енты  Питта и  Кобурга истощают страну, перерезая  вены
торговой  и общественной жизни! Нужно быть врага, где бы он  ни  действовал.
Бить  здесь,  на  французской  земле.  А  чтобы  лишить его средств  борьбы,
конфисовать всю собственность иностранцев в пользу государства.
   Предложение прошло, но, к счастью для Фреев, Шабо успел  жениться на их
сестре.  За  несколько  дней  до названных  событий  несчастная  Леопольдина
подчинилась воле братьев, принесших ее в жертву на нечестивый алтарь Мамоны.
Пустая бумажка - документ  о передаче  имущества  оградил состояние семьи от
посягательств казны,  а Шабо превратился из нечистоплотного нищего в первого
щеголя  и  поселился  в  роскошных  апартаментах  первого  этажа,  обеспечив
неприкосновенность особняку шуринов.
   Аппетитная  Польдина, маленькая  куропаточка,  как  называл теперь Шабо
юную  жену,  принадлежала  теперь  только ему.  Впрочем,  вскоре  ее девичья
пухлость,  так разжигавшая  недавно его похоть, и  даже  приданое, принесшее
богатство,  потеряли свое  значение. Вот-вот Шабо должен был  начать черпать
богатство из  нового  источника.  Стоит  Индской  компании восстановить свое
положение, а цене на акции  снова достичь должного уровня, и  деньги потекут
рекой.  Золото, величие, почести ожидали Франсуа Шабо. Его  глаза  явственно
различали  на  горизонте  их  лучезарное сияние. Глупец  Робеспьер  отвергал
возможность сколотить состояние,  которую  давала власть.  Ибо  деньги,  как
недавно  понял  Шабо, -  самая  прочная стена, на  которую  может  опереться
человек.  Власть при желании ее  обладателя приносит деньги, но сама  пасует
перед  ними.  С  деньгами  Шабо  готов  схватиться  хоть  с  Робеспьером,  и
Робеспьер, не защищенный золотым нимбом, будет вынужден уступить дорогу.
   А пока Франсуа Шабо старался не упускать ни одной возможности приковать
к себе внимание народа. Пусть на него смотрят, пусть  ослепляет зрителей его
республиканский пыл.
   Из этих же соображений он присоединился к тем, кто патетическими речами
требовал суда над скандально известной австриячкой - вдовой Капет.
   Конвент  не  долго  думая уступил  этим требованиям.  Он  не посмел  бы
воспротивиться, даже если бы пожелал. Бывшие подданные настолько  озлобились
против своей  бывшей королевы,  что правительство  сочло за лучшее  прервать
тайные переговоры с Австрией об  обмене узниками.  Казнь короля была по сути
опасным   экспериментом  -  Конвент  поставил  тогда  на  карту  собственное
существование.  Теперь же положение изменилось. Конвент поставил бы на карту
свое  существование  (и  наверняка   бы  проиграл),  попытайся  он  отложить
безжалостную расправу над  женщиной, которой вменяли в вину  едва ли не  все
беды народа.
   И  вот,  2  октября  в  три  часа  ночи  несчастную вдову  Людовика XVI
перевезли в закрытой карете, под конвоем в приемную смерти - Консьержери.
   Когда наутро известие об этом разлетелось  по городу, Андре-Луи не смог
скрыть горечи.  Он  кисло  улыбнулся де  Бацу,  который  сидел,  подавленный
ужасом.
   - Итак,  -  медленно произнес Андре-Луи, - бедную маленькую Леопольдину
принесли в жертву  напрасно. Она  не  умилостивила  ваших кровавых богов. Им
нужна королева.
   Глаза барона вспыхнули.
   - Вы еще смеетесь?
   Моро покачал головой.
   - Мне не до смеха. Я оплакиваю крушение, бессмысленное  крушение надежд
юности. Вы говорили, пожертвуем ими и спасем королеву. А я предупреждал вас,
что из этого ничего хорошего не выйдет.
   Де Бац, побагровев, резко отвернулся.
   - Я говорил не только о королеве, и тут прошу со мной не спорить. А вот
почему не  вышло - еще вопрос. Все ваша проклятая  осторожность!  Вы слишком
медлили.
   - Вы  несправедливы. Я спешил  как мог,  желая ускорить  сход  лавины и
спасти Леопольдину.
   - Леопольдина, Леопольдина! Вы что, ни о ком  больше не можете  думать?
