,  Кожухов  поругивает,  Чепурии посмеивается; если  ослушаться
Кожухова  и думать не смей, то  с Чепуриным можно иной раз чуточку поспорить
-- словом, хотя  ребята искренне уважают обоих, под началом Чепурина служить
легче. Что касается меня, то я люблю  и того, и другого, и если  с Чепуриным
общаюсь  чаще,  то  лишь потому,  что Кожухов едва ли  не самый  загруженный
человек и городе.
     Сказать, что мы с Чепуриным дружны, было  бы преувеличением, но явно  и
откровенно друг  другу  симпатизируем, и единственное, что нас удерживает от
общения семьями, это Васина щепетильность: все-таки прямой начальник, как бы
кто-нибудь  что-нибудь  о чем-нибудь  не подумал.  Но  в  Дедову  библиотеку
Чепурин наведывается частенько, а для Деда в отличие от Васи субординация --
пройденный  этап, тем  более что Чепурина  Дед знал еще мальчишкой  и в люди
выводил,  когда тот после флота окончил пожарное училище  и явился на службу
желторотым начальником караула.
     Чепурин значительно старше нас, ему  уже  сорок  пять -- годы, когда по
крышам лазать неохота, а если приходится, то безо всякого удовольствия", как
посмеивается он.  Я добавлю  -- а  частенько приходится,  так  как начальник
штаба пожаротушения ("доверяй,  но проверяй!") любит своими глазами  видеть,
как работают его ребята, "вверх растут или вниз".
     В городе  Чепурин фигура известная, не столько потому, что  он  в самом
деле потушил  немало  пожаров и лично спас  десятки  людей, о чем  мало  кто
знает, сколько потому, что  "попал на перо" одному восторженному журналисту,
который после Большого Пожара тиснул в газете на целую полосу очерк "Человек
в  тельняшке"  с фотографией.  Несмотря  на то  что  автор  руководствовался
лучшими  намерениями,  в очерке, помимо  чистой  правды,  оказалось  столько
патоки, что  Чепурин краснел, бледнел, хватался за голову и поклялся  отныне
не давать интервью ни за какие посулы.
     Я самонадеянно  решила,  что  для меня он сделает исключение,  но какое
там!  Узнав, что я собралась о нем  написать, он ясно  и  недвусмысленно дал
понять,  что в  ближайшие пять-десять  лет будет  сильно  занят,  а когда  я
обиделась, послал  мне  с Васей в подарок изящную игрушечную метлу (с легкой
руки Димы я прослыла в  УПО  ведьмой).  Но, как известно, у каждого мужчины,
каким бы он ни казался совершенством, есть  своя ахиллесова пята!  Один тает
от  нежности, другой  от  похвал,  третьему больше  всего  на свете  хочется
казаться сильным и т. д.  Вот эту слабинку я и нащупала. Позвонила Чепурину:
"Андрей Иванович, можете от меня не прятаться, больше приставать не буду. --
Вот умница, обрадовала, честное слово!  -- А почему вы не спрашиваете, что я
придумала?  -- Так,  так...  (настороженно), выкладывай...  --  Я решила  от
начала до конца, без всяких купюр, процитировать "Человека в тельняшке"!"
     Вот  тут-то  Чепурин  и  всполошился. Боже,  как  он  меня поносил!-- И
ведьма,  И шантажистка, и  архивная мышь  (за  мышь извинился),  и  музейный
экспонат, и гангстер в юбке -- и, выдохнувшись, сдался. Еще бы не сдаться, в
очерке были  такие  перлы:  "От  проницательного  орлиного взгляда  красивых
черных глаз подполковника не ускользало ничего", или: "Вперед! -- взывал он.
--  Пожарный презирает опасность!  Рукава --  к  бою!", и еще самое главное:
"Вынося  на  руках  миловидную,  но  беспомощную  женщину,  Чепурин  бережно
прижимал  ее к  себе:  ведь на ее месте,  растроганио  думал  он,  могла  бы
оказаться  моя  жена".  И другие подобные красивости, одно лишь упоминание о
которых приводило Чепурина в ярость.
     Я  положила руку на  боевой устав и  поклялась  писать  правду и только
правду. Чепурин  вспоминал и рассказывал, я  стенографировала, прибавила то,
что слышала от других и, как заверил мой  первый слушатель Дед, вроде ничего
не наврала.  "Разве  что  самую малость, --  ухмыльнувшись,  добавил  он. --
Пожарные у тебя меж собой разговаривают... ну, это, без всяких словечек. А в
бою,  Леля,  словечки  --  это  важный элемент, без них и команду  не всякий
поймет. Я к тому, что  команда  со словечками убедительней, до сердца и души
доходит".
