сли она ничего не дает
взамен.
   Побелев, Климена резко повернулась к нему.
   - Что именно вы имеете в виду?
   -   По-моему, это  понятно  без  объяснений. Девушка  в  вашем
положении  может  принимать поклонение при условии, что она принимает
его   с  достоинством  и  вежливым  равнодушием, показывая, что  не
собирается  даровать  взамен никаких милостей, кроме улыбки. Если она
благоразумна, то устроит так, чтобы воздыхатели собирались вокруг нее
все   вместе, и   не   останется  наедине  ни  с  одним. Если  она
осмотрительна, то  никогда  не  подаст  надежд, чтобы  не попасть в
положение, когда   не   в  ее  власти  будет  воспрепятствовать  их
осуществлению.
   - Да как вы смеете?
   -  Я  знаю, о  чем говорю, и знаю господина де Латур д'Азира, -
ответил  Андре-Луи. Это человек бесжалостный и жестокий, берущий все,
чего  пожелает, не  считаясь  с тем, добровольно ли это ему дают, не
задумывающийся  о  горе, которое  приносит, потакая своим прихотям,
признающий  один закон - силу. Подумайте об этом, Климена, и спросите
себя, проявил ли я неуважение, предупредив вас.
   И он вышел, не желая продолжать разговор на эту тему.
   Следующие  дни  были  несчастливыми  для  него  и еще для одного
человека. Этим  человеком  был  Леандр, которого упорное ухаживание
господина де Латур д'Азира за Клименой повергло в глубочайшее уныние.
Маркиз не пропускал ни одного представления. Он постоянно оставлял за
собой  ложу  и  неизменно  появлялся либо один, либо со своим кузеном
господином де Шабрийаном.
   На  следующей  неделе, во вторник, Андре-Луи рано утром вышел из
дому  один. Он был не в духе, раздраженный своим крайне унизительным
положением, и  пошел пройтись, чтобы бы развеяться. Повернув за угол
площади    Буффе, он   столкнулся   с   худощавым   господином   с
болезненно-бледным  цветом лица. На нем ловко сидело черное платье, а
под круглой шляпой был парик, перевязанный лентой. При виде Андре-Луи
человек  отступил, навел на него лорнет и, наконец, окликнул голосом,
в котором звучало изумление:
   - Моро! Где же вы, черт возьми, прятались все эти месяцы?
   Это был Ле Шапелье, адвокат, глава Ренского салона.
   - Под юбками Мельпомены, - ответил Скарамуш.
   - Не понимаю.
   - Тем лучше. Как вы, Изаак? И что происходит в в мире? Кажется,
в последнее время все спокойно?
   -  Спокойно! -  засмеялся  Ле  Шапелье. -  Да  где же вы были?
Спокойно! - он указал на кафе в тени мрачной тюрьмы, находившейся по
ту  сторону площади. - Пойдемте выпьем баварского пива. Вы нам просто
позарез  нужны, мы вас повсюду ищем и - надо же! - вдруг сваливаетесь
как снег на голову!
   Они  пересекли  площадь и вошли в кафе.
   - Так вы считаете, что в мире все спокойно! С ума сойти! Значит,
вы  ничего  не  слыхали  про  королевский  указ  о созыве Генеральных
штатов? Теперь  мы  должны  получить  то, чего требовали сами и чего
требовали  для  нас  вы  здесь, в  Нанте. А  слыхали  вы про указ о
предварительных  выборах  -  выборах  выборщиков? А знаете, какой шум
поднялся в Репе в прошлом месяце? Дело в том, что в указе говорилось,
что   три  сословия  должны  вместе  заседать  в  Генеральных  штатах
бальяжей*, но  в  Ренском  бальяже  аристократы  вечно  упорствуют в
неподчинении. Н  вот они взялись за оружие - шестьсот человек вместе
со  своей  челядью, возглавляемые вашим старым другом, господпном де
Латур  д'Азиром, н  решили  разбить в пух н прах нас, представителей
третьего  сословия, чтобы положить коксц нашей наглости. - Ле Шапелье
тихо  рассмеялся, -  Но  не  тут-то  было: мы показали им, что тоже
кое-чего  стоим  и умеем владеть оружием. Именно к этому вы призывали
нас здесь, и Нанте в ноябре прошлого года. Мы дали нм решительный бой
на   улице  под  командованием  вашего  однофамильца  Моро, военного
полицейского. Да, задали мы им перцу - они еле ноги унесли н укрылись
в  монастыре  кордельеров. Так  закончилось их сопротивление власти
короля и воле народа.
