итесь о безопасности человека,
который  покушается  на  жизнь  вашего  будущего  супруга, призывая в
союзники  закон  или  справедливый  гнев  народа? Или, быть может,
убийство  бедного  Филиппа открыло вам глаза на вашего избранника, на
его  истинную  природу, и  вы  изменили свое отношение к перспективе
стать маркизой де Латур д'Азир?
   -  В своих рассуждениях вы часто проявляете полную неспособность
отличить частное от общего.
   -  Возможно. Но  не  до  такой степени, чтобы вообразить, будто
господин де Латур д'Азир хоть пальцем пошевелит по вашей просьбе.
   -  В  чем  вы, как  всегда, ошибаетесь. Если я попрошу его, то
непременно пошевелит.
   - Если вы попросите? - ужаснулся Андре-Луи.
   -  Ну  да! Видите ли, я пока не дала согласия стать маркизой де
Латур д'Азир. Я еще думаю. И такое положение имеет свои преимущества.
Одно  из них состоит в том, что оно гарантирует абсолютную покорность
поклонника.
   -  Так, так... Мне ясна ваша коварная логика. Вы могли бы зайти
настолько  далеко, чтобы сказать ему: "Откажете в моей просьбе - и я
откажусь выйти за вас замуж". И вы решитесь на это?
   - Если будет необходимо, то да.
   -  Вы  не  учитываете  вытекающие последствия. Не понимаете, что
свяжете  себе  руки  и  уже  не сможете отказать ему, не уронив своей
чести. Неужели  вы думаете, что я хочу вашей погибели и соглашусь на
это?!
   Алина выпустила рукав Андре-Луи.
   - Вы просто безумец! - воскликнула она, теряя терпение.
   -   Возможно. Но   мне   нравится  мое  безумие. В  нем  есть
увлекательность  и  острота, неведомая вашему здравомыслию. С вашего
позволения, Алина, я, пожалуй, отправлюсь в Гавриияк.
   - Андре, вам нельзя туда ехать! Это равносильно смерти!
   Она осадила лошадь и, поставив ее поперек дороги, преградила ему
путь.
   Уже  наступила  ночь, и только свет выплывшего из-за туч месяца
рассеивал непроницаемую тьму.
   -  Послушайте, - уговаривала Алина, - сделайте, как я прошу. За
вашей  спиной  показалась карета. Она едет сюда. Нас не должны видеть
вместе.
   Андре-Луи  быстро принял решение. Ложный героизм ему был чужд, и
его  отнюдь не соблазняла перспектива качаться на виселице в угоду де
Ледигьеру. Он   выполнил   принятое  обязательство. Благодаря  ему
прозвучал  - и как прозвучал! - голос, который де Латур д'Азир считал
навсегда  умолкшим. Но это было далеко не все, к чему он стремился в
жизни.
   - Алина, только с одним условием.
   - Каким?
   -  Вы  поклянетесь  никогда  не  прибегать ради меня к помощи де
Латур д'Азира.
   -  Раз  вы  настаиваете  и у нас совсем нет времени, я согласна.
Доедем вместе до тропинки. Карета приближается.
   Тропинка, про  которую говорила Алина, отходила от дороги ярдов
на  триста  ближе  к  деревне  и вела вверх по склону к самому замку.
Вскоре  они  в  полном  молчании  свернули  на обсаженную кустарником
тропу. Проехав ярдов пятьдесят, Алина остановила Андре-Луи.
   - Пора, - сказала она.
   Андре-Луи молча спрыгнул с коня и передал ей узду.
   - Алина, - сказал он, - я просто не знаю, как благодарить вас.
   - В этом нет необходимости, - ответила она.
   - Но когда-нибудь я расплачусь с вами.
   -   В   этом  также  нет  необходимости. Я  не  сделала  ничего
особенного, Андре. Просто  ни  я, ни  дядюшка  не хотим, чтобы вас
повесили, хотя он и очень сердит на вас.
   - О, не сомневаюсь!
   - И неудивительно. Вы были его делегатом, его представителем. Он
рассчитывал  на  вас, а  вы  оказались  перебежчиком. Он справедливо
негодует  на  вас, называет предателем и клянется, что никогда больше
не будет разговаривать с вами. Но он вовсе не хочет, Андре, чтобы вас
повесили.
   -  По  крайней  мере, в  этом  вопросе мы придерживаемся одного
мнения, поскольку я тоже не хочу быть повешенным.
   -  Я  помирю  вас. А  теперь  прощайте, Андре. Когда будете в
безопасности, дайте о себе знать.
   Алина   протянула   ему  руку, призрачно  белевшую  в  темноте.
