ная улица Кушкола, полукилометровый отрезок
шоссе, непривычно пустынна - обычно по ней каждую минуту
снуют личные автомашины, туристские автобусы. Я веду
вездеход к дому ‘ 23, расположенному в двухстах метрах слева
от канатки, и думаю о том, как уговорить жильцов добровольно
переселиться. Большинство из них работают в гостиницах, они
хоть во время работы в безопасности, а дети и старики? На
месте Мурата я тоже, наверное, закрутился бы в спираль,
переселять их некуда - разве что только уплотнять
проживающих в других домах. Но это возможно, народ здесь
дружный, главное - уговорить 23-й. Вся надежда на дедушку
Хаджи, он должен меня понять. За моей спиной неугомонный
Гвоздь развлекает Надю:
  - Наши лавины - что, вот на Памире лавины - это лавины!
Там деться некуда - отвесные скалы и узкие ущелья, селения
расположены прямо на конусах выноса лавин, оползней и
обвалов. Как на пороховой бочке живут!
  Сейчас Гвоздь наверняка расскажет свою любимую байку о
местном жителе, который ехал на ишаке в гости.
  - Один местный житель ехал на ишаке вдоль реки в гости, -
заливает Гвоздь, - и вдруг очутился на другой стороне. Его
спрашивают: "Ты откуда? - Оттуда. - А как ты здесь
оказался? - Лавина. - Какая лавина? - Во-от такая. - Ну,
и что же с тобой произошло? - Лавина шел, лавина сошел, я
пошел". Разобрались: лавина подхватила его вместе с
ишаком, перенесла через реку и аккуратно поставила.
Мюнхгаузен! Самое интересное, что это правда от первого до
последнего слова!... Мак, подтверди, она не верит!
  - Надя, - прошу я, - мобилизуй свое обаяние, дедушка Хаджи
когда-то был очень неравнодушен к вашей сестре.
  У дома номер 23 мы выходим. Во дворе полно ребятни, для
нее снегопад - большая радость, весь двор украшен снежными
бабами. Нас окружает толпа мам, дедушек и бабушек. Не
пойму, каким образом, но они уже дознались о моем намерении
и до крайности возмущены. Гвоздь их успокаивает:
  - Ну чего выступаете? У женщин черты лица искажаются,
когда они нервничают. Вот ты, бабушка Аминат, молодая,
красивая, а кричишь, будто у тебя барана украли. Бери
пример с дедушки Хаджи, он хоть и не учился в институте, а
наука для него святое дело.
  - Наука, да, - подтверждает Хаджи, поглаживая седую
бороду. - Только зачем дом бросать?
  - А лавина? - Гвоздь тычет пальцем вверх. - Уж кто-кто,
а ты, дедушка, повидал их на своем веку.
  - Дэвяноста лет живу, а этот лавына не падал, - возражает
Хаджи. - Максим, пачэму такой шум? Не опасный этот лавына.
  Дедушка Хаджи, знаменитый в прошлом проводник, -
влиятельная фигура. Его показывают по телевизору и снимают
в кино, приглашают выступать в лекториях и почитают как
оракула мудрости. Горы он знает лучше нас всех, ему не
нужна карта - окрестные хребты и перевалы он видит с
закрытыми глазами. Он до сих пор крепок, изредка ходит с
группами в небольшие маршруты и, когда какой-нибудь слабак
жалуется на усталость, говорит: "Друг мой, после пахода
тваи мускулы станут жэлезные, это очэн нэ мешает мужчине".
Я часто бываю у него, люблю его неторопливые, обычно
назидательные рассказы о людях в горах и удивляюсь его не по
возрасту цепкому уму. Как-то я спросил его, почему он так
любит горы - вопрос не самый умный, но ведь и я тоже не могу
на него ответить. "Нэ знаю, - сказал Хаджи. -
Когда-нибудь, вазможна, придет одно слова - и я пойму,
почэму лублю горы. А может, и нэ придет. Трудна! А пачэму
я лублю эту женщину, а нэ другую? Лублю - и все, галава не
поймет, сердце поймет".
  Но сейчас дедушка Хаджи меньше всего нужен мне как
собеседник. Куда более важно, что половина обитателей дома
- его прямые родственники, а глава рода у горцев пользуется
непререкаемым авторитетом. Я беру его под руку и начинаю
бить на логику. Я говорю о том, что слева от нас, под
первым и вторым лавинным очагами, на склонах растет могучий
лес, соснам до ста пятидесяти лет - это мы определили по
спилам. А прямо перед нами на склоне, где находится третий
лавинный очаг, лес относительно молодой, самому старому
дереву нет и восьмидесяти лет. Разница между этими двумя
группами деревьев бросается в глаза и наводит на
размышления: уж не просыпалась ли восемьдесят лет назад
третья лавина, не она ли уничтожила на этом склоне лес?
