
обстановка.
     * РТП -- руководитель тушения пожара.

     Телефоны, прямые и через дежурного, звонили непрерывно.
     Вчера, окончательно потеряв терпение,  Кожухов  вынес  постановление  о
приостановке работы главного конвейера  на  заводе  строительных  и дорожных
машин.  Детали  прямо  у  конвейера промывали  бензином, мало  того,  бензин
приносили на сборку в  открытых емкостях. Это было вопиющим  нарушением всех
правил,  но "пока гром  не грянет,  мужик не  перекрестится",  администрация
игнорировала отчаянные призывы инспекторов Госпожнадзора.
     Столь ответственного решения  Кожухов  еще  не принимал -- завод с  его
десятитысячным коллективом работал на всю страну!
     Звонки начались с утра и  не прекращались целый день. Главному инженеру
и  директору  Кожухов  отказал  наотрез;   столь  же  решительно  отказал  и
начальнику главка,  которому  подчинялся завод,  потом заместителю министра,
который пригрозил серьезными  неприятностями... "Не отступай,  пусть получат
хороший  урок, -- поддержал из Москвы  генерал, начальник ГУПО *, и пошутил:
-- В случае чего прикрою своим телом!"
     * ГУПО -- Главное управление пожарной охраны МВД СССР.

     К вечеру  Кожухову  позвонил Ермаков,  начальник областного  управления
внутренних дел, которому подчинялась пожарная охрана.
     -- Ты давно в парной не был? -- как всегда, издали начал он.
     -- Давно, товарищ генерал, предпочитаю душ.
     -- Ну,  тогда готовься  к хорошей  бане, на 17.30  нас  вызывает первый
секретарь обкома. Все понял? С огнем играешь, полковник!
     -- Что вы, товарищ генерал, к огню я отношусь с огромным уважением.
     -- Говорил же я тебе, чтоб не рубил сплеча, -- упрекнул Ермаков. -- Это
тебе, брат, не прачечную или столовую закрыть -- заводище!
     -- Вы же знаете причину, товарищ генерал.
     -- Ну, ну, давай, бей на логику, -- проворчал  Ермаков.  -- Учти, в том
кабинете логика будет совсем другая!
     -- А какую вы будете поддерживать? -- забросил удочку Кожухов.
     -- Ту, от которой тебе жарко будет!
     Кожухов вздохнул: он и сам знал, в тот кабинет приглашают не  для того,
чтобы говорить комплименты.

     --  Привели  возмутителя  спокойствия?  --  без  улыбки спросил  первый
секретарь, когда  Ермаков, а  за ним  Кожухов вошли в  кабинет. И, предложив
сесть, сразу перешел к делу. -- Докладывайте, товарищ Кожухов.
     Хозяин  кабинета  взглянул  на  часы,  и  Кожухов, понимая,  что в  его
распоряжении считанные минуты, коротко изложил причины своего решения.
     --  Ваша  позиция  ясна,  -- сказал  первый секретарь. -- Все  понимаю,
спасибо за  службу, но давайте думать, как исправлять ситуацию. А она такая:
завод   срывает  государственный  план,   рабочие   простаивают,   создается
нездоровая  обстановка.  Излагайте  ваши  предложения по  немедленному --  я
настаиваю на этом слове -- возобновлению работы конвейера.
     --  От любой  ничтожной искры там может возникнуть серьезный  пожар, --
твердо сказал  Кожухов.  --  Пусть  промывают детали  в специально для этого
приспособленном помещении.
     -- Кожухов прав, Сергей  Петрович,  -- неожиданно включился Ермаков. --
Пожарные народ упрямый, они по своему уставу живут.
     -- Вы что, единым фронтом? -- укоризненно произнес первый секретарь. --
Я-то надеялся, Григорий Нилыч, что вы будете меня поддерживать. Я только что
с завода, директор  заверил, что помещение будет готово  через  три дня.  Не
говорите мне, что можно и чего нельзя сделать по  правилам,  нам с вами надо
мыслить шире. В войну мы работали  и под бомбежкой, да и полигон вы, товарищ
Кожухов, тушили не по правилам.
     -- Три дня -- реальный срок? -- спросил Кожухов.
     -- Вот она, школа Савицкого, -- усмехнулся первый секретарь. -- Сколько
раз оп  припирал меня к стене,  когда  я директорствовал на  химкомбинате!..
Уверен, что срок реальный, директор отлично знает, что его ждет, если введет
нас в заблуждение.
     --  Хорошо, Сергей Петрович,  -- уловив выразительный  взгляд Ермакова,
сказал  Кожухов,  --  пожарной охране  будет дано распоряжение об  усиленных
дежурствах на главном конвейере. Но если через трое суток...
     -- Принимаю к  сведению, беру на контроль,  -- кивнул первый секретарь,
нажимая  кнопку.  --  Соедините с  директором машиностроительного.  Спасибо,
товарищи, вы свободны.

