ом.
   Господин Бине плевать хотел на последствия! К черту последствия!
Этому  молодому нахалу, этому сельскому адвокатишке придется зарубить
себе на носу, что господин Бине не из тех, кем можно командовать!
   Скарамуш поднялся.
   -  Прекрасно, - сказал он полуравнодушно-полупокорно. - Как вам
будет  угодно. Однако  не  забывайте, что утро вечера мудренее. Быть
может, при  холодном свете утра вы лучше разглядите мое предложение.
То, что  предлагаю я, принесет нам обоим богатство. То, что задумали
вы, принесет  нам  обоим  гибель. Спокойной ночи, господин Бине. Да
помогут вам небеса принять мудрое решение.
   Разумеется, господину  Бине  не  оставалось  ничего  иного, как
принять  единственно возможное решение, - ведь хозяином положения был
Андре-Луи, твердо  стоявший  на своем. Конечно, дело не обошлось без
споров, причем господин Бине торговался слишком долго и отчаянно для
человека  искусства, который  ничего  не  смыслит в делах. Андре-Луи
пошел  на  кое-какие уступки: например, он согласился писать сценарии
бесплатно. Пошел  он  и  на  то, чтобы  господин Бине назначил себе
жалованье, совершенно несоразмерное с заслугами.
   Итак, наконец  все  вопросы  были улажены, и собравшейся труппе
сообщили  новость, которая, разумеется, вызвала  зависть  и обиды,
однако   все   успокоились, как  только  выяснилось, что  прибавят
жалованье. Надо  сказать, что  господин  Бине никак не хотел на это
согласиться, но Скарамуш был неумолим.
   -  Если  мы  собираемся играть в Фейдо, у нас должна быть труппа
актеров, знающих  себе  цену, а не кучка заморышей. Чем лучше мы им
заплатим, тем больше они нам заработают.
   Таким  образом  Андре-Луи  справился  с  недовольством труппы по
поводу  слишком  быстрого  продвижения  новичка, и  его  главенство,
которому  подчинился  сам  господин  Бине, приняли с готовностью - за
одним исключением.
   Этим   исключением  была  Климена. Ее  злило, что  не  удалось
поставить   на  колени  интересного  молодого  незнакомца, буквально
свалившегося  к  ним  на  голову  в  то утро близ Гишена. Его упорное
нежелание  замечать  ее  особу постоянно разжигало эту злобу. Узнав о
том, что   Андре-Луи  станет  компаньоном  отца, Климена  пыталась
отговорить  последнего. Она  вышла  из  себя и назвала отца дураком,
после  чего  господин  Бине  в  свою очередь вышел из себя и в лучших
традициях  Панталоне  надавал  дочери пощечин, которые она добавила к
счету  Скарамуша. Климена выжидала случая заставить его расплатиться
по  этому  счету, который  все  возрастал, но  случай  все никак не
представлялся, так  как  у Скарамуша было дел по горло. Всю неделю в
Фужере  шла  подготовка, и  его видели только на представлениях, а в
Редоне он носился как вихрь между театром и гостиницей.
   Сразу  же  стало  ясно, что  редонский эксперимент удался. Весь
месяц, проведенный  в этом оживленном городке, Андре-Луи, ободренный
успехом, работал  день и ночь. Момент был выбран удачно, поскольку в
самом  разгаре  была  торговля  каштанами, центром  которой является
Редон. Каждый  вечер  маленький  театр  был  полон. Сельские жители,
привозившие  каштаны  на  редонский  рынок, рассказывали о спектаклях
труппы, и слава ее росла. На представления приезжали со всей округи,
из  соседних  деревушек  -  таких, как Адлер Сен-Перье и Сен-Никола.
Чтобы  не  дать  угаснуть  интересу  публики, Андре-Луи каждую нелелю
готовил  новый сценарий. Он добавил к репертуару труппы еще три пьесы
-  "Женитьба  Панталоне", "Робкий  влюбленный"  и "Ужасный капитан".
Последняя пользовалась наибольшим успехом. В основу Андре-Луи положил
"Хвастливого воина" Плавта. В пьесе была прекрасная роль для Родомона
и  неплохая роль хитрого лейтенанта при Капитане для Скарамуша. Успех
спектакля  в  немалой мере объяснялся тем, что Андре-Луи дал довольно
подробные указания в тексте, как должен развиваться диалог, а кое-где
даже  вставил  сами  диалоги, правда  не  настаивая на том, чтобы их
воспроизводили дословно.
