лонился  со  сдержанностью,
странной для того, кто бывал таким бойким на язык.
   - Прошу вас, сударь, сядьте, вы совсем измучены.
   -  Вы  очень  любезны, что заметили это. С вашего разрешения, я
сяду. - И он снова сел. Алина направилась к двери и вышла.
   Когда   она   вернулась, маркиз  и  госпожа  де  Плугастель  по
непонятной  причине  поменялись местами. Теперь она сидела в кресле с
позолотой, обитом  парчой, а  он, несмотря  на усталость, оперся о
спинку  и, судя  по  позе, о чем-то серьезном просил ее. Когда вошла
Алина, он  сразу  же  умолк  и  отодвинулся, так что у нее возникло
чувство, будто она помешала. Она заметила, что графиня в слезах.
   Вскоре  явился  Жак  с  подносом, уставленным яствами и винами.
Графиня  налила гостю бургундского, и он залпом выпил, затем, показав
грязные  руки, попросил разрешения привести себя в порядок прежде чем
приняться за еду.
   Жак  проводил  маркиза  и  помог  ему, и, когда тот вернулся, он
выглядел  как  обычно  и  незаметно было следов жестокой переделки, в
которую  он  попал. Он держался спокойно, с достоинством, однако был
очень  бледен  и  измучен. Казалось, он  внезапно постарел, так что
теперь ему можно было дать его возраст.
   Пока маркиз с большим аппетитом угощался - по его словам, у него
с  утра  не было во рту маковой росинки, - он рассказывал подробности
ужасных  событий  этого  дня. Ему  удалось сбежать из Тюильри, когда
стало   ясно, что  все  потеряно  и  началось  массовое  истребление
швейцарцев, израсходовавших последние патроны.
   -  Да, все было сделано не так, - заключил он. - Мы были робки,
когда  следовало быть решительными, и решительны, когда стало слишком
поздно. Нам все время недоставало правильного руководства, а теперь -
как  я  уже  говорил  - нам пришел конец. Остается только бежать, как
только выяснится, как нам это сделать.
   Госпожа  де  Плугастель рассказала о надеждах, которые возлагала
на Ругана.
   Это  вывело  маркиза  из уныния. Он склонен был смотреть на вещи
оптимистически.
   -  Вы напрасно оставили всякую надежду, - уверял он. - Если этот
мэр  настроен  дружески, он поступит. как обещал его сын. Вчера ночью
было  слишком  поздно  сюда  ехать, а сегодня - если только он уже в
Париже - с той стороны города невозможно пробраться. Скорее всего, он
еще   приедет. Молюсь, чтобы  он  появился: сознание, что  вы  и
мадемуазель  де Керкадью вдали от этого ужаса, будет для меня большим
утешением.
   - Мы должны взять вас с собой, - сказала госпожа де Плугастель.
   - Ах! Но каким образом?
   -  Молодой  Руган  должен  привезти пропуск на три лица - Алину,
меня и моего лакея Жака. Вы бы могли занять его место.
   -  Клянусь  честью, сударыня, я бы занял место любого человека,
чтобы уехать из Парижа, - рассмеялся маркиз.
   У  дам  тоже  поднялось  настроение  и ожили угасшие надежды. Но
когда   на  город  вновь  спустились  сумерки, а  спаситель  все  не
появлялся, надежда вновь стала слабеть.
   Наконец  господин  де  Латур  д'Азир, сославшись  на усталость,
попросил  разрешения  удалиться, чтобы  немного отдохнуть перед тем,
что, возможно, вскоре  предстоит. Когда  он вышел, графиня убедила
Алину пойти прилечь.
   -  Я  позову  вас, дорогая, как только он появится, - пообещала
она, мужественно делая вид, что уверена в этом.
   Алина  нежно  поцеловала  ее и ушла, настолько спокойная внешне,
что графиня даже начала сомневаться, понимает ли она, какая опасность
грозит им теперь, когда в доме человек, хорошо известный и вызывающий
такую ненависть, человек, которого, вероятно, уже разыскивают.
   Оставшись  в  одиночестве, госпожа  де  Плугастель  прилегла на
кушетку  в  гостиной. Была жаркая летняя ночь, стеклянные двери были
открыты   в   прекрасный  сад. Откуда-то  издали  доносились  звуки,
говорившие, что  толпа продолжает вершить расправы, которыми начался
этот кровавый день.
   Госпожа  де  Плугастель  прислушивалась к этим звукам, благодаря
небеса  за  то, что события разворачиваются далеко отсюда, в секциях,
расположенных  к  югу  и западу, и опасаясь, как бы секция Бонди, где
находился ее особняк, в свою очередь не стала сценой ужасов.
