и  всех ваших  идеалистов смел поток со  дна,  когда  они открыли
шлюзы. Осталась  жалкая горстка жирондистов.  Адвокаты не  без способностей,
они единственные  представители  Конвента, которые  вправе  хвастать  своими
республиканскими   добродетелями.  Но  и   они  запятнали  себя  бесчестьем,
проголосовав за  убийство короля и пойдя  против своих  же принципов. Только
так  они могли остаться у власти. О,  поверьте, я не совершил никакого чуда,
выбравшись из Парижа невредимым. И не понадобится никакого чуда, чтобы снова
благополучно вернуться туда.
   - Вы возвращаетесь?
   -  Разумеется.  Неужто  я стану  ржаветь в  изгнании, когда  на  родине
столько дел? Пускай мне не посчастливилось спасти  короля. Д'Антраг по своей
глупой ревности задержал  меня  в  Кобленце, когда  мне надлежало мчаться  в
Париж. Но с королевой, я надеюсь, мне повезет больше.
   - То есть вы попытаетесь ее спасти?
   -  Не думаю, что эта  задача настолько трудна, что  с  ней не справятся
золото и сталь. - И де Бац беззаботно улыбнулся.
   Вино кончилось. Андре-Луи встал. Его темные глаза задумчиво смотрели на
решительное лицо барона.
   - Господин де  Бац, если вам угодно,  можете преуменьшать свои заслуги,
но, кажется, вы самый храбрый из людей, которых я знаю.
   - Вы мне льстите, господин Моро. Лучше скажите, имеете ли вы влияние на
регента?
   - Я?! Конечно же нет.
   - Жаль. Вы могли бы убедить его в существовании добродетели, которую во
мне усмотрели. Он-то  не слишком высокого мнения о моей  персоне. Впрочем, я
надеюсь поправить дело.
   В тот день  они больше не говорили, но на  следующий встретились снова.
Их словно тянуло друг к другу. На этот раз больше говорил Андре-Луи, а барон
слушал.
   -  Господин де  Бац, я долго размышлял над тем,  о чем  вы  меня  вчера
просветили.  Если  вы точно описали положение,  то  революционная  твердыня,
по-моему, имеет несколько уязвимых  мест.  Признаюсь,  мой интерес к данному
вопросу коренится в личных  делах. Обычно так и бывает, только люди  редко в
этом признаются. Я искренен с вами, господин барон. Все мои надежды в  жизни
связаны  с  восстановлением  монархии,  а оснований верить,  что возвращение
власти Бурбонам  произойдет  в  результате европейского  вмешательства, я не
вижу. Если монархия во Франции и будет восстановлена, то только в результате
внутреннего  переворота. А благодаря вашему вчерашнему рассказу  я, кажется,
понял, как придать ему необходимый импульс.
   - О! И как же? - встрепенулся барон.
   Андре-Луи  ответил не сразу.  Он  сидел в  задумчивом молчании,  словно
хотел  еще раз мысленно  убедиться  в логичности своих  выводов, прежде  чем
высказать их вслух. Наконец он очнулся, огляделся и  поднял  глаза к галерее
над гостиной. Собеседники были совершенно одни. Обитатели Гамма  в этот  час
занимались своими  делами и лишь под вечер приходили выпить пива и сыграть в
карты, в кости или в трик-трак.
   Андре-Луи подался вперед,  приблизившись  к барону через разделявший их
стол. Его темные глаза блестели, на скулах проступил румянец.
   - Вы назовете мою идею безумной.
   - У меня у самого таких полным-полно. Смелее.
   -  На  эту  мысль  меня  натолкнули  два ваших  вчерашних  утверждения.
Во-первых, о корыстолюбии  и продажности облеченных властью и,  во-вторых, о
том,  что, если бы во Франции царил  такой  хаос, как думают за границей, то
огонь революция пожрал бы ее самое за несколько дней.
   - Вы сомневаетесь в моих утверждениях?
   - Нет, господин барон.  Я понимаю,  что власть в стране  перебрасывали,
словно  мяч,  из  рук  в  руки,  пока  она  не  оказалась в  руках последних
ничтожеств. Дальше, ниже перебрасывать некому.
   - Вы  забыли, что отчасти еще  сохранили власть жирондисты, -  медленно
произнес де Бац. - Едва ли они соответствуют вашему отзыву.
   - Согласно вашим  же  словам,  они  будут  сметены  естественным  ходом
революции.