   Ле  Шапелье  вкратце  остановился  на  деталях событий и наконец
перешел к делу, из-за которого, но его словам, вынужден был охотиться
за Андре-Луи и совсем было отчаялся найти его.
   Нант  посылает  пятьдесят  делегатов в Рен на собра ние, которое
должно  выбрать  депутатов от третьего со словия и отредактировать их
наказы. Сам Рен представлен полностью, а то время как такие деревни,
как  Гаврийяк, посылают двух делегатов от каждых двухсот дворов или и
того  меньше. И  Гаврийяк, и Рен, и Нант летят, чтобы Андре-Луи Моро
был в числе их делегатов: Гаврийяк - поскольку он из их деревни и там
известно, какие жертвы народному делу он принес: Рен - поскольку там
слышали  его  вдохновенное выступление в день убийства студентов; что
касается Нанта, то там не знали, кто он такой на самом деле, и хотели
послать  его  от  Нанта  как  оратора, обращавшегося к ним под именем
Omnes  Omnibus  и  выработавшего  для  них  меморандум, который, как
полагают, в  большой  степени  повлиял  на  господина  Неккера  при
формулировании условий созыва.
   Поскольку  Андре-Лун  не смогли найти, его не включили ни в одну
делегацию. Теперь  же  случилось  так, что в делегации от Нанта есть
одна-две  вакансии, и именно для того, чтобы заполнить их, Ле Шапелье
приехал в Нант.
   Андре-Луи решительно отверг предложение Ле Шапелье.
   -   Вы  отказываетесь? -  вскричал  тот. -  Вы  с  ума  сошли!
Отказываться, когда тебя требуют со всех сторон! Да понимаете ли вы,
что   скорее  всего  вас  выберут  одним  из  депутатов  и  пошлют  в
Генеральные  штаты  в Версаль, чтобы представлять нас в деле спасения
Франции?
   Но, как  мы  знаем, Андре-Луи  вовсе не был озабочен спасением
Франции. В данный момент он был занят спасением двух женщин, которых
любил-правда, совершенно по-разному, - от мужчины, которого поклялся
уничтожить. Он  твердо  стоял  на  своем  отказе, пока Ле Шапелье с
удрученным видом не оставил все попытки убедить его.
   -  Странно, - сказал Андре-Луи, - что я настолько занят ерундой,
что даже не заметил, что жители Нанта с головой ушли в политику.
   -  С  головой! Мой друг, Нант-просто бурлящий котел политических
страстей! На   поверхности  все  спокойно  лишь  потому, что  есть
уверенность, что  все идет как надо. Но при малейшем намеке, что это
не так, котел перекипит и страсти выплеснутся,
   - В самом деле? - задумчиво переспросил Скарамуш. - Эти сведения
могут  пригодиться. - Затем он сменил тему. - Знаете ли вы, что Латур
д'Азир находится здесь?
   -  В  Нанте? Однако, если он выходит на улицу, ему не откажешь в
мужестве: ведь жители Нанта знают о его прошлом и о той роли, которую
он  сыграл  в  мятеже в Рене. Удивительно, что его не побили камнями.
Впрочем, рано или поздно побьют-нужно только, чтобы кто-нибудь подал
эту мысль.
   -  Что же, не исключено, - сказал Андре-Луи и улыбнулся. - Он не
так  уж  часто показывается - по крайней мере на улице, так что он не
столь отважен, как вам кажется. Я как-то сказал ему, что у него ни на
грош мужества, а одна наглость.
   На  прощание  Ле  Шапелье  снова  попросил приятеля обдумать его
предложение.
   -  Дайте  мне знать, если передумаете. Я остановился в "Олене" и
пробуду там до послезавтра. Если вы честолюбивы, не упустите шанс.
   - Мне кажется, я не честолюбив, - сказал Андре-Луи и пошел своей
дорогой.
   В  тот  вечер  в  театре Андре-Луи пришла в голову озорная мысль
проверить  слова  Ле  Шапелье  о  настроении  умов  в  городе. Играли
"Грозного  капитана", в  последнем акте которого Скарамуш выводит на
чистую воду трусливого задиру и хвастуна Родомона.
   После  смеха, который неизменно вызывало разоблачение Капитана,
Скарамушу  оставалось лишь заклеймить его презрением в фразе, которая
изменялась  на каждом спектакле в зависимости от вдохновения. На этот
раз он решил придать ей политическую окраску.
