аплина мы не доходили до такого изнеможения. И
лишь тогда, когда на тротуаре распластался, как лягушка,
директор магазина "Мясо - рыба", наш труд впервые был
вознагражден, причем без всяких требований с нашей стороны.
В то время я и подумать не мог, что эти детские шалости -
намек судьбы, пролог будущей профессиональной деятельности.
Я вспомнил о них лишь на первом курсе геофака, когда наш
общий любимец профессор Оболенский начал очередную лекцию
такими словами: "Что такое лавина? Пласт снега, сброшенный
мальчишками с крыши и вбивший прохожего, как кол, в
мостовую, - это и есть снежная лавина в ее элементарном
виде. Мысленно увеличьте ее размеры в тысячу раз - и вы
получите вполне приличную лавину, достойную внимания
исследователя..." Ну почему я не законспектировал эту
лекцию? Я бы просто перепечатал ее дословно - и все
оказались бы в чистом выигрыше. Но именно тогда, в середине
первого семестра, куда большим авторитетом, чем профессор
Оболенский, для меня было одно усыпанное веснушками существо
в короткой юбке и с восхитительными точеными ножками,
которые в моих глазах обладали неизмеримо большей ценностью,
чем географическая или любая другая наука. Может быть,
кто-либо другой на моем месте сумел бы одновременно слушать,
конспектировать лекцию и косить глаза на эти ножки, но я
весь отдался лишь последнему, наиболее приятному занятию и
поэтому сдавал экзамен по чужим конспектам. Дурной пример,
которому молодой читатель не должен следовать (впрочем, мода
на короткие юбки вроде бы прошла). Однако Оболенский
почему-то меня приметил (я уже упоминал о своем росте) и
включил в свою свиту. Вместе с ним мы составляли карты
лавиноопасных участков БАМа, уносили ноги от лавин на
Памире, чуть не отдали богу душу в Сванетии и как соавторы
обобщали добытый материал: Юрий Станиславович писал статьи,
а я аккуратно перепечатывал их на машинке. Под его
руководством защитил я по лавинам диплом и был как любимый
ученик распределен в Кушкол, куда профессор, несмотря на
почтенный возраст, на пару недель в году приезжал кататься
на лыжах. А веснушки не простили мне измены и уже со
второго курса перебрались к моему сопернику, тоже
высоченному дылде, и теперь у них трое детей.
  Боюсь, однако, как бы своими россказнями я не создал у вас
легкомысленного представления о лавинах: заверяю, лично я
отношусь к ним весьма серьезно. Говоря упрощенно, лавина -
это масса снега, скатывающаяся с горных склонов. Иногда
этой массы не хватает, чтобы засыпать собаку, но случаются
лавины, от которых запросто можно рехнуться. Так, лавина
1962 года в Перу достигла на своем пути с вершины Уаскаран
объема в десять миллионов кубометров и погубила четыре
тысячи человек. А через восемь лет с той же вершины в Андах
сошла совсем уж чудовищная лавина, похоронившая город с
двадцатью тысячами жителей. Такие безобразия редко
позволяют себе даже вулканы, о которых широкая публика знает
куда больше, чем о лавинах. А между тем задолго до
последнего дня Помпеи, более двух тысяч лет назад, лавины
проклинал Ганнибал, когда вел на Рим войско через Альпы (не
по- христиански, но этот факт благословляют ученые,
получившие первое исторически достоверное свидетельство о
лавинной деятельности); примерно к тому же времени относится
письменное упоминание о лавинах на Кавказе; средневековые
хроники уже пестрят описаниями лавинных катастроф с
леденящими душу подробностями.
