но представить
доказательства. На это он и рассчитывал и не стал развивать тему.
   Позже, когда Базир,  тоже  захваченный врасплох  выступлением  Жюльена,
спросил  его,  в  состоянии  ли  он  доказать свое утверждение, тот  цинично
улыбнулся и пожал плечами.
   - Что толку  в доказательствах? Важен результат. Вот завтра  посмотрим,
попала ли моя стрела в цель. Следи за ценой на акции.
   Два дня спустя, когда цена на акции  Индской компании упала от полутора
тысяч до шестисот  франков, попадание в цель уже не вызывало сомнений. Среди
держателей акций началась паника.
   Неделей позже Делонэ сделал следуюший ход. Его речь всполошила Конвент.
Голословные  обвинения  тулузского  коллеги, заявил  народный представитель,
побудили  его  пристально  присмотреться  к делам  компании.  И  то, что  он
обнаружил, его ошеломило. Далее последовали скандальные разоблачения. Делонэ
подробно объяснил, каким образом компания уклонялась от налога,  справедливо
учрежденного нацией.  Обманом лишить республику  денег, принадлежащих ей  по
праву, значит обескровить ее, перекрыть жизненные соки. Подобный обман можно
без колебаний объявить кощунством.
   В  этом  месте  речь  была   прервана  рукоплесканиями.   Желчной  лицо
Робеспьера скривилось хищной  усмешкой.  Ее заметили  в зале и сочли  знаком
одобрения.
   Но тут Делонэ  остудил накалившиеся  благодаря  ему страсти неожиданным
предложением:  он потребовал суда  над директорами Индийской компании  и  ее
самоликвидации.
   Предложенное  наказание  столь не  соответствовало  степени  вины,  что
депутаты  Конвента,  ахнув от удивления, граничившего  с гневом,  вступили в
бурный  спор. Председатель энергичным звоном колокольчика призвал собрание к
тишине.
   На  трибуну взошел Фабр  д'Аглантeн.  Чуть выше среднего  роста, изящно
сложенный,  ухоженный, он двигался  неторопливо  и  уверенно.  Этот  человек
перепробовал  в жизни множество  поприщ - он был и актером,  и  писателем, и
рифмоплетом, и художником, и композитором, и вором, и убийцей, и арестантом,
но главное - он был и оставался негодяем. Впрочем, в любой своей ипостаси он
оставался верен первому, актерскому призванию, поэтому и его повадки, и речи
всегда  были   театральны.   Собрание  было  ему  под  стать,  и   благодаря
сценическому дарованию и неистребимому позерству Фабр добился в нем высокого
положения и завоевал популярность среди масс, падких на дешевые эффекты.
   Хотя, помимо внешнего  блеска человек этот не был лишен и способностей.
Как раз сейчас он продемострировал Конвенту умение быстро разобраться в сути
дела.  Звучным,  хорошо модулированным  голосом Фабр  поблагодарил Делонэ за
бдительность и  разоблачение махинаций злополучной компании, но одновременно
выразил   сожаление  по   поводу  непродуманности  предложенного   наказания
виновных.
   - Если ликвидацию  компании поручить  собственным ее руководителям, они
найдут способы затягивать этот процесс до бесконечности.
   Делонэ,  уже  знакомый  с  этим доводом  из  уст  Андре-Луи,  прекрасно
сознавал  его справедливость  и ждал  именно такого возражения.  Не вмешайся
Фабр, его привел бы Базир, еще  один участник заговора. Выступление Фабра не
было запланировано,  поскольку  он не  был сообщником.  Конечно,  никто и не
рассчитывал  на  то,  что  в комиссию  войдут только  свои, но все  же такое
вмешательство могло привести к неожиданным последствиям.
   Между  тем Фабр, распаляясь, становился все  безжалостнее.  Он  выразил
недоумение по  поводу  того,  что Делонэ не  потребовал полной и немедленной
ликвидации  компании.  По  его  мнению, не  существовало  чересчур  сурового
наказания  для этой  шайки  негодяев. Он потребовал  немедленной конфискации
имущества преступников.
   Дело  зашло немного дальше, чем  рассчитывали  заговорщики.  Но  вскоре
оказалось, что мнения депутатов разделились. Представитель Шабо высказался в
том духе, что требования Фабра чересчур  радикальны и подобные меры повлекут
в коммерческом  мире большие потрясения, а те в свою  очередь нанесут  ущерб
интересам  нации. Потом  на трибуну потянулись другие депутаты;  все  они не
столько  говорили  по  сути,  сколько  кичились  своим патриотизмом,  срывая
рукоплескания галерки, и дебаты грозили затянуться до бесконечности, если бы
не вмешался Робеспьер.