     Этот аргумент н с возмущением отвергла.

     -- Моя благоверная в тот день отличилась дважды,-- рассказывал Чепурин.
-- О том, что она брюки выгладила, тебе известно, а о другом ее преступлении
знаю только  я: днем она позвонила и, черт дернул за язык, поинтересовалась,
вовремя  ли  приду  со  службы. А ведь сто раз просил, умолял, предупреждал:
никогда  не  задавай  таких  вопросов!  Примета  --  хуже  нет,  обязательно
проканителишься до ночи и вернешься домой чумазый как дьявол. Таи что, когда
будешь анализировать причины пожара, обязательно заклейми и этот звонок.
     Снова отвлекусь. Расшифровала я эти строки -- и представила себе Тамару
Ильиничну, которая уложила девочек спать, а сама прилегла с  книжкой в руках
на тахту  у телефона -- ждать. Жена пожарного должна  уметь  ждать! Вот  уже
час... два... три часа назад муж должен был приехать домой, а его все нет, и
раз он даже  не  звонит,  значит, нет такой  возможности: имей  он  хотя  бы
свободную минуту, обязательно  бы позвонил,  пошутил  бы по  поводу "чепухи,
полной  чепухи", из-за которой  застрял, и спросил бы,  как  прошел  день  у
"диверсанток" -- так  он называет  дочерей.  Завтра утром  на  работу,  надо
отдохнуть, но Тамара Ильинична  знает -- пока муж не приедет  или хотя бы не
позвонит, ей  все равно  не уснуть --  уж очень тревожной  бывает эта  самая
"полная чепуха"...
     Я вспоминаю Денниса Смита,  его  "Пожарную  команду .э 82", вот  что он
писал: "Я -- нью-йоркский пожарный, один из "храбрейших города", как именуют
нас  газеты. В Нью-Йорке  живут  около восьми миллионов  человек, двенадцать
тысяч из них -- пожарные. Мы  отличаемся от всех остальных людей,  живущих и
работающих в  этом  городе:  от банкиров, служащих рекламных бюро, водителей
грузовиков, секретарей,  продавцов и покупателей;  для  каждого из них  есть
большая вероятность, что после  работы  он возвратится  домой на собственных
ногах. Пусть усталым, но целым и невредимым. Пожарный ни в чем не может быть
уверен. Жена пожарного,  целуя  мужа  перед уходом на работу, молит  судьбу,
чтобы он возвратился домой. Чтобы ей не  пришлось в отчаянье искать, на кого
оставить  ребенка, и сломя  голову мчаться к мужу  в  больницу.  При  каждом
звонке  в дверь у  нее  замирает  сердце --  не  начальник ли  это  пожарной
команды, который пришел имеете с  пастором и представителем профсоюза, чтобы
сказать ей, каким хорошим, самоотверженным и храбрым человеком был ее муж?"
     И  еще я вспоминаю,  как  мама рассказывала, какой  страх в  войну  она
испытывала перед почтовым ящиком, как тряслись у нее руки, когда она видела,
что в ящике что-то лежит: что там, треугольник или конверт? Если треугольник
и  на  нем  папиной  рукой написанный  адрес  --  можно  глубоко и  свободно
вздохнуть, успокоить  бешено бьющееся сердце, а если конверт? Сколько подруг
уже получили конверты с торжественно-страшным: "В боях  за Советскую  Родину
смертью храбрых..."
     И я  ловлю себя  на том, что мне  непреодолимо  хочется  снять трубку и
набрать номер  дежурного  УПО: где Вася,  почему  он уже три часа не звонит?
Вася не  очень любит, когда я это делаю, это мешает ему с Димой посмеиваться
над Пашей,  которого  "жена  и теща  пеленгуют  непрерывно,  как  диспетчеры
самолет",  но  на  сей раз я не  могу  удержаться. "Выехали на  проверки, --
отвечает  на  мой  вопрос  дежурный  прапорщик,  --  ничего  особенного,  не
беспокойтесь, Ольга  Николаевна". Зваем  мы эти "проверки", врет,  наверное,
вряд  ли  они  помешали  бы  Васе  пожелать спокойной ночи  Бублику...  Все,
работать за столом  больше  не  смогу,  буду  тупо смотреть  в  лист бумаги,
терзаться  и издать  звонка  --  сама себя завела. Бублик  и  Дед  уже едят,
переношу телефон поближе к ванной и принимаюсь за стирку. "Ждать мужа -- это
не профессия, -- иронизировал Чепурин. -- Жена пожарного должна прежде всего
уметь стирать!"