  В наше время особенно страдают от лавин Альпы, заселенные
людьми, как ульи пчелами; свирепствуют лавины в обеих
Америках, срываются с вершин Тянь-Шаня, скандалят в Хибинах,
в Сибири, на Камчатке и вообще во всех горных районах. Как
говорил Юрий Станиславович, лавины заинтересовали человека
лишь тогда, когда стали ему мешать, то есть тогда, когда
человек начал обживать горы. Одновременно и лавины
заинтересовались человеком - так называемым нездоровым
интересом. Возникнув в тот период, когда Земля выдавила из
себя горные хребты, а с неба пошел первый снег, лавины
миллионами лет привыкали к уединению и посему в штыки
встретили его нарушителей: чего иного ждать от мирно
спавшего в берлоге медведя, которого люди разбудили свистом
и улюлюканьем? "Да обойдут тебя лавины" - так напутствуют
жители гор своих ближних. Хорошо, если обойдут! Да минует
вас чаша сия - оказаться на их пути. Лавины -
неприхотливейшие существа: для того чтобы вызвать их к
жизни, нужны лишь снег да горы с подходящими склонами. Снег
для лавин - манна небесная, единственный источник пищи. Во
время снегопада он собирается в лавиносборе, на самой
верхотуре, чтобы затем выбрать подходящий момент, ринуться
со страшной скоростью по лотку вниз и образовать на месте
схода лавинный конус мощностью иной раз в несколько десятков
метров. Много снега - лавина расцветает, наливается соками
и, достигнув, как говорит Гвоздь, половой зрелости, начинает
беситься и сходить с ума; мало снега - лавина съеживается,
усыхает и лишь при исключительной удаче - скажем, если с ней
задумал поиграть в кошки-мышки ухарь-удалец, может сорваться
и утащить его в преисподнюю. Как пчела, погибает сама, но и
наказывает личность, которая отнеслась к ней без должного
уважения. Правда, жалит она побольнее. Про лавины я могу
ораторствовать часами, пока слушатель не озвереет, так что
буду закругляться. Каждому, кто ими интересуется всерьез, я
готов предоставить список специальной литературы из
двух-трех тысяч названий; меня же на данном отрезке времени
интересуют лишь лавины ущелья Кушкол, так как именно за них
я несу персональную ответственность.
  Гора Актау - это не точно, на самом деле Актау - это отрог
Главного Кавказского хребта длиной в несколько километров,
со склонами средней крутизны, градусов под двадцать пять -
тридцать. Именно такие склоны и обожают лавины - с них так
приятно соскальзывать, можно набрать скорость. Обладай
лавины живой душой - а чем дольше с ними имеешь дело, тем
сильнее веришь, что именно так оно и есть,? вряд ли бы они
нашли более подходящее место для своих проказ. Мне они
крови испортили предостаточно:
  И, признаюсь, от них бежал, И, мнится, с ужасом читал Над
их глазами надпись ада: Оставь надежду навсегда.
  Вообще-то от них не очень-то убежишь - сухая лавина, к
примеру, мчится со скоростью гоночного автомобиля; но
ускользнуть в сторону - случалось и мне, и другим. Я знаю
одного "чайника", который проехал верхом на лавине, даже не
поломав лыж (правда, он до сих пор заикается), а в среде
горнолыжников рассказывают байки и похлеще. К слову, именно
с началом горнолыжного бума, когда этот вид спорта вдруг
стал престижным, спокойная жизнь в горах кончилась. Кого
лавины по-настоящему терпеть не могут, так это лихачей,
забывающих обо всем на свете при виде покрытого снегом
склона; впрочем, кроме доброго снегопада, они вообще никого
и ничего не любят.
  Будем подрезать карниз, решаю я. А вдруг повезет?
  Все хором соглашаются: подрезать карниз куда легче, чем
лавину. Я давно заметил, что все мои предложения облегчить
или отменить какую-либо работу принимаются единодушно.
  Поведение лавин непредсказуемо, недаром Юрий Станиславович
настойчиво напоминал нам, что они - женского рода. Отсюда и
капризы. Бывает, сажаешь из зенитки снаряд за снарядом -
ну, как иголки в вату, никакого эффекта; а бывает и так, что
срываются от громкого голоса, от тяжести
одного-единственного лыжника. Все зависит от взаимодействия
доброго десятка факторов: подстилающей поверхности,
глубинной изморози, мощности снежного покрова и так далее, а
также, внушал Юрий Станиславович, от настроения лавины.
"Разгадайте ее настроение! - требовал он. - Здесь вам
никакая наука пока что не поможет - только и исключительно
интуиция!"
  Оболенский был великим лавинщиком - вечная ему память...
  На всякий случай мы стараемся говорить тихо, лавину нельзя
раздражать. Мы суеверны, как эскимосы. Мы знаем, что
лавина живая, что она слышит, о чем мы говорим, и видит, что
мы делаем. "Будь немножко трусом", - заклинает меня мама.