     Хотя  в морозные дни кривая пожаров по  статистике  возрастает  главным
образом  из-за массового  использования  обогревательных  приборов,  вызовов
сегодня было немного, по пустякам, и Кожухов  начал  проникаться мыслью, что
день  пройдет  благополучно.  Свое отступление  в  истории с  конвейером  он
неудачей для себя не  считал,  наоборот:  весь  город уже знает, что Кожухов
умеет  не только предупреждать, и другие нарушители сто раз подумают, прежде
чем отмахнуться от предписаний Госпожнадзора, не каждый  может  пробиться  к
первому  секретарю и завоевать его поддержку. А таких нарушителей на заметке
у Кожухова было несколько -- и на  железной дороге, и в промышленности,  и в
сфере обслуживания, и в науке. Особое беспокойство вызывали высотки: скажем,
в здании  Научно-исследовательского  института нефтехимии пути  эвакуации по
проекту были рассчитаны  на  тысячу триста человек, а за  пять-шесть лет там
нагородили  боксов,  раздули  штаты...  Кому  можно  позавидовать,  так  это
морякам: капитан ни при каких условиях не возьмет на борт человека, которого
не  может  обеспечить  спасательными  средствами.  В   Дворце  искусств  без
согласования с пожарными начали реконструкцию лестничных клеток и маршей, не
говоря  уже о других многочисленных нарушениях; то  же самое  происходит и в
пятнадцатиэтажной пирамиде НИИ водного транспорта...
     Хватит либеральничать, решил  Кожухов и вспомнил Савицкого:  "Пожарный,
который не наживает себе врагов, -- халтурщик!"  На Савицкого жаловались  во
все инстанции, его проклинали, в глаза и за глаза обзывали перестраховщиком,
а умер --  хоронил весь  город: вспомнили, что  за  многие  годы  не было  у
"перестраховщика" ни одного крупного пожара...
     По  дороге  из обкома  Кожухов, как всегда без предупреждений, заехал в
две   части,  проверил  по  секундомеру  готовность  к  выезду  и  установку
автолестниц, придирчиво смотрел КИПы *, за одно похвалил, за другое разнес и
сообщил в радиоцентр, что направляется в УПО. Проезжая мимо  6-й части,  где
сегодня дежурил Юрий, еле  удержался от желания  его проведать:  Юрий  очень
обижался, когда отец распекал его при всех, словно подчер
     * КИП -- кислородный изолирующий противогаз.
     кивая,  что  никаких  поблажек  сыну  давать   не  собирается.  Кожухов
усмехнулся:  когда отец и сын работают на заводе, это называется "династия",
а  в  пожарной  охране  --  семейственность,  такие разговоры  до  него  уже
доходили. Хороша семейственность, если Юрий приходит  домой  прокопченный  и
неделями лечится от травм...
     Было всего шесть вечера, а на улицах  зажигались  фонари. Февраль стоял
холодный, вьюжный; впрочем, зиму Кожухов  вообще не любил  -- и за ту  самую
кривую,  и  за то, что относительно  хорошо  снег убирался только на главных
магистралях; на других улицах и в  переулках он  лежал сугробами, и пожарным
трудно бывало не только развернуться в боевой порядок, но и просто проехать;
на случай  снежной  зимы приходилось  разрабатывать специальные  маршруты  с
учетом  пропускной  способности  улиц  --  самый  короткий  путь  не  всегда
оптимальный... Дефицитнейшая стала профессия  -- дворник,  нынче куда  легче
найти высококвалифицированных инженеров, чем добросовестных  дворников. Было
время,  когда милиция  нещадно их штрафовала  вот за