т ли ваши слова, что Ферранте де Исола вступил  в  сговор  с
моими врагами?
   - О, господин мой,  умоляю  вас,  не  делайте  поспешных  выводов.  Я
поделился с вами лишь тем, что видел. Об остальном вы можете  догадаться
сами.
   - Если возникнет такая необходимость, вы сможете  повторить  все  это
под клятвой?
   - Готов хоть сейчас, если вы  сомневаетесь  в  моей  честности,  -  с
достоинством ответил Тито.
   - И наказание за лжесвидетельство вас не смущает?
   - Я говорю правду, - возразил Тито.
   Чезаре помолчал, пальцы его перебирали русую бородку, на губах играла
легкая улыбка. Затем пожал  плечами  и  посмотрел  собеседнику  прямо  в
глаза.
   - Мессер Тито, я вам не верю.
   Злобная гримаса исказила лицо Дженелески, смуглые  щеки  побагровели.
Лгать-то он лгал, но никак не ожидал, что ему скажут об этом столь прямо
и откровенно, да еще при свидетеле. В Италии хватало мужчин, которые при
подобном оскорблении бросились бы на герцога с мечом  или  кинжалом.  Но
Дженелески не входил в их число.
   - Ваша светлость, - свои протест и возмущение он смог  выразить  лишь
голосом, - вы забываете, что я - Дженелески.
   Герцог широко улыбнулся, продемонстрировав белоснежные  зубы.  Встал.
Прошелся к окну.
   - Тогда и вы забываете, что я - Чезаре Борджа, - и встретился с  Тито
взглядом. - Сколь велико мое отвращение к лжецу, столь же сильно люблю я
честную, преданную мне душу. И именно такова душа Ферранте да Исола.
   - Доканчивайте вашу мысль, ваша светлость! - гневно воскликнул Тито.
   - А есть ли в этом необходимость? - усмехнулся Чезаре.
   Дженелески едва не  задохнулся  от  негодования.  Но  сумел  сдержать
охватившую его ярость, напомнив себе, с кем имеет  дело.  И  лишь  низко
поклонился, ниже, чем требовал этикет.
   - Позвольте мне откланяться, ваша светлость.
   - Это самое большее, что я могу для вас сделать, - и Борджа  отпустил
его взмахом руки.
   Но у двери его остановил голос герцога.
   - Подождите, мессер Тито. Вам могло показаться, что я обошелся с вами
грубо, - глаза его внезапно сузились, но Тито этого  не  заметил.  -  Вы
можете доказать мне, что я ошибся, не приняв всерьез ваше предупреждение
о предательстве этого человека. Справедливости ради мне следует  сначала
убедиться, что Ферранте передо мной чист, а уж  потом  обвинять  вас  во
лжи.
   - Признаюсь, ваше высочество, что такая же мысль посетила и меня, - с
легкой усмешкой, не ускользнувшей от герцога, ответил Тито.
   - Однако напомню вам, - добавил герцог, - что любовь Ферранте к вашей
сестре не составляет для меня тайны, как и то, что вы и ваш брат  видите
в нем  выскочку  низкого  происхождения.  И  его  ухаживания  за  монной
Кассандрой вы воспринимаете как оскорбление и с радостью  перерезали  бы
ему горло, если б не страх перед суровым наказанием, которое  ждет  тех,
кто поднимет руку на моего офицера. Учитывая, что мне все это  известно,
спросите себя, как я могу поверить вашим  обвинениям,  не  подкрепленным
никакими доказательствами? Тем более что человек,  против  которого  они
выдвинуты, с дюжину раз проявил свою верность и преданность.
   Мессер Тито, конечно, не ожидал,  что  герцог  так  много  знает,  но
замешательство было недолгим. Он понял,  что  нет  нужды  отрицать  свою
предвзятость по отношению к Ферранте. И в то же время следует упирать на
другое:  приход  его   обусловлен   стремлением   уберечь   герцога   от
предательства. И он, мол, пришел бы, даже  если  б  предателем  оказался
родной брат.
   Услышав  последнюю  фразу,  Чезаре  улыбнулся,  и  улыбка  эта  вновь
разъярила Тито.
   - Вы сказали, что мои обвинения ничем не подкреплены, ваша светлость.
В Лояно слово Дженелески не требует дополнительных доказательств.
   - Я этого не отрицаю. Но почему  лишь  на  основании  слов  я  должен
отказать в доверии Ферранте, который не давал повода  усомниться  в  его
преданности мне?
   - Я вас предупредил, ваша светлость, - упорствовал Тито. - Больше мне
нечего добавить.
