й, давай! Лови зверя! - крикнул Вечка.
     Приняв позу, очень похожую на коромысло, Динка пошла через поле к
ольховым кустам и стала их обшаривать, обнюхивать. Вдруг из-под коряги
на  берегу  пруда  на гладкий лед вихрем вылетел заяц,  поскользнулся,
упал и покатился на боку,  словно снежный ком. За ним кинулась собака,
тоже  не устояла на ногах и поехала по льду на четвереньках.  Но беляк
покатился в одну сторону,  а собака - в другую.  Оба бьются неподалеку
друг  от  друга,  и  ни  тот,  ни  другой подняться,  бежать не может.
Вечке-то надо было стрелять зайца,  а он разинул  рот  и  глядит,  как
барахтаются  на  зеркальной  поверхности  пруда пестрая собака и белый
заяц.
     Наконец беляку  удалось  встать  на  лапы,  и  он осторожно,  еле
переступая, направился к противоположному берегу.
     - Динка, вставай! Уйдет ведь заяц-то! - закричал парень.
     А тот  и  верно  уходил.  Спокойненько,  не  спеша.   Собака   же
горячилась, вставала, рвалась вперед и снова падала.
     Миновав лед,  беляк выбрался на берег,  шмыгнул в кусты и скрылся
из  глаз.  Вечка  спустился  на  лед,  помог  Динке  встать  на ноги и
перебраться вслед за зайцем в ольховник.
     Домой к вечеру парень вернулся с двумя зайцами.  Он торжествовал.
Он считал,  что его собака куда лучше гончака дяди  Коли  Коростелева.
Торжествовал,  однако, недолго. Вскоре слишком азартная Динка в погоне
за зайцем налетела лбом на березу и разбилась.
     Очень обидно  было Вечке потерять свою собаку.  Но он в уныние не
впал.  На стало Динки,  надо доставать другого помощника для охоты.  И
теперь уже парень решил приобрести настоящего гончака,  такого,  как у
Коростелева. Прав был дядя Коля: верно, что с борзыми в здешних лесных
местах не охота.
     Во время зимних каникул юный охотник снова поехал в Свердловск. И
вернулся  оттуда  ни  с  чем.  В  питомнике  гончих собак в продаже не
оказалось.  Это все же не расхолодило Вечку.  Он  побывал  в  соседних
рабочих  поселках,  сделал  большие лыжные переходы в Горнозаводск,  в
Каменогорск, обошел всех охотников, имеющих гончаков. И только в одном
месте ему предложили месячного чистопородного щенка Дианку. Парень рад
был и этому.  Из-за денег рядиться не  стал.  Сунул  маленькую,  почти
круглую,  как  футбольный  мяч,  собачонку за пазуху - и домой на всех
парах.
     Зиму, весну,  лето  весь свой досуг посвящал Вечка щенку.  Другие
ребята,  его товарищи, увлекались спортом, рыбной ловлей, занимались в
кружках  "Умелые  руки",  плотничали,  слесарничали,  изобретали новые
модели планеров,  самолетов,  делали электрические  звонки  да  многое
кое-что. А дружок Торопыгина, Венка Коростелев, даже смастерил водяной
велосипед.  Вечка же  постоянно  возился  со  своей  гончей:  учил  ее
ложиться и "умирать", становиться "к ноге", бегать "вперед" и "назад",
таскать поноску.  Сначала муштровал собаку дома,  потом стал водить  в
лес.  Завел себе пионерский горн, который заменил ему "охотничий рог",
и трубил, трубил до того, что перепонки в ушах вот-вот лопнут.
