тократишка...
   Барон широко распахнул дверь салона.
   - Прочь отсюда, слизняк! Убирайся в свою навозную кучу! Марш!
   - Святая гильотина! Посмотрим, что  вы запоете, когда предстанете перед
комитетом, - произнес побагровевший муниципал, направляясь к выходу.  Он шел
нарочито  медленно,  как  будто  спасая  свою  честь и гордость.  -  Мы  еще
преподадим  вам  урок,  проклятые изменники!  Вы  еще  поплатитесь  за  свои
аристократические замашки. Меня зовут Бурландо!  Вы еще вспомните это имя. -
И он убрался восвояси.
   Хлопнула  дверь  на улицу.  Андре-Луи  улыбнулся,  но  во  взгляде  его
читалось неодобрение.
   - Я бы предпочел обойтись с ним по-другому.
   -   Он   заслужил   куда  большего.   Следовало   вышвырнуть   его  без
предупреждения.  Беспардонный мерзавец! Пусть себе идет  в  комитет -  Сенар
сделает свое дело.
   - Не поспеши вы,  я  дал  бы  Сенару веский повод  разделаться  с  этим
невежей.  Ну  да  ладно,  думаю,  случай  еще  представится.  Он  непременно
вернется, чтобы  отомстить. Но вам, Жан,  следовало обуздывать  свой горячий
нрав.
   - Обуздывать свой нрав перед ничтожеством! -  Барон  фыркнул.  - Ладно,
довольно о нем. Где там Ланжеак?
   Он  вызвал Тиссо.  Господин де  Ланжеак, оказывается,  еще не приходил.
Барон бросил взгляд на севрские часы и выругался.
   -  Ничего удивительного,  -  сказал Андре-Луи.  - Этот  молодой человек
совершенно  не  пунктуален. И  совершенно нам не подходит. Если это типичный
агент д'Антрага, то неудивительно, почему регент пользуется  столь ничтожным
влиянием при дворах Европы. Лично мне такой не нужен даже в качестве лакея.
   Наконец в комнату  ворвался запыхавшийся Ланжеак.  Мало  того,  что  он
опоздал, он еще с беспримерной отвагой вырядился в сюртук с черными полосами
на желтом фоне  и  обвязался  шарфом, который Андре-Луи язвительно  уподобил
снежной лавине.
   -  Кажется,  вам нравится привлекать к себе  внимание. Что ж, одобрение
Национальной вдовы вы заработали. Она питает слабость к чрезмерно кокетливым
молодым господам.
   Ланжеак разозлился. Он давно  проникся  к  Андре-Луи неприязнью  - Моро
неизменно  награждал   его  насмешками  всякий   раз,  когда  Ланжеак   того
заслуживал. А случалось это нередко.
   - Можно подумать, будто сами вы похожи на санкюлота.
   - Упаси Бог. Но и зебре не подражаю. В  девственном лесу такое сходство
было бы уместно, но в  Париже чересчур бросается в глаза. Полагаю,  человека
вашего рода занятий могли бы обучить держаться в тени. Вы слышали о том, что
в  стране  революция? Неудивительно,  что муниципальные чиновники, глядя  на
посетителей экс-барона де Баца, начали относиться к нему с подозрением.
   Ланжеак ответил невразумительным ругательством, за что тут же заработал
выговор еще и от барона.
   -  Моро  прав. Своим платьем  вы  афишируете  ваши  антиреспубликанские
взгляды. А заговорщику следует во всем проявлять осмотрительность.
   - Для благородных заговорщиков даже  осмотрительность должна оставаться
в рамках благородства, - заявил недалекий дворянин.
   - Только не для дураков, - бросил Андре-Луи.
   - Нет, вы переходите всякие границы! Я  возмущен, Моро!  Вы нестерпимы!
Нестерпимы, понимаете?
   -  Может  быть,  вы  ждали  одобрения  своего  исключительно  дурацкого
заявления,  которым оправдываете исключительно дурацкий  поступок?  Жаль, но
придется вам все-таки меня терпеть.
   - Не пора ли нам перейти к делу? - вмешался де Бац. - Полагаю, вам есть
о чем сообщить, Ланжеак. Вы виделись с Кортеем?
   Вопрос отвлек  обиженного в лучших чувствах благородного заговорщика от
выяснения отношений.
   - Я только что от него. Дело назначено в ночь на пятницу.
   Де Бац и Моро подались вперед, жадно внимая Ланжеаку, который перешел к
изложению подробностей.
