Думаете, я блефую?
   - Не вижу, с какой еще целью могли бы вы прийти сюда и  развлекать меня
этим разговором.
   - А вам не приходит в голову, что я, возможно, хочу дать вам шанс?
   - Я  предполагал,  что рано  или поздно вы об этом  заговорите. Сначала
блеф, потом торговля.
   -  Да,  торговля,  если вам так угодно. Но никакого блефа. Вы  похитили
кое-какие бумаги у Тюйе в Блеранкуре.
   - Да, украл, а также у Бонтампа. Вы еще не слышали?
   - Где они теперь?
   -  Вы  хотите  сказать,  что  не нашли  их?  Разве вы  не обыскали  мою
квартиру?
   - Не  валяйте  дурака,  Моро. -  Вкрадчивый  до сих пор голос Сен-Жюста
приобрел  жесткость.  - Конечно,  квартиру  обыскали.  Я  лично  наблюдал за
обыском.
   - И писем не нашли? Какая досада! Любопытно, куда же они подевались?
   - Мне тоже любопытно,  - буркнул Сен-Жюст. -  Мое любопытство настолько
возбуждено, что я  предлагаю вам  жизнь и  охранное свидетельство в обмен на
сообщение о том, где они находятся.
   - В обмен на сообщение?
   - В обмен на письма - скажем так.
   Андре-Луи  ответил   не  сразу.  Он  задумчиво   разглядывал  народного
представителя.   За   восхитительным  самообладанием  Сен-Жюста  угадывалась
нешуточная тревога.
   - А!  Это совсем другое  дело.  Боюсь, отдать вам эти  письма не в моей
власти.
   - Если вы этого не сделаете,  пропала ваша голова. До  завтрашней казни
осталось несколько часов.
   - Значит, моей  голове суждено пропасть. Ибо, как  это ни прискорбно, я
не могу отдать вам письма.
   - Чего вы надеетесь добиться своим  упрямством? Письма - это ваша плата
за жизнь. Где они?
   - Там, где вы их никогда не найдете.
   Тут последовала продолжительная  пауза, в продолжение  которой Сен-Жюст
неотрывно вглядывался в лицо узника. Дышал народный  представитель несколько
учащенно, румянец на его щеках в желтом свете фонаря несколько потемнел.
   - Я предлагаю вам единственный шанс, Моро.
   - Вы повторяетесь, - заметил Андре-Луи.
   - Стало быть, вы решили ничего мне не говорить?
   - Я уже все сказал вам, мне нечего добавить.
   - Что ж, прекрасно, - сказал Сен-Жюст спокойно, но с явной  неохотой. -
Прекрасно. - Он взял фонарь и пошел к двери, где повернулся  и поднял фонарь
так, чтобы свет  падал на лицо узника. - В последний раз предлагаю: письма в
обмен на вашу жизнь.
   - Как вы утомительны! Убирайтесь к черту.
   Сен-Жюст поджал губы,  опустил фонарь и  вышел. Андре-Луи остался один.
Он  сидел  в темноте  и говорил себе,  что, несомненно, наказан за содеянное
справедливо. Потом он снова впал в безразличие ко всему на свете. Он слишком
устал.
   Рано утром тюремщик принес кусок отвратительного черного хлеба и кружку
воды. Андре-Луи выпил воду, но к хлебу  не  притронулся. Потом он  уселся на
табурет и, вялый и бесчувственный и душой и телом, стал ждать.
   Не прошло и часа после завтрака - гораздо раньше, чем ожидал Андре-Луи,
-  тюремщик появился  снова. Он  придержал дверь открытой  и жестом подозвал
узника.
   - Ты должен пойти со мной, гражданин.
   Андре-Луи  посмотрел на  часы.  Половина  девятого.  Неурочный  час для
отправки  повозок с приговоренными. Может быть, сначала все-таки суд? Против
воли при этой мысли в душе зажегся крошечный огонек надежды.
   Но он погас,  как  только Андре-Луи ввели в зал, где  обычно совершался
последний туалет приговоренных. В пустом помещении был  только один человек.
При  виде его  невысокой, крепкой, подтянутой фигуры  ф  черном  платье Моро
захотелось  протереть  глаза.  Перед  ним  стоял де  Бац.  Барон  шагнул ему
навстречу.
   - У меня  приказ  о  твоем  освобождении,  -  сказал  он  со  спокойной
серьезностью. - Идем отсюда.
   Андре-Луи  гадал,  не  сон ли  это. Может,  он все  еще  спит  в  своей
одиночке?  Уж больно все происходящее  напоминало сон.  Сумрачный зал  в это
непогожее  январское  утро  усиливал впечатление  нереальности.  В  каком-то
тумане Андре-Луи дошел вместе с де Бацем до привратницкой, где их задержали.