   Давно уже  миновали дни, когда  депутаты  вздыхали  и зевали  от скуки,
завидев невзрачного представителя  от Арраса, спешащего поделиться мыслями с
Собранием.  Благодаря своему  молодому союзнику Сен-Жюсту он вошел в силу, и
это ярко  отражалось в благоговейном,  едва  ли не  трепетном замирании зала
всякий раз, когда  Робеспьер вставал с места и начинал бубнить что-то тихим,
монотонным  голосом.  Даже  наглецы с галерки,  давно завоевавшие свободу от
всяческих  условностей  вроде уважения к личности,  и  те, казалось, затаили
дыхание.   Невысокого   роста,  хилый  на  вид   триумвир  отличался   почти
маниакальной аккуратностью в одежде. В тоот день он  предстал перед публикой
в  облегающем  небесно-голубом сюртуке,  надетом поверх полосатого атласного
жилета, в  черных панталонах до колен, шелковых чулках и туфлях с  пряжками.
Туфли были на очень высоких каблуках, чтобы обладателю казаться выше.
   При полной тишине  зала  он выдержал долгую паузу.  Близорукие глаза на
худом  изжелта-бледном  лице  с  нелепым  курносым носом  и  широким,  почти
безгубым ртом,  пристально  всматривались  в  лица  сидящих.  Наконец  самый
могущественный человек в государстве решил, что ему должным образом внимают,
и  начал  говорить.  Он  выразился  в  том  смысле,  что  Собранию  надлежит
непременно тщательнейшим  образом  взвесить  предложение  Фабра, но  сначала
требуется расследование, которое подтвердит  выдвинутое обвинение. Вообще-то
этим должно заниматься не Собрание целиком,  а комиссия, которую лучше всего
назначить сейчас же. Комиссия должна не только изучить обстоятельства,  но и
выработать необходимые меры к пресечению мошенничества.
   Высказвшись,  Робеспьер все так же  холодно и спокойно вернулся на свое
место.  Его слова  воспринимались в  те  дни как указания к неукоснительному
исполнению.  Никто  не  осмелился бы  поставить  их под сомнения, разве  что
бесстрашный  титан  Дантон,  но  тот  пока  наслаждался  медовым  месяцем  в
Арси-на-Обе. Раз Робеспьер требует, комиссия будет создана.
   Настал  час  Шабо. Между заговорщиками  было условлено, что  требование
назначить комиссию для расследования будет исходить от Делонэ. Вмешательство
Робеспьера  с  его авторитетом оказалось только на  руку. Шабо  поднялся  на
трибуну сразу вслед за Робеспьером, формально поддержал непререкаемого вождя
и предложил назначить в  состав комиссии Делонэ. На самом деле  этим выходом
на  сцену он  преследовал и другую цель - напомнить о себе,  чтобы  его тоже
назначили в  комиссию. Тут  неожиданности не  произошло -  его  имя сразу же
после  этого  и  назвали.  Но  вот затем ход  событий  снова  отклонился  от
намеченной линии.  По плану теперь должны были  выступить  и выдвинуть  друг
друга Жюльен и Базир. Таким образом, своих людей стало бы в комиссии четверо
из  пяти,  то  есть  подавляющее  большинство. Однако  в  результате  своего
выступления на роль первого кандидата выдвинулся Фабр, и его назначение было
неизбежно. Потом кто-то назвал Камбо, выступавшего после Фабра и пытавшегося
смягчить  резкость последнего, к ним добавился Рамель, тоже  участвовавший в
дебатах, и на этом вопрос был наконец закрыт.
   В  тот  же  вечер заговорщики,  несколько напуганные  таким  поворотом,
собрались на улице де Менар, чтобы посоветоваться с Андре-Луи.
   Андре-Луи  был   вне  себя   от   негодования.  Он  обрушил   всю  свою
язвительность на  Базира  и Жюльена за то, что они пренебрегли благоприятной
возможностью и не вмешались сами в обсуждение.  Особенно просто было попасть
в комиссию Жюльену, которого депутаты уже мысленно связывали с делом Индской
компании.
   - Это Фабр все испортил, - оправдывался Жюльен.
   - Ладно, не будем ссориться, - сказал де Бац. - Какая разница?  Неужели
кто-нибудь верит в неподкупность этого фигляра? Вы знаете его биографию? Ба!
