риехал туда открыто и смело. Однако случилось так, что до той минуты
жители  Нанта  не подозревали о его присутствии в городе. Разумеется,
маркиз  счел  бы  ниже  своего  достоинства оповещать горожан о своем
приезде, точно так же, как и скрываться от них.
   Сейчас, услышав брошенный ему вызов, маркиз де Латур д'Азир, не
обращая  внимания  на  зловещий  гул  зрительного  зала  и на попытки
Шабрийанна  удержать его, откинул занавес ложи и неожиданно появился,
бледный, спокойный и полный презрения.
   Маркиза  встретили  гиканьем и выкриками, ему грозили кулаками и
тростями.
   - Убийца! Негодяй! Трус! Предатель!
   Но   он   храбро  стоял  под  шквалом, улыбаясь  с  невыразимым
презрением. Он  ждал, когда  прекратится  шум, чтобы в свою очередь
обратиться к залу, но скоро понял, что ждет напрасно.
   В   партере   уже   бушевали  страсти. Сыпались  градом  удары,
выхватывались   шпаги   -  правда, из-за  тесноты  ими  нельзя  было
воспользоваться. Зрители  ломали стулья и превращали их в оружие, от
канделябров   откалывали   куски, которые  становились  метательными
снарядами. Те, кто  сопровождал  дам  пли  был  робок  по  природе,
торопились покинуть театр, который уже походил на арену для петушиных
боев.
   Один  из  импровизированных  снарядов, пущенный из ложи каким-то
господином, едва  не  угодил  в  Скарамуша, стоявшего  на сцене и с
торжеством  наблюдавшего  за  бурей, которую посеял. Зная, из какого
легко  воспламеняющегося  вещества  состоит  публика, он швырнул в ее
гущу зажженный факел раздора, чтобы разжечь большой пожар.
   Он   видел, как   толпа  быстро  разбивается  на  группировки,
представлявшие  ту  или  иную  сторону великой распри, уже начинавшей
охватывать всю Францию. Театр дрожал от криков.
   - Долой чернь! - орали одни.
   -  Долой  привилегированных! - вопили другие. И тут, перекрывая
весь этот гам, резко и настойчиво прозвучал выкрик:
   -  В  ложу! Смерть  ренскому  палачу! Смерть де Латур д'Азиру,
который воюет с народом!
   Бросились  к  двери  партера, открывавшейся на лестницу, которая
вела в ложи.
   Теперь, когда   битва   распространялась  со  скоростью  огня,
вырываясь  из театра на улицу, ложа де Латур д'Азира, ставшая главной
мишенью  буржуа, объединила  дворян, находившихся в театре, и людей
незнатного происхождения, примыкавших к партии привилегированных.
   Маркиз  прошел  в глубь ложи, чтобы встретить своих союзников. В
партере  кучка разъяренных дворян, рвавшихся через пустую оркестровую
яму  па  сиену, чтобы  рассчитаться с дерзким комедиантом, встретила
отпор  со  стороны  людей, чувства  которых  он  выразил. Андре-Луи,
который  к  тому  же  вспомнил  о  канделябре, не стал дожидаться и,
обернувшись к Леандру, сказал:
   - Я думаю, пора уходить.
   Леандр, белый  как  мел  под  гримом, напуганный бурей, далеко
превосходившей  все, что могло подсказать ему небогатое воображение,
что-то  невнятно пробормотал в знак согласия. Но было поздно, так как
в этот момент на них напали сзади.
   Господину  Бине  наконец-то удалось прорваться мимо Полишинеля и
Роломона, которые, видя, что  он  в  ярости жаждет кропи, пытались
удержать   его. Полдюжины  дворян-завсегдатаев  актерского  фойе  -
пробрались  на сцену, чтобы задать перцу негодяю, взбунтовавшему зал.
Они-то  и  отшвырнули актеров, повисших на Бине. Дворяне следовали за
Бине  с  обнаженными  шпагами, за  ними  бежали Полишинель, Родомон,
Арлекин, Пьеро. Паскарьель  и  художник  Баск, вооруженные тем, что
попало  под  руку. Они  были  исполнены  решимости  спасти человека,
которому симпатизировали и с которым связывали все надежды.
   Впереди  всех  мчался, переваливаясь, Бине, развивший скорость,
которой  от  него  никто  не  ожидал. Он  размахивал длинной палкой,
неотделимой от Панталоне.
   -  Бесчестный  мерзавец! -  ревел  Биие. - Ты меня погубил! Но.
тысяча чертей, ты за все заплатишь.
   Андре-Луи повернулся, чтобы встретиться с ним лицом к лицу.