   Герцог повернулся к окну, окинул взглядом красные крыши Лояно.  Вновь
посмотрел на мессера Тито.
   - Измену  Ферранте  необходимо  доказать.  Я  испытаю  его.  Если  он
подведет меня, я извинюсь перед вами за  недоверие.  Но  кара  постигнет
вас, если мое поручение будет выполнено. Принимаете вы такие условия?
   Дженелески понимал, что в его обвинениях нет ни грана правды. Знал он
и о беспредельной верности Ферранте герцогу. Но не мог отступиться.
   - Принимаю, - твердо заявил он, решив бороться до конца.
   Борджа задумчиво оглядел его,  вернулся  к  столу,  взял  только  что
запечатанный пакет - письмо к Рамиро де Лоркуа.
   - В Имоле Рамиро де Лоркуа с двумя тысячами солдат ждет моего приказа
начать штурм Сан-Часкано. Вот этот приказ. Ферранте знает, что Касерта и
защитники Сан-Часкано дорого заплатят за его содержимое. Сегодня вечером
Ферранте повезет это письмо в Имолу. Это и будет испытанием.
   - Но, ваша светлость, - в притворном испуге воскликнул Тито, - он  же
может предать вас. Вы представляете, какими могут быть потери?
   - Представляю, мессер Тито, - с непроницаемым лицом ответил герцог. -
Только этим  я  могу  оправдаться  перед  собой  за  испытание  верности
Ферранте, - с этим он и отпустил Дженелески.

***

   Тито Дженелески вернулся домой расстроенным. Все обернулось совсем не
так, как он предполагал, добиваясь аудиенции у герцога. У него создалось
впечатление, что его подхватил водоворот и понес  помимо  его  воли.  Во
всяком случае, он и подумать не мог о  подобном  исходе.  Мучило  его  и
дурное предчувствие:  как  обойдется  с  ним  Борджа,  когда  Феранте  с
триумфом выдержит испытание. В последнем сомнений не было, ибо  едва  ли
кто мог сравниться преданностью герцогу с Ферранте.  И  Тито  знал,  что
угрозы Борджа - не пустые слова. К тому же теперь  от  него  требовались
конкретные действия. Каким-то образом он должен был добиться того, чтобы
Ферранте не доставил письмо  по  назначению.  Значит,  оставалось  найти
средства,   обеспечивающие   эту   цель,   составить   план.   То   есть
обстоятельства сложились так, что, защищая себя, он становился  активным
противником Чезаре  Борджа.  Ферранте  должен  оступиться,  а  Чезаре  -
заплатить за свои слова: "Я вам не верю".
   Тито решил посоветоваться с братом. Тот выслушал, все более  хмурясь,
а потом отругал его последними словами. Тито, естественно, рассердился.
   - Сделанного не вернешь,  -  прервал  он  Джироламо.  -  Давай  лучше
обсудим, что нам предпринять.
   - Ну-ну, - хмыкнул младший брат. - Так ты полагаешь,  мы  еще  что-то
можем?
   Тито ответил незамедлительно, поскольку решение уже созрело.
   - Мы должны ознакомить с содержимым  письма  защитников  Сан-Часкано.
Тем самым будут нарушены планы  герцога,  и  он  сможет  убедиться,  что
Ферранте - предатель.
   В глазах Джироламо отразился испуг.
   - Да, этого бы тебе  хотелось.  Но  слишком  рискованно.  Пожалуй,  и
невозможно.
   - Ты так думаешь? Ха! - раздражение  переполняло  Тито.  -  Говоришь,
невозможно? - и он, похоже, обрушил бы на брата  град  проклятий,  но  в
этот самый момент его озарило. И поднявшаяся было волна ярости мгновенно
схлынула. Глаза вспыхнули  победным  огнем.  На  тонких  губах  заиграла
торжествующая улыбка. - Невозможно, значит? - повторил он  таким  тоном,
что Джироламо сразу понял: задача решена. Но Тито поначалу оставил брата
в неведении и послал за Кассандрой.
   - Причем здесь Кассандра? - удивился Джироламо.
   - Это наш главный козырь, - уверенно ответил Тито.
   Когда девушка вошла, он пододвинул стул к столу, предложил ей  сесть,
поставил перед ней чернильницу, перья, положил чистый лист бумаги.
   - Сейчас ты напишешь письмо, Кассандра. Своему разлюбезному кавалеру,
этому Ферранте да Исола.
   В  ее  глазах  отразилось   изумление,   но   глупенькое,   пусть   и
очаровательное личико осталось бесстрастным.