   -  Кортей заступит в караул  у Тампля  в полночь.  Он отобрал  двадцать
человек и клянется, что каждому из них можно доверять. Мишони будет дежурить
в тюрьме и  ждать нас.  Кортей уже с ним  виделся. Мишони устранит  с дороги
других  муниципалов. Он  за это отвечает. Кортей  хотел  бы как можно скорее
обсудить с вами последние приготовления.
   - Естественно, - сказал  де Бац. -  Я увижусь с ним завтра. У нас будет
два дня, а мы при необходимости можем приготовиться за два часа.
   - Есть для меня еще какие-нибудь поручения? - спросил Ланжеак несколько
обиженно.
   - Пока нет.  Вы вместе  с отрядом  Моро прикроете отступление.  Сбор на
улице   Шарло  в  одиннадцать  часов.  Смотрите,  не  опоздайте.   Мы  будем
сопровождать августейших дам и  дофина  до дома Русселя  на улице Гельвеция.
Надеюсь,  через  пару  дней  удастся  вывезти их из  Парижа. Но  об  этом  я
позабочусь позже. А сейчас вы свободны, Ланжеак, до одиннадцати часов ночи с
четверга на пятницу.



Глава XVI. Улица Шарло

   Когда капитан Корти, командир национальной гвардии от секции Лепельтье,
снимал форму,  он возвращался  в  свою  бакалейную лавочку на  улице Закона.
Добропорядочный  гражданин и монархист в  душе,  он  он записался  в гвардию
секции,  когда  та  была  еще  целиком  монархической.  Когда  же  на  смену
монархистам пришли республиканцы, он не оставил службу из благоразумия.
   Поскольку в рядах  гвардии оставалось еще порядочно  людей, разделявших
его взгляды, Корти сумел набрать маленький отряд для назначенного на пятницу
предприятия. Секции Парижа по очереди обеспечивали охрану Тампля,  куда были
заключены  августейшие   узники,  и  в   пятницу  наступала  очередь  секции
Лепельтье.
   В полномочия капитана гвардии входил отбор людей для дежурства, и Корти
назначил двадцать человек - участников  заговора  во  спасение королевы. Они
должны были  взаимодействовать  с  бароном  де  Бацем  и  сержантом  Мишони,
муниципальным офицером, ответственным за охрану внутри тюрьмы.
   План,  разработанный  в  мельчайших  подробностях,  был  крайне  прост.
Охранники   в   Тампле   не  имели   привычки  обременять  себя   чрезмерной
бдительностью,  поскольку замки,  засовы  и патрули Национальной  гвардии за
стенами  делали  ее  излишней  формальностью.  Поэтому  лишь  один  из  них,
подчиняясь приказу Комитета общественной безопасности, нес караул в комнате,
отведенной узникам из королевской семьи. Другие же обычно отправлялись в Зал
Совета, откуда часовой в случае необходимости мог вызвать их окликом, и  там
до утра играли в карты.
   В пятницу ночью Мишони сам должен был  заступить на дежурство по охране
узников.   Он  взялся   обеспечить,  чтобы   восемь  его   муниципалитетских
сотоварищей  не   приближались   к  покоям.  Он  должен  был  передать  трем
царственным дамам мундиры Национальной гвардии, которая в полночь приступала
к  несению караула.  В  этот час  отряд из  двенадцати человек постучится  в
ворота  Тампля.  Привратник  примет  их  за  патруль,  совершающий  обход  с
проверкой внутри тюрьмы, и  не  станет чинить  препятствий. Они поднимутся в
башню,  где  расположена  комната  королевы,  свяжут  Мишони  и,  чтобы  все
выглядело так, будто он подвергся нападению, заткнут  ему рот кляпом. Потом,
окружив  трех переодетых дам и малолетнего дофина, они спустятся по лестнице
и выведут их из тюрьмы. Навряд  ли сонный привратник заметит, что патрульных
стало  больше. А если и заметит, тем хуже для него. На этот случай приказ де
Баца был категоричен:  если  кто-нибудь окликнет заговорщиков  до  выхода за
ворота Тампля, любопытного надлежит  как можно тише тише успокоить  холодной
сталью.
   Миновав ворота, патруль свернет за угол  на улицу  Шарло. Тут их  будет
ждать маленький отряд Андре-Луи. Он проводит королевскую семью во внутренний
дворик, где Бальтазар  Руссель будет держать наготове  карету, дабы  отвезти
беглецов в свой дом на  улице Гельвеция на окраине Парижа. Там бывшие узники
укроются, пока не утихнет суматоха и не  представится возможность вывезти их
в сельский дом Русселя в Бри-Конт-Робер.