     Пришла осень.  С  замирающим  сердцем  вышел  Торопыгин на охоту,
держа на поводке свою Дианку.  Снег в этом  году  выпал  рано,  покрыл
землю,  запорошил  леса  и  казался очень мягким,  теплым,  прилипал к
каблукам,  отчего  следы  за  Вечкой  оставались  черными.  На  первом
нетронутом  снегу  парень  начал читать книгу лесной жизни.  Вот возле
пня,  точно на гигантском листе бумаги, кто-то в два ряда наставил еле
приметные  точечки.  Ну,  конечно же,  тут пробежала мышка-полевка.  А
здесь,  от пня до седой ели,  она расписала снег,  будто в азбуке  для
слепых. Видимо, бегала из норки под пнем на продовольственный склад со
всем своим семейством.
     Идет Вечка  с гончей и зорко осматривает огромную белую скатерть.
Лежит она как новенькая,  нигде не  помятая,  нигде  не  припачканная.
Кругом  тишина,  безмолвие.  Первый  снег.  До чего же он мил,  хорош,
приятен для охотника!  И до чего  опасен  для  зверей,  для  зайчишек,
особенно  нынешних,  весенних  и летних.  Куда ни пойдешь,  а за тобой
веревочка следов.  Даже страшно высунуться из своего логова.  Пойдешь,
наследишь и выдашь себя врагу. А сколько их, этих врагов, у зайца! Кто
только не охотится за ним!
     Долго ходил  парень по опушкам лесов,  по еланям.  И хоть бы один
где-нибудь заячий след.  Крепко лежат беляки.  Рядом пройдешь -  и  не
подымешь.  Вспомнил Вечка слова охотника Коростелева:  дескать,  зайца
ищи в уреме.  И направился с Дианкой в  самую  чащобу.  А  там  собаку
пришлось спустить со сворки.  Спустил,  и только ее видел!  То ли воле
обрадовалась,  то ли  что.  Вскинула  хвост  оглоблей  и  запропала  в
густолесье.  А  Вечка  в  это  время  наткнулся на свежий заячий след.
Прошел зайчишка под елками по голым мхам и только кое-где,  на снежных
плешинках, оставил четкие продолговатые вмятины на снегу.
     - Дианка, сюда! - крикнул охотник. - Дианка!
     Кричал, кричал  -  и  не докричался.  Тогда поднес к губам горн и
начал трубить.  По лесу плеснулись призывные тревожные  звуки  и  эхом
отдались в соседних горах.
     Наконец прибежала собака.  Вся морда,  лапы  в  грязи,  в  шерсти
закатались брызги рыхлой земли.
     - Дианка,  ты  где  была?  -  удивился  Вечка.  -  Опять   кротов
выкапывала? Дура ты, дура! Вот тут заяц был.
     Подтащил гончую к следу, ткнул в него мордой и приказал:
     - Шарь, ищи! Давай, давай!
     Села Дианка на заячьей тропинке и начала "играть  на  балалайке",
вычесывая блох.
     - Ах ты такая-сякая! - разозлился парень. - Ищи зайца!
     И кинул в собаку снежным комком.  Она обиделась,  косо посмотрела
на хозяина, сорвалась с места, поджала хвост и пошла наутек, к дому.
     - Дианка,  Дианка!  - попробовал задержать ее Вечка, но ее и след
простыл.
     Дома гончая  забралась  под  амбар.  Сколько  ни  пытался  парень
выманить  ее  оттуда  хлебом,  мясом,  она  так   и   не   послушалась
разгневанного хозяина.
     А вечером на кухне у Коростелевых Вечка жаловался дяде Коле:
     - Попортил  я  крови  с  этой  Дианкой!  Ничего не понимает.  Она
охотная только на кротов да мышей. Прямо зло берет!
     - Она еще молодая,  легкомысленная,  - заметил старый охотник.  -
Придет время, поумнеет, тогда можно с нее и опрашивать.
     - Какая же она молодая? Ей уже десять месяцев.
     - Ну и что ж. Мой Пират только с года начал разбираться в следах,
входить в толк.  А теперь,  наверно,  на всем Урале нет лучше гончака.
Мне за него сто рублей предлагали, да я не отдал.
