ю, беспристрастная статистика доказывает, что
чаще всего трагические ситуации создают сами люди - по
неведению или прямой небрежности.
  Мама делает знак - слайды готовы.
  - Обратите внимание, Кирилл Иваныч, на этот склон, -
комментирую я. - Группа туристов из двенадцати человек,
среди которых, кстати, были два перворазрядника, пренебрегла
запретом и отправилась самостоятельно изучать наветренные
склоны Актау. Одному из них чрезвычайно повезло: у него
слетела лыжа, и он вынужден был на минутку остановиться.
Остальные вышли на склон, покрытый превосходным целинным
снегом, меньше всего на свете думая о том, что они подрезают
лавину. Чаще всего лавина обрушивается уже под первым,
вторым или третьим - по какому-то капризу обычно под
третьим, - но на сей раз она заманила всех. Подсчитайте, на
склоне одиннадцать фигурок, слайд снят отставшим туристом,
который надел лыжу и собирался было догонять товарищей.
Смотрите внимательно: перед вами - одиннадцать
смертников!.. Тридцать первый, Анна Федоровна... Итак,
собрался было догонять, но - прирос к месту, потому что в
несколько мгновений склон превратился в бушующий ад: лавина
обрушилась. Вот так выглядела эта братская могила, когда
через пятнадцать минут прибыли спасатели. Скольких
откопали, Хуссейн?
  - Двоих, - откликнулся Хуссейн. - Ты же сам был, чего
спрашиваешь.
  - Анна Федоровна, слайд тридцать восьмой... Благодарю
вас. Это произошло в тот же день, только часом позже.
Группа туристов из восьми человек, освободившись от опеки, -
ведь спасатели и инструкторы по тревоге поспешили к месту
катастрофы, - свернула с указанных трасс и в поисках острых
ощущений забрела на этот склон: пологий и, казалось бы,
совершенно безобидный, правда? Не верьте своим глазам, это
лавина из свежевыпавшего снега, о котором великий
австрийский лавинщик Матиас Здарский сказал: "Невинный на
вид белый снег - это не волк в овечьей шкуре, а тигр в шкуре
ягненка". На сей раз аппетит у лавины был похуже, она
допустила на себя лишь троих - остальные лишь беспомощно
смотрели, как белое облако подхватило их друзей и швырнуло
со склона в пропасть... В тот день погибли двенадцать
человек. Как по-вашему, Кирилл Иваныч, виновны ли лавинщики
в их гибели?
  Петухов важно и снисходительно кивает. Может быть, он не
очень меня и слушал, но доволен тем, что его знают и
отличают, и что в зале перешептываются: сообщают, небось,
друг другу, какое он влиятельное лицо.
  - Вы меня убедили. - Он встает, давая возможность вновь
полюбоваться своей бараньей прической. - Спасибо. А более
массовые случаи гибели от лавины бывали? От этого вопроса я
ухожу - делаю вид, что не расслышал. Я далеко не всегда
согласен с тем, как у нас освещаются стихийные бедствия, но
одно решительно одобряю: не стоит щекотать нервы читателя
или телезрителя уж слишком страшными картинами, это как раз
та информация, которая вряд ли делает человека лучше или
умнее: скорее, она сделает из него неврастеника. Есть
вещи, выдержать которые под силу профессионально
подготовленному специалисту, и незачем создавать из них
нездоровые сенсации.
  Тянет руку один из длинноволосых охламонов, но мне надоело
отбиваться от остроумных вопросов, и я его не замечаю. А
вот этот турист - другое дело.
  - Пожалуйста, прошу вас.
  - Допустим, произошло худшее, и лыжник попал в лавину, -
говорит пожилой толстяк, обтянутый, как смирительной
рубашкой, линялым тренировочным костюмом. - Что должен и,
главное, что он может делать в такой ситуации? Совершенно
ли она безнадежна?
  Я почтительно киваю в знак понимания - это тот самый
академик, который тащил "россиньолы". Ваня Кореньков
отзывается о нем с большой теплотой: веселый, поднаторевший
в летних турпоходах, нагрузку держит, как трактор, носа не
задирает и к женскому полу претензий не имеет, что в Кушколе
с его легкомысленным климатом бросается в глаза и
свидетельствует либо о похвальной супружеской верности, либо
о возрастных явлениях. Алексей Игоревич - так его зовут -
просил Ваню сведений о нем не разглашать, и о том, что в
"Актау" проживает светило в области радиофизики, знают Ваня,
я и по долгу службы Гулиев, которому радиофизика до лампочки
и который предпочел, чтобы Алексей Игоревич был заведующим
магазином "Ковры". И Гулиев по-своему прав:
баллотироваться в академики он не собирается, а какую пользу
можно еще извлечь из оторванного от жизни ученого?