   -  Вы  путаете  причину  со  следствием, - сказал он, но ему не
удалось  продолжить. Палка Бине опустилась на его плечо и сломалась.
Если  бы Андре-Луи так быстро не отскочил, удар пришелся бы по голове
и, возможно, оглушил  бы  его. Отскакивая, Андре-Луи сунул руку в
карман, и  сразу  же  за треском сломавшейся палки послышался щелчок
взводимого курка.
   -  Вас же предупреждали, грязный сводник! - воскликнул Андре-Луи
и выстрелил в Бнне.
   Бине, издав  крик, повалился  на  пол, а Полишинель, еще более
мрачный, чем всегда, быстро сказал Андре-Луи на ухо:
   -  Вы  перестарались. А  теперь бегите, или с вас шкуру сдерут.
Живей!
   Андре-Луи   не   заставил   себя  упрашивать. Один  из  господ,
следовавших  за Биие и горевших жаждой мести, пропустил Скарамуша при
виде  второго  пистолета, который  тот извлек. Андре-Луи добрался до
кулис  и  столкнулся с двумя сержантами: полиция уже прибыла в театр,
чтобы  восстановить  порядок. Их вид пробудил у Андре-Луи неприятную
мысль  о  том, каково  его  положение  перед  лицом закона в связи с
недавними  подвигами  и особенно в связи с пулей, застрявшей в тучном
теле Бине.
   -  Дайте  пройти, пли  я  вам  голову размозжу! - пригрозил он,
размахивая  пистолетом, и напуганные жандармы, у которых не было при
себе   огнестрельного   оружия, отступили   и  пропустили  его. Он
проскользнул мимо двери актерского фойе, в котором заперлись актрисы,
пережидая  бурю, и  выскочил  на  улицу  с  черного  хода. Она была
пустынна. Андре-Луи   побежал, стремясь   поскорей  добраться  до
гостиницы, где  остались деньги и одежда: не мог же он отправиться в
путь в костюме Скарамуша.




__________________________________________________

 * КНИГА III. Шпага


__________________________________________________







Глава I. СМЕНА ДЕКОРАЦИИ



   "Возможно, Вы согласитесь, что следует сожалеть о моем отказе от
костюма  Скарамуша, потому  что, безусловно, ни один не подходит мне
так, как  этот. - Так писал Андре-Луи из Парижа Ле Шапелье в письме,
которое  сохранилось. - Мне суждено, видимо, всегда играть одну и ту
же  роль: заваривать  кашу  и  сразу  ускользать, чтобы не попасть в
свалку. Это  оскорбительная  для  меня  мысль, и  я  ищу утешения в
высказывании   Эпиктета*  (Вы  когда-нибудь  читали  Эпнктета? ), что
мы-всего лишь актеры, играющие в пьесе ту роль, на которую нас угодно
назначить   Режиссеру. Однако   обидно, что  мне  досталась  столь
презренная  роль  и  вечно  приходится  блистательно  демонстрировать
искусство  удирать. Однако  если  мне  недостает  храбрости, то, но
крайней  мере, я  благоразумен, и, следовательно, нехватку  одной
добродетели  с  лихвой  возмещает  избыток другой. В прошлый раз меня
собирались  повесить  за  подстрекательство  к  мятежу  - что же, мне
следовало  остаться, чтобы дать себя повесить? На этот раз меня могут
повесить  сразу за несколько вещей, включая убийство: дело в том, что
я  не  знаю, жив ли этот мерзавец Бине после того, как я всадил в его
толстое  брюхо хорошую порцию свинца. Не могу сказать, чтобы это меня
особенно волновало, - напротив, я даже надеюсь, что он мертв, и пошел
он ко всем чертям! Нет, правда, мне в самом деле все равно.
   У меня полон рот собственных забот. Я истратил почти все скудные
средства, которые  ухитрился  припрятать  перед тем, как сбежал в ту
кошмарную  ночь  в  Нанте. Единственное, в  чем, как мне кажется, я
кое-что  смыслю, это юриспруденция и театр, но они закрыты для меня:
ведь, чтобы  найти  работу по этой части, придется раскрыть, что я -
тот  самый  малый, который  срочно требуется палачу. При сложившихся
обстоятельствах вовсе не исключено, что я умру с голоду, особенно при
нынешних  грабительских  ценах  на  продукты  в  этом городе. Я вновь
прибегаю  за  помощью  к Эпиктету. "Лучше умереть с голоду, - говорит
он, -  прожив  без  горя  и  страха, чем жить среди изобилия, но со
смятенным  духом". Похоже, что я умру в положении, которое он считает
столь   завидным, а  то, что  оно  не  кажется  мне  таковым, лишь
доказывает, что из меня вышел неважный стоик*".