   - Ты признаешься, что тронута его письмом до  глубины  души.  У  тебя
есть душа, не так ли, Кассандра? -  он  пренебрежительно  хохотнул,  ибо
отсутствие большого ума у сестры,  особенно  подчеркнутое  ее  красотой,
раздражало его.
   - Фра Джорджио говорил мне, что да, - она осталась нечувствительной к
тонкой иронии.
   - Фра Джорджио - дурак, - отрезал Тито.
   - Нельзя так говорить, Тито, - укорила его  сестра.  -  Фра  Джорджио
учит меня, что насмешничать над монахами - грех.
   - Похоже, он знает, насколько смешон, поэтому и  вдалбливает  всем  и
вся, что смеяться над ним нельзя. Но нас  больше  интересует  не  он,  а
мессер Ферранте.
   - Да, Тито, - потупила взор Кассандра.
   - Ты напишешь,  что  глаза  у  тебя  наполнились  слезами,  когда  ты
подумала о его сердце, разрывающемся на части, словно печень Прометея, и
тебе захотелось познакомиться с ним поближе.
   - Ничего мне не захотелось. Он чересчур высокий, тощий, уродливый.  И
безбородый. Мне нравятся мужчины с бородой.
   - Молчи! - рявкнул Тито. - И слушай меня. Пиши, как  я  тебе  говорю.
Твои мысли не имеют к этому письму никакого отношения. Далее добавь, что
мы, Джироламо и я, в отъезде и ты просишь его прийти к себе  на  закате.
Через садовую калитку. Такая романтичность, несомненно, понравится  этой
сицилийской собаке, не так ли, Джироламо?
   Джироламо пожал плечами.
   - Не забывай, брат, что пока ты не посвятил меня в свои планы.
   - Но об остальном ты мог бы догадаться и сам. Он обязательно  придет,
Кассандра  задержит  его  на  час,   прикидываясь,   что   действительно
неравнодушна к нему. Он в это поверит, это уж точно. А  потом...  Но  об
этом мы еще успеем поговорить. Сначала письмо. Давай,  детка,  тут  есть
все, что тебе нужно.
   Она взяла перо, обмакнула в чернильницу, и рука ее застыла над чистым
листом бумаги. Лобик собрался морщинками: она не знала, с  чего  начать.
Наконец спросила Джироламо. Все вопросы она предпочитала адресовать ему,
ибо он разговаривал с ней гораздо мягче, чем Тито.
   - Почему я должна писать это письмо?
   - Это затея Тито, - ответил Джироламо. - Но мы должны помочь ему, ибо
он хочет наказать безродного выскочку, оскорбившего нас тем, что  посмел
поднять на тебя глаза.
   - И как же вы хотите его наказать? - сразу оживилась Кассандра?
   - В свое время ты все узнаешь, - вмешался Тито. -  Сейчас  главное  -
письмо. Приступай,
   - С чего мне начать?
   Тито со вздохом опустился на другой стул и  продиктовал  письмо.  Она
же, высунув от напряжения язычок, наносила на бумагу  слово  за  словом.
Витиеватый  стиль   плюс   неудобоваримый   почерк   создали   документ,
расшифровать который предстояло мессеру  Ферранте.  И  по  мнению  Тито,
глянувшему на каракули сестры, Ферранте ждал нелегкий труд. Он запечатал
письмо и с молоденькой служанкой отправил в казарму  капитана,  а  затем
посвятил Джироламо в подробности своего плана.  После  чего  растолковал
Кассандре, что и как она должна делать.
   Джироламо  признал,  что  идея  сама  по  себе  неплоха,  но  выразил
опасение, что Ферранте, получив  приказ  герцога,  может  и  не  прийти,
невзирая на свои чувства к Кассандре. Тито отмахнулся от сомнений брата.
   - О, он придет, придет, можешь не волноваться. А кроме того,  никогда
не признается, что этим нарушит свой долг. Так что нам с тобой ничего не
грозит.
   Надежды Тито полностью оправдались. И едва над  кафедральным  собором
поплыл колокольный звон вечерней мессы,  у  дворца  Дженелески  раздался
топот копыт, стихший у калитки в высокой стене, окружающей сад.
   Братья сидели с Кассандрой на скамье у фонтана на  берегу  маленького
прудика,  в  котором  Джироламо,  большой  поклонник  Эпикура,  разводил
лягушек и угрей.
   Услышав  лошадиный  топот,  Тито  насторожился.  Когда   же   всадник
остановился у их калитки, он схватил брата за руку и увлек в дом.