Андре-Луи поднес ее к губам.
   - Благослови вас Бог, Алина.
   Алина  исчезла. Андре-Луи  стоял, прислушиваясь  к затихающему
стуку  копыт, и, когда  он  смолк  вдали, медленно побрел к дороге,
слегка  сгорбившись  и  опустив  голову. Он  раздумывал  о том, куда
направиться. Вдруг  он  остановился, вспомнив, что у него почти нет
денег. Он не знал ни одного надежного места в Бретани, где можно было
бы укрыться, поэтому осторожность требовала как можно скорее покинуть
провинцию. Только  так он мог избежать смертельной опасности. Но для
этого   нужны   лошади, а   как   их   раздобыть, имея  в  кармане
один-единственный луидор* да несколько серебряных монет?
   К  тому  же он очень устал. Последние два дня Андре-Луи почти не
спал  и  большую часть времени провел в седле, что весьма утомительно
для  человека, не привыкшего к долгим путешествиям верхом. Он был так
измучен, что уйти за ночь сколько-нибудь далеко нечего было и думать.
Возможно, ему удалось бы добраться до Шавани. Но там надо поужинать и
переночевать. А что потом? Завтра?
   Если  бы  Андре-Луи  подумал  обо  всем раньше, то мог бы занять
несколько луидоров у Алины. Он было решил отправиться за ней в замок,
но  осторожность  удержала  его. Прежде  чем  он отыщет Алину, слуги
непременно увидят его, и ему уже не удастся скрыться.
   У Андре-Луи не было выбора. Надо пешком добраться до Шавани, там
переночевать  и  на  рассвете  идти  дальше. Приняв такое решение, он
вышел  на  дорогу и повернул в ту сторону, откуда только что приехал.
Вскоре он опять остановился. Шавань лежала на пути в Рен, и идти туда
было  опасно. Оставалось  одно  - вновь отправиться на юг. За лугом,
между  дорогой и деревней, была переправа. Там можно было перебраться
на   другой   берег, не  проходя  мимо  деревни. Отгородившись  от
непосредственной  опасности  водным  барьером, он мог бы чувствовать
себя относительно спокойно.
   К  переправе  вела тропа, которая сворачивала с большой дороги в
четверти мили от Гавриияка. Минут через двадцать Андре-Луи уже шел по
ней, едва  волоча  ноги  от  усталости. Он  обошел  стороной  домик
перевозчика, в  окнах  которого горел огонь, и в темноте прокрался к
лодке. Нащупал  цепь, крепившую лодку, и к немалому своему огорчению
убедился, что она на замке.
   Андре-Луи  выпрямился  и  беззвучно  рассмеялся. Этого следовало
ожидать. Переправа  принадлежала де Латур д'Азиру и была под замком,
дабы местные жители не повадились пользоваться ею, не платя пошлины.
   Так  как  иного  выхода  не  было, Андре-Луи подошел к домику и,
постучав, отступил в сторону, чтобы на него не упал свет.
   - Лодку, - лаконично потребовал он.
   Перевозчик, дюжий  негодяй, которого  Андре-Луи  хорошо  знал,
вернулся  в  дом  за  фонарем  и  вскоре  вышел  снова. Спустившись с
крыльца, он поднял фонарь, и его свет упал на молодого человека.
   - Господи помилуй! - вырвалось у лодочника.
   - Вижу, ты понимаешь, что я спешу, - сказал Андре-Луи, посмотрев
на его удивленную физиономию.
   -  Как  тут  не  спешить, когда виселица в Рене уже который день
поджидает  вас! -  прорычал  перевозчик. -  Коли  у вас хватило ума
вернутся  в  Гавриияк, ступайте поскорее восвояси. Я никому не скажу,
что мы виделись.
   -  Благодарю, Френель. Твой совет полностью соответствует моим
намерениям. Именно поэтому мне и нужна лодка.
   -  Вот  уж  нет, -  решительно  заявил  Френель. -  Язык-то  я
попридержу, но упаси меня Бог помогать вам.
   - Ты вполне мог не узнать меня. Забудь, что ты видел мое лицо.
   - Забыть-то забуду, сударь. Но большего от меня не просите. Я не
могу перевезти вас через реку.
   - Тогда дай мне ключ от лодки, и я переправлюсь сам.
   -  Одно  другого  стоит. Не  могу. Я  буду помалкивать о вашем
приходе, но не стану - не могу - помогать вам.
   Андре-Луи  взглянул на упрямое, решительное лицо лодочника и все
понял. Состоя  на  службе  у  де  Латур д'Азира, этот человек не мог
сделать ничего наперекор воле господина.