   - Да. Мне это представляется неизбежным.
   - Национальный  конвент держится у власти  благодаря доверию населения.
Население   доверяет  им  безоговорочно,  оно  свято  уверено  в  абсолютной
честности  депутатов.  Прежние правительства  пали, когда открылось истинное
лицо входивших в  них продажных карьеристов и грабителей нации. Народ верил,
что  его  собственное нищенское  существование  вызвано  исключительно  этой
продажностью  и грабительской политикой. Но вот  все изменилось. Люди верят,
что всех  мошенников  разоблачили, изгнали, гильотинировали, уничтожили; они
верят,  что вместо  негодяев пришли,  неподкупные  борцы  за справедливость,
которые скорее вскроют  себе вены, чтобы напоить  страждущих,  чем незаконно
присвоят хоть лиард из национальной казны.
   - Прекрасно сказано и свидетельствует о правильном понимании толпы.
   Андре-Луи пропустил замечание барона мимо ушей.
   -  Если бы  народу  открылось,  что  те, кто  составляет  их  последнюю
надежду, еще более продажны,  чем  предшественники, если бы народ  убедился,
что эти революционеры навязали ему себя хитростью  лицемерием и ложью только
для того, чтобы жиреть на развалинах нации, - что бы тогда случилочь?
   - Если бы это удалось доказать, произошел бы взрыв. Но как доказать?
   - Правда всегда легко доказуема.
   - Теоретически - да. Но мерзавцы слишком прочно сидят на своих стульях.
С наскоку их не взять.
   Андре-Луи не согласился.
   - Не может бесчестный человек прочно  сидеть, когда окружающие  верят в
его честность.  По  вашим  словам регент сидит  в  своем  деревянном шале  и
сочиняет  манифесты, призванные  расшевелить  Европу. А не лучше ли  было бы
расшевелить население  Франции?  Разве так уж трудно  возбудить подозрение к
власть имущим, даже если их считают честными?
   Барон просветлел.
   - Во имя  всего  святого!  Вы  совершенно правы,  mon  petit! Репутация
власть имущих куда уязвимее репутации женщины!
   -  Вот  именно.  Спровоцируйте вокруг  мошенников скандал,  представьте
доказательства  их продажности и корыстолюбия, и  произойдет одно  из  двух:
либо  бунт и переворот с  возвратом к власти прежнего правящего класса; либо
воцарятся  хаос и  полная анархия, государственная машина  рухнет, неизбежно
начнутся голод и разруха и революция пожрет себя сама.
   -  Господи,  да будет так! -  воскликнул  де  Бац. Он  обхватил  голову
руками,  закрыл глаза и  задумался. Моро изнывал  от  нетерпения, но молчал.
Когда  полковник  поднял голову, его гасконские  глаза  горели. -  Безумная,
говорите, идея? И все-таки она осуществима.
   - Дарю ее вам.
   Барон покачал головой.
   -  Чтобы разработать детали  и наблюдать  за их  исполнением, нужен  ум
человека, способного родить такую  идею. Это  задача  по зубам  только  вам,
господин Моро.
   - Точнее сказать, Скарамушу. Нужен его особый талант.
   - Называйте себя как  угодно. Вообразите, чего вы достигнете, если ваши
усилия увенчаются успехом. А ведь это, если взяться за  дело с  умом, весьма
вероятно. Вы окажетесь в положении спасителя монархии.
   - Скарамуш - спаситель монархии!
   Де Бац не обратил внимания на его сарказм.
   - И подумайте о великой награде, ждущей такого человека.
   - Стало быть, вы все-таки верите в благодарность принцев.
   - Я верю в способность такого человека добиться оплаты своих услуг.
   Андре-Луи   промолчал.  Он   грезил  наяву.  Мысль  о  том,  что  люди,
обращавшиеся с  ним с  подчеркнутым высокомерием,  будут  обязаны  его гению
восстановлением  своего  могущества,  была  удивительно  приятна.  Не  менее
приятной была мечта о величии, достигнутом собственными стараниями, величии,
которое он с радостью разделит с Алиной.
   Голос барона вернул его к действительности.
   - Ну так как? - спросил де Бац хрипло, нетерпеливо и даже тревожно.
   Андре-Луи улыбнулся.
   - Пожалуй, рискну.