Да  за  сотню  тысяч  франков он душу  продаст.  -  Барон извлек  из  глубин
секретера очередную пачку ассигнаций. - Вот, Шабо. Купите  его.  Тогда, чего
бы ни пожелали Камбо с Рамелем, большинство в комиссии вам обеспечено.
   Де Бац действовал по внезапному  вдохновению.  Когда  четверо торговцев
своими  мандатами удалились, он посмотрел на  Андре-Луи  и рассмеялся низким
грудным смехом.
   -  Все вышло даже  лучше, чем ты думал. Впутать Фабра д'Аглантина -  на
такое я и не надеялся! Он стоит Жюльена, Делонэ и Базира вместе взятых. Боги
сражаются  на  нашей  стороне, Андре.  Да  оно  и понятно,  ведь все боги  -
аристократы.
   Слухи, что Индская компания будет ликвидирована  по  приказу  Конвента,
немедленно распространились среди акционеров. За двадцать четыре часа паника
достигла апогея. Акции упали даже ниже самого низкого уровня, предсказанного
Делонэ.  Чудо, что на них вобще находились покупатели.  А покупатели, как ни
странно, были.  Когда  цена  акций, огромной  массой  выброшенных на  рынок,
достигла одной двадцатой  номинальной  стоимости, все  они  были  немедленно
скуплены.
   Вскоре  стало известно и  имя  покупателя. Им  оказался  банкир  Бенуа.
Собратья  по  ремеслу смеялись  ему  в лицо  и называли сумасшедшим.  Только
безумец  способен  скупать   бумагу,  которая  годится  лишь  на  то,  чтобы
заворачивать в нее хлеб. Но Бенуа хладнокровно сносил насмешки.
   - Вам-то какая забота?  Я игрок. Мои  шансы не  так уж и  плохи. Судьба
компании еще не решена. Не так уж много я потеряю, если наступит крах.  Зато
при благоприятном исходе наживу состояние.
   Действовал  он, разумеется в интересах Делонэ, Жюльена и Базира. Шабо в
последний момент не хватило мужества. Делонэ уговаривал его вложить половину
суммы, полученной за согласие участвовать в махинации, но тот  не рискнул из
опасения потерять их. Вдруг он не справится с Фабром, рассуждал Шабо, а если
Фабр  не  поддастся  соблазну,  дело  будет  проиграно.  Вмешательство Фабра
сделало  невозможным  издание  двух  декретов,   которые   они  намеревались
представить на  выбор  директорам  компании и вытянуть отступные за тот, что
спасет их от краха.
   Делонэ сообщил  Моро  о возникшем затруднении.  Тот  немедленно  принял
решение: нужно добиться, чтобы Шабо увяз по шею, не оставить ему ни малейшей
лазейки, а для этого он должен быть замешан в спекуляции. Но вслух Андре-Луи
сказал совсем другое.
   - Шабо должно быть выгодно сохранение компании, иначе он не станет ради
нее  стараться. Трусость  толкнет его путь наименьшего  сопротивления  и  он
удовольствуется  своей сотней тысяч. А  раз он не хочет  покупать акции сам,
придется  нам сделать это  за  него.  - Моро вручил  Делонэ небольшую  пачку
ассигнаций. - Передайте Бенуа, пусть  купит еще на двадцать тысяч и передаст
акции  Шабо.  Упомяните при  нем,  что  в тот день,  когда доверие к Индской
компании будет восстановлено, эти акции взлетят до полумиллиона. Перед таким
соблазном устоит лишь тот, кто лишен человеческих слабостей. А у Шабо, видит
Бог, их столько, что и человеком-то его назвать трудно.
   Шабо конечно же не  устоял. Пятьсот тысяч вот-вот свалятся чуть ли не с
неба - почему  же не взять.  Да ради них  он был готов даже выступить в роли
искусителя Фабра.
   Миновало десять дней,  а комиссия еще  не провела  ни одного заседания.
Пора  было  форсировать собития.  Шабо словно  ненароком повстречал Фабра  и
спросил,  когда  ему будет  угодно  заняться  порученным  делом. Фабру  было
безразлично.
   - Назначьте удобный день сами.
   - Я опрошу всех и дам вам знать, - пообещал Шабо.
   Советовался он с  Делонэ,  Жюльеном  и  Базиром.  Из них  официально  в
комиссии был занят лишь Делонэ, но неофициальный интерес был общим.
   -  Действуйте, как сочтете нужным, - сказал Жюльен, - и чем скорее, тем
лучше. Мы уже истратили все деньги.