   Кушетка, на которой лежала графиня, была в тени, так как свет в
гостиной  был  погашен. Горели  лишь  свечи  в  массивном серебряном
канделябре, который   стоял  на  круглом  столике  с  инкрустацией,
находившемся в середине комнаты, - островок света в сумерках.
   Часы над камином мелодично пробили десять, и тут в доме раздался
другой  звук, неожиданно  нарушивший  тишину  и  заставивший графиню
вскочить на ноги, задыхаясь от страха и надежды. Кто-то сильно стучал
в  дверь внизу. Последовали минуты напряженного ожидания, и в комнату
ворвался Жак. Он огляделся, не сразу заметив свою госпожу.
   - Сударыня! Сударыня! - выпалил он, задыхаясь.
   -  Что там, Жак? - Графиня овладела собой, и голос ее был тверд.
Она вышла из тени в островок света, к столику.
   -  Внизу  какой-то человек. Он спрашивает... он хочет немедленно
видеть вас.
   - Какой-то человек? - переспросила она.
   -  Он... кажется, это должностное лицо. По крайней мере, у него
трехцветный шарф. Он отказывается назвать свое имя - говорит, что оно
вам ничего не скажет и что он должен увидеть вас сию же минуту.
   - Должностное лицо? - переспросила графиня.
   - Должностное лицо, - повторил Жак. - Я бы не впустил его, но он
потребовал  отворить  именем  нации. Сударыня, приказывайте, что нам
делать. Со мной Робер. Если вы пожелаете... что бы ни случилось...
   -  Нет-нет, мой  добрый Жак. - Она великолепно владела собой. -
Если  бы  у  него были дурные намерения, он, разумеется, пришел бы не
один. Проводите его ко мне, а потом попросите мадемуазель де Керкадью
присоединиться к нам, если она не спит.
   Жак  вышел, несколько  успокоенный. Графиня  села  в  кресло у
столика  со  свечами. Она машинально разгладила платье. Если напрасны
ее надежды, напрасны и мимолетные страхи.
   Дверь  отворилась, и  снова появился Жак. За ним, быстро шагая,
вошел  стройный  молодой  человек  в  широкополой шляпе с трехцветной
кокардой. Оливковый  редингот  был  перехвачен  в  талии трехцветным
шарфом. На боку висела шпага.
   Он  раскланялся, сняв  шляпу, и в ее стальной пряжке отразилось
пламя свечей. У него было худое смуглое лицо, а взгляд больших темных
глаз  был  пристальный и испытующий. Графиня подалась вперед, не веря
своим  глазам. Потом глаза у нее загорелись, бледные щеки окрасились
румянцем. Вдруг она встала, вся дрожа, и воскликнула:
   - Андре-Луи!




Глава XVI. БАРЬЕР



   Его   дар  смеха, кажется, окончательно  иссяк. Он  продолжал
рассматривать  графиню  странным  испытующим  взглядом, и его темные
глаза, вопреки  обыкновению, не светились юмором. Однако мрачным был
его  взгляд, но  не  мысли. Благодаря беспощадной остроте видения и
способности  к  беспристрастному  анализу  он  видел  всю нелепость и
искусственность  чувств, которые  сейчас  испытывал, не позволяя им
завладеть  собой. Источником этих чувств было сознание, что она - его
мать  (как будто та случайность, что она произвела его на свет, могла
теперь, спустя  столько  времени, установить  между  ними  реальную
связь). Мать, которая  бросает  своего  ребенка, не достойна этого
звания - и зверь так не поступит.
   Он  пришел  к  выводу, что  согласие спасти ее в такой момент -
сентиментальное  донкихотство  чистой воды. Расписка, без которой мэр
Медона  не  соглашался  выдать  пропуск, поставила под угрозу все его
будущее  и, возможно, саму жизнь. Он пошел на это не ради реальности,
а  из  уважения  к  идее  -  он, который  всю  жизнь  избегал пустой
сентиментальности!
   Так  думал  Андре-Луи, рассматривая  графиню  внимательно  и  с
обостренным  интересом, вполне  естественным  для  того, кто впервые
увидел свою мать, когда ему исполнилось двадцать восемь лет.
   Наконец  он перевел взгляд на Жака, все еще стоявшего в открытых
дверях.
   -  Сударыня, не  могли  бы  мы  поговорить  наедине? - спросил
Андре-Луи.