     Коростелев подумал,  посмотрел  в  затуманенные  Вечкины  глаза и
сказал:
     - Надо,  пожалуй, сводить твою Дианку на охоту с Пиратом. Это для
нее будет большая наука.
     - Вот  это бы хорошо!  - повеселел Бечка.  - Давайте,  дядя Коля,
сходим вместе в лес? В следующее воскресенье и пойдем.
     - В  то  воскресенье  я не смогу.  У нас на заводе будет плановый
ремонт оборудования. Как же я, механик, брошу цех.
     Вечка вздохнул, снова поник, глядеть на него жалко даже. Сидит на
лавке у стола,  теребит полу  ватной  фуфайки,  прядка  пепельно-серых
волос безжизненно свесилась на широкий упрямый лоб.
     - Ладно,  парень, - хлопнув ладонью по столу, сказал дядя Коля. -
Никому  я  не  доверяю  своего Пирата,  даже сыну.  На этот раз сделаю
исключение.  Ступайте на охоту с Вениамином.  Берите  Пирата,  Дианку,
только смотрите, вгорячах-то вместо зайца собак не подстрелите.
     - Ну что вы, дядя Коля!
     - На  охоте все бывает.  Особенно у таких зеленых охотников,  как
вы.
     Следующий выходной   день   для   Вечки   и  Венки  был  поистине
праздником.  Надо было видеть,  как шли они по  улице,  направляясь  в
заснеженные  ельники.  Шагают  посредине  дороги  рядом.  У  обоих  на
поводках рыжие с черными спинами собаки.  У Вечки - маленькая, у Венки
-  огромная,  словно волкодав,  с широкой,  мощной грудью.  Обе рвутся
вперед,  натягивая,  как  струны,  узкие  ремешки.  Парням  это  любо.
Поглядывают  по  сторонам и всем встречным как бы говорят:  "Смотрите,
какие у нас гончаки. Ни у кого, кроме нас, нет таких в поселке".
     Снег в  лесу  был  уже  несвежий,  старые  следы  зверей  и  птиц
расплылись,  потеряли четкие очертания.  Заснеженные еланьки из  белых
превратились в серые,  запорошенные опавшей хвоей и угасшими, когда-то
огненными листьями осин и рябинок.  Венка  первым  спустил  с  привязи
своего  Пирата.  Тот сразу кинулся в лесную густерьму и начал сновать,
как челнок, из стороны в сторону. Через несколько минут послышался его
резкий,  пронзительный  визг,  а  затем  лай,  но уже неторопливый,  с
короткими паузами.
     - Зайца погнал,  - сказал Коростелев. - Пошли туда. К своей лежке
косой снова прибежит.  Там его и возьмем.  Спускай Дианку,  теперь она
поймет, в чем дело, догонит Пирата и станет с ним работать.
     И верно.  Молодая  гончая  стремглав  кинулась  на  лай   старого
гончака.   Парни   пошли   к  тому  месту,  где  Пират  поднял  зайца.
Оказывается,  беляк лежал под кучей заснеженного  хвороста  на  опушке
ельника,  перед широкой поляной.  Собака подобралась к нему с тыла, из
чащи, и он вынужден был удирать через открытое поле.
     Охотники разделились:   один  запрятался  за  деревом  по  правую
сторону лежки, другой - по левую. И стали ждать. Собачий лай удалялся.
Заяц  стремился  к заболоченной речке Рудянке,  в сплошные кустарники.
Пират мчался за ним.  Вскоре к гончаку присоединилась  и  Дианка.  Пес
лаял  грубо,  словно  громыхал  медным  боталом,  а  она  вторила  ему
тоненьким голоском, словно аккомпанировала серебряным колокольчиком.
     В кустах,  в  болоте,  беляку  задержаться не пришлось.  Уж очень
стремительно мчались за ним собаки.  Сделав полукруг,  он  выбежал  на
свой прежний след,  покрутился по нему взад-вперед, а затем гигантским
прыжком метнулся в сторону и через поле целиной  направился  к  лежке,
закинув уши на спину.
