данным жаром продолжил:
   - Ты вот говоришь, что любишь его, веришь, что  любишь,  и  в  то  же
время  можешь  подумать,  что  он,  как  последний  трусишка,   бросится
прятаться в мой дом, узнав о грядущей опасности. Таким ты  представляешь
себе Бальдасcape Шипионе? Неужели  ты  можешь  любить  мужчину  с  душой
котенка? Нет, Байс, скорее всего он мне не поверит. А если и поверит, то
с презрением отвергнет мое предложение и останется дома,  чтобы  умереть
как подобает воину, лицом к врагу. Я вот вижу Бальдассаре Шипионе именно
таким, хотя и не люблю его.
   Тактика Франческо удалась. Действительно, разве в глазах  Беатрис  не
окружал  Бальдассаре  ореол  романтики?  Какая  женщина   устоит   перед
комплиментами,  рассыпаемыми  ее  возлюбленному?  Она  приняла   правоту
Франческо. Но новые сомнения посетили ее.
   - Но... если это так... как удастся мне увести его от опасности?
   Франческо насмешливо улыбнулся, всем  своим  видом  показывая,  сколь
бессильна она без его поддержки.
   - Я подумал об этом. Ты представишь все так, словно опасность  грозит
тебе, а не ему. Напишешь ему три строчки. Страшная, мол, угроза  нависла
над твоей жизнью, и ты умоляешь его незамедлительно  поспешить  к  тебе.
Такой просьбе он не откажет. Он придет - Марс, летящий на крыльях Эроса.
   - Значит, я должна ему солгать!
   - О Господи!  -  Франческо  возвел  очи  горе.  -  Это  не  ложь.  Ты
действительно в опасности. Ты можешь сойти с ума, умереть от горя, когда
к тебе придут, чтобы рассказать, какая ужасная  смерть  выпала  на  долю
твоего жениха. Так что умоли его прийти сюда, причем через сад и по этой
лестнице, - он кивнул в сторону стеклянной двери, - чтобы, не  дай  Бог,
убийцы не заметили его.
   - Я не могу, не могу! - Беатрис заломила руки. - Как допустить такое?
Спрятать его здесь, здесь! - и закрыла ладонями пунцовое лицо.
   Франческо хмыкнул.
   - Так ты предпочтешь, чтобы его недруги взяли верх? Или холодный труп
нравится  тебе  больше  живого  человека?  Перестань!  Сейчас  не  время
жеманиться. Дорога  каждая  минута.  Что  же  касается  твоего  честного
имени... страхи твои напрасны. Я  останусь  с  тобой.  А  если  и  этого
недостаточно, чтобы умиротворить твою совесть,  позовем  старого  графа,
чтобы он присоединился к нам в ночных бдениях.
   Лицо Беатрис прояснилось.
   - Тогда все ясно. Почему  ты  сразу  не  сказал  об  этом?  -  но  не
поспешила   к   столу,   куда   Франческо   уже   поставил    письменные
принадлежности. - Но как мы удержим его, если он увидит, что мне  ничего
не грозит?
   - Пиши! - рявкнул Франческо. - Я обо всем подумал. Приступай к  делу,
а не то его зарежут, как свинью, пока  ты  будешь  задавать  бесконечные
вопросы.
   Наконец, смирившись, Беатрис села за стол и быстро написала:

   Мой Бальдассаре!
   Я в опасности, ты мне очень нужен. Немедленно приходи ко мне. Калитка
в саду не заперта. Поднимайся по лестнице в мою спальню.
   Беатрис.

   Она свернула записку, перевязала шелковой ниткой и отдала  Франческо.
Сердце ее буквально выскакивало из груди.
   - Ты уверен, что мы не опоздали?
   - Все будет в порядке, - успокоил он Беатрис, - хотя  мы  и  потеряли
много времени.
   Франческо вышел на балкон, тихонько свистнул. Беатрис же  направилась
к двери.
   - Куда ты? - резко спросил Франческо.