   Между тем Бенуа, которому Делонэ по-дружески сообщил  о  подоплеке всей
операции,  скупал  акции  и  для себя, причем с таким размахом,  что интерес
банкира многократно  усилил  его  осторожность  и проницательность.  Поэтому
очень  скоро  он  пришел  к  выводу,  что де Бац  и Моро -  как знал  Бенуа,
вдохновители махинации - пренебрегают возможностью легкого обогащения и сами
как  будто  воздерживаются от  покупки.  Банкир осторожно  навел  справки  и
выяснил: действительно, ни тот, ни другой не  приобрели ни единой акции. Что
же, черт побери, это означает?
   При первой же возможности  банкир вцепился с  этим вопросом  в де Баца.
Барон, застигнутый врасплох, недостаточно хорошо взвесил ответ.
   - Это спекуляция, а я не спекулирую. Я торгую более надежным товаром.
   - Но тогда какого дьявола вы трудились, разрабатывая эту операцию?
   Де Бац ответил еще более неосторожно.
   - Не я. Это проект Моро.
   - Ах вот как! В таком случае почему не покупает Моро?
   Барон изобразил неведение.
   - Разве? Хм. Любопытно. - И сменил тему.
   Бенуа мысленно  согласился с ним:  это и  впрямь  любопытно,  чертовски
любопытно. Настолько  любопытно, что необходимо во что бы то ни  стало найти
этому объяснение. Поскольку он не мог получить его в другом месте, наутро он
отправился  к  Моро.  Страх перед  крупными денежными потерями  пришпоривает
некоторых людей не  хуже  страха за собственную  шкуру,  и Бенуа, вся  жизнь
которого прошла  в  служении Мамоне, был из их  числа. Так  что к  Андре-Луи
явился совсем как будто незнакомый ему Бенуа - воинственный и опасный.
   Молодой  человек  был  дома  один.  Банкир  сразу  же  перешел к  делу.
Андре-Луи, принявший его в салоне  барона, выслушал Бенуа,  никак не проявив
вызванного его словами изумления. Его худое умное  лицо оставалось спокойным
и неподвижным,  словно маска. Прежде чем ответить, он коротко рассмеялся, но
его неопределенный смех ничего не сказал банкиру.
   - Хотя я и не понимаю, почему обязан перед  вами отчитываться, я все же
удовлетворю  ваше любопытство. Мне не нравится состав комиссии,  назначенной
по этому делу. Если Фабр д'Аглантин будет и  впредь придерживаться  того  же
мнения, которое он изложил Конвенту, Индская компания будет ликвидирована.
   - Тогда зачем, -  осведомился побагровевший банкир, сверля прищуренными
глазками непроницаемое лицо собеседника, - зачем вам нужно было,  чтобы Фабр
изменил  свое  мнение,  и  вы  передали  ему  сто  тысяч  франков?  Зачем вы
пожертвовали такой крупной суммой, если не собираетесь наживаться на акциях?
   - С каких это пор, Бенуа, я должен объяснять вам свои действия? Какое у
вас право меня допрашивать?
   - Право? Боже милосердный! Я вложил в вашу аферу двести пятьдесят тысяч
франков...
   - В мою аферу?
   - Да, в вашу. Не тратьте время на отпирательства. Я знаю, что говорю.
   - Что-то вы чересчур много знаете, Бенуа.
   - И угрожаю вашей безопасности?
   -  Нет, Бенуа, своей.  - И хотя слова эти прозвучали вполне миролюбиво,
холодный  стальной  взгляд  молодого   человека  отозвался  в  душе  банкира
внезапным дурным предчувствием.
   Андре-Луи наблюдал  за  Бенуа  с  холодным блеском  в глазах. Когда  он
наконец  заговорил,  его слова падали медленно и  размеренно,  словно  капли
ледяной  воды.  Заданный  им вопрос  предвосхитил  угрозу, уже  готовую было
сорваться с дрожащих губ банкира.
   - Никак, вы намерены поведать Революционному трибуналу о том, что возня
вокруг Индской компании - мое изобретение. Я верно вас понял?
   - Допустим, намерен. И что же?
   Блестящий глаза Моро  ни  на миг не  отрывались от лица  Бенуа,  и  тот
поневоле тоже  неотрывно смотрел в них. Казалось, молодой человек удерживает
его взгляд какой-то магической силой.