   До нас дошло еще одно письмо Андре-Луи, написанное примерно в то
же  самое  время  и  обращенное  к  маркизу  де  Латур  д'Азиру. Оно
опубликовано  господином  Эмилем  Керсаком  в его "Подводных течениях
революции  в  Бретани". Он обнаружил это письмо в архивах Рена, куда
оно было передано господином ле Ледигьером. получившим его от маркиза
для судебного преследования.
   "Из  парижских  газет, - пишет Андре-Луи в нем, - в подробностях
сообщивших  о  скандале  в  Театре  Фейдо  и  раскрывших, кто  такой
Скарамуш, спровоцировавший  этот  скандал, я  узнал  также, что Вам
удалось  избежать  судьбы, которую  я Вам готовил, когда вызвал бурю
общественного  негодования и направил ее против Вас. Однако мне бы не
хотелось, чтобы  Вы  почерпнули  удовлетворение  в  мысли, будто  я
сожалею, что  Вас  миновала расправа, - это не так. Напротив, я даже
рад  этому  обстоятельству. Наказание  виновного  смертью  имеет тот
недостаток, что жертва не знает, что ее покарало правосудие. Если бы
Вас  разорвали  в  клочки  в  тот вечер, я бы теперь сетовал, думая о
Вашем  вечном  безмятежном сне. Виновный должен искупать свой грех не
легкой  безболезненной  смертью, а терзаниями разума. Видите лн, я не
уверен, что  грешника после смерти непременно ожидает ад, в то время
как  нисколько  не  сомневаюсь, что муки ада могут ожидать его в этой
жизни. Поэтому я желаю, чтобы Вы еще немного пожили, дабы испить всю
горечь ада на этой земле.
   Вы  убили  Филиппа  де  Вильморена, так  как  боялись того, что
назвали  весьма  опасным  даром красноречия. В тот день я дал клятву,
что  Ваше  злодеяние не принесет плодов. Вы совершили убийство, чтобы
заставить  умолкнуть  голос, который  благодаря мне будет звучать по
всей стране как набат. Вот так я представлял себе месть. Ясно ли Вам,
каким  образом  я  отомстил  и  как  буду  мстить впредь? Разве Вы не
услышали  голос  Филиппа  де Вильморена в речи, которой я воспламенил
народ в Рене в то утро, когда Вы совершили свое злодеяние? Этот голос
излагал его идем с огнем и страстью, ибо Немезида* наделила меня ими.
Разве  Вы  не услышали вновь голос Филиппа де Вильморена, говорившего
устами  Omnes  Omnibus'a  (это  опять был мой голос), который, требуя
петицию, возвещал   гибель  Ваших  надежд  на  подавление  третьего
сословия? Задумывались  ли  Вы  о  том, что  именно разум человека,
воскресшего во мне, его друге, вынудил Вас сделать бесплодную попытку
избавиться  от  меня в январе прошлого года? Она закончилась тем, что
Вашему  наголову разбитому отряду пришлось искать убежища в монастыре
кордельеров. И разве в тот вечер, когда Вас разоблачили перед народом
в Театре Фейдо, Вы снова не услышали в голосе Скарамуша голос Филиппа
де Вильморена? Вы имели глупость вообразить, что ударом шпаги сможете
уничтожить  опасный дар красноречия. Голос из могнлы преследует Вас -
не  так  ли? -  и не смолкнет, пока Вы не провалитесь в преисподнюю.
Теперь  Вы  уже жалеете, что не убили и меня вместе с Филиппом, как я
предлагал. Я  ликую, представляя себе горечь Вашего сожаления: ведь
сожаление  об  упущенных  возможностях - самый страшный ад, в котором
только  может  пребывать  живая  душа, особенно такая душа, как Ваша.
Именно поэтому я обрадовался, узнав, что Вы уцелели во время скандала
в  Фейдо, хотя в тот вечер у меня были совсем другие намерения. Да, я
доволен, что  Вы  будете  жить, для  того  чтобы  неистовствовать и
страдать, наконец-то  узнав  -  у  Вас  так  и не хватило ума самому
догадаться  об  этом, -  что  Ваше злодеяние было бессмысленным, ибо
голос   Филиппа   де  Вильморена  всегда  будет  преследовать  Вас  и
разоблачать  громко и упорно до тех пор, пока Вы не падете в крови от
справедливой  ярости, которую разжигает опасный дар красноречия Вашей
жертвы".