  Хаджи смотрит вверх, медленно и задумчиво качает головой.
  - Ты стал очень осторожный, Максим. Может, это хорошо, а
может, плоха. Там, где третий лавына, я тысяча раз был, там
всэгда снэга мала, ветер уносит. Четвертый лавына - другой
вопрос, там снэга многа, а здесь нет.
  - В том-то и дело, что есть! - горячо убеждаю я. - Ведь
такого снегопада, наверное, сто лет не было! Ты помнишь
мульду на самом верху? Она отсюда не видна, только с
гребня.
  - Ну, хорошо помню. И что?
  - А то, что Олег Фролов...
  - Знаю Олег Фролов.
  - ...два часа назад там был, я с ним по радио беседовал.
До краев мульда метелевым снегом заполнена, и лотки забиты,
и карнизы висят, каких никогда здесь не видели. Опасно,
Хаджи!
  - Очень опасно, дедушка Хаджи, - включается Надя, - здесь
же все-таки много детей. Если вы скажете слово, люди
переедут, у каждого ведь есть родственники. Мы будем очень
рады, если вы согласитесь пожить у нас.
  Хаджи с симпатией смотрит на Надю.
  - Эта и есть твой невеста, Максим? - с одобрением
спрашивает он. - Три дня жду, что приведешь и познакомишь.
Знаю, ты Надя и доктор, Хуссейн очен хвалил.
  - Переезжайте, дедушка, - ласково просит Надя. Хаджи
надолго задумывается.
  - Прэувеличиваешь, Максим, - наконец говорит он. - Почему
абызательно лавына? Мое мнение, не абызательна, никогда
третий лавына не падал. Но раз невеста просит, дэтей
переселим сегодня. И все. Иди, Максим, у тебя другие дела
многа.
  Мы едем к контрольно-пропускному пункту - шлагбауму на
шоссе возле Таукола. Это уже не мое хозяйство, но нужно
посмотреть, что там делается, быть в курсе. Хаджи мне не
поверил, и на душе у меня болото, я затылком вижу, что даже
Надя смотрит на меня, как на артиста, который пустил
здорового петуха. Я вспоминаю ее любимого Монтеня:
"Счастье врачей в том, что их удачи у всех на виду, а ошибки
скрыты под землей". Мои же удачи не видит никто, а ошибки -
все. Признаваться в том, что ты лопух, всегда мучительно:
единственные люди, которые любят, чтобы над ними смеялись,
это цирковые клоуны.
  Несколько лет назад в похожей ситуации я нашел в себе силы
покаяться Мурату, что, наверное, ошибся в прогнозе, и
склонил повинную голову в ожидании града насмешек, а Мурат
так обрадовался, что бросился меня обнимать. Но тогда снегу
выпало раза в два меньше... Дело даже не столько в
количестве снега, сколько в том, что сейчас я печенкой
чувствую свою правоту; знаю, что пути лавин неисповедимы,
что и они, быть может, посмеиваются над околпаченным
паникером, но печенкой, селезенкой и всей прочей требухой
чувствую нависшую над Кушколом угрозу. И я твердо обещаю
самому себе: если в течение двух-трех дней... нет, не юли,
если лавины сегодня или, в крайнем случае, завтра не сойдут,
значит, у меня нет профессиональной интуиции и все, на что я
способен, - это сидеть в научном зале фундаментальной
библиотеки и сочинять диссертацию. Материалов у меня два
чемодана, минимум сдан, года через два защищусь, отращу
брюшко, облысею и стану настоящим ученым. Буду приезжать в
Кушкол и на другие станции проверяющим и, ни за что не
отвечая, поучать лавинщиков, вызывать у них усмешки
придуманными за письменным столом теориями. Отличнейшая
перспектива! "Товарищи ученые, доценты с кандидатами..."
  - Максим, ты скрывал от меня такую первобытную красоту!
  Я завидую Наде, она может позволить себе любоваться
пейзажем: лесистыми склонами горных хребтов с их
белоснежными пиками, усеянной камнями, здесь особенно бурной
Кексу, нависшими у серпантина шоссейной дороги отвесными
скалами, с которых свисают сказочно застывшие на зиму
водопады. Чтобы насладиться этим зрелищем и подышать, как
утвержают кушкольцы, самым чистым в Европе и полезным для
организма воздухом, туристы платят большие деньги; мы же
этих красот не замечаем - и потому, что привыкли, и потому,
что смотрим на них бесплатно. А что это за удовольствие, за
которое не надо платить?