Даже участь королевы не затмила  в ваших мыслях судьбу этой девчонки.  Какое
мне дело до всех Леопольдин мира, если скоро падет эта венценосная голова, а
я  не  умею творить  чудеса! И  этот  жирный  болван  в  Гамме  опять  будет
издеваться, попрекая меня моим гасконством и хвастовством.
   - Это так важно? Он задел ваше самолюбие?
   - Это вопрос моей чести! - свирепо прорычал де Бац.
   Целую  неделю после этого  разговора  барон  почти  не  ел, не  спал  и
появлялся на улице де Менар очень редко. Он рыскал по  городу и собирал свою
армию  роялистов.  Проводил совещания, как вызволить  королеву, строил планы
один отчаяннее  другого. Ружвиль,  один  из его  помощников,  предлагал даже
проникнуть в  Консьержери и переговорить с ее величеством, чтобы подготовить
почву для побега. Но все усилия были тщетны. Не было даже призрачной надежды
отчаянным наскоком отбить  узницу по пути на площадь Революции подобно тому,
как девять  месяцев назад предполагалосьь спасти короля. Времена изменились.
У короля были друзья даже среди республиканцев, а королеву все  ненавидели -
беззастенчивая пропагандистская ложь сделала свое дело.
   Эта  усердная обработка умов  продолжалась до самого конца.  Когда люди
пытаются оправдать свои неблаговидные деяния, их  изобретательность не знает
пределов. С кем только не сравнивали  бедную опороченную  королеву -  даже с
Мессалиной, но все было мало. Заправлял подлой кампанией Эбер.
   Суд длился два дня и закончился в среду, 16 октября, в четыре часа утра
вынесением смертного приговора. Через несколько часов королеву со связанными
за спиной руками  усадили в телегу.  Она была  во  всем белом, из-под  чепца
выбивались   неровно    обрезанные    седые   волосы   (последнюю   прическу
собственноручно   делал  палач).  Но  королевское  достоинство  не  изменило
Марии-Антуанетте.  Она  сидела   надменно   выпрямившись,   ее  полные  губы
австриячки  презрительно кривились в ответ  на  свист  и  улюлюканье  черни,
собравшейся поглазеть на кровавый спектакль.
   Последний  королевский  выезд  выглядел внушительно.  В  столицу  вошло
тридцатитысячное  войско. Париж  наполнился  вооруженными солдатами. Гремели
барабаны. Конные  и пешие гвардейцы выстроились  сплошной стеной вдоль всего
пути следования ее  величества  на казнь. На всех возвышениях чернели  жерла
пушек.
   О  чем  думалось  королеве  в последний  час?  Сравнивала  ли  она  эту
процессию   с   другой,   двадцатитрехлетней   давности,   когда  прекрасная
пятнадцатилетняя принцесса, впервые ехала сквозь такую же толпу? Тогда народ
тоже неистовствовал, только  вот  чувства выражал своими криками  совершенно
иные.
   Измученный  де Бац  стоял  в толпе,  полубезумными глазами  наблюдая за
происходящим.  Под  возгласы  "Смерть  тиранам! Да  здравствует  революция!"
венценосная голова пала.
   В полном смятении мыслей, не замечая  дороги, барон вернулся  на  улицу
Менар к Моро,  который в тот  день воздержался выходить из дому, хотя  и  не
потому,  что  ничего  не  знал о  событиях  или  остался  к  ним равнодушен.
Андре-Луи поднялся навстречу другу.
   - Итак, все кончено, - произнес он тихо.
   Барон ожег его пылающим взглядом налитых кровью глаз.
   - Кончено? Нет. Все только начинается. То, о чем ты слышал, сидя здесь,
- только увертюра. Пора поднимать занавес.
   Самообладание  ему изменило. Де  Бац производил впечатление пьяного или
сумасшедшего  и  говорил так  же  бессвязно,  понося все и  всех, начиная  с
оголтелой толпы и кончая собой.
   - Мне  стыдно, что в моих жилах  течет та  же кровь, что и в жилах этих
шакалов, - чуть остыв,  заявил он. - Ни один народ в мире не  скатился бы до
такой подлости. Бесчеловечные, звероподобные недоумки. Но ничего, они еще об
этом  пожалеют,  когда  узнают,  насколько  продажны  их  новые  хозяева  от
Конвента. Даже  своими куриными мозгами  сообразят что к чему. Вот тогда они
найдут,  на  кого  все  свалить, и  пламя  безумной  ненависти  сожрет самих
раздувших  его злобных сатиров. Клянусь, все  они отправятся той же дорогой,
что и королева.