Барон протянул стражу бумагу, тот пометил что-то  в большой книге  и, подняв
глаза, ухмыльнулся.
   - Повезло тебе,  парень, что  покидаешь нас так скоро и на своих двоих.
Обычно отсюда едут с шиком. Ну, счастливо!
   Друзья  вышли  на  набережную.  Над  вздувшейся  желтой  рекой  нависло
свинцовое небо. Моро  и де Бац  молча побрели  к Новому мосту. Посреди моста
устанавливал  свою  будочку  местный  шарлатан.  Миновав  будку   шарлатана,
Андре-Луи замедлил шаг.
   - Пора  нам  поговорить, Жан.  Не объяснишь  ли ты,  как  тебе  удалось
заручиться спутником на этой утренней прогулке?
   - У меня перед тобой должок, вот и все. Вчера я  тебя ударил. Поскольку
ты,  возможно,  захотел  бы  когда-нибудь получить  сатисфакцию,  я  не  мог
позволить  тебе  так быстро отдать  концы. Это было  бы  по отношению к тебе
низко и бесчестно.
   Андре-Луи невольно улыбнулся этой гасконаде.
   - Так это единственная причина, по которой ты меня вызволил?
   -  Нет,  конечно. Есть еще одна. Если угодно, считай, что  сделал это в
расчете на компенсацию.
   Барон  оперся о  парапет и устремил взгляд  на воду, бурлившую  у  опор
моста. Посмотрев  с минуту вниз, он мрачно и скупо изложил события прошедшей
ночи и утра:
   - Тиссо видел, как  тебя вчера увели. Он,  конечно, немедленно  сообщил
нам. Мы  не  знали, что  за этим последует, но понимали,  что  оставаться на
улице   Менар  небезопасно.   Пришлось  удирать.  Спрятались  у  Русселя  на
Швейцарской улице, и  вовремя. Я оставил Тиссо наблюдать за домом. Он пришел
к нам ночью и  сообщил,  что через несколько минут после нашего ухода явился
сам  Сен-Жюст  с двумя полицейскими  и  устроил в квартире обыск,  да такой,
будто там смерч пронесся.
   Поскольку ты не отдал документы Демулену, мы не могли бросить Сен-Жюсту
вызов, что поставило всех нас в очень опасное положение. Но необходимо  было
что-то предпринять,  и два  часа назад  я  пошел к  самому мерзавцу. Он  еще
валялся в постели, но, увидев меня, очень обрадовался и тут же стал угрожать
немедленным арестом  и гильотиной, если я  не  выкуплю свою жизнь и свободу,
отдав ему письма, которые ты изъял у Тюйе и Бонтампа.
   Я только посмеялся.
   "Вы полагаете,  Сен-Жюст,  что я  отправился к вам  домой,  не понимая,
какой прием меня ждет? Вы думаете, я не принял мер предосторожности? А вы не
очень-то  умны, Сен-Жюст.  Может,  вам  и  удается  производдить впечатление
человека неглупого, но только на людей еще более недалеких, чем вы  сам. Вот
вы  грозитесь снять  с меня голову, но тогда  и вам  своей не сносить.  Одно
вытекает из другого с неизбежностью следствия из причины".
   Это заставило его задуматься.
   "Вы пришли, чтобы заключить со мной сделку?" - спросил он.
   "Если  бы вы  дали себе труд  хотя бы секунду  как  следует пораскинуть
мозгами, вы бы поняли, что я не мог прийти сюда ни с какой  иной целью, и не
стали бы тратить время на пустые угрозы".
   Ему, кажется, полегчало, несчастному дураку.
   "Значит, вы принесли мне письма?"
   "Либо вы чрезвычайно наивны, Сен-Жюст, либо считаете таковым меня. Нет,
мой друг, я не принес вам письма и никогда не принесу. Я пришел предупредить
вас,  только  и  всего. Если  вы  не  выполните моих требований,  эти письма
немедленно окажутся в руках Дантона".
   Угроза повергла его в панику.
   "Вы не посмеете!" - взревел он.
   "А  почему бы и  нет?  - спросил  я. - Это вы не посмеете отказать  мне
теперь, когда вам известно, что за отказ придется поплатиться  головой. Вряд
ли  вы  питаете  иллюзии относительно того,  как  Дантон  распорядится этими
письмами.  Их опубликование  покажет  всему  миру,  что  бывший  шевалье  де
Сен-Жюст  - истинный отпрыск  порочного аристократического рода, из которого
он  происходит,  что он обогащается за  счет народа  и  злоупотребляет своей
властью,  чтобы  избавиться от неугодных  ему.  И  все  это он скрывает  под
мантией  добродетели, аскетизма,  лицемерно  проповедуя  чистоту в личной  и
общественной  жизни.  Славная история,  Сен-Жюст.  Особенно,  если  человек,
который ее расскажет, будет располагать необходимыми доказательствами".