  У шлагбаума стоит "Волга", а сержанта Абдула и его
помощника осаждают двое, мужчина и женщина. Мы с Надей
переглядываемся: мой доброжелатель Петухов собственной
персоной, а с ним шикарно одетая молодая дама. Абдул,
которому, видать, здорово достается, радостно меня
приветствует:
  - Максим, объясни товарищам, не сознателные!
  - Думай, когда говоришь, - упрекаю я Абдула, - это ведь
товарищ Петухов. Здравствуйте, рад вас видеть, Кирилл
Иванович!
  Петухов, который несколько часов назад хотел лишить меня
выходного пособия, тоже чрезвычайно рад такой приятной
встрече, на лекции ("блестящей по форме и содержанию,
дорогой Максим Васильевич!") я произвел на него очень, очень
благоприятное впечатление.
  Крепкое рукопожатие искренне расположенного ко мне
человека. Иронический кивок в сторону Абдула - каков
служака! Получил чье-то липовое распоряжение и его,
Петухова, задерживает! Его!
  - Разве с милицией договоришься? - сочувствую я. -
Параграф для них важнее всего, параграф! Им бумагу подавай,
без бумаги они и министра не пропустят.
  - Не пропущу! - угрожающе говорит Абдул. - Лавына!
  - Он имеет в виду этот лавинный очаг, - доверительно
говорю я. - Видите заснеженный склон, в полукилометре
примерно? Оттуда раз пять-шесть за зиму сходит "золотая
лавина", так мы ее называем потому, что она заложена в смету
на расчистку шоссе и обходится в копеечку. Но в пятилетнем
плане предусмотрено на этом участке соорудить защитную
галерею, и тогда сами увидите - никакого шлагбаума здесь
больше не будет.
  - Забавно, - смеется Петухов, настороженно глядя на меня,
- "золотая лавина"! Хорошо, что вы приехали, а то мы с
Еленой Дмитриевной и в самом деле могли бы здесь застрять, а
она сегодня же должна быть в Краснодаре. (Судьба! Я с
интересом смотрю на женщину, которой разбиваю личную жизнь,
- броская, кормленая дрянь с пустыми глазами). Будете в
Москве, - он достает и вручает мне визитную карточку, - с
удовольствием с вами повидаюсь. У вас машина есть?
  - У Надежды Сергеевны, - я представляю Надю, - "Жигули".
  - Очень приятно. - Петухов с поклоном протягивает Наде
карточку. - Если могу быть полезным...
  - Еще как можете! - всовывается в разговор Гвоздь. -
Двигатель барахлит.
  - Никаких проблем, - любезно говорит Петухов. - К вашим
услугам.
  Надя благодарит и беспомощно смотрит то на меня, то на
карточку, чувствуя, что сейчас, сию минуту, лишится упавшего
с неба грандиозного блата. На мгновение у меня мелькает
подлая мыслишка: "А, черт с ним, авось пронесет!" - но с
"золотой лавиной" шутки плохи, недавно она бульдозериста
зацементировала в кабине.
  - Итак, до встречи. - Петухов награждает меня новым
рукопожатием и открывает дверцу. - Елена, садись.
Поторопитесь, сержант, мы спешим!
  Абдул бросает на меня вопросительный взгляд.
  - Видите ли, Кирилл Иванович, он без разрешения не имеет
права.
  - Так распорядитесь!
  - Не могу. - Я сокрушенно развожу руками.
  - Он не может, - поясняет Гвоздь.
  - Помолчи! Я слишком дорожу вашей дружбой, чтобы
подвергать вас и вашу жену (глазом не моргнул, собака!)
такой опасности. Сейчас попробую вам объяснить: лавина -
это масса снега, непроизвольно слетающая с крутого склона,
сметающая со своего пути, разрушающая, уничтожа...
  - Извините, нам некогда, - ледяным голосом прерывает меня
Петухов. - Прикажите немедленно нас пропустить!
  - Дело в том, - проникновенно говорю я, - что он меня не
послушается. Абдул, положи руку на сердце и честно скажи:
послушаешься?
  - Конэшна, нэт! - обрадованно заявляет Абдул.
  - Он над нами потешается, - нервно шепчет дама.
  - Так пропустите вы нас или нет? - взрывается Петухов. -
Предупреждаю, мы будем разговаривать в другом месте!