Глава XIII. Отъезд

   Господин де Бац снова предстал перед регентом в  той же простой комнате
того же шале в Гамме. Он  стоял  перед  письменным столом его  высочества  в
ромбе  света,  падавшего через окно на  крашеный пол. Плотно закрытые окна и
дверь не не пропускали свежего воздуха, и в комнате  стоял тяжелый  земляной
дух  горящего в глиняной печи торфа. Утором началась оттепель,  и с карнизов
частыми каплями падала талая вода.
   Помимо барона на встрече присутствовали еще трое. Изящный граф д'Аварэ,
английскую внешность которого подчеркивал простой  синий сюртук для верховой
езды и высокие сапоги с отворотами, сидел в центре комнаты, слева от барона.
Рядом  с  ним  с самым  кислым  видом  восседал  мрачный граф д'Антраг. Брат
регента, граф д'Артуа, беспокойно мерял шагами комнату. Его пригласили сразу
же, как только стало понятно, куда клонит барон со своими предложениями.
   Де  Бац  закончил свою  речь,  и  в  комнате повисла  тишина. Регент  в
задумчивости покусывал кончик гусиного пера. Наконец, он пригласил господина
д'Антрага высказать мнение по поводу  только что  прозвучавших  предложений.
Д'Антраг не потрудился скрыть свое презрение.
   - Дикая затея. Совершенно безнадежная. Замысел азартного игрока.
   Господин д'Артуа остановился. Он умел напустить на себя умный вид, хотя
в  действительности умом не отличался.  Вот и сейчас он благоразумно  хранил
многозначительное молчание.
   Регент поднял глаза на де Баца.
   -  Согласен,  - невозмутимо сказал барон. - Совершенно справедливо.  Но
смертельную болезнь нельзя вылечить обычными средствами.
   - Неверно  называть эту болезнь смертельной, - угрюмо поправил его граф
д'Артуа. - До этого еще далеко.
   - Я имею в виду положение августейших узников, монсеньор. Оно, я думаю,
вы согласитесь, отчаянное, и время работает  против  них.  Нельзя  терять ни
дня,  если мы хотим спасти ее величество  от ужасной  участи, которая выпала
покойному королю. Господин д'Антраг называет мой замысел диким. Допустим. Но
что может предложить господин д'Антраг взамен?
   Господин д'Антраг брезгливо пожал плечами и закинул ногу за ногу.
   -  Думаю,  вам  следовало  бы ответить, - сказал  граф д'Артуа холодным
ровным тоном.
   Д'Антрагу пришлось подчиниться.
   -  Что касается попытки спасения ее  величества,  я  не вижу оснований,
почему бы ее не предпринять. Я бы даже сказал, что господин де Бац совершает
героический поступок,  если  он готов  рискнуть  своей  головой. Но  что  до
других, более широких вопросов, которые  затронул господин де Бац, то  тут я
должен сказать  честно  - его  вмешательство серьезно  осложнит работу  моих
агентов в Париже.
   -  Другими  словами,  -  задумчиво  произнес  Мосье, - вы советуете нам
санкционировать  действия барона, направленные на  спасение  королевы,  и не
давать ему полномочий на деятельность в более широких масштабах?
   - Именно так, монсеньор.
   На этом  обсуждение,  возможно,  и закончилось  бы, если  бы  не  тихое
замечание д'Аварэ. Он редко позволял себе высказывать собственное мнение, но
регент никогда не оставлял его слова без внимания.
   - Но что, если возможность для смелого удара представится сама? Неужели
ею следует пренебречь?
   Д'Антраг  подавил   раздражение,  вызванное  вмешательством   фаворита,
которого  он  ненавидел,  хотя и  не  осмеливался  высказывать открыто  свою
неприязнь. Он заговорил самым сдержанным тоном, на который был способен.
   -  Если  такая  возможность представится, мои  люди будут начеку.  Могу
заверить вас, господа, я дал им самые подробные указания.
   Но неожиданная поддержка д'Аварэ воодушевила барона.
   - А что, если они не увидят возможности,  которая представится мне? И в
этом случае я все-таки  должен пренебречь ею? Мне кажется неразумно упускать
благоприятный случай, монсеньор. И потом, я  не понимаю, как может повредить
агентам господина д'Антрага моя деятельность, пусть даже неудачная.
   -  Меры,  которые они  предпринимают,  могут  быть аналогичны  вашим, -
вскричал д'Антраг,  не  дожидаясь  приглашения  говорить. -  Ваши  неуклюжие
действия  вызовут  настороженность властей,  направят их  внимание  в  самую
нежелательную для нас сторону, и в итоге мы можем потерпеть поражение.