   Он  бросился на меня  словно  тигр,  вцепился  обеими  руками  в горло.
Пришлось утихомирить его пинком в живот и предложением обойтись без насилия.
   Он  немного  пришел  в  себя,  сел  на  скомканную  постель,  как  был,
полуодетый, и  попытался со  мной договориться. Сначала  нес всякую  чепуху,
потом заговорил более разумно. Я мог бы  получить все, что угодно в обмен на
письма. Но я только покачал головой.
   "Я не доверяю вам, Сен-Жюст. Я  знаю, что вы из себя представляете.  Вы
низкий, бесчестный  негодяй, и  только  глупец  способен  полагаться на ваше
слово. Так что это вам придется положиться на мое слово. И другого выхода  у
вас нет. Выполните мои  требования,  и  даю вам слово чести: ни один человек
никогда  не увидит  этих  писем.  Можете  считать,  что  они все  равно  что
уничтожены,  и спать  спокойно. Но отдавать их вам я  не  стану, поскольку в
этом  случае  у меня не  будет  никакой  гарантии,  что вы честно  выполните
условия игры. Другими словами, я сохраню их, чтобы поощрить вашу честность".
   На  этом  разговор,  конечно,  не  кончился. Мы  препирались  еще почти
полчаса. Но  в  конце  концов он  сдался.  Ясно, что этим и  должно было все
кончиться.  Выбора у него  не было. Он предпочел рискнуть и довериться  мне,
ведь я дал ему понять,  что  в  противном случае бумаги немедленно попадут к
Дантону,  а  этого он допустить  не мог.  В итоге  он  согласился ничего  не
предпринимать  против  меня  и выдать  мне  приказ  о  твоем освобождении  и
охранное свидетельство, чтобы ты мог беспрепятственно покинуть страну.
   Они помолчали. Андре-Луи тяжело вздохнул.
   - Ты поступил очень великодушно, Жан. Я этого не заслужил.
   - Знаю, - сурово сказал де Бац. - Но я ударил тебя вчера, а  мой кодекс
чести требует,  чтобы я сделал все возможное для  сохранения жизни человеку,
который имеет основание потребовать от меня удовлетворения.
   Андре-Луи посмотрел де Бацу в лицо.
   - Но ты сказал, что у тебя была и другая причина?
   - Верно.  Я  спас тебя еще и потому, что  хочу  попросить тебя взамен о
последней услуге нашему делу.
   - О нет! Ради бога! Я и пальцем не шевельну...
   -  Погоди, крикун!  Сначала  выслушай,  что  это  за  услуга. Возможно,
поручение  придется  тебе  по душе.  Если  нет,  я не  стану  настаивать.  Я
предлагаю тебе повидать графа Прованского. Он сейчас, должно быть, в Турине,
пользуется гостеприимством своего тестя,  короля Сардинского. Расскажи ему о
том, что здесь  произошло, о том, как  мы едва не выиграли его дело. А потом
расскажи, каким образом победа обернулась поражением и почему.
   Предложение застигло Андре-Луи врасплох.
   - Но с какой целью?
   - У этой истории есть мораль. Может, она послужит ему предостережением.
Может, поразмыслив над ней, он сведет знакомство с честью. Пусть узнает, что
безответственное пренебрежение  ею  стоило  ему  много  больше,  чем  потеря
Тулона. Вдруг он станет  более достоин положения главы французской монархии?
Кто  знает, может,  когда-нибудь он будет занимать его  не  только  по праву
рождения,  но и благодаря личным добродетелям. Можешь передать ему, что тебя
прислал  я. Еще скажи, что, если я  остаюсь в  Париже,  то лишь  потому, что
верю: этот горький  урок не пройдет для него даром. - Барон помолчал, и  его
темные  проницательные  глаза  вспыхнули,  когда  он  обратил  их на  своего
спутника. - Так ты поедешь?
   На изможденном лице Андре-Луи появилась улыбка, исполненная бесконечной
горечи.
   - Ты неисправимый оптимист, но я поеду, Жан.