   Задача Корти и  его  людей - держаться подальше от лже-патруля, который
их  заменит.  Впоследствии их могут наказать за недостаток  бдительности, но
едва ли обвинение будет более тяжким.
   На другой вечер после визита Ланжеака де Бац и Андре-Луи посетили лавку
Корти, чтобы окончательно  обо всем  договориться  с капитаном-бакалейщиком.
Сержант  Мишони  уже  ждал  их в лавке  вместе с Корти. Во  время  разговора
Андре-Луи,  случайно взглянув  в  окно,  заметил на улице широкий  силуэт  в
огромной  треуголке.  Обладатель  шляпы  пристально  всматривался  в  тускло
освещенную витрину, словно обследовал выставленные товары.
   Андре-Луи  отошел от остальных и неспешно прошелся до двери. Он  достиг
ее как раз вовремя,  чтобы увидеть, как обрюзгшая фигура поспешно удирает по
улице Сыновей Сен-Тома.
   Де Бац закончил разговор и присоединился к другу. Андре-Луи сообщил ему
неутешительную новость:
   - Мы под наблюдением нашего  приятеля Бурландо. Должно быть,  он следил
за нами от улицы Менар.
   Де Бац отнесся к сообщению легкомысленно.
   - Ну что ж, значит он видел, как мы делали покупки.
   - А потом может связать увиденное с Корти и, не исключено, с Мишони.
   - В  таком  случае придется уделить ему некоторое внимание.  А пока его
дело может потерпеть, у нас есть более неотложные.
   Более неотложные дела были улажены  в течение  следующих 24 часов, и  в
пятницу  ночью Андре-Луи мерил  шагами улицу  Шарло неподалеку от Тампля. За
компанию с ним прохаживались Ланжеак и маркиз де ла Гиш - тот самый человек,
что вместе  с  Бацем  пытался спасти короля. Вся  троица  время  от  времени
оказывалась напротив пещерообразных ворот дома номер двенадцать, за которыми
в запряженной карете ждал своего часа юный Бальтазар Руссель.
   В сиреневом июньском  небе  взошла почти полная луна. Уличных фонарей в
тот вечер не  зажигали. Андре-Луи  и  его спутники выбрали  теневую  сторону
улицы. В этот  полночный час  они были не единственными нарушителями сонного
спокойствия. Их путь  то и  дело  пересекал  маршрут  другой прогуливающейся
троицы в составе Дево, Марбо и шевалье де Ларнаша. Один раз, услышав тяжелую
поступь приближающегося патруля, все шестеро с едва ли не сверхъестественным
проворством исчезли  в  тени  подъездов, чтобы вновь возникнуть, когда  шаги
солдат заглохли в отдалении.
   Полночь  миновала;  вся  шестерка  сошлась  на  углу  улицы   Тампля  и
приготовилась  к  неминуемо  надвигавшимся событиям, участниками  которых им
предстояло стать.
   И события  не  замедлили  произойти,  только вот не  совсем те, которых
ожидали наши смельчаки.
   В  тот день Бурландо  был очень  занят. Он  предстал с донесением перед
Революционным  комитетом своей секции. По случайности на  территории той  же
секции  находился Тампль. Сообщение Бурландо  привлекло  внимание одного  из
членов комитета, сапожника по имени Симон. Этот напыщенный и жадный до славы
фанатик  отправился   с   полученными   сведениями  в  Комитет  общественной
безопасности при Тюильри.
   Там  он  заявил,  что  пришел  сообщить  комитету  о  конрреволюционном
заговоре, организованном бывшим бароном  де Бацем. По имеющимся сведениям де
Бац  подозрительно  часто общается  с бакалейщиком по имени  Корти, который,
между прочим, командует  Национальной  гвардией секции  Лепельтье.  Замечено
также, что  другой частый посетитель Корти -  муниципальный  офицер  Мишони,
который несет охрану в Тампле. Как раз вчера вечером Корти, Мишони, де Бац и
человек по имени Моро проводили какое-то совещание в лавке бакалейщика.
   - Вот все,  о чем  сообщил  нам наш  информатор,  - заключил  гражданин
Симон. - Но я не дурак, граждане. У меня, благодарение Господу, есть  мозги,
и они  немедленно подсказали,  что  за всем  этим кроется  подозрительная  и
опасная комбинация.
