╤ЄЁрэшЎ√: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
которая привела их к закрытой двери,
охраняемой вооруженными солдатами. По приказу офицера стражник с трудом
отодвинул тяжелые засовы и открыл дверь Криспин шагнул через порог в
небольшую полутемную камеру, слыша, как за спиной лязгнули засовы, отрезав
его от внешнего мира. Его бесстрашное сердце на какое-то мгновение сжалось
при мысли, что он отрезан от мира навсегда, только однажды ему придется
вновь перешагнуть через этот порог, и это будет преддверием к Порогу
Вечности.
Что-то зашевелились и одном из темных углов комнаты, и он вспомнил
обещание Кромвеля, что последние часы жизни он проведет в компании другого
пленника.
- Кто здесь? - раздался слабый голос, полный страданий.
- Мастер Стюарт! - радостно воскликнул Криспин узнав своего молодого
спутника. - Черт меня возьми так это вы отдали королю своего коня у ворог
Святого Мартина? Да вознаградит вас Бог! Дьявольщина! - добавил он. - Никак
не думал, что мы встретимся с вами еще раз в этом аду.
- В нашей встрече мало радостного, последовал грустный ответ. - Как вы
попали сюда?
- С вашей помощью я проведу эту ночь настолько весело, насколько это
возможно для человека, чей песок почти уже иссяк. Лорд-генерал - да сожрут
его черти в аду - наутро собирается сделать меня маятником и дает мне ночь,
чтобы к этому подготовиться.
Юноша подошел к свету и с грустью посмотрел на сэра Криспина.
- В таком случае, мы друзья по несчастью.
- По крайней мере, мы не меняемся, ибо ни в чем другом мы друзьями не
были. Встряхнитесь, сэр. Раз уж нам предстоит провести последнюю ночь в этом
убогом мире, так дапайте извлечем из нее максимум удовольствия.
- Удовольствия?
- Конечно это будет нелегко, - рассмеялся Криспин. - Если б мы угодили в
руки христиан, они бы нам не отказали в игре н очко, чтобы скрасить наши
последние часы. Но эти корноухие... - Он заглянул в кружку на столе. - Вода!
Фу! Ничтожные paспеватели псалмов!
- Милостивый Боже! Это все, о чем вы можете думать? Неужели вам не
приходит в голову мысль о близкой кончине?
- Приходит, приходит. Я бы предпочел приготовить себя к утреннему танцу в
более спокойной манере, чем мне это позволит старый Нолл. Черт с ним!
Кеннет в ужасе отпрянул назад. Его застарелая неприязнь к Криспину вновь
зашевелилась в груди при виде подобной беспечности перед лицом смерти. Мысль
о том, что ему предстоит провести ночь в компании этого ужасного человека,
на время заслонила страх перед виселицей, владевший им до прихода Криспина.
Заметив его смятение, Криспин беспечно рассмеялся и подошел к окну. Это
было небольшое отверстие, пробитое в стене и перегороженное крест-накрест
двумя железными прутьями. Но, взглянув в амбразуру, Криспин понял, что
главное препятствие на пути к бегству заключалось в другом. Дом выходил на
реку и стоял на скалистом обрыве высотой метров десять. У самого подножия
стены вокруг дома вилась узкая тропинка, отгороженная от реки железным
поручнем. Окно находилось на высоте примерно двенадцати метров от тропинки,
и если бы кому-нибудь взбрела в голову идея исчезнуть из тюрьмы, выпрыгнув в
щель, у него было мало шансов угодить прямо в реку. Криспин со вздохом
отвернулся от окна. Он подошел к нему с надеждой в груди, а отошел с
отчаянием в сердце.
- А, ладно, - сказал он вслух. - Нас повесят, и дело с концом.
Кеннет опять забился в угол и сидел в угрюмом молчании, завернувшись в
свой плащ. На его юном лице было написано глубочайшее страдание. Глядя на
него, Криспин почувствовал, как в его сердце зарождается жалость и симпатия
к этому юноше, чувство, которое он испытал впервые, увидев его во дворе
замка Перт.