   Кассандра осталась одна  на  каменной  скамье  у  фонтана,  с  трудом
подавляя желание рассмеяться. Ожидание  длилось  недолго,  и  скоро  она
увидела приближающуюся высокую фигуру ее кавалера,  затянутого  в  серую
кожу, за исключением красной полосы чулок между сапогами  и  курткой,  в
железной каске и латном воротнике, отливающих серебром на его  голове  и
шее. Его загорелое лицо побледнело от волнения, а глаза, когда  он  упал
перед ней на одно колено, переполняло обожание.
   - Мадонна, - пробормотал он, - в конце концов вы смилостивились  надо
мной. Подарили мне счастливый миг, о котором я не решался и  мечтать.  Я
едва надеялся, что получу ответ на мое жалкое послание. Но вы  дали  мне
возможность припасть к вашим ногам и выразить словами  те  чувства,  что
разрывают мое исстрадавшееся сердце.
   Она сидела, сама скромность, сложив руки и опустив глаза,  и  слушала
это безумное бормотание. Когда же он замолчал, она ничего не ответила по
простой причине: не знала, что и сказать.
   - Прошу простить меня, что явился к вам в ратных доспехах. Не в таком
наряде хотел я предстать перед вами. Но сегодня я  уезжаю  с  поручением
герцога.  И  если  бы  не  страстное  желание  еще  раз   увидеть   вашу
несравненную красоту, услышать ваш мелодичный  голосок,  меня  давно  не
было бы в Лояно,  как  требовал  того  мой  господин,  герцог.  Мадонна,
надеюсь вы отпустите мне грех неповиновения приказу?
   Стоящий на одном колене, он  выглядел  таким  робким,  он,  прошедший
пламень стольких сражений, готовый повиноваться мизинцу этого белокурого
создания, олицетворявшего для него всю земную красоту.
   Апатично глянула она на него, хотя посмотреть было на  что:  молодой,
сильный мужчина с волевым лицом, горящими черными глазами. Но  Кассандра
хорошо усвоила уроки Тито, чтобы внезапно перемениться в своем отношении
к кавалеру. Кроме того,  происхождения  он  был  низкого,  так  что  его
комплименты должно было воспринимать как оскорбления. Братья заверили ее
в этом, а  наша  красивая  дурочка  не  имела  своего  мнения,  во  всем
полагаясь на Тито и Джироламо.
   - Вы мне нравитесь и таким, - ответила она, и Ферранте  покраснел  от
удовольствия. - Что же касается вашего долга... ну, если вы  задержитесь
на час?
   Его лицо затуманилось. Она не понимала, сколь важен час в  порученном
ему деле.
   - Задержусь на  час...  -  эхом  отозвался  он,  но  тут  же  страсть
возобладала над чувством ответственности. - Что есть час? Как могу я его
лишиться? Да в него можно вместить все радости Эдема и муки ада. Неужели
я смогу провести с  вами  целый  час,  главный  мой  час,  ибо  вся  моя
остальная жизнь - пролог и эпилог к этим блаженным мгновениям.
   - О, мессер, - тень от ее длинных ресниц легла на белоснежные  щечки,
и она повторила:
   - О, мессер!
   Даже круглый дурак, послушав ее, понял бы, что у нее не все в порядке
с головой, но капитан, ослепленный любовью, впал в экстаз.
   - Меня зовут Ферранте, - промямлил  он.  -  Не  затруднит  ли  вас...
сможете ли вы назвать меня по имени, Кассандра?
   Она одарила его взглядом, вновь опустила глаза.
   - Ферранте!
   Тут его опалило огнем, ибо он никак не  ожидал,  что  имя  его  может
звучать столь мелодично. Он  протянул  дрожащую  руку,  чтобы  коснуться
одной из рук Кассандры, безвольно лежавших у нее на коленях.
   - Дайте мне вашу руку, нежный ангел, - взмолился он.
   - Но... зачем? Разве вам мало двух ваших сильных рук?
   - Ну что вы все смеетесь надо мной? - вскричал Ферранте. - Будьте  же
милосердны!
   Она засмеялась глупым, дребезжащим смехом, но в ушах  влюбленного  он
звучал перезвоном  серебряных  колокольцев.  А  глаза  его  наслаждались
несравненной  красотой  лица  Кассандры.  Дыхание  Ферранте  участилось,
истома разлилась по венам. А потом Кассандра предложила ему сесть рядом,
и он повиновался незамедлительно.
   В тот теплый, насыщенный ароматами сада вечер  душа  Ферранте  обрела
покой. Он примирился со всеми людьми, возлюбил ближнего своего. И сказал
ей об этом, о любви к ней, изменившей  всю  его  жизнь,  отвратившей  от
грубости и жестокости, с которыми он свыкся, возродившей в ней  нежность
и смирение. И, как свойственно влюбленным,  он  пересыпал  свой  монолог
цветастыми оборотами и сравнениями, которые Кассандра нашла занудными  и
даже глупыми.