  Зал напряжен, наконец-то задан вопрос, имеющий прямое
отношение к тому, что каждый ценит превыше всего.
  - Давайте сначала поставим вопрос по-иному, - говорю я, -
предположим, что лыжник видит несущуюся на него лавину.
Практически убежать от нее почти невозможно - лавина из
сухого снега развивает скорость до ста восьмидесяти
километров в час; почти - потому что опытный, сохранивший
самообладание лыжник, особенно если он на ходу, может успеть
свернуть. Возьмем худший вариант: времени свернуть нет, но
секунда-другая в запасе имеется. Прежде всего попытайтесь
освободиться от лыж - это чрезвычайно важно вы обретете
некоторую свободу действий; но вот лавина уже вас подхватила
и куда-то несет, вы беспомощны, но - два действия вам под
силу: делайте плавательные движения, это даст шанс
удержаться на поверхности, и, самое главное, опустите на
голову капюшон, прикройте рот и нос! Ни в коем случае не
забудьте это сделать, иначе пыль и лавинный снег могут
быстро забить дыхательные пути и задушить.
  Я делаю длинную паузу, чтобы насладиться абсолютной
тишиной: даже барбосы и охламоны перестали ухмыляться и
ерзать. В зале находятся несколько человек, которые не хуже
меня знают, как мало помогут мои наставления тем, кто
попадет в лавину, но это не имеет значения: людям
свойственно во что-то верить и на что-то надеяться.
Теоретически наставления безупречны, однако мой личный опыт
говорит, что если уж лавина подхватила - твое спасение
зависит от тебя чуть больше, чем если бы ты попал в
бетономешалку.
  Я привожу примеры, рассказываю о лыжниках, чудесным
образом спасшихся, - ни во что иные люди так не верят, как в
чудеса. Я называю фамилии - это еще убедительнее.
Валентина Фоменко и Николай Петров - двое из одиннадцати -
остались в живых, так как сохранили между снегом и
дыхательными органами пространство, так называемые
"воздушные мешки". Около получаса лежал в лавине Олег
Фролов - можете взять у него автограф, он сидит в шестом
ряду, в черном с белыми оленями свитере (это тебе за
аплодисменты!). А обнаружить и спасти его удалось благодаря
лавинному шнуру, кончик которого остался на поверхности, -
мы точно знали, где Олега искать. Требуйте у дирекции
напрокат лавинный шнур - и вы получите лишний шанс.
  Гулиев исподтишка показывает мне кулак: завтра туристы
насядут, а в прокатном пункте шнура нет. Сам виноват, я
предупреждал.
  - Ну а лучший, по секрету, способ спасения от лавин - это
в них не попадать, - заключаю я под облегченный смех
аудитории. - Чего от всей души вам желаю.
  Потом я отвечаю на несколько подобранных для меня записок,
откланиваюсь и спускаюсь в зал - помочь маме и Наде с
аппаратом. Публика расходится медленно: одни
сгруппировались вокруг Олега, другим что-то заливает Гвоздь,
третьи атакуют вопросами Хуссейна, четвертые - маму и меня.
Ко мне - чудное видение! - пробивается осрамленный перед
всем залом барбос.
  - Какого черта, - рычит он, - ты выдумал насчет опоры?
  - Мой сын ничего не выдумывает, - авторитетно говорит
мама, делая акцент на слове "сын". Тоже отработанный прием:
"Так это ваш сын?", "Ах, вам можно позавидовать!" и прочее.
  - Разве это был не ты? - удивляюсь я, протирая глаза. -
В самом деле - не ты. Меня иногда подводит зрительная
память, тот малый тоже был похож на бульдога, у которого
из-под носа стащили кость.
  Барбос багровеет, мерит меня взглядом - я, пожалуй,
потяжелее, это его не устраивает. - Не будь рядом твоей
мамы...
  - Это невозможно, - перебиваю я, - мы с мамой неразлучны.
Моя мама всегда рядом, она не позволит, чтобы ее сына
кто-нибудь обидел. Правда, мама?
  В глазах у барбоса сверкают искорки юмора.