   - Френель, - спокойно сказал Андре-Луи, - если, как ты говоришь,
меня  ждет виселица, то только смерть Маби толкнула меня на поступок,
повлекший за собой этот страшный приговор. Если бы Маби не убили, мне
не  надо было бы поднимать голос, как я это сделал. Кажется, Маби был
твоим  другом. Неужели в память о нем ты не исполнишь мою пустяковую
просьбу и не поможешь мне спастись от петли?
   Лодочник отвел взгляд, и его лицо стало еще угрюмее.
   -  Я  бы  помог, кабы  смел, но  я  не  смею. - Неожиданно он
разразился гневом, словно ища в нем поддержку: - Как вы не понимаете,
что  я не смею помогать вам? С чего вы вдруг взяли, что бедняк должен
рисковать ради вас жизнью? Чего такого вы или ваша братия сделали для
меня? Лодку  я  вам  не  дам. Поймите  же это, сударь, и немедленно
уходите  -  уходите, пока  я  не  вспомнил, что говорить с вами и не
донести кому следует - и то опасно. Уходите!
   Лодочник  повернулся  спиной, собираясь  войти в дом. Андре-Луи
охватила  полная  безнадежность. Но  через  секунду  она  прошла. Он
вспомнил  про  пистолет, который  Ле Шапелье  почти силой навязал ему
перед  отъездом  из  Рена. Тогда он весьма пренебрежительно отнесся к
подарку. Правда, пистолет не заряжен, но Френель не знает об этом.
   Андре-Луи  действовал  быстро. Правой рукой он вынул пистолет из
кармана, левой схватил лодочника за плечо и повернул к себе.
   -  Что  вам  еще  нужно? - сердито спросил Френель. - Разве я не
сказал...
   Он  не  закончил. Дуло пистолета было на расстоянии фута от его
глаз.
   -  Мне  нужен  ключ  от  лодки, Френель. Больше ничего. Либо ты
немедленно  дашь  его  мне, либо  я  возьму его сам, после того, как
вышибу  тебе  мозги. Мне  бы не хотелось убивать тебя, но я не стану
раздумывать. На карту, поставлена моя жизнь, и раз один из нас должен
умереть, то  тебе не покажется странным, если я предпочту, чтобы это
был ты.
   Френель  сунул  руку  в  карман, вытащил  ключ  и  протянул его
Андре-Луи. Пальцы его дрожали - скорее от злости, чем от страха.
   -  Я  уступаю  насилию. -  Он  по-собачьи  оскалился. -  Но не
воображайте, будто это вам поможет.
   Андре-Луи взял ключ, но пистолет не отвел.
   -  По-моему, ты  мне  угрожаешь, -  сказал  он. - Это нетрудно
заметить. Как только я уйду, ты побежишь доносить на меня и направишь
по моему следу жандармов.
   -  Нет, нет! - вскричал лодочник, почуяв опасность. В холодном,
зловещем  голосе  Андре-Луи  он  услышал свой приговор и испугался. -
Клянусь, сударь, я не собираюсь доносить на вас.
   - Пожалуй, мне стоит обезопасить себя на твой счет.
   -  Боже  мой! Сжальтесь, сударь! - дрожа от страха, взмолился
негодяй. - Я вовсе не хочу причинять вам вред. Я не скажу ни слова. Я
не...
   -  Я  бы  предпочел  положиться  на  твое молчание, а не на твои
уверения. Однако я дам тебе шанс. Возможно, это и глупо, но я терпеть
не  могу  проливать  кровь. Ступай в дом, Френель. Иди, старина, а я
пойду за тобой.
   Когда  они вошли в убогое жилище лодочника, Андре-Луи велел тому
остановиться.
   - Дай веревку, - приказал он.
   Френель повиновался.
   Через  несколько минут лодочник был накрепко привязан к столу, а
его   рот  заткнут  импровизированным  кляпом  из  обмотанной  шарфом
деревяшки.
   Прежде чем уйти, Андре-Луи задержался на пороге.
   - Доброй ночи, Френель, - сказал он.
   Злобный взгляд с немой яростью сверкнул в его сторону.
   -  Едва  ли  твоя лодка понадобится этой ночью. Но поутру к тебе
наверняка  кто-нибудь  придет  на  выручку. А  до тех пор постарайся
стойко  переносить  неудобства, памятуя о том, что навлек их на себя
собственной неотзывчивостыо. Если ты скоротаешь ночь, предаваясь этим
размышлениям, то урок не пройдет для тебя даром. Возможно, к утру ты
станешь  настолько доброжелательным, что и вовсе забудешь, кто связал
тебя. Доброй ночи.
