ко-синие глаза изумленно распахнулись, хмурая складка на лбу
разгладилась.  Хорошенькое  личико мгновенно  преобразилось, прелестные губы
раскрылись в  улыбке, обнажив крепкие  белые зубы. - Скарамуш! - воскликнула
она  и  в  следующее  мгновение,  повинуясь  бездумному  порыву,  повисла  у
Андре-Луи  на шее и расцеловала на глазах изумленной публики. - Коломбина! -
Андре-Луи испытал не  меньшее потрясение. Перед ним стояла бывшая подруга по
сцене, Коломбина  из труппы  Бине.  Эту труппу  Андре-Луи некогда  привел  к
успеху и процветанию, а потом навлек на нее страшные бедствия. Рядом с  ними
тут же возникла тяжелая фигура Делоне, который тихо обратился к Андре-Луи. -
Вы, оказывается, уже имели счастье познакомиться с гражданкой Декуань? После
нескольких слов объяснения  настороженность депутата  растаяла. Он убедился,
что ему не  угрожает соперничество в борьбе за благосклонность женщины, ради
которой Делоне готов был  продать свою страну и рискнуть головой.  - Итак, -
сказал Андре-Луи, - вы теперь  знамениты, счастливица Декуань! - Злополучная
Декуань, - ответила она с горькой улыбкой. - Я только что потеряла  сто луи.
- Вы чересчур  увлекаетесь игрой,  - пожурил ее Делоне. - Возможно.  Но  мне
нужны деньги, а  не упреки, мой друг. Одолжите мне сто луи,  Делоне. Круглое
лицо депутата вытянулось.  Глаза  под  черными  бровями стали тревожными.  -
Помилуйте! У меня нет таких денег, моя малышка. - Тогда пятьдесят.  Я должна
вернуть то, проиграла.  Вы не можете  отказать мне  в  такой малости!  -  Вы
разрываете мне сердце, дорогая, - жалобно проговорил Делоне. Свирепый взгляд
любимой женщины ужаснул его. -  Моя девочка... Андре-Луи понял, что наступил
критический момент. - Могу я чем-нибудь помочь? - тихо предложил он. -  Если
вы  можете  одолжить  мне пятьдесят  луи, Скарамуш... - начала  актриса,  но
Делоне проворно оттащил  Андре-Луи  в сторону, бросив ей на ходу: - Минутку,
моя маленькая! Одну минутку! Когда они отошли подальше, он схватил Андре-Луи
за руку и взмолился: - Мы  с вами будем  сотрудничать.  Это решено. Одолжите
мне  сто  луи в счет той прибыли,  которая рано или поздно будет  моей, и вы
станете мне другом по гроб жизни. - Дорогой  Делоне! - Мягкий упрек в голосе
Андре-Луи выдавал обиду по поводу сомнений депутата в его готовности помочь.
Он вытащил из кармана пачку ассигнаций  и вложил их в большую ладонь Делоне.
-  Здесь  три  сотни. Отдадите, когда  вам будет  угодно.  Ошеломленный этой
несказанной  щедростью, Делоне  поблагодарил  благодетеля  и  пошел ублажать
капризную  возлюбленную.  Андре-Луи  усмехнулся.  Эта пачка  ассигнаций  уже
послужила  сегодня  одному  пропуском  на  гильотину,  а  теперь,  вероятно,
поспособствует такому же концу для другого. С этой мрачной мыслью он  побрел
за бароном, который уже беседовал с Проли. Де Бац оттащил игрока подальше от
стола и от смуглолицего спутника. Они уединились в сторонке. Когда Андре-Луи
подошел,  де  Бац представил  его  собеседнику.  Проли  знал,  что  барон  -
роялистский агент, так же как и де Бац знал о шпионской деятельности Проли в
пользу  Австрии. Между ними давно  установилось  взаимопонимание, и Проли  с
полной откровенностью выложил все, что ему было известно  о братьях Фрей. Но
его  сведения  мало   что   добавляли  к  тому,  о   чем  барон  уже   знал.
Республиканские  взгляды братьев были притворством чистой воды. Они приехали
во Францию  с единственной целью  - утолить свою жажду денег. Впрочем,  свою
роль они играли  отлично. Обоих Фреев хорошо знали в правительстве. С особым
усердием братья обихаживали представителей Горы,  приближенных к Робеспьеру,
который, по мнению Проли, явно метил в диктаторы. Не только Шабо, но и Симон
из Страсбурга, и Бентаболли целиком находились под влиянием Фреев, а министр
Лебрен, бывший перед ними в долгу,  оказывал им покровительство. Де Бац  был
разочарован.  Сведения оказались не слишком обнадеживающими. Но Андре-Луи не
разделял его пессимизма. - Этого вполне достаточно, чтобы с ними справиться.
