возле  нее  околачивается.   То
где-нибудь  на  ветке  сидит,  свесит  голову к своей подружке и будто
спрашивает:  "Ты еще не проголодалась? Сходи и покушай, разомнись, а я
посижу за тебя".
     - Неужели самец сидит на гнезде?
     - Сидит...  Ты слушай дальше. Самка встает над гнездом, скидывает
с себя сено,  расправит одно крыло, потрет им о вытянутую ножку, потом
другое и наконец выбегает на лужайку,  начинает что-то клевать.  Самец
тем временем - шмыг на  ее  место,  сидит  такой  важный,  поглядывает
свысока,  словно  занял  очень  ответственный  пост.  А сам даже забыл
замаскироваться.  Сидит так час,  два,  таращит из-под красных  бровей
глаза-бруснички,  как  заправский  отец.  Потом  прибегает  самка.  Он
уступает ей тепленькое местечко и взлетает на дерево.
     - А как отличить рябка от рябчихи?
     - У рябчихи на голове хохолок, а у самца его нет.
     - Ты и птенцов видел?
     - А как же.  Малюсенькие, желтоватые. Они, брат, недолго в гнезде
нежатся.  Чуть-чуть  подрастут,  оперятся,  станут  с  воробья - и уже
улетают.  Вспугнешь их - они фырк  на  дерево  и  рассядутся.  Станешь
протягивать к ним руку - опять вспорхнут. А далеко не улетают.
     - Вот бы все это сфотографировать, Владик!
     - Погоди, еще сфотографируем.
     Потом они пошли между каменной стеной  и  карликовым  лесом,  где
даже  рябинки,  отягощенные  цветами,  казались горбатыми.  Здесь было
мрачно и сыро,  не слышалось птичьего гомона. В прохладной тишине лишь
журчал ручей, невидимый в камнях, покрытых мхом.
     Внимание Олега привлекли бледно-зеленые растеньица, пробивавшиеся
к свету из трещин в скале. Их листочки походили на лапки папоротника.
     - Владик, смотри, смотри! - сказал он, взявшись за фотоаппарат. -
Вот что значит весна! Даже камни цветут.
     - Это солотка, каменное растение!
     Владик подошел  к  скале  и  ножичком  выковырнул  из щели желтый
мохнатый корешок,  напоминающий гусеницу бабочки.  Корешок он очистил,
разрезал и подал половину товарищу:
     - Разжуй.
     - Ой,  ой,  какой  сладкий!  -  воскликнул  Олег.  -  Как сахарин
приторный.
     - Надо для школьного гербария взять несколько корешков,  - сказал
Владик.
     И друзья наполнили солоткой свои карманы.
     Мрачный коридор   кончился.   Перед   ребятами    вдруг    словно
распахнулись   ворота   в   прекрасный  солнечный  мир.  Впереди  была
взметнувшаяся вверх ослепительно белая каменная  россыпь.  По  глыбам,
обросшим  упругим  лишайником,  Владик  и  Олег  начали  взбираться на
вершину горы. Дело это оказалось нелегким. Приходилось прыгать с камня
на   камень,   выручать   друг   друга,  подавать  руку,  подсаживать,
подставлять спину,  чтобы по ней товарищ взобрался с нижнего камня  на
верхний.  А  камни  были такие,  что глянешь вниз - и голова кружится.
Особенно доставалось Олегу,  еще ни разу не бывавшему в горах. Он то и
дело садился,  чувствуя дрожь в ногах, закрывал глаза, чтобы не видеть
под собою пропасти. А Владик подбадривал его:
     - Уже недалеко, Олежек! Давай руку, прыгай за мной.
     И Олег,  набираясь мужества,  следовал за товарищем.  Цеплялся за
выступы камней, лез, карабкался все выше и выше.
     И вот они на вершине горы.  Огромные зубчатые скалы  громоздились
вдоль хребта наподобие петушиного гребня.