И сейчас, видя его страдания, он вдруг ощутил угрызения совести по
отношению к этому мальчику, с которым он вел себя как грязный повеса, а не
как джентльмен, каковым он себя когда-то считал.
Под действием этих чувств он заговорил.
- Кеннет, - произнес он, и его голос прозвучал так неожиданно мягко и
тепло, что юноша в удивлении поднял голову. - Ты, наверное, слышал, что
люди, стоящие перед порогом Вечности, обычно стараются искупить свою вину за
те грехи, которые они совершали при жизни.
Кеннет вздрогнул при упоминании приближающегося конца. Криспин замолчал
на мгновение, выжидая, какое впечатление произведут его слова, и затем
продолжал:
- Нет, я не собираюсь каяться в своих грехах, Кеннет. Я прожил свою жизнь
и умру таким же, каким и был. Неужели ты думаешь, что несколько часов
молитвы могут воздать за годы прожитой бесцельной жизни? Это философия
трусов, которым при жизни не хватало смелости жить по законам совести, а
перед смертью не хватает мужества ответить за свои деяния. Нет, я не буду
предавать самого себя. Все в руках Господа. В своей жизни я причинил зло
многим людям. Их нет сейчас рядом, а если бы даже и были, поздно что-либо
менять. Но ты, по крайней мере, - сейчас рядом со мной, и то маленькое
прощение, которое я могу заслужить своими извинениями, будет мне утешением.
Когда я впервые заметил тебя в Перте, я хотел, чтобы мы стали друзьями, -
желание, которое последние двадцать лет я не испытывал ни к одному человеку.
Мне это не удалось. Иначе и быть не могло. Голубь не должен вить гнездо со
стервятником.
- Сэр Криспин! - воскликнул глубоко тронутый Кеннет. - Прошу вас, не
корите себя больше. Я прощаю вам все зло, которое вы причинили мне, прощаю
так же легко, как сам буду прощен. Разве не так писано в Библии? - Он
протянул Криспину свою руку.
- Я должен сказать еще несколько слов, Кеннет, - отвечал тот, не подавая
в ответ своей руки. - Сейчас я испытываю к тебе то же чувство, что и тогда,
в Перте. Я не знаю, откуда оно взялось. Возможно, я вижу в тебе того
честного и благородного юношу, каким сам был когда-то. Но оставим это.
Солнце встает за лесом, и больше мы никогда не увидим его. Для меня это не
имеет значения. Я устал. Надежда мертва, а по сравнению с этим физическая
смерть - ничто. Но последние часы, которые нам осталось провести вместе, я
постараюсь использовать для того, чтобы изменить твое мнение обо мне. Я
хочу, чтобы ты понял, что если я бывал жесток, то таким меня сделала жизнь.
И когда завтра нас поведут на казнь, ты, по крайней мере, будешь считать
меня человеком, в чьей компании не стыдно умереть.
Снова юноша поежился.
- Хочешь я расскажу тебе свою историю, Кеннет? У меня странное желание
освежить свою жизнь в памяти, и если я буду делать это вслух, воспоминания
могут принять более видимые очертания. К тому же мой рассказ поможет нам
скоротать остаток времени до рассвета, и когда я закончу, ты сможешь судить
обо мне, Кеннет. Ты готов выслушать меня?
Эти новые нотки в тоне Геллиарда на время вывели юношу из оцепенелого
состояния, в которое его вверг страх перед завтрашним днем, и он с радостью
откликнулся на предложение Криспина выслушать историю его жизни.
И "Рыцарь Таверны" начал свой рассказ.
Глава 7
Рассказ "Рыцаря Таверны"
Сэр Криспин отошел от окна, где находился все это время, и растянулся во
весь рост на жесткой скамье. Единственный стул в этой небольшой комнате
занимал Кеннет. Геллиард с облегчением вздохнул.
- Святой Георгий, я и не подозревал, что так устал, - пробормотал он.
После этого он на некоторое время погрузился в молчание, собираясь с
мыслями. Затем он начал говорить ровным бесцветным голосом:
- Очень давно - двадцать лет назад - я был юношей, для которого весь мир
казался цветущим садом. Я имел массу иллюзий. Это были мечты юности, они
были сама юность, ибо когда наши мечты умирают - мы уже не юноши, сколько бы
лет нам не насчитывалось. Береги свои мечты, Кеннет, храни их как сокровище,
ревниво оберегай так долго, как...