Глава XLIV. Отчет представлен

   Тем,   кто   любит   анализировать   ход   событий   и   хитросплетения
обстоятельств,  из которых  складываются узоры человеческих судеб, возможно,
будет интересно поразмышлять о том, чем кончилась бы история Андре-Луи Моро,
если  бы  не последнее поручение  барона де  Баца.  В сохранившихся  бумагах
Андре-Луи  ни единого  намека, который дал  бы возможность предположить, как
повернулась бы его судьба.
   Нет там  и каких  бы  то ни  было  подробностей о его поездке  в Турин.
Принимая во внимание, что вся французская граница от Бельгии до Средиземного
моря в то время представляла собой сплошной военный лагерь, Андре-Луи должен
был  столкнуться с  немалыми  трудностями  при  ее  пересечении.  Этот вывод
косвенно подтверждается  тем,  что  в  столице  Сардинского  королевства  он
приехал  лишь в  начале апреля. Пока Андре-Луи находился  в пути, сторонники
Робеспьера, судьбу  которых он  недавно держал  в руках, с триумфом победили
соперников и стали полновластными  хозяевами Франции. Большая голова Дантона
скатилась в корзину  палача, а Робеспьер при  поддержке  своих  приспешников
Сен-Жюста  и  Кутона  основал  грозный  триумвират,   власть  которого  была
абсолютнее власти  любого  монарха.  Реставрация  престола  еще  никогда  не
казалась столь безнадежно далекой.
   Турин,  первоначальная цель  путешествия Андре-Луи Моро, оказался  лишь
остановкой в  пути. Там Андре-Луи  узнал, что граф  Прованский не  нашел при
дворе трусоватого  тестя  постоянного прибежища и после  долгих унизительных
просьб вымолил разрешение на проживание в Вероне, в Венецианской республике.
Это  разрешение было получено  в результате  переговоров,  ведомых от  имени
регента Россией и Испанией, взявшими на себя обязательство вскоре обеспечить
его постоянным политическим убежищем.
   Его высочество получил приглашение Самой Мирной  Республики на довольно
жестких условиях. Он  обязался не предпринимать действий, которые  поставили
бы под сомнение строгий суверенитет республики. Принятый им титул регента не
признавался, и, более того, ему  отказывали в  почестях, обычно  воздаваемых
особам королевской крови.
   Подчинившись этим требованиям, принц взял себе титул  графа Лильского и
поселился в летней резиденции патрицианской семьи Гаццола, близ капуцинского
монастыря в окрестностях Вероны.
   Состав его  маленького двора почти не изменился. В  него  входили  граф
д'Аварэ  граф  д'Антраг,  два  секретаря,  одним  из  которых  был  граф  де
Плугастель,  хирург  господин  Колон  и  четверо  слуг.  Прочие  придворные,
последовавшие за принцем  в изгнание, поселились в городских гостиницах. Что
до  остального,  то принц по-прежнему испытывал острую  нужду  в  средствах,
отчего ему приходилось вести весьма умеренный образ  жизни -  обстоятельство
отнюдь не радостное для человека, так любившего пиры и увеселения.
   Получив  в  Турине  эти  сведения,  Андре-Луи  сел  на  лошадь  и снова
отправился в  путь. Дорога пролегала  через  Пьемонт  и плодородные  равнины
Ломбардии, которые весна уже покрыла роскошными зелеными коврами. Наконец, в
один  из апрельских дней он прискакал в прекрасный древний  город и спешился
во внутреннем дворике гостиницы "Дуэ Торри" на пьяцца деи Синьори.
   Едва Андре-Луи  ступил на  землю  и  передал  конюху  поводья,  как  из
гостиницы  вышла  на  прогулку  дама,  одетая  в  длинный  бордовый  плащ  и
широкополую  черную  шляпу.  Увидев  Моро,  она  пошатнулась  и замерла  как
вкопанная на пороге.
   Андре-Луи поднял  глаза и  узнал госпожу  де Плугастель, хотя  лицо  ее
совершенно  побелело  и  рот  приоткрылся. Трудно  было определить,  чего  в
выражениии  этого  лица  было  больше -  изумления  или  страха.  Андре-Луи,
конечно, тоже удивился, но поражен не был.  Присутствие в  городе госпожи де
Плугастель  казалось  вполне  естественным, и он собирался свидеться с  нею,
когда закончит дело, ради которого  приехал, но не  предполагал встретить ее
сразу же.
   Он  снял шляпу и, пробормотав: "Сударыня!" - низко  поклонился. В ту же
минуту  она  вышла из  оцепенения, промчалась  мимо  хозяина  и вцепилась  в
путешественника обеими руками.
   - Андре-Луи! Это  вы! - В ее восклицании смешались радость и недоверие.
- Андре-Луи! Боже, это действительно Андре-Луи!