   Полдесятка   членов   Комитета    общественной   безопасности,   спешно
собравшихся, чтобы выслушать  срочное,  по утверждению сапожника, заявление,
не были склонны принимать его всерьез. В отсутствие президента  комитета его
кресло занимал представитель Лавиконтри,  и случилось так, что  этот человек
был одним  из помощников де Баца, а  Сенар, секретарь и  фактотум  комитета,
голос  которого  тоже  имел  немалый вес,  получал  от  барона  деньги.  При
упоминании барона оба насторожились.
   Когда приземистый, неопрятный, вызывающий неприязнь Симон закончил свое
выступление,  Лвиконтри,  желая  повлиять  на  мнение  коллег  по  комитету,
рассмеялся.
   -  Честное  слово, гражданин, если это все, что ты имел сообщить, лучше
бы ты сначала убедился, что эти люди не покупали в лавке товар.
   Симон  насупился.  Его  маленькие   крысиные  глазки-бусинки  вспыхнули
злобой.
   - Это не тот вопрос,  к которому можно отнестись легкомысленно. Я прошу
вас  всех не забывать, граждане,  что названный  бакалейщик время от времени
патрулирует Тампль, а Мишони несет там охрану регулярно. Неужели вам в связи
с этим ничего не приходит на ум?
   - Тогда их знакомство естественно, - осторожно заметил Сенар.
   - Ага!  А с де  Бацем?  С этим  иностранным  агентом?  Что они делали в
закрытой  лавке  вместе  с  де  Бацем и  вторым субъектом -  его  постоянным
компаньоном?
   - Откуда ты знаешь, что де Бац - иностранный агент? - спросил кто-то из
членов комитета.
   - Таковы сведения, которые я получил.
   Лавиконтри развил вопрос коллеги.
   -  А  какими  доказательствами  ты можешь  подкрепить  столь  серьезное
обвинение?
   - Разве можно  предположить, что  ci-devant аристократ, ci-devant барон
приехал в Париж по другому делу?
   - В  Париже  довольно  порядочное число ci-devants, гражданин  Симон, -
вмешался Сенар. - Ты считаешь,  что все они - иностранные агенты?  Если нет,
то почему же ты выделил именно гражданина Баца?
   У Симона чуть пена изо рта не пошла от злости.
   - Потому что  он стакнулся  с  сержантом, который  отвечает  за  охрану
Тампля, и с капитаном Национальной гвардии, который должен нести там сегодня
караул! Пресвятой Боже! Вы до  сих  пор  в  этом ничего  подозрительного  не
находите?
   Вероятно,  Лавиконтри в  конце  концов  отмахнулся  бы  от  назойливого
доносчика и отослал бы  его прочь. Но один  из членов  комитета занял другую
позицию. Он решил, что  следует  немедленно  послать за Мишони и задать  ему
несколько вопросов. Другие согласились, и Лавиконтри не осмелился возражать.
   В  результате  в  начале  двенадцатого  ночи  раздувшийся  от  важности
гражданин  Симон  в  сопровождении  полудюжины сотоварищей из  своей  секции
постучал  в  ворота   Тампля.  Он  показал  ордер,  выданный  ему  Комитетом
общественной безопасности,  и сразу же поднялся в башню, в комнату королевы,
дабы убедиться, что там все в порядке.
   Он  молча  оглядел  трех дам  в  черном,  занимавших  это  безрадостное
помещение,  и  спящего на низкой  кроватке  мальчика  - по  прежнему  закону
нынешнего короля  Франции.  Потом сапожник  перенес внимание  на Мишони.  Он
показал  ему   приказ,   предписывающий  сержанту   временно  передать  свои
обязанности  предъявителю этой  бумаги, а  самому безотлагательно  предстать
перед Комитетом общественной безопасности, собравшимся специально, чтобы его
выслушать.
   Мишони,  долговязый нескладный  парень, не сумел скрыть  испуга. На его
открытом  добродушном  лице отразилась  мучительная  тревога.  Он немедленно
пришел к  заключению, что заговорщиков предали. Но опасность,  нависшая  над
собственной   жизнью,  беспокоила   его  меньше,   чем   мысль  о   жестоком
разочаровании, постигшем высокородных  дам, на  долю которых  и  так  выпало
столько  тяжких испытаний. Крах надежды на их освобождение, казавшееся таким
близким,  Мишони воспринял как утонченную жестокость судьбы. Тревожила его и
участь де  Баца, который, возможно,  в эту самую  минуту направлялся прямо в
ловушку. Сержант гадал, как бы ему предупредить барона, но Симон, пристально
всматривавшийся в Мишони своими близко  посаженными бусинками, положил конец
мучительным поискам  выхода. Он сообщил  Мишони,  что отправит его в комитет
под стражей.