   -  Итак, о  хвастливый  трус, твоя ничтожность разоблачена! Ты
устрашал  людей  высоким  ростом, огромной  шпагой, лихо заломленной
шляпой, и  они  вообразили, что ты так грозен, каким кажешься из-за
своей  наглости. Но при первом же столкновении с подлинной силой духа
ты  трясешься и хнычешь, и огромная шпага остается в ножнах. Ты похож
на  привилегированных, когда они лицом к лицу сталкиваются с третьим
сословием.
   Это  была  дерзость  с  его  стороны, и  он  готов был к смеху,
аплодисментам, возмущению  - к чему угодно, по только не к тому, что
последовало. Реакция  партера  и амфитеатра была такой неожиданной и
бурной, что  Андре-Луи  был напуган, как мальчик, поднесший спичку к
стогу  сена, высушенного  на  солнце. Зал  разразился овацией, люди
вскакивали  на  ноги, забирались  на  сиденья, размахивали шляпами.
Раздавались радостные, одобрительные возгласы. Так продолжалось, пока
не закрылся занавес.
   Скарамуш  стоял, задумчиво улыбаясь сжатыми губами. В последний
момент  перед  ним мелькнуло лицо господина де Латур д'Азира, который
слегка  подался вперед в своей ложе, так что, вопреки обыкновению, на
него не падала тень. Лицо его искажала злоба, глаза горели.
   -  Боже  мой! -  рассмеялся Родомон, приходя в себя от подлинного
испуга, сменившего  наигранный  ужас. - Ну и мастак вы задеть их за
живое, Скарамуш!
   Скарамуш взглянул на него и усмехнулся.
   -  При случае это может пригодиться, - сказал он и ушел к себе в
гримерную переодеваться.
   Его  ожидал  выговор. Он  задержался в театре из-за декораций к
новой  пьесе, которые  надо было установить назавтра. Когда Скарамуш
покончил  с  этим  делом, остальные  члены труппы давно уже ушли. Он
нанял портшез и отправился в гостиницу - при нынешнем достатке он мог
позволить себе подобную роскошь.
   Когда  Андре-Луи  вошел  в общую комнату труппы на втором этаже,
господин  Бине, голос  которого был слышен еще на лестнице, громко и
горячо  о  чем-то  говорил. Внезапно  замолчав, он круто обернулся к
вошедшему.
   -  Наконец-то  явились! -  Приветствие было столь странным, что
Андре-Луи лишь взглянул на него со спокойным удивлением.
   -  Я жду объяснений по поводу безобразной сцены, которую вызвало
ваше сегодняшнее выступление.
   - Безобразной сцены? Разве аплодисменты публики - безобразие?
   - Публика? Вы хотите сказать - сброд. Из-за того, что вы играете
па  низких  страстях  толпы, мы лишимся покровительства всех знатных
господ.
   Андре-Луи  прошел  мимо  господина Бине к столу. Он презрительно
пожал плечами - в конце концов, этот человек оскорбил его.
   - Вы, как всегда, сильно преувеличиваете.
   -  Ничуть. Кроме  того, разве я не хозяин в собственном театре?
Это труппа Бине, и дела в ней будут вестись, как принято у Бине.
   -  А кто же те знатные господа, потерять покровительство которых
вы так боитесь? - спросил Андре-Луи.
   -  Вы  полагаете, их  нет? Ну, так вы очень ошибаетесь. После
сегодняшнего  спектакля ко мне зашел маркиз де Латур д'Азир и в самых
резких  выражениях высказался о вашей скандальной выходке. Я вынужден
был принести извинения, и...
   -  Очередная  глупость  с  вашей  стороны, - сказал Андре-Луи. -
Человек, уважающий  себя, указал бы этому господину на дверь. - Лицо
господина  Бине  начало  багроветь. - Вы называете себя главой труппы
Бине, хвастаете, что  будете  хозяином  в  своем  театре, а  сами
вытягиваетесь, как  лакей, перед первым попавшимся наглецом, который
приходит  к  вам  в  артистическое фойе и заявляет действительно себя
уважали, то выставили бы его за дверь.
   Послышался   одобрительный   шепот   актеров, которых  возмутил
высокомерный тон маркиза, оскорбившего их всех.
   - А еще я скажу, - продолжал Андре-Луи, - что человек, уважающий
себя, с  радостью ухватился бы за любой предлог указать господину де
Латур д'Азиру на дверь.
   - Что вы имеете в виду? - В вопросе раздались раскаты грома.
   Андре-Луи  обвел  взглядом  труппу, которая собралась за столом,
накрытым к ужину.
   -  Где  Климена? -  резко спросил он. Леандр подскочил, отвечая
ему. Он был бледен и трясся от волнения.
   -  Она  уехала из театра в карете маркиза де Латур д'Азира сразу
же  после  представления. Мы  слышали, как он предложил отвезти ее в
свою гостиницу.