  Транспарант с этим заклинанием висит у нас на станции
рядом с хрестоматийным афоризмом Оболенского: "Лучше сто
раз попасть под дождь, чем один раз под лавину". И я требую
от моих бездельников "трусливой храбрости" - такой термин я
ввел в обиход. Чтобы храбрость не перешла в безрассудство,
мне нужно, чтобы ее сдерживала бескорыстная любовь к
собственной шкуре. Тогда получается как раз то, что нужно.
Был у меня один любитель отбивать чечетку на лавине, но
теперь он там (можете вообразить, что на словечке "там" я
ткнул пальцем в небо). Поплевывают на лавины и бахвалы из
туристов - пока их как следует не напугаешь. Мы-то знаем,
что безопасной лавина бывает только тогда, когда она мертва,
то есть спущена вниз. Этим мы сейчас и занимаемся.
Конечно, приятнее всего спускать лавину, обстреливая ее из
зениток (лаять на медведя лучше всего издали), но опыта у
нас еще маловато, да и мороки много: нужно вызывать
артиллеристов из центра, а пока они приедут и пристреляются
- глядишь, либо лавина сама сошла, либо снаряды кончились.
Взрывчатка хороша, но дают нам ее в обрез, приходится
экономить. На четвертую ее хватило, а остальные мы время от
времени подрезаем - хотя и дедовский, а надежный способ, к
тому же самый дешевый. Делается это так. Мы проходим
лавиноопасный склон, соблюдая железное правило: один - на
лыжне, остальные страхуют его веревками. Только так. Если
лавина созрела, она может сорваться от малейшей нагрузки, и
гигантская утрамбованная плита - мы называем ее снежной
доской - устремится вниз. В этой игре лавина единственный
раз в своей жизни ведет себя по-честному: прежде чем
сорваться, она издает утробный звук: "бух! вум! ух!",
оставляя лавинщику на размышления несколько потрясающе
быстротечных секунд. Если ты оказался на склоне один -
драпай в сторону со всей доступной тебе скоростью; если же
подстрахован - тебя подсекут веревками и ты пропустишь доску
под собой. Дело, как видите, не такое уж и хитрое,
мало-мальски опытный лавинщик всегда имеет шанс. Случаются
и забавные эпизоды. Однажды мы с Олегом пытались подрезать
доску, несколько раз прошлись туда-сюда, убедились, что она
не созрела, отпустили ребят на другой объект и, съехавшись,
стали беззаботно любоваться пейзажем. Помнится, мы даже
присели и закурили - так нам было приятно ощущать себя
молодыми и полными сил идиотами. И вдруг - "вум!".
Жизнеутверждающий звук, напоминает первый такт знаменитой
мелодии Шопена. Словно нам кое-куда всадили по здоровому
перу, мы на скорости бросились в разные стороны - Олег
направо, я налево. Секунда, другая, сильный рывок - и я
покатился по снегу (говорю о себе, хотя наши дальнейшие
показания совпали в деталях, оба идиота были связаны одной
сорокаметровой веревкой). Чувствую, какая-то сила меня
останавливает, ни туда, ни сюда, задираю голову - мама
любимая, катится огромный вал! Напяливаю, согласно
инструкции, капюшон и морально готовлюсь к переходу в новое
качество. Ну, пора, пора, почему я так долго дышу? Не
выдерживаю, открываю глаза - вал остановился в двух шагах.
На ватных ногах мы поднялись, на цыпочках, стараясь не
дышать, съехали вниз и тихо поклялись друг другу остаток
жизни потратить на то, чтобы чуточку поумнеть.
  Карниз, снежный наддув весом этак тонны в три, мы
подрезаем тонким стальным тросом - примерно так, как
продавец в магазине разделывает брусок масла. Мы мечтаем,
чтобы карниз, падая, спустил лавину, сделав за нас самую
неприятную часть работы. Осман и Рома пилят его, стоя на
гребне, а мы смотрим и ждем, замирая от предвкушения. По
нашим данным, под основанием седьмого лавинного очага - слой
глубинной изморози, отличнейшей смазки: от сильного удара
доска может оторваться и покатиться вниз с километровой
высоты, как на шарикоподшипниках.
  Далеко внизу, по ту сторону речки Кђксу, разрезавшей
ущелье пополам, столпились зеваки. Мы против этого не
возражаем, они в безопасном месте, пусть смотрят и
набираются впечатлений - меньше лихачить будут. Их,
наверное, человек двести - биноклями, фото- и
киноаппаратами. Об этом я догадываюсь, сверху-то они
кажутся букашками. Они жаждут зрелища - и они его получают!