   - Значит, это арест? - вскричал испуганный сержант. -  В  вашем приказе
ничего такого не сказано!
   - Пока не  арест, - ответил  Симон, улыбаясь  одними губами.  - Простая
предосторожность.
   Мишони позволил себе выказать гнев.
   - И на каком же основании?
   -  На  основании  моего  зравого смысла. Можешь  потребовать,  чтобы  я
отчитался в своих действиях перед комитетом.
   И   вот  Мишони,   подавляя   ярость   и  страх,   спровождаемый  двумя
полицейскими, покинул Тампль, а  Симон остался исполнять  его обязанности по
охране узников.
   Прочим охранникам,  уже предвкушавшим приятную ночь за карточной игрой,
было велено занять свои посты на  лестнице и у дверей заключенных, что давно
уже никто не делал, поскольку такая предосторожность казалась излишней.
   Когда за несколько  минут до полуночи прибыл  лже-патруль, старательный
Симон находился снаружи в тюремном дворе.
   Двенадцать солдат во главе с  лейтенантом вступила в  ворота тюрьмы. За
ними по пятам быстрым шагом вошел человек в неприметном штатском платье. Его
лицо скрывала тень широкополой шляпы.
   Часовой  окликнул  штатского, и  тот предъявил  ему какой-то  документ.
Читать часовой не  умел,  но официальное  происхождение бумаги  не  вызывало
сомнений, да и круглая печать Конвента была ему знакома.
   Неизвестно,  чем бы все  кончилось,  если бы  вперед не  вылез Симон  в
сопровождении   своих   подручных  из  патриотов,  которым   он  на   случай
предполагаемой измены Корти приказал держаться поближе.
   -  Ты кто,  гражданин?  -  вопросил  упивавшийся своей  значительностью
сапожник.
   Незнакомец с ладной сухощавой фигурой  стоял перед  ним  неподвижно  и,
судя по всему,  отвечать не собирался. Часовой вручил Симону бумагу и поднял
фонарь.  Документ  оказался  приказом  Комитета  национальной  безопасности,
предписывающий  гражданину  Дюмо -  практикующему  врачу  посетить в  Тампле
дофина и немедленно доложить Комитету о состоянии здоровья узника.
   Симон внимательно перечитал приказ  и убедился, что в нем все в порядке
-  печать и  подпись  стояли в надлежащих местах.  Но  сапожника это  никоим
образом не удовлетворило. Подобно всем ничтожествам, внезапно дорвавшимся до
власти, он  склонен  был проявлять  чрезмерную  дотошность там,  где простой
чиновник ограничился бы соблюдением формальностей.
   -  Странное  время  для  подобного визита, - прорычал  он  недоверчиво,
возвращая бумагу владельцу.
   - Я должен был прийти несколько часов назад, - последовал быстрый ответ
человека  в  штатском, - но у меня и других, не  менее важных,  чем  отродье
Капета, хватает пациентов. А доклад должен быть представлен завтра к утру.
   - Странно! Чертовски странно, - пробормотал Симон, который никак не мог
взять в  толк,  почему комитетчики ничего не  сообщили ему  о  существовании
такого приказа. Он взял  из рук часового фонарь и  поднес к лицу незнакомца,
скрытому тенью полей черной шляпы. Увидев лицо врача, сапожник отпрянул.
   - Де Бац! - вскричал он и,  грязно выругавшись,  приказал: - Арестовать
этого человека! - И сам бросился вперед на псевдодоктора.
   Удар  ноги в живот отбросил  патриота  назад,  и Симон упал  спиной  на
булыжную  мостовую. Фонарь  разлетелся  вдребезги,  и,  прежде чем  Симон, у
которого перехватило дыхание,  успел подняться  барон исчез. Солдаты патруля
помогли  сапожнику  встать,   заботливо  поддерживали   его   под   руки   и
расспрашивали обеспокоенно, не ранен ли гражданин. Проклиная их  на чем свет
стоит, Симон рвался из рук солдат и наконец освободился.
   - За ним! -  завопил он.  - За мной!  - И нырнул в ворота, а за  ним по
пятам свора подручных.
   Лже-лейтенант, рослый  парень  по имени  Буассанкур  решил, что  он дал
барону приличную фору на старте, и тот успел добежать до спасительного крова
в доме номер двенадцать по улице Шарло. Поскольку тревога, поднятая Симоном,
подняла охранников, высыпавших  в тюремный двор, Буассанкур почел за  луч