     Это вовсе не шутка, обстирывать Васю -- работа не из простых: того, что
я стираю,  ни одна прачечная не возьмет! Да  и некогда в  прачечную сдавать,
для выездов у Васи имеются три комплекта обмундирования, и два из них сейчас
отмокают в ванне, в  холодной воде. помню, как все смеялись, когда шесть лет
назад, став Васиной женой, я позорно провалила первый экзамен: так выстирала
гимнастерку и  брюки,  что от них отказалось бы уважающее  себя пугало. Вася
тогда тушил  цех по  восстановлению автопокрышек, и сажа,  продукты сгорания
резины  так въелись в одежду, что не  не  только стирать"в  руки  брать было
противно. А  надо, на  каждый пожар обмундирования не  напасешься,  и я, как
всякая приготовишка на моем  месте, самоуверенно  замочила  одежду в горячей
воде. А надо было только в холодной, иначе сажа навеки вкипит в ткань, ничем
потом не вытравишь. И не только замочить, но и в холодной же воде стирать, и
не один раз -- в этом весь  секрет. Невелико удоводьствие, но у Васи оно еще
меньше: сажа, копоть пропитывают не только одежду, они проникают во все поры
тела,  и  Васе  приходится  отмываться  под холодным  душем, дрожа,  вопя  и
проклиная все пожары на земном шаре. Мало того: кажется, отмылся, чуть не до
крови ободрал  себя мочалкой, оделся, сел за стол -- пахнет дымом! Помню, мы
однажды из театра ушли: соседи весь первый акт шмыгали носами, принюхиваясь,
откуда тянет дымом, и с крайаей подозрительностью поглядывая в нашу сторону.
     Позвонил! Еще та "проверка" -- подвалы швейной фабрики тушили. Но голос
бодрый, хотя и покашливает  -- надышался, наверное, тушить  подвалы -- самое
гнусное дело, в них всегда задымление  из-за плохой вентиляции. Все пожарные
очень не  любят работать в подвалах: для того чтобы отдать команду, загубник
то  и  дело приходится  вытаскивать,  и в  бронхи и  легкие попадает столько
всякой дряни, что за неделю не откашляешь,.. Ну, раз был подвал, утром  Вася
пойдет домой пешком, в троллейбусе не рискнет!
     А  на  душе легче,  все-таки  позвонил,  доложился...  Дед  говорит  --
привыкнешь,  телефон вашу  сестру  разбаловал,  жили ведь когда-то "пожарные
жены" без всяких  телефонов. Но знаю, может,  привыкну,  а может, и нет:  за
сутки у Васи  иной раз  бывает  по восемь-десять  выездов, И  далеко  не все
ложные...

     Рассказами Чепурина у меня заполнена целая общая тетрадь, и до, и после
Большого  Пожара в  жизни  его было  много  приключений --  и трагических, и
трагикомических, и просто забавных. Для меня их прелесть в  том,  что Андрей
Иванович,  как  и  многие,  не  боится над собой  пошутить --  очень  ценное
качество,  свидетельствующее не только  о  чувстве  юмора, но  и  о том, что
человек  отлично знает себе цену. Андрей Иванович и  в молодости,  по словам
Деда, был таким же, да и сейчас, несмотря на папаху  (неделю назад присвоили
звание полковника), в  нем сохранялось что-то озорное, мальчишеское (ох,  не
сбиться бы мне на "орлиный взгляд красивых черных глаз!").
     Не могу удержаться от искушеаия -- вот несколько случаев.
     -- Мой первый пожар? Такой же постыдный, как у Гулина, только наоборот.
Я тогда еще совсем зелененький был, ремни скрипели,  пылинки с лейтенантских
погон  сдувал.  Ночью послала  меня  Нина  Ивановна  тушить выселенный  дом.
