лагал, что вы собираетесь извиниться.
   -  Извиниться? - засмеялся Шабрийанн. - Перед вами? А знаете, вы
просто  смешны! - Он снова шагнул под навес и на глазах у всех грубо
вытолкнул Андре-Луи.
   -  Ах! - закричал Андре-Луи с гримасой. - Вы сделали мне больно,
сударь. Я  же  просил не толкать меня! - Он повысил голос, чтобы его
все слышали, и еще раз отправил господина де Шабрийанна под дождь.
   Хотя  Андре-Луи был худощав, у него была железная рука благодаря
ежедневным  усердным занятиям со шпагой, к тому же он вложил в толчок
всю   свою   силу. Его  противник  отлетел  на  несколько  шагов  и,
зацепившись  за  бревно, оставленное  каким-то  рабочим, сел прямо в
лужу.
   Все   свидетели  происшествия  разразились  смехом, а  нарядный
господин  встал, с  ног  до  головы  обрызганный  грязью, и в ярости
подскочил к Андре-Луи.
   Этот   бретонец   сделал   его   смешным, что  было  абсолютно
непростительно.
   -  Вы  мне  за это заплатите, - захлебывался Шабрийанн. - Я убью
вас.
   Андре-Луи  рассмеялся  прямо  ему в лицо, и в наступившей тишине
прозвучали слова:
   - О, так вот чего вы желаете? Почему же вы сразу не сказали? Мне
бы  не  пришлось  сбивать  вас  с  ног. Я полагал, что господа вашей
профессии  справляются  с  делами  подобного  рода  не без изящества,
соблюдая  при этом правила хорошего тона. Если бы вы вели себя именно
так, не пострадали бы ваши панталоны.
   -  Когда  мы  встретимся? - зарычал Шабрийанн, побагровевший от
ярости.
   -  Когда  ва  м  угодно, сударь. Решайте сами, когда вам удобнее
меня  убить. Мне кажется, вы заявили именно об этом намерении, не так
ли? - Андре-Луи был сама учтивость.
   -  Завтра  утром  в  Булонском лесу*. Может быть, вы захватите с
собой приятеля?
   - Разумеется, сударь. Надеюсь, нам повезет с погодой. Терпеть не
могу  дождь. Шабрийанн  удивленно  взглянул  на него. Андре-Луи мило
улыбнулся.
   -  А  теперь  не  смею больше задерживать вас, сударь. Мы вполне
поняли  друг  друга. Я  буду  в Булонском лесу завтра в девять часов
утра.
   - Это слишком поздно для меня, сударь.
   -  А  любое  другое  время  -  слишком рано для меня. Я не люблю
нарушать  свои  привычки. Итак, девять  часов или никогда - как вам
угодно.
   -  Но  в  девять  часов  я  должен  быть на утреннем заседании в
Собрании.
   -  Боюсь, сударь, что сначала вам придется убить меня, а мне бы
не хотелось быть убитым раньше девяти часов.
   Поведение  Андре-Луи шло настолько вразрез с обычной процедурой,
что  Шабрийанну трудно было это переварить. В тоне сельского депутата
звучала зловещая насмешка - точно так привилегированные разговаривали
со своими жертвами из третьего сословия. Чтобы еще больше раздразнить
Шабрийанна, Андре-Луи  -  актер Скарамуш во всем - вынул табакерку и
твердой рукой протянул ее Ле Шанелье, а затем угостился сам.
   По-видимому, Шабрийанну  после  всего, что он вытерпел, даже не
была предоставлена возможность удалиться с достоинством.
   -  Хорошо, сударь, - сказал он. - Пусть будет в девять часов. И
посмотрим, станете ли вы потом так нагло разговаривать.
   И он бросился прочь под презрительными насмешками провинциальных
депутатов. Ничуть не умерило его ярость и то, что, пока он шел домой
по улице Дофины, ему всю дорогу улюлюкали мальчишки, потешавшиеся над
грязью, капавшей  с  атласных  панталон и фалд элегантного камзола в
полоску.
   Надо  сказать, что  за презрительной усмешкой третьего сословия
таились  негодование и страх. Это уж слишком! Один из этих задир убил
Лагрона, и  вот  вызов  получил  его  преемник в первый же день, как
появился, чтобы  занять  место  покойного, и теперь его тоже убьют.
Несколько  человек  подошли  к  Андре-Луи, уговаривая его не ездить в
Булонский  лес  и  не  обращать  внимания  на  вызов  и  на  всю  эту
историю-ведь  это умышленная попытка убрать его с дороги. Он серьезно
выслушал  советы, угрюмо покачал головой и наконец пообещал обдумать
их.