   - Позвать отца, - она взялась за задвижку.
   - Подожди! - столь властен был его окрик, что  Беатрис  повиновалась,
опустив руку, а затем вернулась к столу.
   На гранитной лестнице послышались шаги.  Слуга  поднялся  на  балкон.
Франческо отдал ему письмо.
   - Отнеси капитану Шипионе да поторопись! - приказал он.
   Слуга кубарем скатился с лестницы  и  побежал  к  калитке.  Франческо
вернулся в комнату, его  лицо  побледнело  еще  больше  обычного,  глаза
зажглись мрачным огнем.
   - Твои слуги уже спят? - как бы между прочим спросил он.
   - Да, конечно, - отвечала Беатрис. - Но я разбужу их после того,  как
позову отца.
   - Значит, мне повезло, а еще больше - твоему распрекрасному капитану,
что я успел к тебе до того, как ты легла. Почему бы тебе не присесть?  -
он указал на стул. - Я хочу поговорить с тобой, пока ты  не  подняла  на
ноги весь дом.
   Беатрис  села,  он  же  шагнул  ей  за  спину,  достал  из-под  плаща
приготовленную заранее веревку с  петлей,  которую  с  быстротой  молнии
накинул на шею Беатрис и  спинку  стула,  затянул  петлю  и  прикрыл  ей
ладонью рот, глуша готовый сорваться с губ крик. В  следующее  мгновение
он уже заткнул ее рот кляпом.
   Покончив с этим, той же веревкой он  привязал  к  стулу  ее  руки,  а
второй - ноги. Затем, улыбаясь, отступил на шаг, любуясь  плодами  своих
трудов.  Беатрис  же  лишь  смотрела  на  него  полными  ужаса  глазами,
совершенно беспомощная. Франческо прошел к двери, ведущей в  дом,  запер
ее, затянул на окнах тяжелые гардины и лишь тогда сел, положив  ногу  на
ногу, насмешливо улыбаясь.
   - Я очень  сожалею,  что  вынужден  подвергнуть  тебя  столь  грубому
обращению и некоторым неудобствам. Причина тому - необходимость. Пока  я
не хочу беспокоить твоего отца и слуг. В свое время я сам позову  их.  А
пока, дорогая Байс, забудь о страхах, клянусь, лично тебе больше  ничего
не грозит. А уж пока придется потерпеть.
   Тут он пустился в объяснения.
   - Ты понимаешь,  дорогая  кузина,  что,  говоря  тебе  о  готовящемся
покушении на жизнь твоего  чудесного  капитана,  я  и  не  думал  лгать.
Слишком часто он оскорблял меня,  трусливо  прячась  за  законы  Борджа,
согласно которым меня бы повесили, даже если бы я  честно  убил  его  на
дуэли. Но напрасно он изгалялся надо мной, ибо Франческо дельи Омодей не
тот человек,  что  прощает  оскорбления  выскочки-капитана.  Сегодня  он
сполна заплатит по счету.
   Из  осторожности  Франческо  не  упомянул  своего  приятеля  Вителли,
который, собственно, и оплачивал его грязное деяние. Да и не  хотел  он,
чтобы Беатрис  прослышала  о  том,  что  Вителли  причастен  к  убийству
Шипионе, ибо в этом случае она никогда бы не вышла  за  него  замуж,  то
есть он, Франческо, лишился бы заслуженной награды.
   - Тебя, наверное, интересует, почему я выбрал такое и  место,  и  час
для воплощения в жизнь своих планов.  Видишь  ли,  дорогая  кузина,  мне
пришлось подумать и о собственной безопасности.
   Когда этот болван Шипионе, влекомый любовью,  переступит  порог  этой
комнаты, он умрет. Здесь, в твоих покоях, оборвется его  дыхание.  Разве
может рассчитывать он на лучший подарок судьбы? Такое  счастье  даруется
не каждому влюбленному, хотя многие мечтают умереть в спальне любимой.