   Она  отослала  лакея, и дверь за ним закрылась. Она ждала, чтобы
он объяснил свой визит в столь необычное время.
   -  Руган  не  смог вернуться, - коротко пояснил он. - По просьбе
господина де Керкадью вместо него приехал я.
   -  Вы! Вас  прислали  спасти  нас! - Нота изумления в ее голосе
звучала сильнее, чем облегчение.
   - Да, а также для того, чтобы познакомиться с вами, сударыня.
   - Познакомиться со мной? Что вы хотите этим сказать, Андре-Луи?
   - В этом письме господина де Керкадью сказано все.
   Заинтригованная  его  странными  словами  и  еще  более странным
поведением, она взяла сложенный лист, дрожащими руками сломала печать
и  поднесла  письмо к свету. Она читала, и глаза ее стали тревожными.
Наконец  она  застонала  и  бросила  взгляд, исполненный  ужаса, на
молодого  человека, сильного  и стройного, который стоял перед ней с
таким бесстрастным видом. Она попыталась читать дальше, но не смогла:
неразборчивые  буквы  господина де Керкадью плыли перед глазами. Да и
какое  это имело значение? Она прочла достаточно. Листок затрепетал в
ее  руках  и упал на стол. Лицо у нее стало белее мела. С невыразимой
грустью смотрела она на Андре-Луи.
   - Итак, вы знаете все, дитя мое? - Ее голос перешел на шепот.
   - Знаю, матушка.
   Она   вскрикнула  при  этом  новом  для  нее  слове, и  от  нее
ускользнула тонкая насмешка, смешанная с упреком, с которой это слово
было произнесено. Для нее время остановилось. Она совершенно забыла о
гибели, которая  грозила  ей  как  жене  тайного  агента, и обо всем
остальном  -  ее  сознание  заполнила  лишь одна мысль, что она стоит
перед своим сыном, рожденным от адюльтера, в тайне и стыде, в далекой
бретонской  деревне  двадцать восемь лет тому назад. В этот момент ей
даже  не  пришло  в  голову, что  секрет  ее  раскрыт  и  могут быть
последствия.
   Она  сделала  один-два  неверных шага и открыла объятия. Рыдания
душили ее.
   -  Вы  не  подойдете  ко  мне, Андре-Луи? С  минуту  он стоял,
колеблясь, потрясенный  этим призывом и чуть ли не рассерженный тем,
что  сердце его откликнулось вопреки разуму. Горькое чувство, которое
испытывали  они оба, было странным и нереальным, однако он подошел, и
ее руки обняли его, а мокрая щека прижалась к его щеке.
   -  О Андре-Луи, дитя мое, если бы вы только знали, как я мечтала
вот так прижать вас! Если бы вы знали, как я страдала, отказывая себе
в  этом! Керкадью не должен был вам говорить - даже сейчас. Он должен
был  молчать  ради  вас  и  предоставить  меня  моей судьбе. И однако
сейчас, когда я могу вот так обнять вас и услышать, как вы называете
меня матушкой, - о Андре- Луи, я рада, что так случилось. Сейчас я ни
о чем не жалею.
   -  А  стоит  ли  беспокоиться, сударыня? -  спросил Андре-Луи,
стоицизм  которого  был  сильно поколеблен. - Ни к чему поверять нашу
тайну  другим. Сегодня  мы  -  мать и сын, а завтра вернемся на свои
места и все забудем - по крайней мере внешне.
   -  Забудем? У  вас  нет  сердца, Андре-Луи? Ее вопрос странным
образом  воскресил  его  актерский взгляд на жизнь, который он считал
истинной  философией. Он  также  вспомнил о предстоящих испытаниях и
понял, что  должен  овладеть  собой и помочь ей сделать то же самое,
иначе они погибли.
   -  Этот  вопрос  так часто предлагался мне на рассмотрение, что,
должно  быть, в  нем  содержится истина, - сказал он. - Ну что же, в
этом следует винить мое воспитание.
   Она  еще  сильнее  обхватила  его за шею, как будто он попытался
высвободиться из объятий.
   -  Вы не вините меня в своем воспитании? Теперь, когда вы знаете
все, вы не можете обвинять меня! Вы должны быть милосердны! Вы должны
простить меня. Должны! У меня не было выбора.
   -  Когда  мы  знаем  все  о  чем  бы  то ни было, мы не можем не
простить. Это  глубочайшая  религиозная  истина. Фактически  в  ней
заключена  вся  религия - самая благородная религия, какой когда-либо
руководствовался человек. Я говорю это вам в утешение, матушка.