- Позволю себе заметить, сэр, - ответил молодой человек с горькой
иронией, - что мои теперешние мечты и иллюзии останутся со мной навсегда. Вы
забыли, сэр Криспин.
- Черт, я действительно забыл. На короткий миг я перенесся на двадцать
лет назад, и завтрашний день показался мне таким далеким.
Он тихо рассмеялся, затем продолжил:
- Я был единственным сыном в семье благородного и честного джентльмена,
наследником древнего рода и обширных владений, одних из самых больших в
Англии.
Не верь тем, кто говорит, что по рассвету можно предугадать день. Рассвет
моей жизни был прекрасен, ни один день не был прожит зря, и ни одна ночь не
была такой темной, как эта. Но довольно об этом!
На севере наши земли смыкались с землями другой семьи, с которой наш род
находился в кровавой вражде более ста лет. Они были пуританами,
закореневшими в своем тупом и упрямом эгоизме. Они избегали нас потому, что
мы наслаждались жизнью, которую нам подарил господь Бог, и это порождало в
них ненависть. Когда мне исполнилось столько же лет, сколько сейчас тебе,
Кеннет, в их помещичьем доме - у нас был замок, а у них дом - проживали два
бездельника, которые мало заботились о поддержании репутации своей фамилии.
Они жили вместе с матерью, женщиной слишком слабой, чтобы удержать их от
дурных поступков и соблазнов, и кроме того, ее образ жизни также был не
вполне пуританским. Они отвергли строгие черные одежды, которые их предки
носили веками, и облачились в одежды кавалеров. Они отпустили волосы,
украсили перьями свои шлемы, а уши бриллиантами, они много пили и якшались с
подозрительными личностями, открыто богохульствовали и презирали молитвы.
Меня они избегали по старому обычаю, а когда мы все же встречались, наши
приветствия были сдержанными, как у людей, готовых сразиться на мечах. Я
презирал их за разгульный образ жизни, как мой отец презирал их отца за
слепой фанатизм, и они, догадываясь об этом, питали ко мне еще большую
неприязнь, чем их предки к моим. Другой причиной их ненависти являлось то,
что вся округа считала нас - так было всегда - первыми людьми в графстве.
Это наносило тяжелый удар по их самолюбию, и они не замедлили отомстить нам.
У них была кузина, прелестное чистое создание - полная противоположность
своим распутным родственникам. Мы встретились в лугах - я и она. Была весна
- кажется, это было вчера, - и каждый из нас позабыл об обычаях рода, имя
которого он носил. После этой случайной встречи мы стали встречаться все
чаще и чаще. Она наполняла мою жизнь радостью и любовью. Мы были молоды, и
жизнь была прекрасна. Мы любили. А разве могло быть иначе? Что для нас
значили древние традиции, что для нас значила вековая вражда между нашими
семьями? Для нас это не имело ровно никакого значения.
И я бросился в ноги к отцу. Вначале он проклял меня как неродного сына, в
котором течет чужая кровь. Но позже, когда я возобновил просьбы с юношеским
пылом влюбленной молодости, он уступил. Возможно, он вспомнил свои молодые
годы. Он благословил меня на этот брак. Нет, более того. Врервые за историю
четырех поколений вражды глава нашего рода переступил порог вражеского дома
- он отправился туда от моего имени просить руки их кузины.
Настал их долгожданный час. К ним, униженным веками нашим превосходством,
явился глава нашего рода. Они, которые всегда были вынуждены молчать, когда
говорили мы, теперь могли, наконец, сказать нам "нет". И они сказали это.