  Карниз рухнул, доска вздрогнула, оторвалась по всей длине
метров на двести и с ревом и грохотом пошла вниз, лопаясь по
пути на блоки, побольше и потяжелее тех, из которых лепят
дома. Как бальзам на душу - пинком ноги одолеть такого
дракона! - Была доска - нет доски, - философски замечает
Олег. - Тысяч на пятьдесят потянет, чиф?
  Мы считаем на кубометры. Не на полсотни, но тысяч на
тридцать дощечка, пожалуй, потянет. Для Кушкола - так,
середнячок, здесь лавины бывают и на полмиллиона, но это
после хорошего снегопада.
  - По гривеннику бы с каждого, - кивая на толпу зевак,
мечтает Гвоздь. - Посидели бы вечерок в "Кюне". В "Кюн" (в
переводе на русский - "Солнце") мы совершаем культпоходы
после получки, чаще ходить нам туда не по карману.
  - Кажется, я проголодался, - выжидательно глядя на меня,
сообщает Рома.
  Это вызывает всеобщее сочувствие. При нормальном для
акселерата росте метр восемьдесят Рома весит пятьдесят пять
килограммов - вместе с очками. Куда девается невероятное
количество пищи, которую он поглощает, - одна из
неразгаданных тайн природы. С появлением Ромы на станции
даже вечно голодный Гвоздь отошел на задний план.
  - Не человэк, а удав, - негодует Осман. - Аллыгатор.
  Теперь все сочувствуют Осману. Полгода назад, едва
освоившись в нашем коллективе, Рома с самым наивным видом
предложил Осману на спор скушать небольшого барашка. Осман
примерил Ромины ботинки, отправился за барашком - и
вытаращенными глазами смотрел, как в чужой утробе бесплатно
исчезает килограммов шесть отборного мяса: рублей сорок в
переводе на шашлыки. Впрочем, раза два Осман водил Рому в
гости к кунакам, ставил на него и свое отыграл с лихвой.
Спасается Рома тем, что Гвоздь варит для него и себя
сверхплановый полуведерный горшок каши. Кое-как
подкармливают Рому и пари, которые он легко навязывает
самоуверенным туристам, - кто быстрее пройдет трассу. Кому
придет в голову, что этот сверхинтеллигентного вида очкарик
- мастер спорта по горным лыжам? На сегодня хватит, Рома
прав - одними эмоциями сыт не будешь.

        ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ

                 (Окончание)

  Добрая весть! Циклон застрял на полпути, выдохся - не
хватило сил. Кавказские боги, христианский и мусульманский,
пощадили нашу маленькую горную республику. Снегопада, лавин
не будет, праздник продолжается.
  Спускаюсь вниз на лыжах, лишний раз проверить склоны не
мешает. Главные склоны маркированы флажками и знаками, но
кое-где лыжня уходит в сторону, а в одном месте - прямо под
четвертую лавину. Кому-то, наверное, очень надоело жить.
Заезжаю в расположенный на середине трассы домик спасателей,
отрываю от чаепития Хуссейна и его помощника Ахмата, прошу
их встать на лыжи и следовать за мной. Хуссейн багровеет и
крепко, по-русски, ругается: след свежий, полчаса назад его
не было. А знак "Лавиноопасно!" какой-то остряк
отредактировал на "Лавинопрекрасно!" Четвертую остряк
подрезал лихо, даже мы остерегаемся с ней шутить, уж очень
мощная доска. Будем считать, что проскочил, похороны
откладываются.
  А Хуссейн неутешен: "Четыре травмы за день, а тут еще
такой баран!" Он привычно проклинает инструкторов, которые
выпускают на склоны начинающих и не следят за лихачами, хотя
знает, что инструкторы здесь ни при чем, туристы приезжают
на две-три недели не для того, чтобы барахтаться в
"лягушатнике". А на склонах - попробуй уследи за ними: дух
соревнования, гончий инстинкт, все рвутся в бой -
самоутверждаться. Каждый из нас, когда начинал, через
неделю мнил себя асом. Мы спускаемся. Пожелав Хуссейну
удачи (он грозится отыскать лихача, накостылять ему по шее и
выпроводить домой), я оставляю лыжи в его резиденции и иду
взыскивать отложенный штраф. Половина столиков в "Кюне"
свободны, это вечером здесь будет столпотворение. Ибрагим
меня не замечает, воротит в сторону прокопченную шашлычным
дымом физиономию. Сажусь поближе и нагло показываю ему два
пальца. Кисло осклабившись, он снимает с жаровни два
шашлыка. Я придирчиво их осматриваю, упрекаю за недовес и
не торопясь принимаюсь за еду.