  - А ты парень ничего. - Он примирительно протягивает
руку. - Анатолий. Где я мог тебя раньше видеть?
  - Наверное, в кино, я иногда снимаюсь под псевдонимом
Бельмондо.
  - Вот что, снежный барс, занимайся своими лавинами, а кое
от кого держись подальше...
  Условие задачи понятно?
  - Не спортивно, - отрезаю я. - Пусть победит сильнейший.
  Больше ничего примечательного в этот вечер не произошло.

        НА СКЛОНАХ АКТАУ

  Ночью мне снились горы - высоченные пики, гребни и
кулуары, и все незнакомые, на них я не бывал; а под конец
произошла удивительная вещь - я точно, в деталях повторил во
сне одно на редкость неудачное восхождение и остро пережил
все его стадии. Особенно когда принял решение спускаться по
леднику, хотя отлично знал, чем это кончилось.
  Потрясающее ощущение - знать, что ты идешь на верную
гибель, и быть не в силах шевельнуть пальцем, чтобы
задержать себя и ребят. Единственное, что я смог сделать, -
это проснуться в холодном поту.
  Я уже оделся, умылся, накормил Жулика, а нервы никак не
успокоятся. Когда мне снятся такие сны, что-то должно
произойти - так уже бывало. Ерунда, конечно, но я человек
суеверный, сон просто так не приходит. Надо будет
рассказать Наде, она любит проникать в мое подсознание.
  Мама ушла на работу, а мы с Надей завтракаем. Я ворчу, я
не выспался, мне надоел овощной сок и не лезет в рот каша,
но претензий Надя не принимает.
  - Мне велено позвонить и доложить, все ли ты съел, -
шантажирует она. - К тому же тебе нужны силы, чтобы
натереть паркет в номере 89 гостиницы "Актау".
  - Какой, к черту, паркет? - тупо переспрашиваю я.
  - Пр-рохвосты! - врывается Жулик. - Смени носки!
  За такие штучки положено десять минут строгой изоляции -
на клетку набрасывается халат.
  - До чего у тебя глупый вид, - смеется Надя. - Выдаю
тайну: записка с этой милой просьбой подписана К.
  - Ах паркет. - Я вспоминаю, как втирал Катюше очки. -
Там не сказано, что обязательно сегодня?
  - Спроси у мамы, - советует Надя, - она собиралась зайти в
номер 89 и уточнить.
  - Ну, тогда все в порядке, - успокаиваюсь я, - мама обо
всем договорится. Какие планы?
  - Мы же собирались прокатиться в Каракол.
  Каракол - это наш райцентр, на сегодня я планировал
осмотреть склоны вдоль шоссе.
  - А не хочешь открыть сезон? Давай сначала махнем на
Актау.
  - С удовольствием.
  Надя звонит маме и докладывает, а у меня из головы не
выходит сон. Эту историю, происшедшую еще тогда, когда я
делил свои страсти между горными лыжами и альпинизмом, я во
всех подробностях рассказывал Высоцкому. Он сидел здесь,
напротив меня, его лицо было непроницаемо, челюсти крепко
сжаты, и, помню, мне вдруг почудилось, что он не просто меня
слушает - он вместе с нами участвует в восхождении, идет в
одной связке! Мы шли к вершине втроем - со мной были два
крепких разрядника из альплагеря, Сергей и Никита, - шли по
гребню, а по пути натолкнулись на довольно серьезного
"жандарма" (скальное образование, вроде башни). Направо
обрыв, налево ледник - и крутой, так что "жандарма" никак не
миновать. Одолели его за час с гаком, а вершина - в тумане,
фен задул, теплый ветер. В таких случаях положено
возвращаться: когда в горах резко теплеет, лавины
становятся на "товсь". Но снова карабкаться через
"жандарма" не хотелось, и мы стали спускаться по леднику -
быстрее и легче. Ледник подходящий, метров четыреста,
сверху слой сырого снега, кошки еле впиваются в лед.
Техника здесь незамысловатая: страхуем друг друга, клюв
ледоруба - в лед, ноги - в разворот, и пятимся вниз. И
спустились бы благополучно, сто раз так ходили, да фен
сделал свое черное дело.
  Вдруг слышу крик Никиты: "Держись!" - сверху, набирая
скорость, летит лавина. Впились в лед кошками, ледорубами,
сжались в комок, а лавина идет сквозь нас, нарастает,
нарастает! Сорвало Сергея, нас за ним - и понесло вниз всех
троих, неуправляемых. Успел увидеть справа широкую трещину,
погоревал долю секунды, что не увижу маму, и тут лавина
затормаживает, затормаживает и мягко так, как мешки с мукой,
перебрасывает нас через трещину - слезай, приехали!