   Между  тем  дела  шли  на  лад, и  Андре-Луи, призвав на помощь
портных, занялся гардеробом труппы, который давно следовало обновить.
Он  также  отыскал  пару  нищих художников и, соблазнив их маленькими
ролями  лекарей  и  нотариусов, включил  в  труппу. В  свободное от
спектаклей  время  они  писали  новые декорации. Так шла подготовка к
покорению  Нанта, как Андре-Луи называл предстоящие гастроли. Никогда
в  жизни  Андре-Луи  столько  не работал - можно даже сказать, что он
вообще  в  жизни не работал по сравнению с тем, что делал сейчас. Его
энергия  была  неистощима, и  он  все  время  пребывал  в прекрасном
настроении. Он  носился  как  угорелый, играл  в спектаклях, писал,
придумывал, руководил, в  то  время как Бине наконец-то наслаждался
отдыхом, пил  каждый  вечер бургундское и вкушал белый хлеб и прочие
яства. Толстяк  уже  начал  поздравлять  себя  с  тем, что  проявил
проницательность, сделав  этого  трудолюбивого, неутомимого молодого
человека  компаньоном. Когда  стало ясно, насколько неосновательными
были  его  страхи  перед  гастролями в Редоне, он перестал испытывать
ужас, обуревавший его раньше при одной мысли о Нанте.
   Радужное  настроение  Бине разделяла вся труппа, как всегда - за
исключением  Климены. Она  перестала  задирать Скарамуша, наконец-то
поняв, что  ее  насмешки не достигают цели, а лишь бьют рикошетом по
ней  же  самой. Таким образом ее смутная неприязнь, не находя выхода,
все усиливалась.
   Однажды  Климена  намеренно  столкнулась  с  Андре-Луи, когда он
уходил  из  театра после представления. Все ушли, а она вернулась под
предлогом, будто что-то забыла.
   - Скажите, что я вам сделала? - спросила она напрямик.
   - Сделали мне, мадемуазель? - не понял он.
   - Почему вы меня ненавидите?
   - Ненавижу вас, мадемуазель? Я ни к кому не питаю ненависти, ибо
это самое неразумное из всех чувств. Я никогда не испытывал ненависти
даже к своим врагам.
   - Ах, какое христианское смирение!
   -  Ненавидеть вас - вас!.. По-моему, вы восхитительны. Я всегда
завидую  Леандру. Кстати, я серьезно подумывал о том, чтобы заставить
его играть Скарамуша, а самому взять роль Влюбленного.
   - Не думаю, чтобы вы пользовались успехом.
   -  Это  единственное, что меня удерживает. Однако если бы у меня
был  такой источник вдохновения, как у Леандра, возможно, я бы сыграл
убедительно.
   - Что же это за источник?
   - Возможность играть вместе с такой очаровательной Клименой.
   Она не дала себе труда вглядеться в его худое лицо.
   - Вы смеетесь надо мной, - сказала она и проплыла мимо Андре-Луи
в   театр. Да, с   таким   бесполезно  говорить  -  он  абсолютно
бесчувственный. Разве это мужчина?
   Однако, когда  минут через пять Климена вернулась, она увидела,
что он задержался.
   - Еще не ушли? - надменно осведомилась она.
   -  Я ждал вас, мадемуазель. Ведь вы идете в гостиницу. Нельзя ли
мне сопровождать вас...
   - Какая галантность! Неужели вы снизошли до меня?
   - Может быть, вы предпочитаете, чтобы я не сопровождал вас?
   -  Ну  что  вы, как  можно, господин Скарамуш! К тому же нам по
пути, а улицы ничьи. Просто я ошеломлена неожиданной честью.
   Взглянув  на  Климену, Андре-Луи заметил, как надменно выражение
ее прелестного лица, и рассмеялся.
   - А что, если я боялся, что к этой чести не стремятся?
   -  Ах, теперь понятно! - воскликнула она. - Значит, это я должна
добиваться  такой  неслыханной  чести  и бегать за мужчиной, чтобы он
заплатил  мне  простой  долг  вежливости. Раз  это  утверждаете  вы,
господин  Всезнайка, значит, так  оно и есть, и мне остается только
просить прощения за свое невежество.
   -  Вам  нравится  быть жестокой, - сказал Скарамуш. - Ну что же,
ничего не поделаешь. Пойдемте?
   И   они  направились  к  гостинице, идя  быстрым  шагом, чтобы
согреться: вечер  был  ветреный. Некоторое  время  они  шли  молча,
украдкой наблюдая друг за другом.
   -  Так  вы  считаете меня жестокой? - наконец спросила Климена с
вызовом, и стало ясно, что слова Андре-Луи задели ее за живое.