   И не надейся, что, убив его, мне придется спасаться от слуг закона, -
он улыбнулся.  -  Восстановив  справедливость,  я  позову  твоего  отца,
освобожу тебя, кликну слуг, подниму на ноги  весь  Урбино,  сам  приведу
губернатора, чтобы рассказать, что глубокой ночью застал тебя в объятьях
этого Шипионе и заколол его, спасая честь рода Омодеев.
   Возможно, ты  надеешься  опровергнуть  мою  историю?  Попробуй,  если
хочешь, но кто  тебе  поверит?  Или  ты  рассчитываешь,  что  мой  слуга
расскажет  о  записке,  которую  отнес  капитану  по  моему  требованию?
Напрасно. Будь уверена, он будет нем как рыба.
   Глаза Беатрис полыхнули  ненавистью,  но  Франческо  лишь  добродушно
улыбался. Ее бессильная ярость лишь разжигала его красноречие.
   - Урбино возблагодарит меня за мои труды. Возможно, рассказ  об  этом
сохранится в веках, и меня будут ставить в пример, зайди речь  о  защите
чести.
   Тишина воцарилась в комнате, Франческо выговорился, так что им  обоим
осталось лишь ждать прихода  возлюбленного  Беатрис.  Она  же  терзалась
муками совести: ну почему, почему не прислушалась она к  предупреждениям
отца, уж он-то знал, с кем имеет дело.
   Постепенно занервничал и Франческо. Приближалась полночь, старый граф
мог оторваться от занятий и отправиться спать. А  по  пути  заглянуть  к
Беатрис, чтобы пожелать ей спокойной  ночи.  Сердце  Франческо  учащенно
забилось, он прислушивался к каждому звуку, нарушавшему ночной покой.
   Но беспочвенны были его страхи. Старый граф крепко спал в  библиотеке
над четвертой книгой "De Rerum Nature".
   Тем  временем  слуга  Франческо,  звали  его,  а  имя  его  нам   еще
понадобится, Гаспаро, спешил к Цокколанти, к дому Шипионе,  с  запиской,
призванной завлечь жертву в расставленные силки.
   Знай обо  всем  мессер  Америго,  все  прошло  бы  как  по  писаному,
разумеется, с  точки  зрения  коварного  Франческо.  Но  мессер  Америго
пребывал в неведении - из тщеславия Франческо не  посвятил  его  в  свои
планы, решив, что  расскажет  обо  всем,  устранив  с  пути  Бальдассаре
Шипионе.
   А затем настал черед одного из совпадений, что  подстерегают  нас  на
каждом шагу, словно для того, чтобы скрасить монотонность жизни.
   В тот вечер мессер Америго ужинал в доме некоего Номалие, чьи банкеты
могли дать  сто  очков  вперед  пирам  Лукулла.  Домой  он  возвращался,
разгоряченный вином с виноградников Везувия. Выпил он его сверх меры,  и
содержавшаяся в вине сера, похоже, толкала его на дьявольские  проделки.
Сопровождало его с полдюжины  дворян  Урбино,  таких  же  гуляк,  как  и
Америго,  отдавших  должное  вину  Номалие.  Путь  весельчакам  освещали
факелами четверо слуг, а впереди шел мальчик в золоченой маске  теленка,
герба Вителли, перебирающий струны лютни.
   На них-то и наткнулся Гаспаро. Проскочить мимо ему  не  удалось,  ибо
Америго с друзьями и слугами перегородили узкую улицу от стены до стены.
   Слуга Франческо нырнул  в  дверную  нишу,  чтобы  пропустить  честную
компанию, но, как  выяснилось,  они  не  собирались  отпускать  его  или
кого-либо другого, встретившегося с ними в столь поздний час.
   - Интересно, кто бы это мог быть? - язык Америго чуть заплетался. - С
чего он притаился там, словно шпион.  -  Он  остановился  посреди  улицы
напротив дверной ниши,  предводитель  пьяной  гвардии.  -  Вытащите  его
оттуда.