   Андре-Луи перешагнул порог и закрыл за собой дверь.
   Отвязать  лодку  и  переправиться  через  быструю, посеребренную
лунным  сиянием  реку  было  делом нескольких минут. Андре-Луи провел
лодку  сквозь  заросли  жухлой осоки, которой порос южный берег реки,
спрыгнул  на  землю, закрепил  цепь и, не найдя тропинки, зашагал по
сырому лугу отыскивать дорогу.




__________________________________________________


 * КНИГА II. Котурны


__________________________________________________





Глава I. ВЛАДЕНИЯ ГОСПОДИНА ДЕ ЛАТУР Д'АЗИРА



   Оказавшись  на  Редонской  дороге, Андре-Луи  повернул на юг и,
повинуясь  скорее  инстинкту, нежели разуму, устало побрел вперед. У
него  не было четкого представления ни о том, куда он идет, ни о том,
куда  следует  идти. Важно  было одно: оказаться как можно дальше от
Гавриияка.
   У Андре-Луи возникла смутная мысль вернуться в Нант и попытаться
с  помощью  своего  внезапно проявившегося ораторского дара добиться,
чтобы  его  укрыли  как  первую  жертву  порядков, против которых он
призывал    восстать. Однако   возможность   эта   была   настолько
неопределенной, что он не принял эту мысль всерьез.
   Андре-Луи  развеселился, вспомнив, в каком виде оставил Френеля:
во рту кляп из шарфа, глаза горят от ярости.
   "По-моему, я  действовал  не  так  уж  плохо, если учесть, что
никогда  не  был  человеком действия", - пишет он. Эта фраза время от
времени  повторяется  в  его обрывочной "Исповеди" - таким образом он
постоянно  напоминает, что  создан  для  того, чтобы  мыслить, а не
действовать, и оправдывается, когда жестокая необходимость вынуждает
его  применять  силу. Я  подозреваю, что  это упорное подчеркивание
своего  философского  склада - а надо признать, для этого у пего были
основания - выдает обуревавшее его тщеславие.
   Усталость   все   усиливалась, и   теперь   Андре-Луи   ощущал
подавленность  и  недовольство  собой. Да, он перегнул палку, когда
набросился на господина де Ледигьера и наговорил ему оскорблений. Это
было  глупо. "Гораздо  лучше  быть злым, чем глупым, - как-то сказал
Андре-Луи. - Большинство бед этого мира - не плод злобы, как твердят
нам  священники, а плод глупости". Как мы знаем, он считал гнев самым
нелепым   из   всех  проявлений  глупости  и  все  же  позволил  себе
разгневаться   на  такое  ничтожество, как  Ледигьер, -  на  лакея,
бездельника, пускай облеченного властью, позволяющей ему творить зло.
А  ведь  прекрасно  можно было бы выполнить взятую на себя миссию, не
возбуждая мстительного негодования королевского прокурора.
   И вот он оказался на дороге, в костюме для верховой езды, и весь
его капитал составлял один-единственный луидор и несколько серебряных
монет  в  кармане, а  также  знание  закона, которое, увы, не могло
уберечь его от последствий нарушения этого закона.
   Правда, было  у  него кое-что в запасе - дар смеха, в последнее
время редко дававший о себе знать, философский взгляд на вещи и живой
темперамент  -  а  ведь все это вместе составляет экипировку искателя
приключений  всех  времен. Однако Андре-Луи не принимал в расчет эти
свойства, в которых крылось его истинное спасение.
   Рассеянно размышляя подобным образом, он продолжал устало брести
в  сумерках, пока не почувствовал, что больше не в состоянии идти. Он
приблизился  к  городишку  Гишену, и теперь, когда Гишен находился у
него  всего  в  полумиле, а  Гавриияк  -  в  добрых семи милях, ноги
отказались ему служить.