   Он взглянул на нее с полуулыбкой.
   - Вы не согласны?
   - Вы - первый, кто обвиняет меня в жестокости.
   -  Не  смею предположить, что я - первый, к кому вы жестоки, ибо
такое  предположение  было  бы  слишком  лестно для меня. Лучше будем
считать, что другие страдали молча.
   -  Боже  мой! Так вы страдали? - Было непонятно, говорит ли она
серьезно или подтрунивает над ним.
   - Мое признание - приношение на алтарь вашего тщеславия.
   - В жизни бы не подумала, что вы страдаете.
   -  Разумеется - ведь я прирожденный актер, как говорит ваш отец.
Я  был  актером  задолго  до  того, как стал Скарамушем. Поэтому я и
смеялся  -  я  часто  смеюсь, когда  мне  больно. Вам нравилось быть
надменной - и я в свою очередь играл надменность.
   - Очень хорошо играли, - сказала она не задумываясь.
   - Конечно, ведь я - превосходный актер.
   - А отчего же вы так внезапно изменились?
   -  В  ответ  на  перемену  в  вас. Вы  устали  от роли жестокой
красавицы  - скучная роль, поверьте мне, к тому же недостойная вашего
таланта. Если  бы я был женщиной и обладал вашей красотой и грацией,
Климена, я счел бы ниже своего достоинства использовать их как оружие
нападения.
   -  Красота  и  грация! - повторила она, притворяясь удивленной.
Однако  тщеславная  девчонка  смягчилась. - Когда же вы их заметили,
господин  Скарамуш? Он  взглянул на нее, восхищаясь живой красотой и
женственностью, которые с самого начала неудержимо влекли его.
   -  Однажды  утром, когда  вы  с  Леандром репетировали любовную
сцену.
   Климена  опустила веки под пристальным взглядом Скарамуша, но от
него не укрылось удивление, промелькнувшее в ее глазах.
   - Ведь вы видели меня тогда в первый раз!
   -  До  этого  мне  не представилась возможность заметить, как вы
прелестны.
   -  И вы думаете, что я вам поверю? - спросила она, но так мягко,
как никогда еще с ним не говорила.
   -  Значит, вы  не  поверите, если  я признаюсь, что в тот день
именно ваша красота решила мою судьбу? Ведь это из-за нее я вступил в
труппу вашего отца.
   Климена задохнулась. Куда девалась ее неприязнь к Андре-Луи?
   - А зачем вы это сделали?
   - Чтобы когда-нибудь предложить вам стать моей женой.
   От  изумления  Климена остановилась, чтобы взглянуть Андре-Луи в
лицо. Теперь в ее взгляде не было и тени застенчивости, глаза холодно
сверкали, на  щеках  появился  легкий румянец. Она заподозрила в его
словах непростительную насмешку.
   - А вы не теряете времени даром, не так ли?
   - Да. Разве вы еще не заметили? Я поддаюсь внезапным порывам. Вы
же  видели, что  я  сделал  из  труппы  Бине  за  каких-нибудь  пару
месяцев-другой не добился бы и половины за целый год. Так почему же я
должен  быть  медлительней  в  любви, чем  в  работе? Я сдерживался,
вопреки  своим чувствам, чтобы не напугать вас стремительностью. Видя
ваше  холодное  безразличие, я вынужден был платить той же монетой, и
это  было  тяжелее  всего. Я  ждал  -  о, как терпеливо! - когда вам
надоест быть жестокой.
   -   Вы  удивительный  человек, -  произнесла  она  без  всякого
выражения.
   -  Да, -  согласился он. - Не будь у меня уверенности, что я не
совсем обычен, я бы не смел ни на что надеяться.
   Они машинально продолжили свой путь.
   -  Вы  жалуетесь  на  мою стремительность, - сказал он, - однако
заметьте, пока что я ничего вам не предложил.
   - Как? - промолвила она, нахмурившись.
   -  Я  просто поведал вам о своих надеждах. Я не так безрассуден,
чтобы сразу же спрашивать, суждено ли им сбыться.
   -  Клянусь  честью, вы поступили благоразумно, - резко ответила
она.
   - Не сомневаюсь в этом.
   Климену  так  раздражало его самообладание, что остаток пути она
проделала в молчании.
   Случилось  так, что, когда в тот вечер Климена собиралась уйти к
себе  после  ужина, они с Андре-Луи оказались одни в комнате, которую
господин Бине снял для своей труппы (как видите, дела труппы Бине шли
в гору).