   Я  нахожу  странным, что  Андре-Луи  ни разу не упомянул в этом
письме  мадемуазель  Бпне, и склонен считать, что он слегка покривил
душой, приписав  свои действия в Фейдо одной взятой на себя миссии и
умолчав о своих уязвленных чувствах к Климене.
   Эти  два  письма, написанные в апреле 1789 года, привели к тому,
что Андре-Луи стали еще упорнее разыскивать.
   Ле Шапелье разыскивал его для того, чтобы предложить свою помощь
и  еще  раз попытаться убедить, что ему следует заняться политической
карьерой. Выборщики Нанта разыскивали его - точнее, Omnes Omnibus'a,
не  догадываясь, что  это  Андре-Луи, -  каждый  раз, как возникало
вакантное  место. А  маркиз  де  Латур д'Азир и господин де Ледигьер
разыскивали его, чтобы отправить на виселицу.
   Горя жаждой мщения, разыскивал его и господин Бине, оправившийся
от раны и обнаруживший, что совершенно разорен. Пока он болел, труниа
покинула  его  и  выступала, имея успех, под руководством Полишинеля.
Маркиз, которому происшествие в Театре Фейдо помешало лично сообщить
мадемуазель  Бине  о намерении положить конец их отношениям, вынужден
был  сообщить  ей  об  этом письменно спустя несколько дней из Азира.
Хотя он попытался смягчить удар, вложив в конверт чек, чтобы погасить
долговые  обязательства, несчастная Климена была безутешна. К тому же
ее  приводил в ярость отец, постоянно напоминавший о том, что события
приняли такой оборот потому, что она пренебрегла его мудрыми советами
и  поторопилась  уступить настояниям маркиза. Вполне естественно, что
отец и дочь объясняли бегство господина де Латур д'Азира беспорядками
в  Фейдо. Они  обвинили  Скарамуша  и в этой беде и вынуждены были с
горечью  признать, что  этот негодяй придумал непревзойденную месть.
Возможно, Климена  даже пришла к мысли, что для нее было бы выгоднее
честно  поступить  со  Скарамушем, выйдя за него замуж и предоставив
ему, бесспорно  наделенному  талантами, возвести  ее  на  высоты, к
которым  влекло  ее  честолюбие и попасть на которые ей теперь нечего
было  и надеяться. В таком случае, она была достаточно наказана, ибо,
как  сказал  Андре-Луи, сожаление  об упущенных возможностях - самый
страшный ад.
   Итак, столь упорно разыскиваемый Андре-Луи Моро как сквозь землю
провалился, и за ним тщетно охотилась расторопная парижская полиция,
подхлестываемая  королевским  прокурором  из  Рена. А  между  тем он
находился  в  доме  на улице Случая, в двух шагах от Пале-Рояля, куда
его привела чистая случайность.
   То, что  в  письме  к Ле Шапелье Андре-Луи называет возможным в
ближайшем  будущем, на  самом  деле  уже  произошло: он остался без
средств. Деньги у него кончились, включая и те, которые были выручены
от продажи вещей, без которых можно было обойтись.
   Положение  его  было столь отчаянным, что, шагая в одно ветреное
апрельское  утро  но  улице  Случая, он  остановился, чтобы прочесть
объявление  на двери дома по левой стороне улицы, если стоять лицом к
улице  Ришелье. Почему  он  пошел  по  улице  Случая? Возможно, его
привлекло название, подходившее к случаю.
   Объявление, написанное  крупным  круглым почерком, гласило, что
господину  Бертрану  дез Ами с третьего этажа требуется обходительный
молодой   человек, знакомый   с  искусством  фехтования. Над  этим
объявлением  была  прикреплена черная продолговатая доска, на которой
красовался  щит. Щит  был  красный, с  двумя  скрещенными шпагами и
четырьмя   геральдическими   лилиями*   -  по  одной  в  каждом  углу
Андреевского креста. Под щитом золотыми буквами было написано:

БЕРТРАН ДЕЗ АМИ
   учитель фехтования Королевской академии

   Андре-Луи  остановился, размышляя. Пожалуй, он  может  о себе
сказать, что обладает требующимися качествами. Он, несомненно, молод
и, кажется, достаточно  обходителен, а уроки фехтования, которые он
брал  в  Нанте, дали  ему  по  крайней  мере элементарные познания в
искусстве  фехтования. Судя  по  всему, объявление  висит здесь уже
несколько  дней, значит, претендентов на это место не так уж много.