   Если Андре-Луи и не реагировал на казнь Марии-Антуанетты так бурно, как
де  Бац,  то  разделял  его  решимость. Он  держался внешне  хладнокровно  и
сдержанно, но именно потому был еще опаснее.
   Несколько дней друзья наблюдали только наблюдали за развитием событий и
ждали,  когда же поднимется занавес  и начнется драма, сценарий  которой они
так ловко  состряпали. Меньше, чем через  две недели  состоялся суд, вернее,
пародия  на суд  над двадцатью двумя  жирондистами,  томившимися в тюрьмах с
июня. Робеспьер  решил,  что его час пробил.  Теперь ни у кого  не  осталось
сомнений,  что  партия  Горы,  бесспорым главой  которой  был  этот человек,
захватила главенство в  государстве. За судом последовала неизбежная казнь -
массовая бойня. Подобной площадь Революции еще не видела.
   После  кровавого   спектакля  к  де   Бацу   отчасти  вернулся  прежний
неукротимый дух. Он даже чуть улыбнулся, сказав со вздохом:
   - Бедняги! Такие молодые, такие талантливые! И  ведь не колеблясь, ради
удержания собственной власти послали на эшафот короля. Да, порадовал Конвент
монархистов. Настоящий  Сатурн, пожирающий  своих  детей. На это  ведь мы  и
рассчитывали. Если так пойдет и дальше, то в департаментах скоро не найдется
храбреца,  готового заменить выбывших на гильотину  представителей.  Конвент
сократится до горстки  презренных негодяев, которых в  конце  концов сметут,
как сор. - Барон снова вздохнул и спросил: - Как поживает Индская  компания?
Не дозрела еще?
   - Скоро дозреет, - ответил Андре-Луи. - На днях комиссия объявила,  что
ликвидация  не получила большинства при  голосовании, поскольку противоречит
национальным  интересам.  Скромное извещение  об  этом  решении мигом  стало
известно  дельцам,  и  доверие  к  компании  уже   восстанавливается.  Акции
поднимаются  день  ото дня. Получат наши приятели  свою прибыль или нет, это
уже навряд ли важно. Они свое дело сделали. Сейчас я готовлю подборку фактов
для какого-нибудь представителя с  достаточно  высокими  амбициями, чтобы не
побоялся рискнуть и кинуть первый камень.
   - Кто у тебя на примете?
   - Филиппо. Он славится своей честностью. Кроме того, он из умеренных, а
значит,  естественный противник крайностей и  Шабо. Я уже прощупывал его. Мы
беседовали,  и  я высказал удивление, тем, как  быстро многие члены Конвента
становятся состоятельными людьми. Я  с невинным видом спросил, нет ли у него
объяснения этому факту. Он разозлился, назвал все  это намеренной клеветой и
сказал,  что  подозревает  за  подобными  слухами  заговор в целях подорвать
доверие к Конвенту.
   - Довольно проницательный малый, - заметил де Бац.
   - Я пообещал выяснить что  смогу и составить для  него подробный отчет.
Как раз сейчас готовлю.
   Отчет  был подготовлен настолько хорошо, что  неделю спустя  убежденный
фактами народный  представитель  Филиппо  поднялся  на  трибуну и бросил эту
бомбу  в Национальное Собрание. На  время она  положила конец дискуссиям  на
отвлеченные темы, которыми пробавлялся Конвент со дня возвращения Дантона.
   Непосредственным поводом появления Дантона  в Париже послужило убийство
жирондистов. Кроме того, его настойчиво призывал вернуться его друг Демулен,
весьма страшившийся неуклонно растущей власти Робеспьера. И вдруг Дантон, на
котором  лежала  главная ответственность за резню 10  августа, начал могучим
басом  проповедовать  евангелие   умеренности  и  терпимости.  Де  Бац  даже
испугался,  считая такую перемену ветра преждевременной.  В то  же время  он
видел в ней начало поворота революции вспять и надеялся, что, когда настанет
пора, Дантон сыграет во Франции ту же роль, что в Англии Монк.
   Но  расчетам барона не суждено было  оправдаться, да он о  них  скоро и
позабыл. Как  раз подоспела речь Филиппо;  занавес  поднялся. Драма, которую
Моро с де Бацем столь долго и тщательно сочиняли, началась.



Глава XXXII. Развенчанный

   Филиппо был крупным, грузным  мужчиной. Его тягучий голос, медлительная
речь приковывали внимание и чуть ли не завораживали слушателей.