   Андре-Луи  взглянул  на  часы  над  камином. Он казался слишком
спокойным.
   - Это было час с лишним назад. Она еще не вернулась?
   Он  пытался поймать взгляд господина Бине, но тот упорно смотрел
в сторону. Снова ответил Леандр:
   - Еще нет.
   -  Так! - Андре-Луи сел и налил себе вина. В комнате воцарилась
гнетущая  тишина. Леандр наблюдал за Андре-Луи выжидающе. Коломбина -
сочувственно. Даже  господин  Бине, казалось, ожидал  от Скарамуша
реплики, как в театре, но тот разочаровал его.
   - Вы оставили мне что-нибудь поесть? - спросил Андре-Луи. К нему
придвинули  блюда, и он принялся за еду. Ужинал он молча и, видимо, с
хорошим  аппетитом. Господин  Бине  сел, налил себе зина и выпил, а
затем  попытался  завязать  разговор  то  с  одним, то с другим. Ему
отвечали  односложно: в  тот вечер господин Бине явно не пользовался
расположением своей труппы.
   Наконец  снизу  послышались  громыхание  колес и перестук копыт.
Затем  донеслись  голоса, звонкий  смех Климены. Андре-Луи продолжал
невозмутимо есть.
   - Какой актер! - шепнул Арлекин Полишинелю, и тот угрюмо кивнул.
   Вошла  Климена. Это был эффектный выход примадонны: голова гордо
поднята, подбородок  вздернут, в  глазах  искрится смех. Она играла
триумф  и  высокомерие. Щеки  у нее горели, густые каштановые волосы
были  слегка  растрепаны. В левой руке Климена держала огромный букет
из  белых  камелий. На  среднем  пальце  красовалось  кольцо с очень
дорогим  бриллиантом, блеск  которого  сразу  же  приковал  всеобщее
внимание.
   Ее  отец вскочил, чтобы приветствовать дочь с необычной для него
отеческой нежностью:
   - Наконец-то, дитя мое!
   И он повел ее к столу. Климена устало опустилась на стул. Хотя в
ней  чувствовалась  некоторая  нервозность, улыбка не сходила с губ,
даже  когда она взглянула на Скарамуша. И только Леандр, не сводивший
с  нее  тоскливого  взгляда, заметил, что  в карих глазах мелькнуло
что-то похожее на страх.
   Андре-Луи  продолжал  спокойно  есть, даже не взглянув в сторону
Климены. Постепенно   до   актеров   начало  доходить, что, хотя,
несомненно, назревает  скандал, разразится он только после их ухода.
Первым  встал  и  удалился  Полишинель, и это послужило сигналом для
остальных. Через пару минут в комнате остались только господин Бине с
дочерью  и Андре-Луи. И тут наконец-то последний положил нож и вилку,
отхлебнул   глоток  бургундского  и, откинувшись  на  спинку  стула,
взглянул на Климену.
   -  Надеюсь, у вас была приятная прогулка, мадемуазель, - сказал
он.
   - Весьма приятная, сударь. - Она держалась вызывающе, безуспешно
пытаясь состязаться с ним в хладнокровии.
   -  И  довольно прибыльная, насколько я могу судить об этом камне
на  таком расстоянии. Он стоит самое малое пару сотен луидоров, а это
огромная  сумма даже для такого богатого аристократа, как господин де
Латур  д'Азир. Не  будет  ли  дерзостью со стороны того, кто намерен
стать вашим мужем, поинтересоваться, что вы дали ему взамен?
   Господин  Бине  загоготал, и  в  его  грубом  смехе  прозвучали
презрение и цинизм.
   - Я не дала ничего, - с негодованием ответила Климена.
   - Ах, так! Значит, этот бриллиант - плата вперед.
   - Черт возьми, вы себя неприлично ведете, - запротестовал Бине.
   -  Неприлично! -  Андре-Луи  метнул  в  господина  Бине взгляд,
исполненный   такого  испепеляющего  презрения, что  старый  негодяй
заерзал  на стуле. - Вы упомянули о приличиях, Бине? Из-за вас я чуть
не  вышел  из себя, а уж это совсем не в моих правилах. - Он медленно
перевел взгляд на Климену, которая оперлась и стол локтями н опустила
подбородок в ладони. Она смотрела на Андре-Луи с вызовом и насмешкой.
- Мадемуазель, - медленно произнес он, - я хотел бы, исклю чительно в
ваших интересах, чтобы вы подумали, что делаете.