Мы   знаем,  что  они   лицемеры,  а  совесть  лицемера  уязвима  не  меньше
проржавленных  доспехов..  Проли  представил  двух  заговорщиков  ничего  не
подозревающему Юнию. Имя  де  Баца ничего тому не говорило, а вот Андре-Луи,
прославившийся  в  дни Законодательного  собрания,  встретил  у  него  самый
сердечный  прием.   С  преувеличенным  восторгом  Фрей  на  своем  гортанном
французском выразил удовольствие по поводу  знакомства с человеком,  который
имеет  столь  выдающиеся  заслуги  перед своей  страной. Потом он  выспренно
заговорил  о  триумфе революции и  свержении деспотизма, который  так  долго
топтал  человеческое  достоинство.   Словом,  Юний   Фрей  проявил   столько
дружелюбия, что Андре-Луи  без колебаний  нанес  ему визит  два дня  спустя.
Братья  жили  в красивом  доме на  улице д'Анжу. Юний - елейный  господин  в
грубой  одежде,  которую  он  носил   из  любви  к  санкюлотам  -  выражаясь
метафорически,   широко  раскрыл  объятия  одному  из  представителей  армии
интеллектуалов,  пионеров великого  движения  за  свободу Франции  от  цепей
тирании.  В  таких   вот   пространных   выражениях  (в   лучших   традициях
ораторов-якобинцев)  экс-банкир  приветствовал  экс-революционера. Юний Фрей
представил  гостя  своему   младшему  брату   Эмманюэлю,  мертвенно-бледному
человеку  с  робкими манерами и  высоким голосом. Эмманюэль  очень напоминал
мальчишку-переростка.  Они  с  братом составляли странный  контраст. Старший
казался  таким  зрелым, таким  возмужалым, младший  - едва  ли не кастратом.
Сними жила  еще и сестра, Леопольдина. Девушка была совсем еще ребенком, лет
шестнадцати,  не  больше, но  ее  женственность уже  расцвела и бросалась  в
глаза.  Леопольдина  так  мало  походила на  братьев,  что  невозможно  было
поверить, что в их  жилах течет одна кровь. Невысокая и стройная,  с тонкими
чертами, кроткими карими  глазами и темной косой, уложенной вокруг головы на
манер тюрбана.  Ей представили Андре-Луи  Моро и должным образом известили о
его высоких гражданских заслугах,  после чего позволили ей подать гостю вина
и печенья для подкрепления сил и удалиться. Юний пожелал узнать, не может ли
он  каким-либо  образом  услужить гражданину  Моро. Эмманюэль вторил  брату,
словно  жидкоголосое  эхо.  -  Что  ж,  раз  уж  вы  предлагаете,  друзья, я
воспользуюсь вашей любезностью. Андре-Луи  оглядел  солидную мебель комнаты,
где они  сидели,  и отметил,  что здесь нет  ничего  от спартанского  стиля,
отличающего платье хозяев. Не наводила обстановка  и на мысли о патриотизме,
которым была проникнута речь старшего братца. - Машина, к создателям которой
вы любезно меня причислили, в  последнее время стала работать с перебоями, -
начал он. - Увы! -  Горестно вздохнул  Юний. - Человеческий фактор! Можем ли
мы ждать  совершенства  там,  где он  присутствует?  - Если  наши  намерения
серьезны   и   искренни,  мы   должны   стремиться  к  уничтожению   всякого
несовершенства,  где  это только возможно.  -  Это  наш  священный  долг,  -
согласился  Юний.  - Благороднейшая задача,  - поддакнул Эмманюэль,  потирая
огромные  костлявые ладони. - Нам,  тем кто  не  входит  в правительство,  -
продолжал Андре-Луи, - должно использовать все свои таланты, чтобы направить
государственных деятелей в нужную сторону. -  Истинно так. Совершенно верно!