Возможно, в  таком  случае господин Бертран дез Ами будет не слишком
разборчив. Андре-Луи  не ел целые сутки, и хотя должность, о которой
предстояло узнать поточнее, не была пределом мечтаний, привередничать
сейчас не приходилось.
   Кроме  того, ему  понравилось имя Бертран дез Ами: оно вызывало
ассоциации  с рыцарским духом и дружбой*. А поскольку профессия этого
человека  приправлена  романтикой, то, возможно, он не будет задавать
слишком много вопросов.
   Кончилось   тем, что  Андре-Луи  поднялся  на  третий  этаж  и
остановился  на  площадке перед дверью с надписью "Академия господина
Бертрана  дез  Ами". Он открыл дверь и очутился в скудно обставленной
прихожей. Из  комнаты, дверь которой была заперта, доносился топот,
звон  клинков, и  все  эти  звуки покрывал звучный голос, несомненно
говоривший  по-французски, но на том языке, который услышишь только в
школе фехтования:
   -  Продолжайте! Ну  же, вперед! Вот так! А теперь флапконада в
кварте. Парируйте! Начнем сначала. Вперед! Оборонительное положение в
терции. Перенос  оружия, и  из  квинты  батманом  вниз... Ну  же,
вытягивайте  руку! Вытягивайте! Смелей! Доставайте! - укоризненно
воскликнул голос. - Так-так, уже лучше. - Звон клинков прекратился. -
Помните: кисть  ладонью  вниз, локоть не слишком отведен. На сегодня
хватит. В  среду  будем  отрабатывать  выпад  в  точку. Это сложнее.
Скорость придет, когда будет отработана техника движений.
   Другой  голос  негромко  ответил. Послышались удаляющиеся шаги.
Урок был окончен. Андре-Луи постучал в дверь.
   Ему  открыл  высокий, стройный, хорошо  сложенный  человек лет
сорока. На  нем  были  черные  шелковые штаны, чулки и легкие туфли.
Грудь была заключена в плотно прилегавший стеганый нагрудник из кожи,
доходивший  до  подбородка. Лицо  смуглое, с  орлиным  носом, глаза
темные, рот твердо очерченный. В блестящих черных волосах, собранных
в косичку, кое-где сверкала серебряная нить.
   На  согнутой  руке  он  держал  фехтовальную маску с проволочной
сеткой   для   защиты  глаз. Его  проницательный  взгляд  исследовал
Андре-Луи с головы до ног.
   -  Что  вам угодно? - вежливо осведомился он. Было очевидно, что
он  принял  Андре-Луи  не  за  того, и  это  неудивительно, так как,
несмотря  на  бедственное  положение, у него был безупречный туалет.
Господии дез Ами в жизни бы не догадался, что это - все имущество его
посетителя.
   -  У вас внизу объявление, сударь, - сказал Андре-Луи и понял но
тому, как  загорелись  глаза  учителя фехтования, что претенденты на
предлагаемую  должность  действительно  не  обивают  его порог. Затем
взгляд господина дез Ами сделался удивленным.
   - Так вас привело сюда объявление?
   Андре-Луи пожал плечами и слегка улыбнулся.
   - Нужно на что-то жить, - пояснил он.
   -  Входите  же, присядьте, я сейчас. Через минуту я освобожусь и
займусь вами.
   Андре-Луи  сел  на  скамью, тянувшуюся  вдоль побеленном стены.
Комната  была  длинная, с низким потолком, пол голый. Кое-где у стены
стояли простые деревянные скамьи - точно такие же, как та, на которой
он   сидел. Стены  были  увешаны  фехтовальными  трофеями, масками,
скрещенными  рапирами, толстыми нагрудниками, разнообразными шпагами,
кинжалами  и  мишенями  разных  веков  и стран. Висел здесь и портрет
тучного  господина  с  большим  носом, в тщательно завитом парике, с
синей  лентой  святого  Духа, в  котором Андре-Луи узнал короля. Был
здесь  и  пергамент  в  раме  - диплом Королевской академии, выданный
господину  дез  Ами. В одном углу стоял книжный шкаф, а возле него -
письменный  стол  с  креслом. Стол  был повернут к одному из четырех
окон, ярко  освещавших  длинную  комнату. Полный, прекрасно одетый
молодой  человек  стоял возле стола, надевая камзол и парик. Господин
дез Ами не спеша подошел к нему, двигаясь с удивительным изяществом и
гибкостью, обратившими  на  себя внимание Андре-Луи, и теперь стоял,
беседуя со своим учеником к помогая ему завершить туалет.
   Наконец молодой человек удалился, выти