   Не подозревая о том, что Андре-Луи управляет им, словно марионеткой, он
произносил  вложенные  ему  в  уста  слова,  наивно считая себя их  автором.
Андре-Луи  так ловко манипулировал им,  что, не ведая того, Филиппо повторял
те  самые  фразы,   которыми   молодой   человек,  великолепно   разыгравший
республиканское рвение, поразил депутата накануне.
   -  Пусть  маски  обманщиков  упадут! -  Грозная  метафора  принадлежала
Андре-Луи, и Филиппо, плененный этим образом, не постеснялся ее присвоить.
   - Пусть  маски обманщиков упадут! - Свирепо  начал  Филиппо свою речь к
вящему испугу Конвента. - Пусть люди знают, кто из деятелей, называющих себя
слугами  народа, действительно трудится на благо нации. Строгость  к  себе и
другим - веление времени. Давайте же начнем с себя.
   Филиппо  сделал  паузу,  а  затем  швырнул  ничего пока не  понимающему
собранию свою перчатку.
   - Я требую,  чтобы  каждый  член Конвента  в течение  недели представил
отчет  о  размерах  своего  состояния  до  революции. Если  оно  с  тех  пор
увеличилось,  депутаты  должны  указать,  за  счет  чего  это  произошло.  Я
предлагаю Конвенту принять декрет, по которому любой депутат, не выполнивший
это требование в назначенный срок, объявляется изменником.
   Большинство  депутатов выслушали Филиппо  довольно-таки безразлично, но
для  значительного  меньшинства его  предложение прозвучало  как гром  среди
ясного неба.  Трудно передать, какой ужас испытали представители суверенного
народа, нажившие богатство неправедным путем. И никого требование Филиппо не
потрясло  сильнее  чем  участников  махинации  с  Индийской компанией.  Ужас
буквально приковал к месту Шабо, Делонэ, Базира и Жюльена.
   Жюльен,  самый  проницательный  из  всех, и, вероятно, самый искушенный
мошенник, размышлял  над  немедленным  побегом.  Он  сразу  понял,  что  все
потеряно, и ясно увидел, какое наказание  последует за разоблачением. Он был
благодарен  Филиппо  за  недельную отсрочку.  Через неделю он, Жюльен, будет
далеко; там, где когти закона его не достанут.
   К Делонэ после первого потрясения вернулось самообладание  Присущая ему
медлительность  проявлялась  не только  в  движениях,  но и  в мышлении. Ему
требовалось  время, чтобы разобраться  в происходящем,  рассмотреть дело  со
всех сторон. А пока он еще не пришел ни к каким выводам.
   Базир обладал настоящим мужеством. Сломить  его было нелегко. Он  решил
бороться до последнего дыхания.
   Инстинкт  самосохранения  Шабо  тоже  толкал  его  на  борьбу. Но  если
источником решимости Базира было мужество,  то Шабо  руководил исключительно
страх.  Он  бросился  в  драку   с  отчаяньем  загнанного  зверя,  бездумно,
безоглядно. Поднявшись на трибуну вслед за Филиппо, он яростно воспротивился
предлагаемому закону.
   На какую бы тему  ни  говорил  Шабо  с  трибуны,  он всегда кого-нибудь
обличал. Именно репутация грозного обличителя  принесла ему популярность. Не
изменил  он  себе  и  теперь. Бледный,  запыхавшийся,  он  обвел  слушателей
диковатым взглядом и приступил к разоблачениям.
   -  Контрреволюционеры  трудятся,  не  покладая  рук,  чтобы  посеять  в
Конвенте семена раздора, чтобы бросить на его депутатов тень несправедливого
подозрения, - заговорил Шабо, не подозревая, насколько близок он к истине. -
Кто сказал вам  граждане,  что они не  ставят перед собой цели отправить вас
всех  на эшафот? Мне нашептывали, но до  сегоднящнего  дня  я  не верил, что
очередь дошла и до нас. Сегодня - Дантон, завтра - Бийо-Варенн, так дойдет и
до   самого   Робеспьера.  -  Шабо  не  предполагал,   насколько  точно  его
пророчество.  Называя эти имена,  он надеялся только припугнуть  Конвент  и,
возможно, заручиться поддержкой тех, кого перечислил. - Кто  сказал вам, что
изменники  не  добиваются  всеми  правдами  и   неправдами  обвинения  самых
выдающихся патриотов?