  - Лучше в другом! - подхватываю я. - Приходите к нам с
Еленой Дмитриевной на чашку чая, а, Кирилл Иваныч? Надя
такие пироги печет, что пальчики оближешь, а Гвоздь - это
фамилия такая, не подумайте, его зовут Степан, Степа, -
расскажет вам забавнейшую историю про горца, который ехал на
ишаке в гости и...
  Петухов с жутким треском захлопывает дверцу,
разворачивается и гонит машину в Кушкол - снимать меня с
работы. Я рву на части визитную карточку, швыряю обрывки в
снег и затаптываю ногой. Малость отвел душу, и на том
спасибо.
  - Чужой жена, - презрительно роняет Абдул. - Билет в
самолет размахивает под нос, падумаэшь, мадама! Не
сознателный люди.
  Осман радушно принимает нас в гостиной, увешанной коврами,
на коврах оружие - сабля, кинжалы, охотничьи винтовки. В
местных селениях вообще живут богато: у многих двухэтажные
дома с усадьбами в каменных оградах, машины в гаражах. В
честь дорогих гостей Осман порывается зарезать барашка, но,
к величайшему огорчению Ромы, барашку даруется жизнь - мне
меньше всего на свете хочется пировать.
  С упреком глядя на меня, Рома докладывает, что за истекшие
сутки проделана большая работа. Они каждые три часа
производили шурфование снежного покрова, учащенные
метеорологические наблюдения, фотографировали лавинные
очаги, патрулировали на шоссе и изловили трех фанов,
пытавшихся прорваться на лыжах в Каракол. Вчера вечером
всей компанией посетили турбазу "Кавказ", где туристы в
камине сожгли мое чучело. Мое имя вообще популярно
необыкновенно, обслуживающему персоналу велено говорить, что
лавинная опасность объявлена самодуром Уваровым, который к
тому же боится приезда комиссии, - видать, рыльце в пушку.
В лавины уже никто не верит, даже инструкторы ропщут и
начинают кое-кого выпускать с лыжами на прогулки в лес.
  Я все это знаю и без Ромы. Я благодарю за приятное
сообщение и добавляю, что Мурат шлет в центр телеграмму за
телеграммой, требуя прислать на вертолете комиссию и
дезавуировать паникера. Республиканское начальство, судя по
всему, настроено выжидательно: из двух зол - убытки и
похоронки - первое предпочтительнее. Но здесь все свои, и
будем говорить откровенно. Я, как правильно указал мой друг
Анатолий, сижу в луже, в которой недолго и простудиться. Но
вылезать из нее, то есть давать отбой, не собираюсь - до тех
пор, по крайней мере, пока вместо чучела не захотят сжечь
меня самого.
  Кроме шуток: хотя снегопад привел к критическому приросту
массы снега, лавины не идут. Почему? Вообще-то черт их
знает, но мы с Олегом пришли к выводу: причина в том, что
прекратился ветер и температура воздуха стабилизировалась на
отметке минус шесть градусов. А поскольку нет столь
любимого лавинами резкого перепада температуры, снег стал
быстро оседать - по наблюдениям Олега, примерно на 10
процентов с конца снегопада. А сильно осевший снег, как
известно, меньше стремится соскользнуть со склона, снежный
покров стал устойчивее. Значит, теперь все зависит от
погоды.
  - Мак, ты вот что скажи, - говорит Осман, - ну, допустим,
хорошо, лавины пойдут. То есть ничего харошева нет, но,
допустим, пойдут. А если допустим, перепада тэмпературы не
будет и они не пойдут? Будешь давать отбой?
  - Спроси чего-нибудь полегче, - ворчу я, снимаю трубку и
набираю номер узла связи Гидрометслужбы, который непрерывно
получает информацию от республиканского бюро погоды. Второй
день я звоню туда каждые два-три часа, но всякий раз слышу
одно и то же: "Без изменений". Сейчас ответ менее
уверенный, в Караколе, например, уже минус три - возможен
температурный скачок.
  Я кладу трубку и раздумываю, ребята молчат.
  - Мне кажется, - вдруг говорит Надя, - что в этих
обстоятельствах лучше вам быть вместе.
  - Быть по сему, - решаюсь я. - Всем "на товсь"! Поедете
с нами в Кушкол, будете жить в Надиной квартире, там места
хватит. Нацепите красные повязки, но туристам можете не
признаваться, что вы лавинщики, пусть весь позор падет на
мою седую голову. Никакого отбоя не будет.
  И мы едем в Кушкол.