     Немного погодя  на  елань,  голова   к   голове,   перезваниваясь
голосами,   выбежали   черноспинные   гончие.   Одна  большая,  другая
маленькая,  одна справа от горячего,  остро пахнущего заячьего  следа,
другая - слева.  Добежав до места,  где заяц хитрил и сделал "скидку",
собаки  вдруг  растерялись,  остановились,  прекратили   лай.   Дианка
засуетилась, начала тыкать свою морду в каждую вмятину на снегу. Пират
не стал обнюхивать  запутанные  зайцем  следы,  он  сделал  возле  них
широкий полукруг,  нашел выход, куда устремился беляк, и последовал за
ним, торжествующе взлаивая. Дианка тотчас же присоединилась к нему.
     "Какая красота!  - подумал Вечка, любуясь собаками на гону. - Как
будто в концерте выступают, дуэтом".
     К лежке напрямик заяц не пошел.  Он забежал в лес, а потом уже по
его опушке стал пробираться к своему логову.  Тут его и уложил  метким
выстрелом  Венка  Коростелев.  Разгоряченные,  с  высунутыми  языками,
подбежали собаки.  Увидели распластанного на снегу беляка и кинулись к
нему.
     - Тубо! Нельзя! - закричали охотники.
     Гончие присели  на  задние  лапы  возле  зайца,  глядят на него и
облизываются.  Венка отрезал у беляка задние лапы и кинул  их  собакам
"для затравки"...
     С этого дня Дианка стала "работать" в лесу самостоятельно. Теперь
каждое воскресенье Вечка гонял зайцев в ближайших от поселка ельниках.
Иногда ходил и в будни после школьных уроков.  Уйдет на два-три часа и
возвращается  с  добычей.  Ох  и завидовали ему подростки!  Об охоте с
гончей начал мечтать чуть ли не каждый старшеклассник.
     Но Вечке  определенно  не  везло.  Во  время  зимних  каникул  он
отправился  на  охоту  в  совхозные  поля.   Там,   сказывали,   возле
капустников  зайцев  развелось  видимо-невидимо.  Вечерами  выбегут из
кустов, из перелесков на поляны, так будто пеньки торчат из-под снега.
И правда.  Только спустил там парень свою Дианку, она сразу выгнала на
него  беляка,  потом  второго.  Казалось  бы,  хватит,   можно   домой
возвращаться,  но Вечка вошел в азарт.  Охотился до вечера.  А вечером
собака потерялась.  Погнала косого,  а  он  увел  ее  куда-то  далеко.
Сначала  лай  удалялся,  а  затем совсем заглох.  Вечка стал трубить в
горн.  Трубил долго,  изо всей силы, даже больно стало губам, а скулы,
казалось,  онемели.  Но собака так и не пришла. Надвинулись сумерки. В
ясном  небе  зажглись  и  замигали  звезды.  По  лесу  заходил  мороз,
затрещал, запощелкивал. И вдруг откуда-то от черного горизонта донесся
едва слышный вой, тоскливый, заунывный.
     "Это Дианка!  -  мелькнуло у Вечки.  - Видно,  убежала за зайцем,
носилась за ним как угорелая, ну и заблудилась".
     - Дианка, Дианка!
     И снова трубил, трубил.
     И странно: парень слышит вой, а собака на зов не идет.
     "Уж не попала ли в петлю?"
     Спрятав добытых   зайцев  под  кустом,  он  направился  в  черные
перелески, на далекий вой. Если в самом деле собака попала в петлю, не
оставишь  же  ее  в  беде.  Идти было трудно.  На открытых местах снег
вылизали  ветры,  а  на  опушках  у  сбившихся  в  кучки  деревьев   и
кустарников  образовались  высокие гребни сугробов.  Здесь приходилось
брести  по  пояс  в  снегу,  пробивать  себе  дорогу  шаг  за   шагом.