     Во все стороны,  куда ни глянь,  без конца,  без краю раскинулось
лесное  море.  Его  темно-зеленые  волны с белыми барашками на гребнях
прибивали к Голой горе и с востока,  и с запада.  А сама гора  в  этом
море казалась гигантским кораблем.
     - А во-он  Горнозаводск!  -  сказал  Владик,  показывая  в  синюю
дымчатую даль на юго-запад.
     - Наш город? Где, где?
     - А вон,  видишь,  там,  между гор,  будто озеро. Это белеют дома
поселка металлургов.
     - И  правда.  Я  вижу даже наш дом.  Он четырехэтажный,  а отсюда
кажется со спичечную коробку... А от города пошел поезд.
     - Ты видишь и поезд?
     - Нет,  только дым.  Будто кто-то над лесом пустил стрелу,  а она
выкидывает белые петельки.
     Засняв синие дали в окрестностях Голой горы,  ребята отдохнули на
камнях и стали спускаться в ельник, отвоевавший себе седловину горы.
     Перед самым ельником, стоя на высокой скале, Олег схватил Владика
за руку и замер.
     - У тебя закружилась  голова?  -  спросил  тот,  глянув  вниз  на
ощетинившийся под ними ельник.
     - Да нет!  Ты слушай,  - с волнением сказал Олег, показывая рукой
на лесную чащобу. - Где-то черный дятел. Чуешь?
     Владик прислушался.  И  верно.  Из  седловины  горы,  из  глубины
ельника,  отчетливо доносились дребезжащие звуки.  Было похоже,  будто
кто-то хлопает в ладоши.  Хлопнет сначала громко,  потом тише,  тише и
совсем перестанет. Затем снова начинает хлопать.
     - Это черный дятел сухое дерево долбит,  - сказал Олег. - Правда,
Владик?
     - Ага, наверно, дятел. Сильно рубит.
     Спустившись со  скалы,  ребята,  крадучись,  стали  пробираться в
глубь ельника.  Худой,  высокий Олег шел на цыпочках,  вытягивая шею и
держа  наготове  "Смену".  Владик,  затаив  дыхание,  следовал за ним.
Коренастый, тяжелый, он то и дело наступал на сучки, совсем незаметные
во мху,  и,  расстроенный,  останавливался. Олег поворачивался к нему,
делал на лице болезненные гримасы и шептал:
     - Гляди под ноги-то!
     Дребезжащее дерево было уже совсем близко.  Друзья  остановились,
перевели дыхание, Олег еще раз проверил свой фотоаппарат.
     - Ты, Владик, постой тут. Я один схожу к этому дятлу.
     - Ладно, иди. А я издали стану наблюдать.
     Олег по-кошачьи крался между деревьями. Владик поодаль пробирался
за ним.  Олег вдруг присел, фотоаппарат вывалился из рук. Когда Владик
подошел к нему, он был белый, как полотно, губы дрожали, а испуганные,
широко   раскрытые  глаза  были  устремлены  на  толстую  старую  ель,
сломленную грозой.  Владик все понял.  У  него  и  у  самого  забегали
мурашки по спине, а волосы под фуражкой зашевелились.
     На сломленном дереве верхом у расщепленного  высокого  пня  сидел
небольшой темно-бурый медведь. Это был не совсем обыкновенный медведь.
На груди у него,  под шеей, белела широкая полоса, похожая на манишку.
Казалось,  зверь  сел  за  стол  позавтракать  и,  чтобы  не запачкать
костюма,  накинул на грудь чистенькую,  ослепительно белую,  хрустящую
салфетку.
     Медведь был так увлечен своим делом,  что совершенно  не  обращал
внимания на то, что делается вокруг. Толстой когтистой лапой он брался
за сухую длинную дранку,  оттягивал ее  на  себя,  а  потом  отпускал.