   Гаспаро тут же подхватили  под  белы  руки  и  выволокли,  смертельно
испуганного, пред Америго.  Последний  подбоченился,  словно  судья,  но
принятую позу несколько портила  розовая  шапочка,  нависающая  над  его
левым  глазом.  Не  говоря  уже  о  розовом  камзоле  с   бриллиантовыми
пуговицами, обтягивающем его толстый живот.  В  общем  вид  у  него  был
пресмешной.
   - Ну, бандюга, -  прогремел  Америго,  -  говори,  чего  шляешься  по
ночам?
   - Я... я Гаспаро, ваше высочество, - пролепетал слуга,  не  упомянув,
что он - слуга Франческо дельи Омодея, ибо полагал, что Америго, десятки
раз видевший его, знает, кто он такой.
   - Ого-го-го! - прогремел Америго.  -  Значит,  ты  -  Гаспаро?  -  он
повернулся к приятелям. -  Он  -  Гаспаро.  Прошу  вас,  запомните  это,
господа. Он - Гаспаро.
   В ответ приятели,  взявшись  за  руки,  образовали  круг,  Гаспаро  и
Америго оказались внутри и начали водить хоровод, припевая:

   Он - Гаспаро, паро, паро,
   Он - Гаспаро, паро, па.

   Эта  человеческая  круговерть  еще  более  напугала  слугу.  Он   уже
представлял себе чудовищный конец,  который  ждал  его  в  руках  пьяных
злодеев.
   - Ваше высочество, я очень спешу, - взмолился он.
   Америго схватил его за руку и притянул к себе.
   - А мы, значит, тебя задерживаем? Разумеется,  задерживаем.  Но  тебе
надобно воздержаться от подобных умозаключений. Мы  не  можем  позволить
такого. У нас и без тебя хватает мыслителей.
   И тут же по его знаку мальчик вновь заиграл на  лютне,  а  весельчаки
запели:

   О, Гаспаро, паро, паро.
   Очень мудрый дурачок,
   О, Гаспаро, паро, паро,
   Спой нам песню, мудрачок.

   Пьяные вопли, мелькание лиц,  ног,  рук  в  свете  факелов  буквально
сводили Гаспаро с ума. Америго же продолжил допрос.
   - Говоришь, тебя ждут, Гаспаро?
   - Ждут, ваше высочество. Позвольте  мне  пройти.  Умоляю,  пропустите
меня.
   - Его ждут, - сообщил Америго остановившимся танцорам. -  Эту  пташку
ждут в теплой постельке, а он тратит время в  кругу  праздно  шатающихся
пьянчуг. Как же тебе не стыдно, Гаспаро? - И  добавил  громким  шепотом,
словно только для Гаспаро, но так, чтобы услышали все:
   - Где она живет и как ее зовут? Высокая она  или  низенькая,  толстая
или тощая, черноволосая или блондинка? Признавайся, парень. Поведай нам,
каковы достоинства ее плоти и души, а мы решим, стоит ли  тебе  сдержать
слово и прийти на  свидание.  Я  -  Америго  Вителли,  лучший  в  Италии
ценитель женщин. Возможно, ты слышал обо мне. Так что выкладывай, ничего
не скрывая, как на исповеди.
   И тут Гаспаро решил, что знает, как  выпутаться  из  этой  передряги:
достаточно упомянуть имя человека, к которому он послан, и от  него  тут
же отстанут.
   - Вы ошибаетесь, мессер Америго. Ошибаетесь. Я спешу не к женщине, но
в дом капитана Бальдассаре Шипионе. Прошу вас, позвольте мне пройти.
   Похотливая улыбка медленно сползла с раскрасневшегося  лица  Америго.
Настроение его  изменилось,  а  компания,  мгновенно  это  почувствовав,
притихла. А Гаспаро аж попятился. По его спине пробежал холодок,
   - И что понадобилось тебе в доме Шипионе? - хрипло  спросил  Америго.