   На дневном заседании он как ни в чем не бывало занял свое место,
как будто ничего не случилось.
   Однако  утром, когда  началось  заседание, места  Андре-Луи  и
Шабрийанна  в  Собрании  были свободны. Уныние и негодование охватило
представителей  третьего  сословия, н в их выступлениях звучала более
язвительная  нота, чем  обычно. Они не одобряли безрассудство своего
новичка. Некоторые  открыто  осуждали его неосмотрительность, и лишь
небольшая  группа  доверенных  лиц  Ле Шапелье надеялась когда-нибудь
увидеть его снова.
   Поэтому, когда  в  начале  одиннадцатого  появился  Андре-Луи,
спокойный  и  сдержанный, и  направился  к  своему  месту, депутаты
третьего  сословия  изумились и вздохнули с облегчением. В тот момент
на  трибуне  находился  оратор правой. Он резко прервал свою речь и с
недоверием   н   беспокойством   уставился  на  Андре-Луи: уразуметь
случившееся  было  выше  его сил. Затем прозвучал голос, презрительно
объяснивший изумленному Собранию, что случилось:
   - Они не дрались. В последний момент он увильнул.
   Должно  быть, это так, подумали все. Тайна разъяснилась, и люди
снова  начали  рассаживаться. Однако Андре-Луи, добравшийся до своего
места, услышал  объяснение, всех удовлетворившее, и остановился. Он
чувствовал, что должен открыть истину.
   -  Господин  председатель, примите мои извинения за опоздание. -
Не было никакой необходимости извиняться, но Скарамуш не мог отказать
себе  в  удовольствии  прибегнуть  к  театральному  эффекту. -  Меня
задержало  одно  срочное  дело. Я должен также передать вам извинения
господина   де   Шабрийанна. В   дальнейшем   он   будет  постоянно
отсутствовать в Собрании.
   Воцарилась гробовая тишина. Андре-Луи сел.




Глава IX. ПАЛАДИН* ТРЕТЬЕГО СОСЛОВИЯ



   Как  вы  помните, шевалье де Шабрийанн был замешан в чудовищной
истории, стоившей  жизни Филиппу де Вильморену. Мы знаем достаточно,
чтобы  предположить, что он был не только секундантом Латур д^Азира в
том  поединке, но фактически подстрекателем. Поэтому Аидре-Луи вполне
мог  ощущать  удовлетворение, предложив  жизнь шевалье манам* своего
убитого  друга, и  рассматривать это как акт справедливости, которой
нельзя  было  добиться  другими средствами. Нельзя забывать и то, что
Шабрийаип пошел на дуэль, уверенный, что ему, опытному фехтовальщику,
придется иметь дело с буржуа, который никогда не держал шпагу в руке.
Итак, с  моральной точки зрения, он был немногим лучше убийцы, и то,
что  он  сам  угодил  в  яму, которую рыл для Андре-Луи, было высшей
справедливостью. Однако, несмотря   на   все   это, я  счел  бы
отвратительной  циничную  нотку, прозвучавшую в сообщении Андре-Луи в
Собрании  о  случившемся, если бы поверил, что она искренна. В таком
случае  было  бы  справедливым  мнение Алины, которое разделяли с ней
многие, близко знавшие Андре-Луи, что он совершенно бессердечен.
   Вы  усмотрели  то  же  бессердечие  в  его  поведении, когда он
обнаружил  измену  мадемуазель  Бине, однако меры, принятые им, чтобы
отомстить  за  себя, доказывают противоположное. Мне кажется, что его
презрение  к  этой  женщине  родилось  из любви, которую он некоторое
время к ней питал. Не думаю, чтобы эта любовь была столь глубока, как
он  вообразил  вначале, но  не  верю  и  тому, что  она  была столь
поверхностна, как он пытался доказать. Ведь он прямо из кожи вон лез,
притворяясь, что  вычеркнул  мадемуазель  Бине из памяти, узнав о ее
неверности. Да и циничное бесчувствие, с которым он выразил надежду,
что убил Бине, - тоже притворство. Правда, он знал, что мир прекрасно
обойдется  без  таких, как Бине. Как вы помните, Андре-Луи обладал на
редкость  беспристрастным  видением, позволявшим рассматривать вещи в
истинном  свете, не  прислушиваясь  к  голосу чувства. В то же время
совершенно невероятно, чтобы он мог хладнокровно и цинично размышлять
об убийстве живого существа.