Ударившись  о  пень,  дранка  дребезжала  и издавала звук,  похожий на
аплодисменты. Зверю это, видимо, очень нравилось. Маленькими глазками,
похожими  на  недоспелую  черную  смородину,  он  поглядывал на поющую
дранку то справа,  то слева,  наклонялся  к  ней  ухом.  А  когда  она
замолкала,  он  снова,  с  еще  большим  усердием  тянул  ее  на себя,
откидываясь назад.
     А вокруг была весна.  Яркое солнце отдавало все свое тепло земле,
лесу,  цветам.  Недвижимый горячий воздух был настоен пряными  лесными
запахами, и среди них особенно были остры запахи пихты и ландышей.
     Владик потянул за рукав товарища:
     - Бежим!
     Глухой, словно  надтреснутый  голос  Владика   вывел   Олега   из
оцепенения.  Не спуская глаз с медведя,  Олег нащупал валявшийся у ног
фотоаппарат и,  не дыша,  начал наводить его на старую,  переломленную
ель.
     - Что ты делаешь?  - в ужасе прошептал Владик.  - Медведь услышит
щелчок, и нам тогда несдобровать!
     Но Олег уже поборол в себе страх.  Он живо представил себе, как в
его  альбоме  весенних фотографий появится редкостный снимок.  От этой
одной мысли у него перехватило дух.  Вот удивятся все школьники, когда
узнают,  что  Гудков  сфотографировал  в  лесу живого медведя!  Да еще
какого!  Медведя-музыканта,  медведя в белой  манишке.  Искать  такого
станешь, и не найдешь.
     На душе у Олега стало легко, радостно. Медведь ему теперь казался
не  медведем,  а  всего лишь маленьким медвежонком,  которому на грудь
приходится повязывать еще салфетку.  И,  прежде  чем  спустить  затвор
фотоаппарата, Олег вдоволь налюбовался медвежьей забавой.
     А Владик, его друг, стоял ни жив ни мертв.
     - Скорее, скорее - торопил он.
     И вот  наконец  в  лесу,  где  слышно  было,  как  жужжат  шмели,
перелетая  с  цветка на цветок,  раздался резкий металлический щелчок,
еще и еще.  Глаза музыканта,  скользнувшие  по  блестящему  на  солнце
стеклышку   объектива   фотоаппарата,  вдруг  налились  кровью.  Зверь
встревожился,  рассвирепел,  рявкнул на весь лес и кубарем свалился  с
дерева.
     Ребята кинулись наутек в одну сторону, медведь - в другую, только
хруст, треск пошел по ельнику.
     ...Как-то вечером, уже на закате солнца, к дому лесника подкатила
голубая  легковая автомашина "Победа".  Из нее вышел высокий плечистый
человек в фетровой шляпе и белой вышитой рубашке.
     Выглянув из окна, Владик крикнул товарищу:
     - Олег, твой папа приехал!
     Друзья побежали к автомашине.  Олег кинулся на шею отцу, заглянул
ему в глаза, провел ладонью по щеке.
     - Папа, папочка!
     Сталевар приласкал сына.
     - Собирайся, поедешь домой.
     - Почему домой?  Мы еще кротов станем ловить с Владиком.  А потом
станем   собирать  смородину.  Ты  видел,  когда  ехал  сюда,  сколько
смородиновых кустов возле самой дороги?  Они начали  цвести.  Да  тут,
папка, все цветет, все распускается!
     Взгляд сталевара потеплел. Ведь и в самом деле кругом была весна!
На  шляпе у Гудкова-отца за ленточкой был букетик фиалок,  а из кабины
"Победы" виднелся огромный букет полевых цветов.  Однако Гудков тут же
свел  густые,  вылинявшие у огня мартеновских печей желтоватые брови и
твердо заявил:
     - Никаких  кротов!  Я  взял  отпуск,  и мы будет отдыхать вместе,
поедем на юг, к Черному морю.
     Так неожиданно  окончилась для Олега весна,  блеснувшая перед ним
своей простотой и величием.