Пьяное добродушие при упоминании имени его соперника сменилось пьяной же
злобой. Теперь ему хотелось рвать и метать.
   А Гаспаро уже била дрожь.
   - Я... я... у меня письмо для капитана, ваше высочество.
   Скажи он, кто его послал, все бы обошлось. Но Гаспаро  не  сказал,  в
полной уверенности, что Америго его знает.
   Упоминание о письме пробудило в Америго ревность. Тут  же  потребовал
он отдать ему письмо. Слуга залепетал, что письмо велено отдать  лишь  в
руки адресата. И опять начал умолять более не задерживать его.
   Но Америго было уже не до церемоний.
   - Письмо! - рявкнул он.
   Гаспаро продолжал упрямиться, и Вителли махнул своим приятелям пухлой
ручкой.
   Они бросились на слугу, как спущенные с поводков гончие - на зайца. В
мгновение ока с Гаспаро сдернули камзол, разорвали на четыре  части,  за
ним последовала рубашка, кинжал резанул пояс, панталоны упали на  землю,
за ними последовали рейтузы.
   Короче, пять секунд спустя Гаспаро стоял в чем мать  родила,  четверо
держали его, а двое копались в  тряпье.  Письмо  выудили  из  одного  из
карманов камзола и торжественно вручили Америго.
   Тот, не заботясь о последствиях, порвал  связывающие  письмо  нити  и
потребовал света. Подошел слуга с факелом. Вителли  прочитал,  лицо  его
поначалу почернело от ярости,  но  тут  же  его  осенило:  если  Беатрис
угрожает опасность, а в письме говорилось именно об этом,  кто,  как  не
он, должен поспешить на помощь. Если же нет, если  этим  письмом  она...
Америго нахмурился. Болван-слуга говорил, что капитан ждет его,  значит,
ничего Беатрис не грозит. Просто она хочет... и губы Америго искривились
в улыбке.
   А тем  временем  застоявшиеся  приятели  Америго  вновь  закружили  в
хороводе под звуки лютни. Песню, правда, они пели уже другую:

   Розовый наш дорогой,
   О, Гаспаро, паро, паро,
   Ноженьки твои дугой,
   О, Гаспаро, паро, па!

   Америго вырвался из круга.
   - Ты пойдешь со мной! - приказал он одному из слуг  с  факелом.  -  А
вам, друзья, веселой ночи! У меня важное дело. Счастливо оставаться.
   И зашагал вдоль улицы в сопровождении слуги.
   Приятели удивленно смотрели ему вслед, криками звали вернуться.
   - Это может плохо кончиться, - изрек кто-то  из  них.  -  Он  слишком
пьян, нельзя отпускать его одного.
   - Так за ним! - сразу же нашлось решение.
   И вся компания двинулась следом во главе  с  мальчиком,  продолжающим
тренькать на лютне.
   Гаспаро же, дрожащий от  холода  и  страха,  остался  посреди  улицы.
Подобрал с земли остатки одежды, чтобы хоть как-то  прикрыть  наготу.  А
потом, снедаемый жаждой мести, поспешил  к  Бальдассаре  Шипионе,  чтобы
рассказать, как у него отняли письмо, посланное славному капитану монной
Беатрис дельи Омодей.
   Шипионе терпеливо выслушал несвязную речь  Гаспаро,  отправил  его  к
губернатору, а сам приказал принести меч  и  кинжал  и  побежал  к  дому
старого графа.

***

   В комнатке, примыкающей к спальне монны Беатрис,  царило  напряженное
ожидание. Франческо ерзал на стуле от нетерпения и страха, что кто-то из
домочадцев может помешать выполнению его  черных  замыслов.  Беатрис,  с
гулко бьющимся сердцем, лишь невероятным усилием  воли  не  давала  себе
упасть в обморок. Она  надеялась,  что  ее  свидетельские  показания  не
позволят Франческо выйти сухим из воды, если ему таки удастся  убить  ее
жениха.