- воскликнули оба в  один голос. - Франсуа  Шабо  -  ваш  друг. Я  знаю,  он
находится под сильным  впечатлением от  широты  -  почти космополитической -
ваших взглядов. Вы используете свое влияние,  чтобы править его, словно нож,
для  хирургической  работы,  которая  все  еще  предстоит  всем  правоверным
патриотам.  - Как прекрасно вы выразили эту мысль, - промурлыкал Юний. - Как
совершенно! -  воскликнул Эмманюэль. -  В то  же время,  -  мерно  продолжал
Андре-Луи. - Вы  используете его ради собственной выгоды. C Юния в мгновение
ока слетело все его елейное благодушие. - Как так? - О, но кто станет винить
вас? Деньги  в таких  благородных руках - благо для человечества. Вы никогда
не используете  их  в  недостойных целях.  Люди, подобные вам, взяли на себя
труд снять повязку  с глаз Фортуны. Вашими стараниями ее пресловутая слепота
излечивается, и благосклонность  ее изливается  лишь на достойных.  Вот  уж,
действительно, священная обязанность! И опасность,  которую вы навлекаете на
себя, исполняя ее, свидетельствует о вашем исключительном благородстве. Ведь
вас могут неверно понять, ложно истолковать  ваши намерения.  Но  что  такое
опасность  для  людей  с  вашим  патриотизмом,  с  вашим  героизмом?  Братья
напряженно  сверлили гостя взглядом. В глазах  Юния затеплился огонек гнева.
Взгляд Эмманюэля выдавал только страх. Хотя Андре-Луи сделал паузу, оба Фрея
промолчали. Они  ждали,  когда он  заговорит откровеннее, покажет  им, какую
цель преследует. Тогда  можно будет сделать ответный  ход.  И, поскольку они
ничего  не сказали, Андре-Луи с дружелюбной улыбкой  продолжил  свою речь. -
Так  вот,  друзья мои,  мною сейчас движут очень  сходные намерения. Подобно
вам,  я заметил, что не все идет так хорошо, как следовало бы,  как хотелось
бы нам, тем, кто помогал делать эту революцию. Но мы, стоявшие у ее истоков,
можем исправить положение, можем вывести страну из кризиса. Мы с гражданином
де  Бацем,  моим   компаньоном,  сделали   представителю  Шабо  определенное
предложение. Как человек  серьезный, он попросил время на  размышление. Если
он примет  предложение, священное дело свободы непременно от этого выиграет.
Гражданин Шабо питает к  вам, друзья  мои, самое глубокое уважение, коего вы
без сомнения  заслуживаете. Он вверяет себя  вашему  руководству, чему можно
только от всего сердца порадоваться. Он  отложил решение вопроса, который мы
ему предложили,  для того,  чтобы  посоветоваться с вами. Может быть, он уже
обращался к вам по этому делу?
   Юний,  достаточно   проницательный,   чтобы  понять  уже,  куда  клонит
посетитель, испытал большое облегчение. Судя по зловещим намекам, можно было
ожидать куда более худшего.
   - Пока нет.
   -  Тогда  я  пришел  вовремя.  Вам  известно   о  моих  республиканских
добродетелях, и,  поскольку  вы  их  разделяете,  то несомненно  дадите  ему
единственно  верный  совет  -  согласиться  на сотрудничество  с  нами в том
небольшом предприятии, которое мы с де Бацем имеем в виду.
   Андре-Луи  закончил.  Он  откинулся  в  кресле  и  стал  ждать  ответа.
Эмманюэль беспокойно заерзал  в своем кресле и  перевел взгляд с визитера на
Юния, внешне сохранявшего на протяжении всей речи полное спокойствие. Теперь
он наконец позволил себе заговорить.
   - Это будет зависеть от характера вашего предприятия, дорогой гражданин
Моро. Наш долг перед...
   Андре-Луи, протестующе подняв руку, перебил его:
   -  Мой дорогой  Фрей! Неужели  я могу предложить  нечто  такое, что вам
пришлось  бы   отвергнуть?  Разве  можно  вменять  такое  в  вину  мне,  чей
патриотизм, осмелюсь заметить,  не уступает вашему? - Он  не дал  финансисту
времени на ответ  и тут  же продолжил:  - Мы с вами  в одинаковом положении,
нами  движут  одни  и те  же  чувства,  у нас общие идеалы, самые  чистые  и
возвышенные. Вы должны,  подобно мне, понимать, что, объединившись, мы можем
оказать друг  другу  неоценимую  помощь.  - Андре-Луи  на мгновение умолк  и
вкрадчиво добавил:  - Это  ведь  про нас  сказано:  "вместе  стоим -  падаем
порознь".
   Ловко завуалированная угроза не осталась незамеченной. Юний принужденно
рассмеялся.
   - Истинно так, гражданин Моро, истинно так! Вы хотите  дать мне понять,
что сотрудничество с вами полезно, а противостояние опасно?
   Андре-Луи улыбнулся.
   - Случается, что я натягиваю струны в обоих направлениях.
   - Короче, вы мне угрожаете.
   - Угрожаю? Помилуйте, гражданин Фрей! Что за слова вы говорите!