   Она отскочила от него с испуганным возгласом: за ним в сумраке у
двери  мерцала  призрачная  белая  фигура, Она приблизилась к свету и
превратилась  в Алину, которая явилась по просьбе графини, переданной
Жаком. Войдя незамеченной, она увидела Андре-Луи в объятиях женщины,
которую тот назвал матушкой. Алина сразу же узнала его по голосу. Она
вряд ли могла бы сказать, что больше поразило ее: появление Андре-Луи
или то, что она случайно подслушала.
   - Вы слышали, Алина? - воскликнула госпожа де Плугастель.
   -  Да, сударыня, невольно. Вы посылали за мной. Простите, если
я... - Она остановилась и долго с любопытством смотрела на Андре-Луи.
Девушка  была  бледна, но  совершенно  спокойна. - Итак, наконец вы
пришли, Андре, - сказала она, протянув ему руку. - Вы могли бы прийти
раньше.
   -  Я  прихожу, когда  нужен, - ответил он, - ибо только в такое
время  можно  быть  уверенным, что  тебя  примут. - Он сказал это с
горечью и, наклонившись, поцеловал ей руку.
   -  Надеюсь, вы  можете  простить  мне  прошлое, так как мне не
удалось  достичь  своей  цели, -  сказал  он  мягко. -  Я  не  могу
притворяться, что  неудача  была  намеренной, - это не так. Однако,
кажется, мое невезение не принесло вам удачи: вы еще не замужем.
   -  Есть  вещи, которых вам никогда не понять, - холодно ответила
Алина.
   -  Например, жизнь, - согласился он. - Союзнаюсь, что норой она
ставит  в  тупик. Те самые объяснения, которые должны бы упрощать ее,
только усложняют дело. - И он взглянул на госпожу де Плугастель.
   - Полагаю, вы хотите этим что-то сказать.
   - Алина! - заговорила графиня. Она знала, как опасны полуправды.
-  Уверена, что  могу  довериться  вам  и  что  Андре-Луи  не станет
возражать. -  Она взяла письмо, чтобы показать Алине, предварительно
испросив взглядом согласия Андре-Луи.
   - Ну конечно, сударыня. Это исключительно ваше дело.
   Алина  переводила  встревоженный  взгляд с одного на другого, нс
решаясь взять письмо. Прочитав его до конца, она положила его на стол
и  стояла, в  задумчивости  склонив  голову. Потом  она подбежала к
графине и обняла ее.
   -  Алина! -  Это  был  радостный крик удивления. - Вы совсем не
питаете ко мне отвращения!
   -  Моя  дорогая! -  сказала  Алина и поцеловала залитое слезами
лицо, которое, казалось, за эти несколько последних часов постарело
на целые годы.
   Андре-Луи, изо    всех   сил   старавшийся   не   поддаваться
чувствительности, заговорил голосом Скарамуша:
   -  Сударыня, было  бы неплохо отложить все порывы чувств до тех
пор, пока им можно будет предаться в более подходящее время и в более
безопасном месте. Уже поздно. Если мы хотим убраться подальше от этой
бойни, разумнее было бы, не задерживаясь, отправиться в путь.
   Средство  подействовало безотказно: дамы сразу же вспомнили, как
обстоят дела, и отправились собираться.
   Их  не  было  около  четверти  часа, и он в одиночестве шагал по
длинной   комнате, причем  нетерпение  его  умерялось  лишь  полной
неразберихой  в  мыслях. Когда  они  наконец  вернулись, с ними был
высокий  мужчина  в  обтрепанном  пальто  с широкими полами и шляпе с
загнутыми вниз полями. Он остановился в тени у двери.
   Так  было  условлено  заранее, когда Алина предупредила графиню,
что  Андре-Луи  испытывает непримиримую вражду к маркизу и исключено,
чтобы он пальцем пошевелил ради спасения последнего.
   Надо  сказать, что, несмотря  на  близкую  дружбу, связывавшую
господина  де  Керкадью  и  его  племянницу с госпожой де Плугастель,
графиня  была  посвящена не во все их дела. Так, она была в неведении
относительно   предполагаемого   брака  Алины  с  маркизом  де  Латур
д'Азиром. Алина  никогда  не  говорила  об  этом, да  и господин де
Керкадью  не  касайся  этой  темы  с приезда в Медон, поняв, что этим
планам не суждено осуществиться.
   Волнение господина де Латур д'Азира в то утро, когда после дуэли
он  увидел  Алину  в  обмороке  в  экипаже  графини, выглядело вполне
естественным  для  человека, который  считал  себя  виновным в этом.