Преодолевая  усталость,  обливаясь  потом,  Вечка  настойчиво двигался
вперед,  на одинокий протяжный вой.  Было  немного  жутко.  В  Рудянке
бытовала молва: если собака воет - к покойнику. В приметы эти Вечка не
верил. А все же как-то неприятно слышать, когда собака, подняв морду к
небу скулит, тоскует.
     Чем дальше  уходил  парень  в  темные,  нахмурившиеся  леса,  тем
большее  расстояние,  казалось,  отделяло  его  от  цели.  Наконец  он
очутился на краю широкого  оврага,  в  котором  из-под  снега  кое-где
торчали  острые  вершинки  елей и купы берез,  похожие на заиндевевшие
стога сена.  Где-то совсем неподалеку,  внизу, Вечка услышал скулящий,
заунывный вой.
     - Дианка,  Дианка!  - обрадовавшись,  закричал он.  Потом  поднес
трубу к губам и заиграл призывно, словно горнист на заре.
     Но что это?  Вой в овраге прекратился,  а на снежном  поле  между
верхушками  деревьев задвигались,  разбегаясь в разные стороны,  серые
тени.
     "Так это  волки!  -  сообразил  Вечка.  - Они перехватили на гону
Дианку и разорвали.  А выл,  наверно,  старый волк,  отбитый  от  стаи
молодыми и сильными зверями".
     По спине у Вечки прошел мороз.  А потом стало  невыносимо  жарко,
жутко, страшно. Что он сделает со своей одностволкой, если волки снова
соберутся в стаю и нападут на него?  Ведь у них теперь,  сказывал дядя
Коля Коростелев, начинаются свадьбы. Собираются вместе, сколько их тут
есть, и рыщут по лесам. Нарвутся на тебя - в живых не оставят.
     Увидев рядом  возле  себя  полусгнившую,  сваленную  бурей старую
березу,  Торопыгин подошел к ней и поспешно,  точно в лихорадке, начал
ломать  сучья,  драть  бересту.  Вытоптал  в  снегу яму и разжег в ней
костер. Благо, что были спички. Спасибо за науку старым охотникам!
     При ярком пламени и взметнувшейся вверх копне искр Вечка вздохнул
свободно.  На огонь волки не полезут. Только теперь он начал понимать,
к чему привел его охотничий азарт,  жадность. Погубил собаку, да и сам
оказался в плену у леса, у хищных зверей. Но, как говорят, после драки
кулаками не машут.  Придется сидеть тут до утра. Только на свету волки
прижмут хвосты и уберутся в глухую урему.
     Устроившись у костра под гребнем высокого снежного надува,  Вечка
не чувствовал холода.  Не чувствовал он и усталости,  до  этого  почти
валившей   его   с  ног.  Инстинкт  самосохранения  овладел  всем  его
существом.  Держа наготове ружье,  он то и дело вглядывался в ночь,  в
порозовевший  вокруг  снег,  в  черные  дали,  над  которыми  дрожали,
переливаясь, хрустальные звезды.
     Под утро  усталость  взяла  свое.  Вечка присел на снежный уступ,
привалившись спиной к стволу поваленной березы.  Глядел на  огонь,  на
яркие  головешки,  похожие на слитки золота,  а потом задремал.  Долго
боролся,  отгоняя от себя сон,  подкидывая сучья в костер, и все же не
устоял,  уснул.  И  вдруг  его  будто  кто-то сильно толкнул под бок и
крикнул: "Ты что, в уме ли? Жизнью своей не дорожишь?"
     Вечка открыл  глаза.  Костер почти прогорел,  на проталине лежало
несколько остывающих,  подернувшихся пушистым пеплом розовых чурбаков.
А там, дальше, за костром, во тьме на снегу чернели пни.
     "Откуда тут появились пни?  -  подумал  Вечка.  -  Один,  другой,
третий..."
     И тут же, ужаснувшись, понял: "Да ведь это волки!"