   Так начался спор, который  тянулся битый час. Господин де Бац оставался
внешне спокойным, в то время  как господин д'Антраг все больше горячился,  и
несколько  раз его опрометчивость в  выборе аргументов  позволила противнику
нанести ему довольно чувствительные удары.
   В  конце  концов их высочества  крайне неохотно согласились выслушать в
подробностях план низвержения  революционного  правительства.  Весь  их  вид
говорил, что они оказывают господину де Бацу высочайшую милость, снисходя до
его объяснений. И тут барон едва  не лишил себя счастья  рискнуть своей шеей
на службе у неблагодарных принцев. Он заявил, что предпочел бы раскрыть свои
планы в присутствии человека, который в большой  степени является их автором
и будет ближайшим помощником барона в их претворении в жизнь.
   Мосье властно потребовал, чтобы  барон назвал имя этой личности.  Когда
господин  де Бац удовлетворил  его любопытство, принцы  и  два их  советника
недоуменно переглянулись.  Господин д'Артуа выразил мнение, что им следовало
бы  побольше  узнать  об  этом  господине  Моро,  прежде  чем  наделять  его
полномочиями действовать в их интересах.
   Господин де Бац по-прежнему  не выказал  никаких  признаков нетерпения,
что достаточно красноречиво свидетельствует  о его  самообладании. Он сходил
за Андре-Луи, который ждал приглашения неподалеку.
   Их высочества разглядывали опрятную подтянутую фигуру молодого человека
без  всякого энтузиазма.  Господин д'Артуа, который  не помнил  Андре-Луи по
имени, но узнал его в лицо, нахмурился . Первым заговорил регент.
   - Господин де Бац рассказал нам, сударь, о  вашем желании содействовать
ему в выполнении миссии, которая по его расчетам послужит нашим интересам во
Франции. Он сообщил  нам,  что вы приняли участие в  составлении  плана,  на
основе  которого  он  предлагает  действовать.  Но  мы  пока  еще  не  знаем
подробностей. - Он повернулся к господину  де Бацу.  - Ну-с, господин барон,
мы вас слушаем.
   Барон был краток.
   - Наш  план  призван  не  столько  очистить  Авгиевы  конюшни,  сколько
показать  их  зловоние народу Франции с тем, чтобы он восстал и сам выполнил
необходимую работу.  -  Он вкратце изложил  основные принципы,  которыми они
руководствовались при  составлении плана, и некоторые предлагаемые ими меры.
-  Если  все  пойдет,  как  задумано,  -  заключил он,  - мы добьемся, чтобы
продажность нынешних правителей больше невозможно было скрывать.
   Господин  д'Артуа  заинтересовался.   Тонкое  лицо   д'Аварэ  вспыхнуло
энтузиазмом. Д'Антраг  продолжал держаться  с холодной  враждебностью. Мосье
переводил  серьезный взгляд  с одного  на другого, словно искал подсказку  в
выражении лиц ближайших помощников.
   Господи  д'Артуа  пересек  комнату  и  встал  у   кресла  брата.  Мосье
вопросительно поднял на него глаза.,
   - Замысел подкупает  своей смелостью, -  сказал младший принц. - Иногда
смелость приводит к успеху. Что еще тут скажешь?
   -  Насколько я понимаю, - заговорил  регент, - не  существует причин, в
силу  которых такую  попытку  не следовало  бы предпринимать.  Что  скажете,
д'Антраг?
   Граф пожал плечами.
   - Разве что те, о которых я уже  имел честь сообщить вашему высочеству.
Но,  если бы я послал с  господином  бароном  своего человека, я  получил бы
какую-то  гарантию,  что  деятельность  господина  де  Баца  не   вступит  в
противоречие с работой моих агентов в Париже.
   Мосье важно кивнул.
   - Что скажет на это господин де Бац?
   Барон улыбнулся.
   -  Я буду рад любому  помощнику, при условии, конечно, что он  обладает
мужеством и умом, необходимыми для такой работы.
   - Других я не привлекаю, сударь, - высокомерно заявил д'Антраг.
   - Разве я мог допустить такую нелепую мысль, сударь?
   Но  тут вмешался  господин д'Артуа,  который до сих  пор хранил  хмурое
молчание.
   - Это задание  требует еще  одного качества.  Не знаю, обладает  ли  им
господин Моро.