        МЫ С МУРАТОМ СТАНОВИМСЯ ЕДИНОМЫШЛЕННИКАМИ

  Сначала мы заезжаем в КСС, контрольно-спасательную службу,
к Хуссейну. Доносящаяся из помещения отборная морская
ругань звучит как музыка, значит, Олег уже здесь. Спускался
он больше часа, используя наименее заснеженные участки, на
мульдах натерпелся страху и кроет на чем свет стоит
снегопад, лавины и камень, споткнувшись о который он
ухитрился вывихнуть указательный палец.
  - У мальчика болит пальчик, - сочувствует Надя и легонько
бьет ребром ладони по распухшей конечности. Рев
оскорбленного в лучших чувствах ишака - и на лице Олега
изображается полное недоумение. Он растерянно смотрит на
палец, двигает им со слабой улыбкой выздоравливающего, с
грацией необученного медведя бросается на колено и целует
Надину ручку.
  - Валшебница! - восторженно восклицает Хуссейн. - Гения!
  - Такого слова нет, - скромно возражает Надя.
  - Как нет? - возмущается Хуссейн. - Для мужчины есть, а
для женщины нет?
  Хуссейн уводит всю компанию к Мариам пить кофе, а Олег
докладывает обстановку на склонах. Олег - лавинщик божьей
милостью, нюх у него собачий, и меня радует, что наши выводы
совпадают в деталях. Мою деятельность он одобряет, только в
двух вещах еще более категоричен: во-первых, из дома ‘ 23
жильцов нужно изгнать всех до единого и, во-вторых, во что
бы то ни стало выловить и запереть в домах всех туристов. В
окно мы видим, как с балкона второго этажа "Актау" на
веревке спускаются два туриста.
  - Петя Никитенко рассказывает, что Мурат велел закрывать
на эти штучки глаза, - жалуюсь я. - Всех не выловишь.
  - И нашим, и вашим, - кивает Олег. - На Мурата похоже.
  Я звоню домой. Убедившись, что ребенок жив и здоров, мама
вкрадчиво сообщает, что у нас гости (только гостей мне и не
хватает! То-то же из трубки доносится какое-то отдаленное
кваканье) и что меня несколько раз спрашивал Мурат. Я
предлагаю маме спустить гостей с лестницы и сказать Мурату,
что, если он не научит Юлию жарить яичницу, у него будет
гастрит. Выдержав паузу, в течение которой я должен
осознать свое легкомыслие и раскаяться, мама сухо роняет,
что ждет нас к ужину, и вешает трубку.
  Звонить Мурату или не звонить? У него, конечно, сидит
Петухов, чрезвычайно нужный и влиятельный человек из того
мира, где услуга должна быть оплачена услугой, - принцип,
который Мурат свято соблюдает. Он, без сомнения, мечет икру
и наверняка заберет у меня вездеход, а там лавинные зонды,
лопаты, лыжи, факелы... Не иди навстречу неприятностям, они
сами тебя разыщут.
  Наши возвращаются. Я пересчитываю их по головам, одной не
хватает.
  - Ты предусмотрительно поступил, что не пошел с нами, -
смеется Надя, - там скликают ополчение: "Все на борьбу с
Уваровым!"
  - Нам на них... - Олег крякает, смотрит на Надю и,
поправив воображаемое пенсне и сложив губы трубочкой,
интеллигентно заканчивает: - Пардон, начхать. Езжайте,
чиф, маму нужно слушаться.
  - Где Гвоздь? - грозно спрашиваю я. - Вася, тебе было
поручено не отходить от Гвоздя ни на шаг.
  - Он должен был нас нагнать, - оправдывается Вася, -
знакомую встретил... на одну минутку...
  Я отправляю Османа, Рому и Васю в спасательную экспедицию
и приступаю к важному разговору с Хуссейном. Я знаю, что
прямого приказа от Мурата Хаджиева он не получил, но во имя
нашей дружбы прошу мобилизовать всех своих абреков, моих
ребят и дружинников, разбить их на группы и по возможности
очистить Кушкол от праздношатающихся. Самых отъявленных и
несознательных можно бить, Надя потом вылечит. И сегодня
ночью в КСС пусть кто-нибудь дежурит у телефона, именно
дежурит, а не спит на диване.
  - Тоже сказал - спит, я сам второй ночь в КСС ночую, -
обижается Хуссейн.
  - Неужели дал Мариам отпуск? - удивляется Олег. - Про
Шарля забыл?
  - Не забыл, - озабоченно говорит Хуссейн, - со мной
Мариам. Отпуск дам, когда дед буду.
  - Правильно, - хвалит Олег, - в лавинную опасность
ценности должны быть при себе.
  Чиф, несут Гвоздя, отчаливай спокойно.
  - Выпроводила гостей? - раздевая