ОХОТНИК ВЕЧКА

     Вечка Торопыгин  ходил  в  лес  по  рябину.  Прихваченные  первым
морозом  ягоды  были очень вкусные.  И недаром на рябиннике было много
рябчиков.  Парень  еще   подумал:   "   Взять   бы   ружье,   засесть,
замаскироваться тут и пострелять вдоволь по птице".
     В прошлом году на день рождения отец  купил  Вечке  одноствольную
переломку. У юноши была давнишняя мечта - стать охотником. Ведь многие
ребята,  его  сверстники,  в  свободное  время  промышляют   глухарей,
тетеревов,  зайцев.  А  дружок Торопыгина,  Венка Коростелев,  недавно
добыл волка.  За это ему дали большую премию.  Как  же,  ведь  хищника
уничтожил.
     Отправляясь за чем-либо в лес,  Вечка брал с собой ружье. Но, как
назло,  ему не попадались ни птицы, ни звери. И странно, почему это? С
ружьем идешь - кругом хоть шаром покати,  без ружья пойдешь - почти на
каждом шагу кого-нибудь встретишь.
     Вот и досадно становится.
     Домой, в  заводской поселок Рудянку,  Торопыгин возвращался вдоль
горного хребта.  Тут тропинка.  А по обе стороны внизу,  под  хребтом,
лесные  лужайки,  стога  сена.  Туго  набитый  гроздьями рябины рюкзак
сильно давил на плечи,  а ноги  под  тяжестью  будто  подламывались  в
коленях.  Поэтому Вечка часто садился отдыхать,  Присмотрит живописную
скалу,  шихан,  оставит мешок  у  ее  подножья,  а  сам  взберется  на
верхотурье и сидит любуется окрестностями. А Урал тут красивый! Кругом
горы, пестрые, в осеннем наряде леса, долины, в которых, словно клинки
булатной стали, то тут, то там блестят реки, озера.
     На одной такой остановке парень услышал далеко в перелесках звуки
охотничьего  рога.  И  сообразил:  "Это,  наверно,  Венкин отец гоняет
зайцев".  И верно. Вскоре под хребтом послышался собачий лай. Этот лай
становился все слышнее и слышнее.  "Ага,  заяц бежит в гору, - подумал
Вечка.  - В гору-то  ему  бежать  легче.  В  гору  прыжком,  под  гору
кувырком".  А  лай  все  ближе  и  ближе.  У  парня заискрились глаза.
Смотрит,  старается увидеть зайца и собаку. Но заяц хитрый. Он не идет
по открытым местам, норовит забраться в самую урему. Снега-то еще нет,
а он уже весь белый. Мороз обманул, заставил переодеться.
     Чу! Что  это?  Почти  под  самой  скалой с шумом-бряком покатился
камешек.  Вечка насторожился. И видит: заяц крадется меж серых камней,
извивается между ними,  точно ящерица, А рыжая собака с черной спиной,
потеряв его  след  перед  каменной  россыпью,  мечется  из  стороны  в
сторону, обнюхивая пожухлую траву, пожелтевшие кусты малины.
     - Пират, вот он, заяц-то, вот! - крикнул Вечка собаке.
     Услышав крик   и  не  поняв,  откуда  он,  заяц  встал  на  дыбы,
насторожил уши и, ошалелый, начал оглядываться вокруг.
     - Здесь он! - еще раз крикнул парень.
     Беляк увидел человека на  скале,  припал  меж  камней,  а  потом,
сообразив, что это не спасение, огромными прыжками, с камня на камень,
пошел наутек.  Собака,  обнаружив зайца,  с визгом,  а  затем  с  лаем
кинулась за ним.
     Под вечер на выходе из  леса  Торопыгин  встретился  с  охотником
Коростелевым.  Тот  был  кругом  обвешан  зайцами  и походил издали на
снежного деда-мороза.  Собака Пират,  взятая на поводок,  важно шагала
рядом со своим хозяином.