   Климена встала, и Скарамуш тоже поднялся, чтобы зажечь ей свечу.
Держа  свечу  в  левой руке, правую она протянула ему. Белая округлая
рука была обнажена до локтя.
   - Спокойной ночи, Скарамуш, - сказала она так мягко и нежно, что
он  затаил  дыхание  и  стоял, не сводя с нее сверкающих черных глаз,
затем схватил кончики длинных тонких пальцев и, склонившись, прижался
губами. Снова взглянул на Климену, женственность которой притягивала
и  манила. Ее лицо побледнело, на приоткрытых губах бродила странная
улыбка, грудь под кружевной косынкой вздымалась.
   Не  выпуская  руки Климены, Андре-Луи притянул ее к себе. Она не
сопротивлялась. Он  взял у нее из рук свечу и поставил на буфет, и в
следующую  секунду  ее  гибкое  тело  оказалось у него в объятиях. Он
целовал Климену, шепча ее имя, как молитву.
   -  А  сейчас  я жестока? - спросила она, тяжело дыша. Он ответил
поцелуем. - Я была жестокой, потому что вы ничего не хотели замечать,
- прошептала она.
   И  тут  отворилась  дверь, и вошел господин Бине, отцовский взор
которого оскорбило неблагопристойное поведение родной дочери.
   Он  стоял  разинув рот, а Климена и Андре-Луи оторвались друг от
друга нарочито неспешно и с притворным спокойствием.
   - Что это значит? - возмутился сбитый с толку господин Бине.
   -  А  разве  тут нужны объяснения? Разве они будут красноречивее
того, что  вы  видели? Просто  нам  с  Клименой  пришло  в  голову
пожениться.
   - А разве не важно, что придет в голову мне?
   - Конечно, важно, но у вас слишком хороший вкус и доброе сердце,
чтобы чинить нам препятствия.
   -  Вы считаете, что это само собой разумеется. Ну конечно-ведь у
вас  все  само  собой разумеется, это ваша манера. Так вот моя дочь -
это  не  само собой разумеется! У меня насчет нее вполне определенные
планы. Вы вели себя недостойно, Скарамуш, вы обманули мое доверие. Я
очень сердит на вас.
   Он  выступил  вперед  враскачку  своей  тяжелой, но удивительно
бесшумной  походкой. Скарамуш повернулся к Климене и с улыбкой подал
ей свечу.
   -  Если вы оставите нас вдвоем, Климена, я по всей форме попрошу
вашей руки у вашего отца.
   Она  удалилась, слегка взволнованная и еще более похорошевшая от
смущения. Скарамуш   закрыл   за   ней   дверь  и, повернувшись  к
разгневанному  господину  Бине, который  бросился  в кресло во главе
короткого  стола, попросил  руки  Климены  по  всей  форме, как  он
выразился. Вот как он это сделал:
   -  Милый  тесть, я  вас  поздравляю. Наш  брак означает Комеди
Франсез  для Климены, и очень скоро. Вы же будете купаться в лучах ее
славы. Да, вы еще сможете прославиться как отец госпожи Скарамуш.
   Бине, лицо  которого  медленно  багровело, свирепо  смотрел на
Андре-Луи. Да, что  бы  он  ни  сказал  и  что  бы  ни сделал, этот
мальчишка, с  которым  бесполезно  бороться, все  равно поставит на
своем. От  унижения  ярость Бине усиливалась. Наконец он вновь обрел
дар речи.
   -  Проклятый  разбойник! - вскричал он в приступе гнева, стукнув
по  столу  кулаком, похожим  на  окорок. -  Разбойник! Сначала  ты
забираешь  половину моих законных барышей, а теперь хочешь похитить и
мою  дочь! Нет, будь я проклят, если отдам ее бессовестному негодяю
без имени, которого ждет виселица!
   Скарамуш, ничуть не расстроенный, дернул за сонетку. Щеки у него
разрумянились, глаза сияли. В этот вечер он был доволен миром. Что ни
говори, а он в большом долгу перед господином де Ледигьером!
   -  Бине, -  сказал  он, - забудьте хоть на один вечер, что вы -
Панталоне, и  ведите  себя  как приветливый тесть, заполучивший зятя
исключительных достоинств. Сейчас мы выпьем бутылочку бургундского за
мой  счет, самое лучшее бургундское, какое только можно раздобыть во
всем  Редоне. Успокойтесь, иначе вы не сможете воздать этой бутылке
должное - ведь избыток желчи мешает ощутить букет.