   Вот   так   же  невозможно  поверить, что, явившись  прямо  из
Булонского  леса, где  он только что убил человека, он был искренен,
упомянув  об  этом событии в возмутительно легкомысленных выражениях.
Конечно, он был Скарамушем, но не до такой же степени! Однако он был
им  в  достаточной мере, чтобы маскировать истинные чувства эффектным
жестом, а  истинные  мысли-эффектной  фразой. Он  всегда  оставался
актером  -  человеком, который  заранее  рассчитывает  реакцию зала,
боится  обнаружить  свои  чувства  и вечно озабочен тем, чтобы скрыть
свой  истинный  характер  за  вымышленным. Тут было и озорство, и еще
что-то.
   Сейчас   над   легкомысленными   словами   Андре-Луи   никто  не
рассмеялся, да  он  и не рассчитывал на это. Он хотел вызвать ужас и
знал, что, чем небрежнее будет его тон, тем скорее удастся произвести
именно то впечатление, которого он добивался.
   Нетрудно  догадаться, как  развивались  события  дальше. Когда
заседание   окончилось, Андре-Луи   поджидала  в  вестибюле  дюжина
дуэлянтов-убийц. На. этот раз люди из его собственной партии не были
столь  озабочены его охраной - они увидели, что он вполне способен за
себя  постоять. Он  ловко  перенес  военные  действия  на территорию
противника и полностью перенял методы вражеского лагеря.
   Андре-Луи  оглядел враждебную группу, манеры и одежда которой не
оставляли  сомнений  относительно  их принадлежности. Он остановился,
ища взглядом человека, с которым ему не терпелось столкнуться, однако
де Латур д'Азира среди них не было. Это показалось ему странным: ведь
маркиз  был  кузеном и близким другом Шабрийанна и сегодня должен был
находиться  в  первых  рядах. Дело  же  заключалось в том, что Латур
д'Азир   был   изумлен  и  глубоко  опечален  совершенно  неожиданным
поворотом событий, к тому же какое-то странное чувство сдерживало его
желание  отомстить. Возможно, он  тоже  помнил роль, которую сыграл
Шабрийанн  в  той истории в Гаврийяке, и видел в безвестном Андре-Луи
Моро, упорно  преследовавшем  его, рокового  мстителя. Собственная
нерешительность, особенно после провокации, озадачивала маркиза.
   Поскольку  среди  ожидавших Андре-Луи не было Латур д'Азира, ему
было  все  равно, кто будет следующим. Им оказался молодой виконт де
Ламотт-Руайо, один из самых смертоносных клинков в этой компании.
   На  следующее утро, в среду, Андре-Луи, снова опоздав в Собрание
на  час, объявил  почти  в  тех  же выражениях, как сообщал о смерти
Шабрийанна, что господин де Ламотт-Руайо, вероятно, не будет нарушать
согласие  в  Собрании  в  течение нескольких недель. Он добавил, что,
если   виконту   повезет, он  полностью  оправится  от  последствий
неприятного  происшествия, совершенно неожиданно случившегося с ним в
это утро.
   В   четверг   утром   Андре-Луи  сделал  точно  такое  заявление
относительно  де  Блавона. В  пятницу  он  объявил, что его задержал
господин  де  Труакантен, и, повернувшись  к  правой  и придав лицу
сочувственное выражение, сказал:
   -  Я  рад  сообщить  вам, господа, что господин де Труакантен в
руках  очень  искусного  хирурга, который надеется вернуть его в ваши
ряды через несколько недель.
   Это  было невероятно, фантастично, неслыханно. И друзья, и враги
в  Собрании с одинаково ошеломленным видом выслушивали эти ежедневные
вежливые сообщения. Четверо самых грозных дуэлянтов-убийц выведено из
строя, причем  один  из  них  убит, -  и  все  это проделал с таким
равнодушным   видом   и   объявил  небрежным  тоном  этот  несчастный
провинциальный адвокатишка!
   Он  начал  приобретать  в  их  глазах  романтический ореол. Даже
группа  философов  левой, отказывавшаяся поклоняться какой-либо силе,
кроме   силы  разума, поглядывала  теперь  на  него  с  почтительным
вниманием, которого  не  смог  бы привлечь к нему никакой ораторский
триумф.
   Постепенно  слава  об  Андре-Луи  разнеслась  по  всему  Парижу.
Демулен посвятил ему панегирик в своей газете "Революции", где назвал
его паладином третьего сословия, и эту фразу подхватил народ, который
тоже  стал  его  так  называть. Его с презрением упомянули в "Деяниях
апостолов"  -  насмешливом  органе  партии привилегированных, который
издавала группа беспечных господ, пораженных редкой близорукостью.