Что им ответил мой отец, мне так и не суждено было узнать, но когда он
вернулся в замок, его лицо было белее снега. Он словно стал калекой,
потерявшим руку. Гневными словами он сообщил мне о том оскорблении, которое
было нанесено ему, и затем молча указал на клинок толедской стали, который
он привез мне из Испании два года назад, и вышел из комнаты. Но я понял, что
он имел в виду. Я обнажил клинок и сквозь слезы стыда и гнева прочел надпись
на испанском языке, выгравированную на лезвии. Это был гордый девиз храброго
испанского народа: "Без нужды не вынимай, без славы не вставляй". Нужда была
очевидна, а славу я поклялся добыть, и с этим в сердце я отправился платить
за оскорбление. Сэр Криспин замолчал и, тяжело вздохнув, сказал с горькой
усмешкой:
- Я потерял этот меч много лет назад. Я и меч были близкими друзьями, и
моим новым товарищем стал простой клинок, на котором не было надписи, чтобы
ранить человеческую совесть. - Он снова рассмеялся и погрузился в
задумчивость, из которой его вывел голос Кеннета:
- Ваш рассказ, сэр.
- Он заинтересовал тебя, да? Ну хорошо. Пылая гневом, я направился в их
дом и в резких выражениях потребовал удовлетворения за нанесенное моему роду
оскорбление. Это была глупая выходка. Они оградили свои трусливые жизни
завесой насмешек и оскорблений. Они заявили, что не будут драться с
мальчиком, и посоветовали мне отрастить бороду, и тогда, возможно, они
прислушаются к моим словам.
И я удалился, сгорая от стыда и бессильной ярости. Отец заставил меня
поклясться сохранить память об этом дне до тех пор, пока мои зрелые годы
вынудят их скрестить со мной мечи, и я с радостью дал такую клятву. Он также
заставил меня поклясться навсегда выбросить из головы мысль о браке с их
кузиной, и я, хотя и не дал ответа в тот момент, в душе поклялся подчиниться
отцу. Но я был молод - мне едва стукнуло двадцать. Через неделю разлуки с
моей любимой я заболел от отчаяния. Наконец однажды вечером я пришел к ней и
в порыве страсти и отчаяния бросился к ее ногам, умоляя ее дать мне обет
ожидания, и бедная девушка поклялась мне в этом. Ты сам влюблен, Кеннет, и
ты можешь понять то нетерпение, которое охватило меня. Разве я мог ждать? И
я предложил ей следующее.
В пятнадцати милях от замка находилась небольшая ферма, которая досталась
мне в наследство от сестры матери. Туда я и предложил бежать ей. Я обещал
найти священника, который нас обвенчает, и некоторое время мы бы жили там в
уединении, мире и любви. Через три дня мы бежали.
Мы обручились в деревне, которая была вассалом нашего замка, и незаметно
пробрались в наше маленькое гнездышко. Здесь, в полном одиночестве - у нас
было только двое слуг: мужчина и женщина, которым я мог безгранично
доверять, - мы прожили три месяца, коротких, как все счастливые дни. Ее
кузены ничего не знали об этой ферме, и хотя они рыскали в поисках по всей
округе, ничего не достигли. Мой отец знал, где мы находимся, но, считая, что
того, что сделано, уже не возвратишь, не вмешивался в течение событий. На
следующую весну у нас родился ребенок, и наш скромный домик стал настоящим
раем.
Немногим спустя месяц после рождения малыша нас постиг тяжелый удар. Мой
отец послал мне записку, что он болен, и я отправился навестить его. Я
отсутствовал два дня. На второй день мой слуга отправился по делам в
ближайший город, откуда должен был вернуться на следующее утро. После я
часто корил себя за то, что не принял надлежащих мер предосторожности.
Я вернулся раньше, чем предполагал, но я опоздал. У ворот я увидел двух
взнузданных лошадей и с тяжелым предчувствием в сердце бросился к открытой
двери. Внутри дома на полу я увидел мою любимую всю в крови с огромной раной
в груди. Мгновение я стоял недвижим, парализованный ужасом, затем движение
за моей спиной привело меня в чувство, и моему взору представились ее
убийцы, один - с обнаженным мечом в руке.
Мне кажется, что именно в эту минуту, Кеннет, все во мне перевернулось.