   Шабо обрушивал  на Собрание эти  риторические вопросы со всей страстью,
на которую был способен, и тем не менее его не покидало ощущение, что ему не
удается  возбудить интерес  у  коллег. А  глухой ропот  галерки напомнил ему
первый отдаленный  раскат грома. Неужели над его  головой вот-вот разразится
буря? Неужели он вознесся так высоко только для того, чтобы  встретить столь
бесславный конец? Ужас Шабо достиг пика. Он вцепился в бортик трибуны, чтобы
не упасть, провел языком по пересохшим губам и заговорил снова.
   Но  он  больше  не  был  великим  обличителем.  Неожиданно  его  амплуа
изменилось.  Теперь  он превратился в смиренного просителя. Впервые  за  все
время существования  Конвента маленький воинственный  экс-капуцин произносил
подобную  речь.  Он умолял Собрание не допускать принятия  декрета,  который
может  ударить  хотя бы  по  одному  из них.  Любого  представителя  следует
выслушать прежде чем выносить ему обвинение.
   Его перебил голос из зала:
   - А как же жирондисты, Шабо? Разве их выслушали?
   Шабо  умолк  и безумным  взглядом  обвел  ряды  законодателей,  пытаясь
понять, кому принадлежит голос.  Его  мозг сковало страхом. Он  не мог найти
ответа, словно кровь убитых жирондистов, восстав, душила его.
   Тут раздался другой голос, спокойный и властный. Он принадлежал Базиру,
который сохранил мужество, а вместе с мужеством - способность соображать. Он
встал с места и произнес слова, которые должен был произнести Шабо.
   - Жирондистов обвинил и  приговорил к  смерти  народ. Тут не может быть
никаких параллелей.  Сейчас на  основании невразумительных обвинений ведется
наступление на истинных друзей Свободы.  Я поддерживаю предложение  Шабо.  Я
требую, чтобы его приняли.
   Следом  выступил  депутат, который  поддержал Базира в  том, что любого
члена  Конвента  нужно  выслушать,  прежде  чем  выносить  обвинение,  но  в
остальном  согласился  с Филиппо.  Тех, кто попытается  обойти  предложенный
декрет, следует объявить вне закона.
   Базиру и тут не изменило хладнокровие.
   -  Нельзя осудить  человека, который  пытается избежать  обвинения.  Он
действует,  руководствуясь  элементарным  инстинктом  самосохранения.  Когда
жирондисты приняли декрет  об аресте Марата, тот  счел  за лучшее  скрыться.
Осмелится  ли  кто-нибудь   из  присутствующих  осудить  поведение  великого
патриота?
   Никто,  конечно  же,  не  осмелился.  И  тогда  Жюльен,   вдохновленный
мужеством сообщника, дополнил  его  выступление  последним  доводом  и,  тем
самым, положил конец дискуссии.
   - Если  частное лицо  пытается уйти  от обвинения, его не объявляют вне
закона. Почему же к представителям народа закон должен быть более суров, чем
к частным лицам?
   Поскольку у многих представителей имелись веские причины воспротивиться
расследованию, требуемому  Филиппо, Конвент с радостью ухватился за разумный
довод  Жюльена и закончил дебаты. Предложение Шабо  приняли,  и  нечистые на
руку представители вздохнули с облегчением.
   Казалось  бы,  Шабо одержал  победу. Но  человек, вдохновивший Филиппо,
сдаваться  не собирался.  Стоя  на  балконе,  Андре-Луи слушал,  наблюдал  и
подыскивал нового кандидата на роль орудия судьбы. В тот же вечер его видели
с голодранцем-адвокатом по  имени  Дюфорни,  который пользовался  репутацией
выдающегося патриота и был заметной фигурой в Якобинском клубе.
   На  следующий вечер этих двоих опять видели вместе, на этот раз в самом
Якобинском  Клубе;  и  там  Дюфорни  поднял  свой  голос  против  вчерашнего
выступления  Шабо и Базира в  Конвенте.  Он призвал якобинцев  потребовать у
Конвента прведения  расследования, которое выявило  бы мотивы поведения этих
двух представителей.
   Предложение встретили аплодисментами, которые сами по  себе показывали,
дот какой степени упала популярность Шабо.
   Шабо,  тоже   присутствовавший  в  клубе,  почувствовал,   что  у  него
подгибаются колени. Он едва не  расплакался при  мысли, как легко заманили в
западню. И худшее еще ждало его впереди. Дюфорни только открыл шлюз