   Дойдя  примерно до середины огромного выгона к северу от Гишена,
Андре-Луи  остановился. Свернув  с  дороги, он  рассеянно  пошел по
тропинке, которая   привела  его  к  пустырю, заросшему  кустиками
можжевельника. Справа  виднелась  живая изгородь с колючками, шедшая
вдоль выгона. За ней неясно вырисовывалось высокое строение, стоявшее
на  краю  длинной  полоски  луга  Это  было открытое гумно. Возможно,
именно  бессознательная  надежда  на  кров, возникшая у Андре-Луи при
виде  большой  темной  тени, и  заставила его остановиться. С минуту
поколебавшись, он  направился  к  калитке  в изгороди. Распахнув эту
калитку  с пятью засовами, он вошел и оказался перед гумном величиной
с  дом. Оно  состояло из крыши и полдюжины кирпичных столбов, но под
крышей  высился  огромный стог сена, что в такую холодную ночь сулило
заманчиво теплый ночлег. К кирпичным столбам были прикреплены большие
бревна  таким  образом, что их концы образовывали лесенки, по которым
могли  взбираться  работники, чтобы  набрать  сена. Из последних сил
Андре-Луи  вскарабкался  по  одной из лестниц и повалился на верхушку
стога. Пришлось  встать  на  колени, так как низкий потолок не давал
выпрямиться. Он  снял  редингот, шейный  платок, промокшие сапоги и
чулки, затем  разгреб сено и зарылся в него по шею. Минут через пять
он уже крепко спал, позабыв обо всех мирских заботах.
   Когда  он  проснулся, солнце  стояло  высоко  в небе, и, еще не
вполне  осознав, где он и как сюда попал, Андре-Луи заключил, что уже
позднее  утро. Затем он различил голоса, звучавшие где-то поблизости,
но сначала не обратил на них внимания. Он прекрасно выспался и теперь
нежился в тепле, в приятной полудреме.
   Но  когда  сон  улетучился  и Андре-Луи все вспомнил, он высунул
голову   из   сена, прислушиваясь, и  сердце  забилось  сильнее  от
зарождающегося  страха, что, быть  может, голоса  не  сулят ничего
хорошего. Однако, услышав женский голос, мелодичный и серебристый, он
несколько   успокоился, хотя  в  этом  голосе  и  звучали  тревожные
интонации.
   -  Ах, боже  мой, Леандр, нам надо немедленно расстаться. Если
только мой отец...
   И тут ее перебил мужчина, пытавшийся ободрить собеседницу:
   -  Нет, нет, Климена, вы  ошиблись. Никого  нет. Мы в полной
безопасности. Почему вы пугаетесь каждой тени?
   -  Ах, Леандр, если только он застанет нас вместе!.. Я трепещу
при одной мысли...
   Андре-Луи успокоился: он подслушал достаточно, чтобы понять, что
это  просто  влюбленная  парочка, которая, имея меньше оснований для
страха, чем  он, боится  еще  больше. Любопытство  заставило  его
перебраться на самый край стога. Лежа ничком, Андре-Луи вытянул шею и
заглянул вниз.
   На  выщипанном  лугу  между амбаром и изгородью стояли мужчина и
женщина. Оба были молоды. Юноша был хорошо сложен и недурен собой, с
роскошной   каштановой  шевелюрой, завязанной  в  косичку  с  черным
атласным  бантом. Он был одет с явной претензией па дешевый шик, что
не  располагало  в  его  пользу. Камзол модного покроя из выцветшего
бархата цвета сливы украшало серебряное кружево, великолепие которого
давным-давно  поблекло. Молодой человек носил кружевные гофрированные
манжеты, но  так как они не были накрахмалены, то обвисли, как ветки
плакучей   ивы. Из-под  манжет  виднелись  красивые, нежные  руки.
Панталоны из простой черной ткани и бумажные черные чулки не вязались
с  великолепным  камзолом. На крепких башмаках красовались пряжки из
дешевых  тусклых  стразов*. Если  бы  не  открытое  и искреннее лицо
молодого  человека, Андре-Луи причислил бы его к рыцарям того ордена,
который  добывает свой хлеб нечестным путем. Однако он воздержался от
окончательного  приговора, занявшись  изучением  девушки. Надо сразу
признаться, что  это занятие не на шутку увлекло его, хотя, несмотря
на  начитанность, любознательность  и  молодость, Андре-Луи не имел
привычки размышлять о прекрасном поле.
   Юная  девушка, которой было самое большее лет двадцать, обладала
прелестным  лицом  и обольстительной фигурой. Кроме того, ее отличали
искрящаяся  живость  и  грациозность  движений  - подобного сочетания
Андре-Луи  не  встречал  никогда в жизни. А в изысканных переливах ее
голоса  -  мелодичного, серебристого голоса, который его разбудил, -
было  очарование, неотразимое, должно  быть, даже в самой уродливой
женщине. На  девушке была зеленая накидка, откинутый капюшон которой
позволял  видеть  изящную  головку. Каштановые  локоны, обрамлявшие
овальное лицо, вспыхивало золотом в лучах утреннего солнца. Цвет лица
был  так нежен, что его можно было бы сравнить лишь с лепестком розы.
На  таком  расстоянии  нс