   -  Я  прекрасно  могу  сама  все  обдумать и не нуждаюсь в ваших
советах, сударь.
   -  Ну  что, получили? - фыркнул Бине. - Надеюсь, ответ пришелся
вам по вкусу.
   Андре-Луи  слегка  побледнел. Он  все еще пристально смотрел па
Климену, и  его  большие темные глаза выражали неверие. На господина
Бине он не обращал ни малейшего внимания.
   -   Мадемуазель, вы, разумеется, не  хотите  сказать, что
собираетесь  добровольно, с  полным  пониманием  того, что делаете,
променять  достойный брак па... на то, что вам может предложить такой
человек, как господин де Латур д'Азир?
   Господин Биие резко повернулся к дочери.
   -  Ты только послушай, что говорит этот сладкоречивый ханжа! Ну,
теперь-то наконец ты видишь, что этот брак погубит тебя! Этот человек
всегда  будет  рядом  с  тобой-неудобный  муж, который  не даст тебе
воспользоваться ни одним шансом, моя девочка.
   Она вскинула голову, соглашаясь с отцом.
   - Он начинает утомлять меня своей глупой ревностью, - призналась
она. - Боюсь, что как муж он будет невыносим.
   Андре-Луи  почувствовал, что  у  него  сжалось  сердце, но, как
настоящий  актер, и виду не подал. Он рассмеялся довольно неприятным
смехом н поднялся.
   -  Я склоняюсь перед вашим выбором, мадемуазель. Надеюсь, вам не
придется сожалеть о нем.
   -   Сожалеть? -  вскричал  господин  Бине. Он  рассмеялся  от
облегчения, видя, что дочь паконец-то избавилась от этого поклонника,
которого он никогда не одобрял - за исключением тех нескольких часов,
когда считал Андре-Луи знатной особой. - А о чем ей сожалеть? Что она
принимает    знаки    внимания    от   знатного   дворянина, такого
могущественного  и богатого, что он дарит ей, как простую безделушку,
драгоценность  ценой в годовое жалованье актрисы из Комеди Франсез? -
Он встал, приблизился к Андре-Луи и уже более мирным тоном продолжал:
- Ну-иу, мой друг, никакого камня за пазухой! Черт возьми! Неужели вы
встанете на пути у девушки? Не можете же вы в самом деле винить ее за
этот  выбор? Вы  подумали  о  том, что  он  для нее значит? Что под
покровительством  такого  человека  она  всего  добьется? Разве вы не
видите, как  сказочно  ей  повезло? Конечно, если вы ее любите, да
притом так ревнивы, то не можете не признать, что так лучше?
   Андре-Луи долго молча рассматривал его, затем снова рассмеялся.
   - О, вы фантастичны, - сказал он. Повернулся на каблуках и пошел
к двери.
   Презрение, сквозившее  во  взгляде  Андре-Луи и звучавшее в его
словах  и  смехе, сильно  уязвило  господина  Бине  н  отбило  охоту
мириться.
   -  Фантастичны, да? -  закричал  он, глядя вслед удалявшемуся
Скарамушу маленькими глазками, сейчас налитыми злобой. - Фантастичны,
потому что предпочли могущественное покровительство знатного вельможи
браку с нищим ублюдком без имени? О да, мы фантастичны!
   Андре-Луи повернулся, держась за ручку двери.
   -  Нет, я  ошибся, - сказал он. - Вы не фантастичны. Вы просто
мерзки - вы оба. - И он вышел.



Глава Х. ИСКРЕННЕЕ РАСКАЯНИЕ



   Солнечным   мартовским  утром, в  воскресенье, мадемуазель  де
Керкадью  прогуливалась  со  своей  теткой  по  широкой террасе замка
Сотрон. У  Алины  был  покладистый характер, и тем удивительней, что
последнее  время  она  стала  раздражительной  и  проявляла низменный
интерес к житейским делам. Это еще более, чем всегда, убедило госпожу
де   Сотрон, что  ее  брат  Кантен  просто  возмутительно  руководил
воспитанием  этого ребенка. Похоже было на то, что Алина знает все, в
чем  девушке  лучше  быть  несведущей, зато  несведуща  во всем, что
девушке следует знать. По крайней мере, таково было мнение госпожи де
Сотрон.
   - Скажите, сударыня, все мужчины - скоты? - спросила Алина.
   В  отличие  от  брата, графиня  была  высокой, величественного
сложения. В  те  дни, когда  она еще не вышла замуж за господина де
Сотрона, злые языки говорили, что она - единственный мужчина в семье.
С  высоты  своего  благородного  роста  она  с  тревогой взглянула на
маленькую плем