   Внезапно   Франческо   поднялся,   склонил   голову,   прислушиваясь.
Улыбнулся, предвкушая скорый триумф.
   - Идет твой возлюбленный, Беатрис, - возвестил он.
   Тут и до  ее  ушей  донесся  скрип  петель  садовой  калитки.  Сердце
забилось еще сильнее, по телу  разлилась  слабость,  но  она  продолжала
бороться  со  спасительным  забытьем,  всеми  силами  пытаясь  сохранить
контроль над головой и телом.
   Франческо подошел к ней, вынул кляп изо рта.
   - Можешь кричать, если тебе этого хочется.
   Но Беатрис плотно сжала губы, понимая, что  ее  крики  лишь  заставят
Бальдассаре ускорить шаг.
   Франческо же вернулся к  балконной  двери,  притаился  среди  тяжелых
портьер. Чуть присел, готовясь к решающему  удару,  в  его  руке  тускло
блестела сталь кинжала.
   Шаги приближались. Вот они загремели, именно загремели, ибо у Беатрис
и Франческо слух обострился во сто крат, по ступеням лестницы.
   Франческо, замерев, ждал с побледневшим лицом, затаив дыхание,  брови
его сошлись у переносицы, ноздри раздувались. Если б в это мгновение  он
хоть  мельком  глянул  на  Беатрис,  то  выражение  ее  лица   наверняка
остановило бы его.
   Она сидела, вся подавшись вперед, насколько позволяли  веревки,  чуть
разлепив губы, с широко раскрытыми глазами. И к страху,  которым  дышало
ее прекрасное лицо, примешались изумление и даже облегчение. Ибо Беатрис
знала, что мужчина, поднимающийся по лестнице, - не ее возлюбленный.  Уж
она-то, вся обратившаяся в слух, не могла ошибиться.
   Даже Франческо мог бы догадаться, что  идет  к  ним  не  Шипионе,  но
кто-то другой. Капитан шагал бы куда тверже, да еще клацал бы шпорами  и
гремел мечом.
   И он мог  бы  логическим  путем  прийти  к  выводу,  который  Беатрис
угадала,  лишь  благодаря  женскому  чутью.  Но  мысли  Франческо   были
направлены на другое.
   Беатрис  могла  бы  закричать.  Остановить  руку  Франческо.   Спасти
человека, в чью грудь несколько мгновений спустя вонзился его кинжал. Но
думала она лишь об одном: ее Бальдассаре ничего не грозит.
   Шаги достигли балкона, рука откинула портьеру.  И  тут  же  Франческо
ударил. Раз, другой, третий опустился его кинжал сквозь бархат портьеры,
поражая стоявшего за ней мужчину.
   Слабый вскрик сменился стоном, мужчина схватился за  портьеру,  чтобы
не упасть, сломалась палка, на которой  она  висела,  мужчина  повалился
вперед, портьера целиком  накрыла  его,  за  исключением  ног,  одной  -
розовой, второй - белой. Ноги несколько раз дернулись и застыли навеки.
   Франческо, тяжело дыша, переступил через тело,  укутанное  портьерой,
чтобы перерезать веревки, связывающие Беатрис.  И  едва  засунул  их  за
комод, как дернули ручку двери, нетерпеливо забарабанили по ней, а потом
старый граф позвал дочь.
   Франческо смахнул пот со лба, направился к двери, отодвинул задвижку,
широко распахнул ее, чтобы оказаться лицом к лицу со стариком.  В  одной
руке тот держал зажженную свечу, в другой - книгу.
   - Франческо? - воскликнул он. - Что ты тут делаешь  в  столь  поздний
час? Что случилось? Кто запер дверь?
   Франческо, уже полностью овладев собой, изобразил на  лице  печаль  и
сожаление. За руку ввел графа в комнату, затворил дверь.
   Старик сразу заметил выглядывающие из-под портьеры ноги в  розовом  и
белом чулках. Глянул на дочь, застывшую  в  полуобмороке.  Повернулся  к