   Неподдельная  нежность  в  голосе графини глубоко растрогала Моро,  но,
испугавшись, что она сейчас расплачется, ответил намеренно спокойным, ровным
голосом:
   - Я, сударыня. Кажется, мой приезд - большая неожиданность для вас.
   - Неожиданность?  Ты сказал "неожиданность"? О Господи! - Она как будто
не знала, плакать ей или смеяться. - Откуда? Откуда ты взялся?
   - Из Франции, разумеется.
   -  "Разумеется"! Боже мой! Восстал из  могилы, а говорит: "Я приехал из
Франции, разумеется".
   Тут уж настал черед и Андре-Луи онеметь от изумления. Графиня взяла его
под руку.
   -  Пойдем в дом, - сказала она и едва  ли не  силком потащила его через
порог.  Хозяин постоялого двора в недоумении пожал плечами и сказал  конюху,
что не иначе все французы такие ненормальные.
   Графиня провела Андре-Луи по темному коридору с неровным полом в просто
обставленную,  но  довольно  просторную  гостиную.  На  каменном  полу лежал
потертый  коврик.  Потолок  был разрисован грубыми  фресками,  изображающими
цветы и фрукты.  Скудную мебель темного  ореха украшала незатейливая резьба.
Высокие окна,  увитые  буйной вьющейся  растительностью,  выходили в залитый
солнцем сад.
   Моро остановился в  центре комнаты,  чувствуя  себя неловко под жадным,
откровенно  счастливым  взглядом  графини.  В  следующее  мгновение  она,  к
немалому смущению Андре, заключила  его  в объятия. Она  нежно целовала его,
повторяя его имя,  пока он, уже не на шутку встревоженный,  не призвал  ее к
благоразумию:
   - Сударыня! Сударыня! Ради бога, успокойтесь!
   -  Не  могу с  собой  справиться, Андре-Луи, не могу!  Я  считала  тебя
погибшим, оплакивала все эти месяцы, а тут... - И она расплакалась.
   - Вы считали  меня погибшим?  - Андре-Луи внезапно  напрягся в объятиях
матери.  Его  быстрый  ум   мгновенно  оценил  все,  что  подразумевало  это
утверждение.
   Неожиданно  дверь  позади них  открылась и  кто-то  сказал  недовольным
голосом:
   -  Сударыня,  я  жду уже... - Говоривший осекся и тут же  воскликнул: -
Господи! Что все это значит?
   Андре-Луи быстро  отстранился от графини  и обернулся. На  пороге стоял
господин де Плугастель. Его брови  грозно сошлись  у переносицы,  во взгляде
читалось возмущенное недоумение.
   Андре-Луи  смутился   и  испугался   за  мать,  но   она,   поглощенная
единственной мыслью, не выказала ни малейшего признака неловкости.
   - Ты только посмотри, кто это, Плугастель!
   Граф вытянул шею и впился взглядом в лицо Андре-Луи.
   -  Моро!  -  с  легким  удивлением,  но, впрочем,  довольно  равнодушно
воскликнул он.  Крестник Керкадью для графа ничего  не  значил, и Плугастель
всегда находил привязанность  жены  к молодому человеку немного  смешной. Во
всяком  случае  ее объяснение - она-де знала его с пеленок -  казалось графу
недостаточно  веским. -  А мы думали, вы  погибли, - добавил  граф, закрывая
дверь.
   - А он жив! Живехонек! - воскликнула графиня дрожащим голосом.
   - Вижу, - сухо  отозвался господин де Плугастель. -  И бог знает, можно
ли ему позавидовать.
   Андре-Луи, бледный  и  мрачный,  пожелал  узнать, как  могло возникнуть
нелепое убеждение в его гибели и, разумеется услышал ответ, что весть  о ней
принес в Гамм Ланжеак.
   - Но вслед  за Ланжеаком выехал  другой  курьер, который знал  истинное
положение вещей и вез от меня письмо Алине. И я знаю, что он в  конце концов
добрался до места.
   - Он добрался, а письмо - нет, - уверенно заявила графиня.
   - Как же такое возможно, сударыня? Мне сообщили, что письмо доставлено,
а кроме того, оно было не единственным. Я отправлял и другие, причем кое-кто
из курьеров,  с которыми я с тех пор виделся, уверяли, будто письма дошли по
назначению. Что за всем этим кроется? Могла ли Алина...
   -  Алина оплакивала  твою  смерть, -  перебила  сына  графиня. -  После
рассказа Ланжеака о твоей смерти она ни разу не получила от тебя весточки. В
этом  можешь  не сомневаться.  Я  могу  поручиться,  что