До этого я был добрым, даже слабым. Больше я никогда таким не был. Мне
кажется, именно в эту минуту я стал тем грубым и жестоким солдатом, которым
ты меня знал. При виде ее кузенов кровь закипела в моих жилах, нервы
стянулись в узел и зубы тесно сомкнулись. Я схватил свое охотничье ружье,
которое стояло в углу, взял его за ствол, как дубинку, и двинулся на них со
слепой яростью зверя, защищающего свое потомство. Я взмахнул ружьем над
головой и, клянусь небом, Кеннет, я послал бы их в ад прежде, чем они успели
бы поднять руки или вымолвить слово, но в этот момент моя нога
поскользнулась в луже крови, и я упал рядом с моей любимой. Охотничье ружье
вылетело у меня из рук и ударилось о стену. Я плохо соображал, что
происходит, но, лежа рядом с ней, я вдруг почувствовал, что не хочу больше
подниматься, что я и так прожил слишком долго. Я понимал, что при виде моего
падения эти трусы не упустят случая разделаться со мной, пока я не встал. Я
желал этого всей душой и даже не сделал ни малейшей попытки подняться или
защитить себя, а наоборот, обнял мою любимую и прижался к ее холодной щеке
своей щекой. Пока я лежал, они не заставили себя ждать. Меч пронзил меня
насквозь, войдя в спину и выйдя из груди. Комнату заволокло дымкой, стены
начали расплываться, в ушах у меня раздался рев океана и затем крик ребенка.
Услышав его, я сделал попытку подняться. Как будто издалека до меня донесся
голос одного из убийц:
- Быстрее перережь ему глотку! И затем я, очевидно, потерял сознание.
Кеннета пробрала дрожь.
- Господи, какой ужас!
- Когда я очнулся, - продолжал Криспин, как будто не слыша восклицания
Кеннета, - дом пылал, подожженный этими негодяями, чтобы скрыть следы
преступления. Я не помню, что было дальше. Я пытался восстановить картину
событий с того момента, как ко мне вернулось сознание, но тщетно. Каким
чудом мне удалось вырваться из горящего дома, я не знаю, но под утро мой
слуга обнаружил меня лежащим в саду при смерти в десяти шагах от пепелища.
Господь оставил мне жизнь, но только через год я приобрел прежнюю силу и
ловкость, и тогда я был уже совсем другим, не похожим на того веселого,
Живого юношу, радостно возвращающегося домой год назад. Мои волосы
посеребрила седина, хотя мне был всего двадцать один год, а лицо было
постаревшим и изможденным, как у человека вдвое старше меня. Жизнью я был
обязан своему слуге, хотя я до сих пор не знаю, должен ли я быть благодарен
ему за это.
Как только силы вернулись ко мне, я скрытно отправился к своему дому,
надеясь, что все по-прежнему считают меня мертвым. Мой отец сильно постарел
за этот год, но он был добр и нежен ко мне. От него я узнал, что наши враги
отправились во Францию. Подозрения падали на них, и они решили, что будет
лучше на некоторое время исчезнуть из Англии. Он узнал, что они в Париже, и
я решил отправиться вслед за ними. Тщетно мой отец пытался отговорить меня,
напрасно он убеждал рассказать эту историю королю в Уайтхолле и ждать
справедливого решения. Это был хороший совет, и если бы я последовал ему,
все бы вышло иначе, но я горел желанием отомстить собственными руками, и с
этим намерением отбыл во Францию. На вторую ночь после моего приезда в Париж
я случайно ввязался в уличную потасовку и по роковой ошибке убил человека -
первого из многих других, которых я послал туда, куда завтра предстоит
отправиться и мне самому. Этот случай должен был стоить мне жизни, но
каким-то чудом я избежал смертного приговора и был сослан на галеры на
Средиземноморье.
Двенадцать лет я провел за веслом и все время ждал. Если я останусь жив,
решил я, отправлюсь в Англию, отомщу тем, кто разрушил мою жизнь и счастье.
Я выжил и вернулся. В стране бушевала гражданская война. И я отправился в
стан короля, чтобы обнажить свой меч против его врагов. Между тем их долг
рос. Вернувшись домой, я обнаружил, что нашим замком владеют враги. Моего
отца уже не было в живых: он умер несколько месяцев спустя после моего
отъезда во Францию, и эти убийцы предъявили свои права на наши владения.
Ссылаясь на мой брак с их кузиной и нашу обоюдную смерть, о
╧Ёшъы■ўхэш 