   Регент, на  губах  которого заиграла  было задумчивая  улыбка,  вскинул
глаза,  словно  во внезапном испуге. Но его брат ничего не  заметил  - он не
отводил холодного неприязненного взгляда от Андре-Луи.
   -  Господин Моро, я припоминаю один разговор, который мы с  вами вели в
Шенборнлусте.  Тогда  вы  назвали  себя  конституционалистом.  До сих пор  я
неукоснительно  требовал от наших сторонников большей чистоты идеалов. Мы не
ставим  перед собой  цели восстановить  монархию во  Франции, если это будет
конституционная  монархия. Мы  выступаем  за монархию в той  форме,  которая
освящена веками. Мы убеждены, что если бы наш несчастный брат не отступил от
нее, нынешнее плачевное положение  вещей  никогда не возникло бы. Вы  должны
понять,  господин  Моро,  что, поскольку  таковы  наши  идеалы,  мы в  праве
сомневаться  в   потенциальном  союзнике,  который   их   не  разделяет.  Вы
улыбаетесь, господин Моро?
   "Кто не  улыбнулся  бы, - подумал  про себя Андре-Луи,  - услышав такое
напыщенное  обращение  из  уст  принца  Безземельного  к  человеку,  который
предлагает сложить голову на  службе его августейшим интересам". Но, понимая
неуместность  своего  веселья, молодой человек мгновенно  напустил  на  себя
серьезность.
   -  Монсеньор, - ответил он, -  даже если допустить, что это безнадежное
предприятие увенчается успехом, мы всего лишь уничтожим существующий режим и
откроем  путь  к реставрации. В какой  форме  будет реставрирована монархия,
едва ли от нас зависит...
   -  Возможно,  возможно,  -  холодно перебил его принц.  - Но  мы все же
должны  проявлять разборчивость, даже привередливость при вербовке  агентов.
Это наш долг перед самими собой, перед достоинством нашего положения.
   - Понимаю, - отозвался Андре-Луи ледяным тоном. - Чистота ваших идеалов
требует чистоты оружия, которое вы используете.
   - Вы очень удачно выразили мою мысль, господин Моро.  Благодарю вас. Вы
должны понять, что у нас нет иной гарантии искренности наших агентов.
   -  Осмелюсь  думать, монсеньор,  что я  в  состоянии представить  такую
гарантию.
   Такой ответ, казалось, удивил господина д'Артуа.
   - Сделайте милость, - сказал он.
   - Лучшая гарантия искренности агента - его личная  заинтересованность в
деле, которому он служит. Реставрация монархии означает возвращение дворянам
конфискованных владений. Среди них - и  мой  крестный, господин де Керкадью,
который  получит обратно Гаврийяк. По его  настоянию я вынужден ждать, когда
это  свершится,  чтобы  выполнить  свою самую  заветную мечту - жениться  на
мадемуазель  де  Керкадью.  Теперь  вы  понимаете,  монсеньор,  насколько  я
заинтересован  в  способствовании делу  монархии.  Послужив  ему, я  послужу
собственным интересам, которые являются главным предметом моей заботы.
   Подобные речи не принято обращать принцам, а ни один  принц не придавал
своему высокому происхождению большего значения, чем граф д'Артуа.
   Когда он отвечал, его голос дрожал от холодной ярости.
   -  Я прекрасно понял вас, сударь. Ваши слова объяснили все то, что я до
сих  пор  считал  неясным  в  побуждениях  человека  с  вашей  биографией  и
взглядами, которые сами по себе не заслуживают доверия.
   Андре-Луи отвесил чопорный поклон.
   - Полагаю мне отказано. Могу ли я уйти?
   Господин д'Артуа надменно кивнул. Де Бац в ярости прищелкнул языком. Но
не успел он дать выход своему негодованию - что несомненно еще усугубило  бы
положение - как регент,  ко всеобщему удивлению, соблаговолил вмешаться. Его
обычно багровое лицо слегка побледнело.  Мясистая рука,  которую он вскинул,
призывая присутствующих к вниманию, заметно дрожала.
   - Ах, подождите! Подождите, господин Моро! Одну минуту, прошу вас.
   Брат воззрился  на  его  высочество  в гневном  изумлении.  Он  не  мог
поверить,  что   это  говорит   регент  Франции.  Мосье,  обыкновенно  столь
корректный,   столь  официальный,  исполненный   такого  величия,  настоль