   Настала  пятница  той  бурной  недели в жизни молодого человека,
который  впоследствии  будет  столь  упорно  напоминать  нам, что он
никогда   не  был  человеком  действия. Выйдя  в  вестибюль  Манежа,
Андре-Луи, шедший между Ле Шапелье и Керсеном, обнаружил, что там нет
ни души, и даже приостановился от удивления.
   - Значит, с них довольно? - спросил он, обращаясь к Ле Шапелье.
   - Полагаю, с них довольно вас, - ответил тот. - Они предпочитают
заняться тем, кто, в отличие от вас, неспособен постоять за себя.
   Андре-Луи  был  разочарован: ведь он занялся этим делом с весьма
определенной   целью. Правда, убийство  Шабрийанна  было  недурной
закуской и принесло некоторое удовлетворение, но трое других были ему
вовсе  ни к чему. Он шел на дуэль с ними неохотно и постарался, чтобы
они    легко    отделались-насколько    позволяла   его   собственная
безопасность. Неужели никто больше не клюнет на приманку, и человек,
для  которого  она  предназначена, так и не покажется? В таком случае
надо принять меры.
   Снаружи под навесом стояла группа аристократов, которые о чем-то
серьезно  беседовали. Среди них Андре- Луи заметил де Латур д'Азира и
сжал  губы. Ему  не следует провоцировать их-они сами должны втянуть
его  в  ссору. В то утро "Деяния апостолов" уже сорвали с него маску,
поведав, что он-учитель фехтования с улицы Случая, преемник Бертрана
дез  Ами. Для  человека  такой  профессии  опасно было участвовать в
дуэли, а  теперь, после  разоблачения, целью которого была апология
аристократии, - вдвойне опасно.
   Однако  надо  было  что-то  предпринять, иначе  все  его усилия
оказались   бы   напрасными. Подчеркнуто   не   глядя   на   группу
привилегированных, Андре-Луи повысил голос, чтобы его услышали:
   -  Кажется, напрасно  я  опасался, что  мне  придется провести
остаток своих дней в Булонском лесу.
   Наблюдая  за  ними  краем  глаза, Андре-Луи  заметил  в  группе
движение. Они повернулись, чтобы взглянуть на него, и только. Ну что
же, придется  добавить. Медленно  шагая  между  друзьями, Андре-Луи
сказал:
   -  Ну  разве не удивительно, что убийца Лагрона не предпринимает
никаких  шагов  против  его преемника? Впрочем, ничего удивительного.
Возможно, на   то   сеть-  причины. Скорее  всего, этот  господин
благоразумен.
   Андре-Луи  уже  миновал  группу, и его последняя фраза повисла в
воздухе, причем он сопроводил ее вызывающим смехом.
   Долго  ждать  не  пришлось. Позади раздались быстрые шаги, и на
плечо  легла  рука, резко повернувшая его, Он оказался лицом к лицу с
господином  де  Латур д'Азнром, глаза которого сверкали от гнева. Все
свидетели этой сцены стояли в замешательстве.
   - Полагаю, вы имели в виду меня, - спокойно произнес маркиз.
   -  Я  имел  в  виду  убийцу-это  так, однако я говорил со своими
друзьями. - Андре-Луи казался еще более невозмутимым, чем маркиз, так
как был опытным актером.
   -  Вы  говорили  довольно  громко, так  что невольно можно было
услышать.
   - Тот, кто желает подслушать, часто ухитряется это сделать.
   - Я вижу, что ваша цель - оскорбить.
   -  О  нет, маркиз, вы  ошибаетесь, я никого не хочу оскорбить.
Однако я терпеть не могу, когда меня хватают руками, особенно если не
считаю их чистыми, поэтому от меня вряд ли можно ожидать учтивости.
   Веки  господина де Латур д'Азира вздрогнули, и он поймал себя на
том, что  чуть  ли не восхищен тем, как держится Андре-Луи. Ему даже
показалось, что он сам проигрывает при сравнении, поэтому он потерял
самообладание и пришел в ярость.
   -   Вы   говорили  обо  мне  как  об  убийце  Лагрона. Не  буду
притворяться, что  не  понял  вас, тем более что вы уже излагали мне
свои взгляды раньше.
   - О сударь, я весьма польщен!
   -  Тогда  вы  назвали  меня  убийцей за то, что я воспользовался
своим искусством, чтобы избавиться от смутьяна, который угрожал моему
спокойствию. А  чем же лучше вы, учитель фехтования, задирающий тех,
кто, естественно, хуже вас владеет шпагой?