     Схватил ружье,  почти  не  целясь,  выстрелил.  Огонь  из  ствола
фыркнул ракетой.  Сидевший неподалеку на задних лапах волк  взметнулся
вверх,  потом упал, распластался на снегу. И тут началось. Убитый волк
моментально был растерзан на куски.  За каждый кусок началась  грызня.
Сильный побеждал слабого,  с урчанием рвал горячее мясо, а побежденный
отходил в сторону и начинал выть:  пощелкивал зубами и выл,  протяжно,
жалобно.
     Перепуганный, сам не свой,  Вечка начал валить в костер  бересту,
хворост,  все,  что можно было оторвать от старой,  дряхлой березы.  И
когда  вспыхнул  огонь,  осветив  кровавое  побоище,   волки   отошли,
отпрянули в глубь темноты и там продолжали урчать, огрызаться, выть.
     На рассвете стая хищников незаметно исчезла.  А Торопыгин ни  жив
ни  мертв  стоял  у  костра,  держа  наготове  ружье,  и  никак не мог
совладать с зубами, стучавшими один о другой.
     За невысокими  горами  на  востоке в желтом мареве взошло солнце.
Оно  было  совершенно  круглое,   кроваво-красное.   От   него   через
заиндевевший  синий березник к Вечке пробивалась яркая дорожка,  будто
густо посыпанная размолотым красным перцем.  Шли минуты, а может быть,
и  часы.  Дневное светило всплыло над лесом,  скинуло с себя малиновую
шубу и задышало огромным костром.  Деревья,  снежные поля заискрились,
засверкали  серебром  и  золотом.  А парень все стоял и стоял у своего
жалкого огня.
     Из-за дальних  посветлевших  перелесков  до  него вдруг донеслись
крики множества людей и  шум  трещоток.  Вечка  сразу  будто  очнулся,
насторожился.
     "Что это?  Облава?  - подумал он.  - Кто так рано начал облаву на
зайцев? А может быть, на волков?"
     Близость людей окончательно привела  парня  в  себя.  Теперь  уже
бояться нечего.  И он,  оставив догорающий костер, пошел на шум. А шум
приближался.  По нему Вечка уже точно определил,  где находятся  люди,
идущие цепью.
     - Вячеслав!
     - Вечка!
     - Ого-го! - услышал парень.
     "Так это  ищут  меня!"  -  догадался  он  и закричал во весь свой
голос:
     - Вот он, я!
     Снял с плеча  ружье  и  выстрелил.  В  утренней  морозной  тишине
выстрел получился резкий, короткий.
     Там, в цепи,  его услышали.  И тоже ответили стрельбой,  гвалтом,
ревом  трещоток.  Вскоре  Вечка  увидел бегущих к нему отца,  охотника
Коростелева и толпу  ребят,  школьных  товарищей.  Торопыгин-отец  был
бледен,  лицо казалось землистым,  с глубокими, ставшими почти черными
морщинами.
     - Что с тобой,  ты заблудился? - спрашивал он сына, глядя на него
красными, воспаленными глазами.
     - Не  заплутался,  а  волки...  Дианку разорвали,  - сквозь слезы
говорил Вечка. - А сам у костра спасался.
     Отец, охотник  Коростелев,  Венка и другие парни гурьбой прошли с
Вечкой к костру,  где он провел всю  ночь.  Осмотрев  снежное  поле  и
овраг,  истоптанные  зверьем,  где  местами  виднелись  красные пятна,
похожие на рассыпанную клюкву, дядя Коля сказал:
     - Да, тут порядочно было серых разбойников. Придется организовать
всех наших охотников и устроить хищникам хорошую баню.
     В одно из воскресений овраг и прилегающее к нему обширное моховое
болото  были  обтянуты  красными  флажками  на  шнурке.  От  кумачовых
лоскутков, окруживших волчье логово огненной змейкой, рябило в глазах.
Руководитель облавы Николай Коростелев расставил рудянских  охотников,
одетых  в  белые  халат