   - Не лучше ли говорить откровенно? - сурово спросил Юний.
   Эмманюэль стушевался и окончательно превратился в робкого наблюдателя.
   -  Именно  это  я  и  пытался. Есть  люди,  владеющие  искусством  быть
откровенными, не применяя без необходимости резких выражений.
   - Вы  оказались  настоящим  мастером  в этом  виде искусства, гражданин
Моро.
   -  И не  только в этом, -  серьезно  заметил Андре-Луи.  Он допил вино,
стряхнул  с косынки несколько крошек от печенья и  встал. - Безмерно рад был
встретить столь полное взаимо понимание.
   Гражданин Юний тоже встал, и брат последовал его примеру.
   - Вы не дали себе труда выслушать мой ответ, - сказал старший Фрей.
   - Ваш ответ? К чему это? Я не задавал вопросов, гражданин. Я всего лищь
обрисовал положение вещей.
   - И вы даже  не полюбопытствуете, как я стану действовать, учитывая это
положение?
   - Целиком  полагаюсь  на  ваши  ум  и  благоразумие, - любезно  ответил
Андре-Луи и,  пространно  вырази удовольствие  по поводу знакомства с  двумя
столь примерными патриотами, откланялся.
   - Что за наглый субъект, - сказал Юний Эмманюэлю, когда Моро ушел.
   -  В наше время наглыми осмеливаются быть только  те,  кому  не  грозит
опасность, - отозвался младший брат. - А те, кто в безопасности, сами всегда
опасны. Полагаю, нам следует держаться  с гражданином Моро поосторожнее. Что
ты будешь делать, Юний?
   - В самом деле - что? - задумался старший Фрей.



Глава XXIV. Гений д'Антрага

   Андре-Луи   с  легким  сердцем   продолжал   готовить  крушение  видных
республиканцев,  которое  должно  было  повлечь  за  собой  крушение   самой
республики  и реставрацию дома Бурбонов. Но  от  безоблачного  настроения не
осталось  бы и  следа, если  бы он мог  догадаться  о  томм,  какие  события
происходили в Гамме. А они приближали крушение его собственных надежд.
   Как мы помним, граф Прованский пришел к убеждению, что его долг - нести
утешение мадмуазель де Керкадью и  сделать все возможное, чтобы она пережила
утрату   жениха,  погибшего  на  службе  его  высочеству.  Помним  мы   и  о
дальновидном  бдительном   д'Антраге,  помогшем  Мосье  утвердиться  в  этом
решении.
   Итак, Мосье посвятил себя исполнению благородного долга, причем усердие
его возрастало обратно пропорционально необходимости.
   Первое потрясение Алины прошло, и сквозь оцепенение начало  пробиваться
осознание  утраты.  Мадмуазель  де Керкадью  взяла  себя в  руки и  со  всем
мужеством,  на которое была способна,  вернулась к  повседневным заботам.  О
незаживающей  душевной  ране  говорила  только   печаль,  лишь  прибавлявшая
очарования девице и все  сильнее воспламенявшая тайные  чувства регента. Его
визиты  в  дом  де  Керкадью  вскоре  превратились  в  каждодневный  обычай.
Ежедневно его высочество бежал от трудов переписки ради удовольствия встречи
с мадмуазель. Он все чаще перекладывал свои дела на д'Аварэ и д'Антрага и  в
конце  концов  оставил  за  собой  единственную  обязанность  -  арбитраж  в
постоянных разногласиях ближайших  советников.  В погожие  дни  жители Гамма
частенько  встречали  дородного,   величаво  ступавшего  регента  Франции  и
хрупкую, золотоволосую мадмуазель де Керкадью, которые прогуливались вдвоем,
словно какая-нибудь парочка бюргеров.
   По   мере  того  как  уверенность  д'Антрага  в   благоприятном  исходе
возрастала,  д'Аварэ  все чаще одолевали  дурные  предчувствия. Тревожась за
положение  своей  приятельницы, он  забрасывал  госпожу де Бальби отчаянными
письмами.  Но графиня, дитя  удовольствий, под благовидным предлогом покинув
скучный,  унылый  туринский  двор,  не  собиралась менять  веселую  жизнь  в
Брюсселе  на монашески суровое и  скудное существование в Гамме. Кроме того,
ее уверенность в себе не позволяла ей разделить тревогу д'Аварэ. Пусть Иосье
отвлечется  от   тоскливой   действительности,   пусть  насладится  пресными
прелестями  племянницы сеньора де  Гаврийяка.  Госпожа де  Бальби знает, как
вернуть себе свою империю, когда жизнь подле  регента потребует с ее стороны
меньших  жертв.  В письмах она, понятно, выражалась не столь определенно, но
д'Аварэ  давно научился читать между строк, и скрытый  смысл ее посланий был
ему совершенно ясен.