   Друзья  де  Латур  д'Азира  выглядели  обеспокоенными. Казалось
невероятным, чтобы  знатный дворянин настолько забылся, что снизошел
до  спора с этим презренным адвокатом-фехтовальщиком, да еще выставил
себя в смешном свете.
   -  Я  их  задираю? -  с  удивлением  спросил  Андре-  Лун. - Но
позвольте, господин  маркиз, ведь это они задирают меня, да еще так
глупо. Они толкают меня, бьют по щекам, наступают на ноги. Должен ли
я  на  том  основании, что  я  -  учитель фехтования, сносить плохое
обхождение  ваших  друзей, не  блещущих хорошими манерами? Возможно,
если  бы  они  обнаружили раньше, что я-учитель фехтования, их манеры
стали бы лучше. Но обвинять меня! Какая несправедливость!
   -  Комедиант! -  презрительно бросил маркиз. - Разве это меняет
дело? Разве люди, дравшиеся с вами, живут шпагой, как вы?
   - Напротив, господин маркиз, они умирают от шпаги с удивительной
легкостью. Не думаю, чтобы вы желали присоединиться к их числу.
   - А почему это? - вспыхнул Латур д'Азир.
   -  О! -  приподнял  брови  Андре-Луи  и медленно произнес: - Да
потому, сударь, что  вы  предпочитаете  легкие  жертвы - Лагронов и
Вильморенов. Которых вам ничего не стоит прирезать, как овец.
   И тут маркиз ударил его.
   Андре-Луи  отступил  назад, и глаза его сверкнули, но он тут же
овладел собой и улыбнулся в лицо рослому врагу:
   -  Ну  что  же, ничуть  не  лучше  других! Так, так! Прошу вас,
заметите, как  повторяется  давняя  история-  правда, с  некоторыми
нюансами. Поскольку  бедный  Вильморен  не смог вынести низкую ложь,
которой  вы  довели  его до бешенства, он вас ударил. Поскольку вы не
можете  вынести низкую правду, вы убьете меня. Однако в обоих случаях
низость  исходит  от  вас. Сейчас, как и в тот раз, того, кто ударил,
ждет... -  Он  остановился, - Впрочем, к чему уточнять? Вы знаете, о
чем  я  говорю, -  вы  же сами написали это слово в тот день острием
своей  слишком  проворной  шпаги. Но довольно! Я готов встретиться с
вами, сударь, если вы пожелаете.
   - А чего же другого я могу желать? Поболтать?
   Андре-Луи со вздохом повернулся к друзьям.
   - Итак, мне придется еще раз прогуляться в Булонский лес. Изаак,
не  будете  ли  вы  столь  любезны  переговорить  с  одним  из друзей
господина  маркиза  и  договориться  на  завтра-как  всегда, в девять
часов.
   -  Завтра  я не смогу, - отрывисто сказал маркиз, обращаясь к Ле
Шапелье. - У меня в деревне дело, которое нельзя отложить.
   Ле Шапелье взглянул на Андре-Луи.
   -  Тогда для удобства маркиза назначим встречу на воскресенье, в
то же время.
   -  Я  не  дерусь  в  воскресенье. Я  не язычник, чтобы нарушать
церковный праздник.
   -  Но  ведь  добрый  Бог, разумеется, не позволит себе проклясть
такого знатного господина, как маркиз, по столь ничтожному поводу? Ну
да  ладно, Изаак, договоритесь, пожалуйста, на понедельник, если на
этот  день  не  приходится  праздник  и  если у господина маркиза нет
других неотложных дел. Предоставляю это вам.
   Он  поклонился с видом человека, утомленного этими пустяками, и,
взяв под руку Керсена, удалился.
   -  Ах, черт  побери, ну и здорово же вы навострились! - заметил
бретонский депутат, совершенно неискушенный в подобных делах.
   -  Да, пожалуй. Я учился у них, - рассмеялся Андре-Луи, который
был  в  прекрасном настроении. А Керсен пополнил ряды тех, кто считал
Андре-Луи человеком без сердца и совести.
   Но   если   мы   заглянем  в  его  "Исповедь"  -  а  именно  там
обнаруживается  сущность  человека, свободная  от  притворства, - то
прочтем, что  в  ту  ночь, встав  на  колени, он беседовал со своим
покойным   другом  Филиппом  и  призвал  его  дух  в  свидетели, что
собирается   сделать   последний   шаг, чтобы   выполнить   клятву,
произнесенную над его телом два года тому назад в Гаврийяке.