Подъезжаем --  открытый пожар, тушить  можно по учебнику, слава богу, думаю,
первый  экзамен  сдам  на пятерку. Выскакиваю, хочу дать команду,  а изо рта
вместо ясных и  чеканных  слов  вырывается  какое-то мычанье.  Вое вижу, все
понимаю, а язык как свинцовая чушка, стою и мычу. Парни опытные,  видят, что
командир вырубился, сами развернулись, поставили насос на гидрант, полезли в
окна и начали работать стволами. Смотрю я на них, ворочаю мозгами  и прихожу
к ужасному  выводу: я никому не нужен, я лишний, тушат без меня! Да ведь это
анархия, вопиющее нарушение -- тушить без указаний! А какие давать указания,
если  язык  не  ворочается?  Но  руки-ноги  в порядке,  залезаю  на  высокий
подоконник  и  свечу фонарем  в окно:  пусть видят, что лейтенант  еще жив и
держит руку на пульсе. И  меня действительно увидели, но только приняли свет
фонаря за непротушенный огонь и как дали по мне из двух стволов, что  я брык
на землю, в самую грязь!.. Но это что, тут только свои ребята смеялись, куда
хуже был второй пожар. Горела  пятиэтажка, сил  работало много,  РТП был сам
Савицкий  -- приехал с торжественного вечера в  полной  парадной форме. Я же
болтался в резерве около штаба и ждал ЦУ. Тут Савицкий сам решил посмотреть,
как наверху работают, взял чью-то боевку, сорвал с меня каску и водрузил мне
на голову свою новенькую папаху: "Побереги,  лейтенант!" Я этаким павлином в
папахе прохаживаюсь, горжусь оказанной честью, и вдруг  команда: "Чепурин  с
отделением  --  на  чердак!" Поработали мы  там на славу, только спустился я
вниз грязный, будто меня в болото окунали, и в  такой  папахе, что не только
брать  в  руки, смотреть  было противно. Савицкий  даже взвыл: "Так  сберег,
сукин  сын? Разжалую! Расстрелять  его  из  трех стволов!" Но  это так,  для
смеху,  а вот в  нынешний  Новый год... Один  умелец  с  машиностроительного
завода елку своим детишкам соорудил  на вертящейся подставке с подшипниками;
и вот сидит он с женой в своей комнате за телевизором, а дети у елки скачут.
И вдруг от этой  самой подставки полетели искры, елка начала гореть, дети --
одна девочка  повзрослее  была, проявила  инициативу  --  набросили  на елку
скатерть, та вспыхнула -- и огонь пошел гулять по комнате. На крики выбежали
родители, стали пытаться тушить, да поздновато: квартира наполнилась дымом и
заполыхала. Родители вывели на лестницу детей, вынесли что попалось под руку
-- в таких  случаях обычно  под руку попадается  самое  ненужное барахло,  и
спохватились:  нет  Женьки,  пятилетнего  пострела!  А  ведь всех  выводили,
всех!..  Бросились  обратно  -- огонь вовсю бушует, не  пройти, но все равно
рвались, соседи силой удерживали... Через несколько минут пожарные приехали,
потушили быстро, выгорела квартира до бетонной коробки... Все  обыскали, нет
и  следа  Женькиного,  температура  была высокая... Как  раз в  это время  я
приехал,  вижу  --  родители с ума сходят, да и пожарные головами поникли --
ребенок! Стоим мы в квартире, слова сказать не  можем, какие тут могут  быть
утешения,  и вдруг  открывается  дверь и всовывается Женька! Оказывается, он
просто убежал  на девятый этаж, хвастаться, что "у нас пожар"! Ну, тут такое
началось, что даже  у меня, старого волка, комок застрял в горле.  Родителям
плевать,  что  все  сгорело, с  ревом  обцеловывают своего мальчишку, а  тот
видит, что в центре внимания, и заважничал... Все, Ольга, на сегодня хватит,
уходи,  потому  что я сейчас из твоего Васьки строганину делать буду. Хочешь
знать,  за  что?  За  потерю  бдительности:  передразниваешь  начальство  --
выставляй  боевое  охранение.  А  он  не  выставил,  проявил  беспечность  и
ротозейство. Проходит утром Кожухов по коридору и слышит  собственные слова,
которые вчера говорил на собрании: "Некоторые  товарищи стали действовать по
принципу: "Ой, что-то на  работу потянуло, пойду-ка  посплю, авось пройдет!"
Открывает Кожухов дверь -- майор  Нестеров лицедействует, а Рагозин, Нилин и
Рудаков держатся за животы. Ну, голову ему с плеч или возьмешь на поруки?

     В  то  же  самое время, когда Костя, "потеряв в дыму" Дашу, выбежал  из
Дворца  и  опрашивался  Димой  как  важный  свидетель, Чепурин только  начал
пробиваться на  свой  боевой участок -- восьмой этаж. Ему было  придано  три
отделения газодымозащитников, а  в  помощники  он  взял  старших лейтенантов
Говорухина и Суходольского.
     Примерно десятью  минутами раньше в  лифтовом  холле  восьмого побывали
Вася и Леша -- потушили оставленные ремонтниками  материалы, выведи Никулина
и занялись спасанием людей из литобъединения.