Глава VII. ПОКОРЕНИЕ НАНТА



   В  сохранившихся экземплярах "Нантского курьера" можно прочесть,
что  на  Сретение*  труппа  Бине  открыла  свои  гастроли "Проделками
Скарамуша". В  Нанте она появилась иначе, чем в деревнях и маленьких
городах, где  о спектаклях заранее не объявлялось и внимание публики
привлекали парадом при въезде. Андре-Луи повел дело по примеру Комеди
Франсез. Он заказал в Редоне афиши, и за четыре дня до приезда труппы
в Нант их расклеили у Театра Фейдо и по всему городу. Афиши тогда еще
были  в  новинку, и, естественно, они привлекли всеобщее внимание.
Андре-Луи поручил это дело одному из новых членов труппы - смышленому
молодому человеку по имени Баск, которого выслал вперед.
   Вы можете ознакомиться с такой афишей в Музее Карнавале*. Актеры
в  ней  названы сценическими именами - все, кроме Бине с дочерью, - и
поскольку  не сказано, что актер, играющий в одной пьесе Тривелена, в
другой  играет  Тарбарена, создается  впечатление, что труппа вдвое
больше, чем  на  самом  деле. Афиша гласит, что вслед за "Проделками
Скарамуша", открывающими  гастроли, будут  сыграны  еще  пять пьес,
названия  которых  перечисляются. Почтенная  публика увидит и другие
пьесы, если  благосклонный прием просвещенного города Нанта заставит
труппу Бине продлить свое пребывание в Театре Фейдо. Подчеркнуто, что
это  труппа  импровизаторов, играющих в старой итальянской манере, и
что Франция целых полвека не видала ничего подобного. Афиша призывала
публику  не  упустить  случай  увидеть прославленных актеров, которые
воскресят  для  нее  великолепие комедии дель арте. Далее сообщается,
что  после  Нанта  последует  Париж, где  они намерены бросить вызов
Комеди  Франсез  и  показать миру, насколько искусство импровизаторов
выше искусства актеров, которые полностью зависят от автора и, выходя
на сцену, каждый раз произносят один и тот же текст.
   Это  была  дерзкая  афиша, и господин Бине, увидев ее, со страху
чуть с ума не сошел - вернее, с того, что осталось.. от его ума после
бургундского, которым  теперь  он  позволял  себе злоупотреблять. Он
весьма  красноречиво  выступил  против, но  Андре-Луи  отмел все его
доводы.
   -  Согласен, это  дерзкая  афиша, -  сказал  он. - Но в вашем
возрасте  пора  знать, что ничто в мире не пользуется таким успехом,
как дерзость.
   -  Я  запрещаю  ее, положительно запрещаю, - настаивал господин
Бине.
   -  Я  знал, что  вы  будете  возражать, и знаю, что очень скоро
скажете спасибо за то, что я вас не послушался.
   - Вы допрыгаетесь до беды.
   -  Я  допрыгаюсь  до  удачи. Самое  страшное, что вам грозит, -
вернуться  в  залы деревенских рынков, из которых я вас вытащил. Нет,
назло вам я повезу вас в Париж - только предоставьте все мне.
   И  Андре-Луи  вышел, чтобы проследить, как печатаются афиши. Его
приготовления  не  ограничились  одними афишами. Ой написал эффектную
статью  о блеске комедии дель арте и о труппе импровизаторов великого
артиста  Флоримона  Бине, возрождающей ее. Бине звали не Флоримон, а
всего-навсего  Пьер, но  у  Андре-Луи  было удивительное театральное
чутье. Статья и афиши должны были разжечь интерес публики. Андре-Луи
наказал  Баску, у которого были родственники в Нанте, употребить все
свое  влияние  и, не жалея средств, пристроить эту статью в "Нантский
курьер" дня за два до приезда труппы Бине.
   Так   как   статья   была  интересная  и  обладала  несомненными
литературными   достоинствами, неудивительно, что  Баску  удалось
выполнить поручение.
   Таким  образом, когда  в  первую  неделю  февраля Бине со своей
труппой  появился  в  Нанте, город был уже подготовлен. Господин Бине
хотел, как  всегда, пройти  по  городу  в полной парадной форме под
барабанный бой и грохот тарелок, но Андре-Луи был неумолим.
   -  Нет, так мы только обнаружим свою бедность, - сказал он. - Мы
войдем  в  город  незаметно, и  пусть  на  нас  работает воображение
публики.
   Как  всегда, он  настоял на своем. Господин Бине, который и так
уже  выдохся в борьбе с железной волей Скарамуша, был совершенно не в
сост