   Молодой человек расстроился. Он не разделял мнения госпожи де Бальби  о
мадмуазель  де  Керкадью.  Она определенно не  казалась  ему пресной,  и  он
нисмало не сомневался, что Мосье такое  определение и в голову бы не пришло.
Раз  уж  Мосье  обсуждает  с  маленькой  племянницей  сеньора  де  Гаврийяка
государственные  дела, значит,  он  настроен  самым  серьезным  образом. Для
д'Аварэ ничто не могло служить более точным показателем серьезности чувств.
   Возможно,  тут  граф  немного  ошибался.  В  данном  случае  обсуждение
государственных  дел  было  всего-навсего  тонкой  лестью,   которую  регент
использовал в силу  необычности задачи. Стандартная церемония ухаживания тут
не годилась - она  могла напугать такую  невинную особу, как  мадмуазель  де
Керкадью.
   События развивались в точном соответствии с пожеланиями д'Антрага, пока
в  Гамм не прибыл  курьер Помелля, покинувший Париж  всего  несколько  часов
спустя после отъезда Ланжеака. Но прибыл он с опозданием на две недели - его
задержало падение с лошади, вследствие которого гонец два дня провалялся без
сознания. К  счастью, это  произошло уже  после того,  как  бедняга  пересек
границу,  и  потому  он  он  попал  в  лапы   врагов,  а  почта  осталась  в
неприконовенности.
   Курьерская почта  доставила хитроуммному господину д'Антрагу  несколько
поистине  черных минут. В письме от  Помелля сообщалось о  чудесном спасении
Моро, которого они  так  уверенно объявили  погибшим.  Хуже  того, в  пакете
имелось письмо к мадемуазель де Керкадью, написанное самим Моро.
   Д'Антраг позвонил слуге и вверил его  заботам  взмыленного,  пыльного с
дороги курьера.
   - Вы, должно быть,  устали, сударь, - сказал он гонцу. - Отдыхайте. Вас
проведут в вашу комнату наверху. Еду и все,  что вам потребуется, пришлют. я
вынужден просить вас, по соображениям государственных интересов, не покидать
свою комнату и ни с кем не вступать в  какие бы то ни было разговоры, пока я
за вами не пришлю.
   Мосье в  это  время  совершал  одну  из  своих  ежедневных  прогулок  с
мадемуазель  де Керкадью.  Господин де  Керкадью работал в  шале, в соседней
комнате. Д'Антраг сидел и хмуро рассматривал письмо  от Моро, обнаруженное в
пакете от парижского агента. Чертовски несвоевременное воскрешение. Д'Антраг
повертел письмо  в руках  и изучил печать. Его так и  подмывало сломать ее и
посмотреть, о чем Моро пишет своей невесте, но он поборол искушение.  Как бы
он  ни  поступил - а проницательный  граф  уже начал подозревать, как  будут
развиваться события, - он должен сначала получить разрешение Мосье.
   А  тем  временем  Мосье,  не подозревавший,  какой  неприятный  сюрприз
ожидает его дома, дружески болтал с любезной его сердцу дамой. Мадмуазель де
Керкадью  из  сострадания  к  несчастьям и одиночеству принца  с готовностью
давала ему возможность проводить время в своем обществе.
   -  Вы  непредставляете себе,  дитя  мое -  говорил он  грустным, нежным
голосом,  - какую силу и утешение черпаю я в наших беседах, как они помогают
мне в трудную минуту.
   Последние три недели (после  появления Ланжеака со страшным  известием)
Мосье высказывал эту мысль довольно часто и на разные лады.
   Они  прогуливались берегом Липпе. Впервые  был  выбран  тот самый путь,
которым  в  феврале  Алина  шла с Андре-Луи. Тогда  земля  лежала, скованная
морозом, все вокруг было бело. Сейчас глаз радовала сочная зелень, луга были
усыпаны цветами.  Обмелевшая узкая  река,  прохладная  и прозрачная, текла в
тени ив, потяжелевших от буйной листвы.
   Мадмуазель де Керкадью в темно-зеленом костюме с широкими лацканами и в
черной шляпке, подчеркивавшей ее пугающую бледность, грациозно ступала рядом
с медлительным грузным принцем. Он уступал ей в росте около дюйма.
   - Мне эти беседы тоже помогают, - сказала она задумчиво.
   Его  высочеств