     Чепурин об этом знал -- переговоры по радио велись непрерывно;  знал он
и о том, что на  вверенном ему боевом участке люди находятся по меньшей мере
в четырех больших помещениях:  в шахматном клубе, хореографической студии, в
зале музыкального  ансамбля и  в репетиционном  зале народного театра; знал,
что  люди  из ателье перешли в парикмахерский салон  "Несмеяна" и там теперь
больше  двадцати  человек.   Единственное,  чего   он  не   знал,   что   из
репетиционного зала Даша вывела артистов наверх.
     И всех нужно было спасать немедленно, в первую очередь!
     -- Ты меня не подгоняй, пропущу важную деталь, а кто-нибудь прочитает и
обрадуется:  "Верхогляд твой  Чепурин!"  --  говорил Андрей  Иванович,  -- А
наиболее  важная  деталь  здесь  такая:  кровь  из  носу,  но  задействовать
внутренний  водопровод.  Почему? А потому, что если тянуть  рукавную линию с
улицы, наращивать рукав на рукав, дать подходящий напор  и следить, чтобы ту
линию  не  повредило, -- представляешь, сколько времени  надо? А  во  Дворце
через каждые  пятнадцать метров в  коридорах -- пожарные краны  и шкафчики с
рукаваии, за их состоянием наша профилактическая служба следила тщательно. И
поэтому я своих ребят сразу на четвертый, не тронутый огнем этаж разослал --
одних в левую, других в правую сторону -- забрать и подсоединить рукава. Так
что линию мы вели не  с улицы, а с четвертого этажа: колоссальный выигрыш во
времени, не  менее  шести-семи минут,  любой нормативщик подсчитает.  А цена
минуты  на  пожаре,  сама знаешь,  очень  велика.  Вообще  изобилие воды  --
счастливая особенность Большого Пожара.
     Вторая  важная  деталь:  сильнейшая  тяга   и   отсюда  очень   высокая
температура в лифтовых клетках  и в коридорах. Особенно, конечно, в лифтовых
клетках: трудно было верить своим глазам -- металл перекрутило, как бельевые
веревки.  А  в коридорах с двух  сторон тянуло к  лифтовым холлам, да  еще в
помещения через  открытые  двери  и  разбитые окна...  Характерная  картина:
распахивает человек двери, а в коридоре огонь, дым; не закрыв двери, человек
бежит к  окну,  разбивает --  "спасите!",  а дверь и окно  открыты, страшная
тяга, в несколько секунд помещение охватывает пламя, спасения нет...
     -- Итак,--  прододжал  Чепуряд,--  чрезвычайно  высокая  температура  в
коридорах. Тебе уже, наверное,  говорили,  что коридор каждого крыла  во всю
свою  шестидесятиметровую  длину представлял собой сплошное огненное кольцо,
"как в туннеле и с каким-то голубым свечением" -- эту живописную подробность
наши ребята отмечают, не сговариваясь. Синтетика плюс  тяга! Поэтому  другой
особенностью  Большого Пожара, на сей раз куда менее счастливой, была  такая
тактика;  отвоевывать у огня  коридоры  ползком,  метр за  метром,  ползущих
впереди ствольщиков непрерывно  поливать водой и  менять  их каждые  две-три
минуты, больше никто не выдерживал.  Да  и эти две-три минуты, Ольга, дорого
давались  ребятам: маски резиновые в первое  время  как будто от температуры
защищают, а потом могут так к лицу прикипеть, что с кожей снимешь... Но ведь
все равно ползли, газодымозащитники, гвардия!
     Здесь, Оля, уместно поговорить о  нашей боевой одежде.  Знаешь, сколько
рядовой в полном снаряжении тащит на себе? Около двух пудов, и зто с первого
на какой  придется этаж, и быстро, желательно бегом! Ну, когда эти  два пуда
тащит Паша Говорухин или Леша Рудаков, это еще туда-сюда, но не всем бог дал
такую силушку. Слов нет,  с годами снаряжение улучшается,  но все равно пока
что  пожарные оценивают его на тройку, а кое-что и с  двумя  минусами. Ломы,
топоры, рукава тяжелые, ремни грубые, чуть не с петровских времен; боевка не
эластичная  и  не  вентилируется  -- на морозе  коробится,  а летом и в жару
работаешь в ней мокрый как мышь. Может быть, в отличие от старой брезентовой
сегодняшняя боевая одежда элегантна, в ней  красиво выглядишь, но  мы ведь в
ней не на  парады едем и не с  девушками  знакомиться... Вот, гляди, надел я
свою