     - Это вы, дядя Николай, столько добыли зайцев? - спросил Вечка, с
восхищением разглядывая белых пушистых зверьков.
     - Добыл вот, - сказал Коростелез. - Мясо пойдет в котел, а шкурки
сдам в кооперацию. Отличные будут дошки для ребятишек.
     Вечка глубоко вздохнул.
     Есть же на свете замечательные охотники!
     А Коростелез продолжал, словно угадав мысли юноши:
     - Главное  в  охотничьем деле - это собака.  Без собаки - как без
рук.  Взять хотя бы вот Пирата, Он зайца найдет, нагонит на тебя, а ты
только  стой,  карауль  его  да постреливай.  Сейчас зайцы одеты не по
сезону.  Прячутся в самой что ни на есть глухой чаще.  Без  собаки  их
никак не отыщешь. А Пират, он из-под земли добудет тебе косого.
     - Он у вас породы гончей?
     - Да. Он костромич. Разные бывают породы собак - и на зверя, и на
птицу.
     - За птицей ваш Пират не идет?
     - Нет.  Для птицы есть лайки,  легавые и всякие другие.  А ты что
так интересуешься?
     - Да так просто, - уклончиво ответил Вечка.
     В поселок  они  входили  еще засветло,  но на улицах уже зажглись
яркие электрические огни.  День был воскресный.  На  тротуарах  гуляло
много  людей.  Коростелев  с  зайцами  и Вечка с мешком за плечами шли
серединой  дороги.  И  все  на  них   обращали   внимание,   некоторые
останавливались и говорили:
     - Вот это да! Не с пустыми руками.
     - С полем, охотники!
     - И в мешке-то  у  парня,  наверно,  зайцы,  -  услышал  Вечка  с
тротуара.
     "И меня за охотника принимают, - подумал он. - А ведь и я смог бы
стать  таким  же охотником,  как дядя Коля.  Надо только гончую собаку
приобрести".
     Торопыгину даже  показалось,  что  в рюкзаке у него не рябина,  а
зайцы. Принесет домой и выложит вместо ягод беляков.
     Дома, когда братишки,  сестренки, отец и мать разворошили мешок и
начали лакомиться сладкой  рябиной,  с  благодарностью  поглядывая  на
Вечку, он подсел к отцу:
     - Тять,  я решил достать себе гончую  собаку,  такую  же,  как  у
Коростелева.
     - Зачем она тебе?
     - Охотиться стану на зайцев. Сейчас из лесу с дядей Колей шел. Он
весь обвешался беляками.  Собака на него нагоняет,  а он их  на  мушку
берет.  Без собаки, говорит, не охота, а пустая трата времени. Вот я и
решил.
     - Ну, что же, решил так решил, - согласился отец.
     Старый Торопыгин уже хорошо изучил характер сына. Если что парень
захочет, так своего добьется. Хоть уговаривай его, хоть не уговаривай.
Это  у  него  в  крови,  отцовское.  Задумал  Вечка  сделать  отменную
авиамодель  -  и  сделал,  на  областном  конкурсе  победителем вышел.
Задумал сконструировать радиоприемник - и есть он,  вон в углу  стоит,
работает  не  хуже  магазинного.  А  это  большое дело,  когда человек
шевелит мозгами,  к чему-то стремится, чего-то добивается. Стремление,
мечта окрыляют человека.
     Вскоре заводской  мастер-литейщик  Торопыгин  получил  премию  за
перевыполнение производственного плана. Выделил из этих денег тридцать
рублей, вручил сыну:
     - Поезжай  в  Свердловск.  Там  в питомнике выберешь себе собаку,
какая понравится.
     Парень торжествовал.  Побежал  к своему другу Венке,  к отцу его,
дяде Коле. Показал деньги и похвастался:
     - Вот  и  у  меня теперь будет гончая!  Привезу из города,  тогда
поохочусь. Там, говорят, собаки с медалями.