  - Здравствуйте, Максим Васильевич! - Ко мне, запыхавшись,
подлетает парнишка в видавшей лучшие времена нейлоновой
куртке. - Я вас искал, Хуссейн сказал, что вы пошли сюда.
  - Он слишком много знает, твой Хуссейн, - ворчу я. -
Садись и ешь.
  - У меня есть деньги, не беспокойтесь.
  - Положи их на книжку, "Волгу" купишь. Ешь.
  - Спасибо.
  Это Вася Лукин, механик из Рязани, влюбленный в горные
лыжи фан. Так мы называем фанатиков, готовых на любые
жертвы, лишь бы добраться до Кушкола, заполучить крышу над
головой и кататься до упора. Иные счастливчики приезжают по
путевкам, но большинство снимает углы у местных жителей, в
пристройках и даже дровяных сараях, фаны - публика
неприхотливая. В прошлом году я обнаружил Васю в нетопленой
сакле и привел его на станцию, где за койку и питание он
отремонтировал нам приборы и переделал кучу другой работы.
  Я смотрю на часы и протягиваю Васе талончик на канатку.
Приятно сознавать себя благодетелем человечества.
  - Беги, в три часа канатка останавливается.
  - Значит, можно? - Вася расцветает.
  - Марш, пока не передумал!
  Славный шкет, чем-то напоминает Валерку, которого
раздавила четвертая, будь она проклята. Такой же
белобрысый, с улыбкой до ушей...
  Мы, старожилы, делим туристов на четыре категории.
  О фанах я уже говорил. Это в основном ребята и девчата
без особого достатка, с тощими кошельками, но с относительно
неплохими лыжами и ботинками: фан годами собирает деньги,
чтобы приобрести хотя бы югославские "Эланы" и "Альпины".
Встает фан ни свет ни заря, чтобы успеть к подъемникам до
столпотворения, вырваться на склоны и кататься до дрожи в
ногах, не думая о еде и отдыхе. Фан любит рисковать,
носиться по буграм, прыгать через изломы; фан по натуре
своей лихач, с ним хлопот полон рот - гоняет-то он без
присмотра, на свой страх и риск. Укатавшись вусмерть, фан
после обеда ложится спать и к вечеру выползает на божий
свет, чтобы найти родственную душу и всласть потолковать о
лыжах, склонах и великих горнолыжниках. Контингент молодой
и отчаянный, умные тренеры специально приезжают к ним
присматриваться: иной раз такой алмазик блеснет...
  Вторая категория - элы, туристская элита. Здесь одержимых
не увидишь, для элов Кушкол - это престиж, праздничная
атмосфера первоклассного горнолыжного курорта; элы приезжают
сюда щегольнуть костюмами и снаряжением, загореть и
фотографироваться полуголыми на склоне. В марте - апреле
элов большинство, ибо раздобыть путевки в разгар сезона без
солидных связей и сверхмощных телефонных звонков - дело
фантастически трудное. Эл много спит, на канатку идет
только тогда, когда очередь рассосется, и на склонах
проводит час-полтора - он не любит уставать, бережет силы на
развлечения. Однако среди элов с их великолепием
встречаются и вполне симпатичные люди - известные актеры,
композиторы, гроссмейстеры. Как правило, чем заслуженнее
эл, тем он скромнее; самые требовательные и капризные -
деятели из системы бытового обслуживания, с их замашками
дореволюционных золотопромышленников. Ибрагим чует их за
версту - вон лично побежал встречать, смахивать пыль.
  Третья категория - промежуточная; по одежде и снаряжению -
ближе к элам, по поведению - к фанам. Это в основном
ошалевшие от лабораторий научные сотрудники, иной раз с
мировым именем, бывшие чемпионы по разным видам спорта,
врачи и даже космонавты. Среди них тоже много одержимых,
публика приятная.
  Четвертая - случайные, попавшие в Кушкол по воле нелепого
случая. Они и в мыслях не имели кувыркаться с горных
склонов, но у них по графику отпуск, а завком получил по
разнарядке несколько льготных путевок. Случайных легко
определить по явно не спортивного кроя одежде и обиженному
недоум