   Но мысли эти она оставила при себе и лишь  покорно  слушала,  изредка
отвечая на вопросы так, как ее научили, фальшью, показывающей, что и она
разделяет его страсть.
   Вот так и прошел час, вобравший, как Ферранте сказал ранее,  всю  его
жизнь. Для него - в любовном  пылу,  мгновенно,  для  нее  -  невыносимо
медленно. Тени сгустились,  померк  багрянец  заката,  деревья  и  кусты
вырисовывались черными пятнами.  Во  дворце  зажглись  окна,  на  другой
стороне пруда заквакала лягушка.
   Ферранте поднялся, вспомнив о поручении Борджа, пытаясь  стряхнуть  с
себя чары Кассандры.
   - Вы покидаете меня? - томно спросила она.
   - К сожалению, мадонна, я должен уехать, из-за чего безмерно страдаю.
   - Но вы ведь только что пришли, - запротестовала  она,  и  его  вновь
бросило в жар.
   Он взял ее руку и остался, чтобы вновь признаться ей в любви.  Потом,
однако,  попросил  разрешения  откланяться.  Но  ее  маленькие  пальчики
обхватили его ладонь. В сумраке надвигающейся ночи он видел бледный овал
поднятого к нему лица,  ее  голосок  долетал  до  его  ушей,  насыщенный
ночными ароматами. И, отвечая на ее просьбу задержаться  еще,  Ферранте,
склонившись к ней, прошептал: "Любимая моя. Сегодня я должен  скакать  в
Имолу по государственному делу. Но вернувшись, я пойду к вашим  братьям,
чтобы умолить отдать мне хранящееся у них сокровище.
   Кассандра вздохнула.
   - И когда вы вернетесь?
   - Через три  дня,  если  ничего  не  случится.  Для  меня  это  целая
вечность, но, надеюсь, терпение мое будет вознаграждено!
   - Я не отпущу вас без прощального кубка. Пусть он будет залогом того,
что вы вернетесь ко мне. Пойдемте! - и она увлекла Ферранте к дому.
   Через стеклянные двери, открывающиеся на террасу, Кассандра ввела его
в просторный  зал,  и  в  свете  золотого  канделябра  его  глаза  вновь
впитывали ее красоту.
   Кассандра хлопнула в ладоши, появился  паж,  она  приказала  принести
вина.
   Ожидая, они стояли друг против друга, и внезапно на девушку нахлынула
печаль. Все-таки пылкость Ферранте не могла не пробудить в ней  ответное
чувство. И, возможно, если он дал Кассандре время на размышление, ей  бы
не достало смелости совершить то, что от нее требовал Тито. Но  страсть,
которую так долго сдерживал Ферранте, прорвалась наружу, обрекая его  на
погибель.
   Он заключил Кассандру в объятия, с силой прижал к себе, ища губами ее
губ. Она попыталась отпрянуть, и  на  мгновение  взгляд  его  поймал  ее
бледное личико. И увиденное остановило Ферранте. Ибо на  лице  Кассандры
отражались страх и отвращение. Пристыженный, он  отпустил  ее,  отпрянул
назад. И тут, ибо Ферранте не страдал  отсутствием  проницательности,  в
душу его впервые закралось сомнение: с чего это невинная  девушка  столь
странно отреагировала на его объятия, если чуть раньше она же  позволяла
ему немалые вольности.
   Но тут вошел паж с серебряным  подносом,  на  котором  стоял  золотой
кувшин и две опалесцирующие, на тонкой ножке чаши венецианского  стекла.
Кассандра шагнула к пажу. Разлила вино.
   Наблюдая за ней печальным взором, Ферранте отметил смертную бледность
ее лица, дрожь в руке. Неужели все это -  последствия  объятия,  подумал
он.
   Вернулась она к нему уже улыбаясь, с чашей в каждой руке. С  поклоном
он взял предложенную ему чашу. Лицо ее оставалось таким же бледным.
   - Пусть Бог сопровождает вас в вашей поездке, - и она подняла чашу.
   - Пусть Бог поможет мне поскорее вернуться, -  ответил  он  и  залпом
осушил половину своей.
   Крепкое вино обожгло горло, разгорячило кровь.
   И  подействовало  куда  как  быстро.  После  первого  же  глотка  ему
подумалось, что не стоит так  уж  спешить  с  отъездом.  Лошадь  надежно
привязана у ворот,  пара  лишних  минут  в  обществе  Кассанд