Побитые, помогли друг дружке подняться, проверили кости -
целехоньки, и прикинули: метров триста несло нас по
леднику... Точно помню, Высоцкий ничего не спрашивал об
ощущениях - он сам их пережил во время рассказа! А потом
задумчиво, будто про себя: "Странный вид спорта -
единственный, где победителям не аплодируют". Я тогда еще
возразил: часто бывает, что победителей вовсе нет, одни
побежденные, и привел пример с гибелью женского отряда на
пике Ленина, когда они замерзали, а мужчины в нижнем лагере
сходили с ума: ураганный ветер, в двух шагах ничего не
видно, а чтобы попытаться выручить, нужно лезть на отвесную
стену... Надя слушает, кивает - видимо, мама дает ценные
указания, - а я нетерпеливо жду. Мне как-то тревожно, кожу
холодит предчувствие. А ведь на небе ни облачка, ветви
деревьев не колышутся, все спокойно... Оболенский в таких
случаях внушал: "Верь сводке погоды, но доверяй - интуиции.
Будь особенно бдителен, когда все хорошо и нет поводов для
тревоги".
  У нас слишком долго все хорошо! Я рассказываю про сон
Наде. Она сочувственно слушает - историю с ледником она не
знала, - проницательно на меня смотрит и начинает проникать
в мое подсознание. Первая мысль - поверхностная: уж не
намылился ли я в горы? Вряд ли, подумав, решает она, с
горами кончено, на мало- мальски подходящее восхождение меня
не возьмут - давно потерял форму, одна акклиматизация перед
штурмом, скажем, семитысячника потребует месяца. Отбросив
горы, Надя вдруг возвращается к вчерашнему вечеру, к моему
разговору с Хуссейном за чашкой кофе. В огромном, площадью
в сотню гектаров лавиносборе четвертой лавины скрывается
снежная доска, из-за которой Хуссейн плохо спит: видит
наяву, как на нее закатываются лихачи. Я просил его
поставить между туристской трассой и четвертой лишний
десяток флажков, а Хуссейн разгорячился: "Волк не пойдет
туда, где флажки, волк понимает, а человек не понимает, и ты
не понимаешь, что не флажки нужны, а лавину спустить!"
Отталкиваясь от этого разговора, Надя выстраивает цепочку:
вечером, вернувшись домой, мы смотрели французский фильм
"Смерть проводника" - главный герой фильма погибает в лавине
- моя лавина на леднике - альпинистам не аплодируют -
горнолыжники, наоборот, обожают показуху - Хуссейн боится,
что они сорвут четвертую, - этого же в глубине души боюсь и
я, недаром я вздрогнул, когда раздался телефонный звонок
(мама интересовалась, не забыл ли я накормить Жулика).
  Снабдив меня материалом для размышлений, Надя уходит
переодеваться. А я злюсь, мне обидно, что она так запросто
и безжалостно поставила на моей альпинистской карьере крест:
"...конечно... не возьмут... потерял форму..." Если даже
это и так, не обязательно хлестать человека по больному
месту, может, я до сих пор жалею... Ребята, с которыми я
начинал, пошли на Эверест, шансы попасть в штурмовую группу
у меня были, это не я, это другие так считали. Так нет,
мама отговорила: "Ты должен раз и навсегда выбрать, двум
богам нельзя поклоняться!" И я выбрал первенство страны по
горным лыжам... По-настоящему у Нади есть один серьезный
недостаток: она всегда права. В этом отношении она похожа
на маму, которая тоже всегда права, и меня ужасает мысль,
что эти две женщины вместе будут меня воспитывать. Ну,
месяц - куда ни шло, а если всю жизнь? Этого, пожалуй, для
меня многовато. Да, еще один недостаток: Надя подавляет
меня своим великодушием - не закатывает сцен ревности, не
претендует на мое время, ни на что не намекает, словом, не
ведет на меня атаку (или предпочитает, чтобы это за нее
делала мама). А я хочу, чтобы не только я, но и меня
добивались: я - спортсмен, а борьба лишь тогда борьба,
когда в ней участвуют обе стороны. Вот Юлия - сплошь
отрицательная: лентяйка, кокетка, тунеядка, тряпочница, а к
ней тянет, потому что она соблюдает правила игры. Несколько
месяцев она изводила меня угрозами и ревностью, то делала
вид, что уходит, то клялась в вечной любви - и в то же время
зорко посматривала по сторонам, чтобы не упустить более
подходящую дичь. Это нормально, женщина как женщина, дочь
Евы, для нее смысл жизни - в радостях, среди которых главная
- оседлать мужа и погонять этого осла, куда захочется. А
Надя? Ничего похожего! Смысл жизни - в работе, образ жизни
- в зависимости от требований работы, любовь - в отпуск, то
есть в свободное от работы время. Надя слишком рассудочна.