     И привез.  Только не гончую,  а борзую,  черно-пеструю, поджарую.
Все в поселке даже удивлялись.  Не собака,  а  глиста.  Морда  тонкая,
длинная,  туловище  тоже,  как  прутик.  Если  кто и видел здесь таких
собак,  то на  картинках.  Охотник  Николай  Коростелев  посмотрел  на
борзую, покачал головой:
     - Нет, это не собака. Ей в наших местах делать нечего.
     Однако Вечка  доказывал,  что  купленная  им  Динка  всем собакам
собака. Она может на лету схватить зайца, лисицу, какого угодно зверя.
Она бегает как ветер. С такими собаками раньше охотился даже Тургенев,
великий писатель.  И досталась Динка ему,  Вечке, совершенно случайно,
просто привалило счастье. В Свердловске перед питомником он встретил с
этой собакой высокого сухого старика.  До  начала  допуска  в  вольеры
оставался  час.  Старик  поинтересовался,  зачем  парень  пожаловал  в
питомник.  Вечка открылся.  Дескать, так и так, думаю стать охотником,
хочу   купить   собаку,   чтобы   гоняла  зайцев.  И  не  какую-нибудь
маломальскую,  а  с  медалью,  чистопородную.  Тут  старик  достал  из
портфеля   альбом,   дал   парню   в   руки,  велел  поинтересоваться.
Перевертывает Вечка листы с наклеенными на них  фотографиями.  Сначала
так,  равнодушно. Со страниц альбома смотрят на него собачьи портреты.
Какие-то все похожие на старика:  длинные, сухопарые, словно заморыши,
с  вытянутыми  мордами.  А на ошейниках вроде бирки,  какие выдаются в
колхозе при регистрации.  Словом,  как будто  ничего  примечательного.
Перевернул лист,  другой.  А дальше пошли совсем иные фото. Вот собака
гонится за зайцем, схватила, держит в зубах. Вот лисица, откинув хвост
трубой в сторону,  удирает от поджарого пса. И не удрала. Попала ему в
лапы.  И такими снимками,  взволновавшими парня,  заполнен почти  весь
альбом.  Потом  старик  показал  грамоты  на  толстой бумаге с золотым
тиснением.  И,  что  главное,  грамоты  присуждены  на  выставках   не
кому-нибудь,  а собакам,  этим самым,  остромордым.  Ну, и соблазнился
Вечка. Стал просить старика продать свою собаку. Тот сразу согласился.
Не все ли равно: или в питомник сдать, или парню удружить.
     В воскресенье чуть свет взял  Вечка  на  поводок  новокупленку  и
отправился с нею на охоту.  И не в лес пошел, не в горы, а в совхозные
поля. Хозяин Динки сказал, что борзые лучше всего приспособлены ловить
зайцев в лугах,  где можно разбежаться.  В верховьях заводского пруда,
заросшего по берегам кустарником,  где всегда  водятся  зайцы,  парень
спустил собаку со сворки и скомандовал:
     - Шарь, ищи!
     Почуя свободу, она отбежала в сторону, легла и начала валяться на
траве, подернутой искрящимся инеем.
     - Ну, давай ищи! - повторил свой приказ Вечка.
     Но Динка  как  будто  и  не  слышала   своего   нового   хозяина.
Вытянувшись  всем  своим  телом,  она  как  змея,  извивалась в траве,
отталкивалась задними  ногами,  ползла  на  брюхе,  на  спине,  совала
длинную, словно карандаш, морду между метликой жесткой, как солома.
     "Вот так купил охотную! - чуть не со слезами подумал Вечка. - Она
и не помышляет о зайцах-то".
     Рассердился и стал кидать в нее что попадет в руку:  клочья сухой
травы, дудки пиканов.
     Наконец борзая поднялась,  широко расставила ноги,  отряхнулась и
только тут, видимо, сообразила, чего от нее требует охотник.
     - Дава