   -  А  доказательства?  А  свидетели?  Шайка  корыстолюбцев,   торговцев
собственными   мандатами,   злоупотребляющих  своим   положением   с   целью
разбогатеть на шантаже и мошеннических спекуляциях. Да, Бенуа, мошеннических
в самом  точном смысле слова. Неужели свидетельство этих жуликов, этих воров
способно повредить человеку,  руки которого чисты  настолько,  что  к ним не
прилипла  ни  единая акция злополучной компании?  Пораскиньте-ка мозгами: их
показания, если они их дадут,  утопят скорее тех,  кто  нажился  на  обмане,
вложив в акции четверть миллиона.  -  И Андре-Луи снова  засмеялся  коротким
неопределенным смехом. -  Вот вам ответ, которого вы добивались.  Теперь  вы
точно  знаете,  почему  я  пренебрег  благоприятной,   как  вы   выразились,
возможностью сколотить состояние.
   Лицо  банкира посерело,  челюсть отвисла и  учащенное  дыхание с хрипом
вырывалось из груди. Его так и трясло. Он действительно получил ответ.
   - Боже! - простонал Бенуа. - Что за игру вы затеяли?
   Андре-Луи подошел и положил руку ему на плечо.
   - Бенуа,  - сказал он негромко,  - вы пользуетесь  репутацией надежного
человека. Но даже те, кому вы служите, не спасут вас, если эта афера  станет
достоянием гласности.  Разве что  кто-то из них пользуется влиянием подобным
влиянию  Робеспьера. Запомните это, Бенуа. - Моро чуточку  помолчал. - Но я,
как  и вы,  человек надежный.  Черпайте утешение в этой мысли. Положитесь на
меня,  как я полагаюсь  на вас, доверьтесь мне, и ваша  голова  останется на
плечах, сколько  бы голов вокруг ни попадало. Однако если вы хоть одной душе
проболтаетесь о том, что знаете, будьте уверены: не позднее, чем через сорок
восемь часов вашим туалетом  займется  дружище Шарло. А теперь, когда мы обо
всем договорились, побеседуем о чем-нибудь другом.
   Бенуа  ушел. Кое-что  он  понял, но многое по-прежнему  оставалось  ему
неясным. Что-то во всем этом крылось темное, опасное, зловещее. Самое знание
того  немногого,  что  уже было известно банкиру,  таило в  себе  угрозу.  И
все-таки  он решил добраться  до сути. Но  сначала  следовало избавиться  от
доказательств причастности  к мошенничеству. Нужно  без  промедления,  пусть
даже себе в убыток избавиться  от акций. Бог с ней, со сказочной прибылью. А
уж когда на руках у него не останется ничего,  что могло бы подвести его под
гильотину, вот тогда-то Бенуа посмеется  над  угрозами, из-за которых сейчас
он вынужден молчать.
   Но вот беда  -  акции  уже нельзя было  продать  ни за  какую цену. Все
ожидавшие скорого их стремительного взлета, скупив сколько  могли, вычерпали
доступные источники денег до дна.



Глава XXXI. Развитие событий

   Ci-devant шевалье де Сен-Жюст, сей светоч патриотизма и республиканской
чистоты, собирался отправиться с важной миссией в  Страсбург, где  в ту пору
требовалась  твердая  рука. В партии Горы едва ли нашелся бы человек с рукою
тверже, чем у  элегантного, красноречивого молодого идеалиста. И он заслужил
свою репутацию. Погрузившись  в  государственные дела, Сен-Жюст, несмотря на
возраст, вел безупречную  жизнь аскета  и славился неподкупностью  под стать
Великому и  Неподкупному  Робеспьеру. Молодость, хорошее сложение и красивое
бледное лицо, обрамленное золотистыми  кудрями, неизменно приковывали к нему
внимание  людей,  а  несомненные  таланты  возвысили  к осени  1793 года  до
положения  народного кумира.  Робеспьер  благодаря его стараниям стал первым
человеком  во  Франции,  но  Сен-Жюст не забывал  и о себе. При  всех  своих
талантах и амбициях он согласился  на роль псаломщика, но  в мечтах вероятно
видел себя в революционном храме первосвященником.
   Последнее  перед  отъездом  в  Страсбург  выступление  в  Конвенте  еще
увеличило популярность Сен-Жюста. Он предложил принять  декрет о конфискации
имущества иностранцев; страх перед этим декретом и привел к намерению Шабо и
Фреев  вступить  в  родство.  Причем предложение  Сен-Жюста было  изложено в
выражениях, бросавших  вызов всему миру. Границы  Франции нарушают  наемники
деспотизма; родина  истекает кровью, отстаивая священные устои свободы,  а в
это  время  подлые аг