Уверен, что она выбрала меня, как выбирают в квартиру
сервант: подходит по габаритам, по цвету и вписывается в
обстановку. Мне становится стыдно: я наговариваю на Надю
за то, что она трезво и логично оценила мои возможности. А
почему она должна мне льстить, что я, собственно, совершил?
Ну, взял два семитысячника, ну, попал в десятку на
слаломе-гиганте - и все, так себе, мастер-середнячок. У
Нади, которая добрых полтысячи беспомощных инвалидов научила
отбивать чечетку, мои подвиги могут вызвать разве что
снисходительную улыбку. А с четвертой лавиной решено:
ждать, пока она накопит боеприпасы, - себе дороже, сегодня
же будем ее спускать. Карусель подкатывает к нам кресла, мы
плюхаемся и уносимся ввысь. Контролеры разбаловались, не
помогают ни садиться, ни слезать - наш ненавязчивый сервис.
Надя молча любуется склонами, после долгого перерыва они
волнуют душу горнолыжника. Когда-то, задолго до нашего
знакомства, Надя недурно каталась, да и теперь иной раз
может показать класс. Наша беда в том, что мы увлеклись
горными лыжами слишком рано, еще в школьном возрасте, такие
увлечения к тридцати обычно угасают; на всю жизнь влюбляются
в лыжи те, кто познал их позже. Наде, например, теперь
достаточно двух-трех недель, чтобы год по склонам не
скучать. Слева над нами крутая и местами бугристая трасса
скоростного спуска - предмет неусыпных забот Хуссейна:
больше всего травм случается здесь. Хуссейн рад был бы ее
закрыть, да нельзя, трасса международная, одна из главных
приманок Кушкола. Впрочем, и самая элементарная, туристская
трасса не дает Хуссейну скучать - скольжение идеальное,
маслянистый фирн, а пойдет жизнерадостный "чайник" на обгон,
может и вылететь (и вылетает) на каменистые участки: лыжи -
в щепки, руки, ноги - как повезет.
  Актау пылает на солнце, на склонах не протолкнуться, от
разноцветных костюмов рябит в глазах. Спасатели,
инструкторы орут в мегафоны: "Здесь закрыто, флажок не
видишь?", "Куда обгоняешь?", "Дэвушка в синем, у тэбе плохо
закреплен лыжа!" Крики, хохот, визг!
  - БНП. - Я указываю Наде на двух новичков, которые
пытаются на скорости сделать "христианию" - поворот с
параллельным движением лыж. - Эй, ребята, помочь привязать
лыжи?
  Будущие Надины пациенты в знак благодарности шлют меня
подальше, их пожелания еще долго втыкаются в мою уплывающую
вверх спину. Справедливо возмущены, лыжи у них супер, со
штырьками, которые при падении автоматически выскакивают и
втыкаются в снег, - у Тони Зайлера и Жана-Клода Килли
подобных не было. За оскорбительное "помочь привязать"
такие лыжи от горячего новичка можно схлопотать по морде.
  - Держись, красавица!
  С перекошенным от ужаса лицом, изо всех сил тормозя
палками, полная девица влетает на бугор и, как птица с
перебитыми крыльями, тяжело хлопается в снег. Любой чайник
превосходно усваивает, как надо разгоняться, единственное,
чего он не умеет, - это вовремя остановиться.
  Склоны буквально пронизаны солнцем, лучи отражаются от
белого снега, жарят - в Сочи так не сгоришь. В стороне от
трасс, там, где снег подтаял, на разогретых черных камнях
загорают "горнопляжники", проносятся бронзовые девочки в
купальниках, мальчики в плавках, оглушительно гремят
транзисторы - праздник жизни на склонах! Голубое небо,
яркое солнце, ослепительный снег и черные камни - никакого
кино не надо.
  - Обрати внимание на скульптурную группу