Госпожа  де  Плугастель не догадывалась также, что вражда между двумя
мужчинами  была  вызвана  вовсе  не политическими мотивами и ссора их
была  иного  рода, нежели  те, из-за  которых  Андре-Луи  регулярно
совершал  прогулки  в  Булонский  лес. Однако  графиня понимала, что
незавершенная  дуэль  является  достаточным  основанием  для  страхов
Алины.
   Поэтому  она предложила пойти на обман, и Алина согласилась быть
в  нем пассивной стороной. Они сделали ошибку, не предупредив маркиза
де Латур д'Азира, так как всецело положились на его страстное желание
бежать  из  Парижа. Они  недооценили  чувство  чести, которое движет
такими людьми, как маркиз, воспитанными на ложных принципах.
   Андре-Луи  обернулся, чтобы взглянуть на эту закутанную фигуру,
вышел  из  глубины гостиной, погруженной в сумрак, и свет упал на его
бледное  худое  лицо. Псевдолакей  вздрогнул, тоже шагнул вперед, к
свету, н  сдернул  широкополую  шляпу. Авдре-Луи заметил, что рука у
него  белая, красивой  формы, а на пальце сверкнул камень. Затем он
захохнулся, и  каждая  жилка  в  нем  напряглась, когда  он  узнал
открывшееся ему лицо.
   -  Сударь, я не могу воспользоваться вашим неведением, - сказал
этот  несгибаемый, гордый  человек. -  Если дамы смогут убедить вас
спасти меня, вы, по крайней мере, вправе знать, кого спасаете.
   Маркиз  стоял у стола очень прямой и полный достоинства, готовый
погибнуть так, как жил, - без страха и обмана.
   Андре-Луи  подошел  к  столу  с  другой  стороны, и тут наконец
мускулы его напряженного лица расслабились и он рассмеялся.
   -  Вы  смеетесь? -  нахмурился  оскорбленный  господин де Латур
д'Азир.
   - Это чертовски забавно.
   - У вас своеобразное чувство юмора, господин Моро.
   -  Да, пожалуй. Неожиданности всегда действуют па меня подобным
образом. За время нашего знакомства вы проявили себя с разных сторон,
а сегодня обнаружилась еще одна, которой я не ожидал в вас встретить:
вы честный человек.
   Господина де Латур д'Азира начало трясти, но он не отвечал.
   -  Поэтому, сударь, я расположен быть милосердным. Вероятно, это
глупо с моей стороны, но вы меня удивили, так что даю вам три минуты,
чтобы  покинуть этот дом и принять меры для собственной безопасности.
То, что произойдет с вами после этого, меня не касается.
   - Ах, нет! Андре, послушайте... - начала графиня, сокрушаясь.
   -  Простите, сударыня. Это  самое большое, что я могу сделать,
причем  я  и  так  нарушаю  свой  долг. Если господин де Латур д'Азиp
останется, он  погубит  себя и навлечет опасность на вас. Если он не
уйдет  сию же минуту, то отправится вместе со мной в штаб секции и не
пройдет  часа, как  его  голова  будет  красоваться  на  пике. Он -
известный  контрреволюционер, "рыцарь  кинжала", один  из тех, кого
народ  жаждет  уничтожить. Итак, вы знаете, сударь, что вас ожидает.
Решайте, и поторопитесь ради дам.
   -  Но  вы  же  не  знаете, Андре-Луи! -  Госпожа де Плугастель
испытывала невыносимые муки. Она подошла к нему и схватила за руку. -
Ради всего святого, Андре-Луи, будьте к нему милосердны! Вы должны!
   -  Но  я  и  так  проявил милосердие, сударыня, - больше, чем он
заслуживает, и  он  это  знает. Судьба  вмешалась самым причудливым
образом, чтобы  свести нас вместе сегодня вечером. Похоже на то, что
наконец-то  ома  заставит  его  расплатиться. Однако  ради  вас я не
воспользуюсь случаем, при условии, что он поступит так, как я сказал.
   Маркиз  ответил  ледяным  тоном, в то время как его правая рука
что-то искала под широкими складками пальто:
   - Я рад, господин Моро, что вы заговорили со мной таким тоном, -
это избавляет меня от всех сомнений. Вы только что говорили о Судьбе,
и  должен  с  вами  согласиться, что  она  вмешалась  самым странным
образом, -  хотя, возможна, вы даже не представляете себе, до какой
степени вы правы. Годами вы сто