в Лондоне.
     Джервас вздохнул и снова впал в уныние.
     - Вы только это и имели в виду? Только это?
     - А что еще, по вашему разумению, я имела в виду?  Одевайтесь,  молодой
человек! Мой отец ждет вас. - Маргарет отвернулась от  него.  -  А,  кстати,
где вы бросили мою лютню? Если вы ее разбили, я вас так легко не прощу.
     - Маргарет! - позвал он уходящую девушку.
     Она задержалась у изгороди, глянула на него через плечо.
     - Я вел себя как дурак, - печально сказал он.
     - По крайней мере, тут мы можем придти к согласию. А что еще?
     - Если вы меня простите... - Не закончив фразы, Джервас  догнал  ее.  -
Все из-за вас, Маргарет. Меня бесило, что  я  постоянно  видел  вас  с  этим
испанцем. Это было выше моих сил. Мы были так счастливы,  пока  не  появился
он...
     - Я не скажу, что была несчастлива и потом.
     Джервас выругался сквозь зубы.
     - В том-то все и дело! В том-то все и дело!
     - В чем дело?
     - В моей проклятой ревности. Я люблю вас, Маргарет.  Я  бы  отдал  свою
жизнь ради любви к вам, дорогая Маргарет.
     - Клянусь честью, я верю вам, - насмешливо сказала она,  -  тем  более,
что вы уже предприняли такую попытку. - Она  сделала  шаг,  другой  и  снова
помедлила.  -  Одевайтесь,  -  повторила  она,  -  и   ради   Бога,   будьте
благоразумны.
     С этими словами она удалилась.
     Но когда Джервас мрачно взялся за шнурки, Маргарет вернулась.
     - Джервас, -  начала  она  очень  серьезно  и  сдержанно,  -  если  мое
прощение что-то значит для вас, обещайте, что это не повторится.
     - Хорошо, - с горечью сказал он, - я обещаю.
     - Поклянитесь, - настаивала она.
     Джервас с готовностью поклялся, но, судя по всему, не понял причины  ее
беспокойства. В этой ситуации некоторое самодовольство ему бы  не  помешало,
но самодовольство было не в характере сэра Джерваса Кросби.


ГЛАВА X

ВЫКУП

     Никогда еще Джервас не испытывал  такого  унижения,  как  в  тот  день,
уходя из поместья Тревеньон. У другого  такое  унижение  вызвало  бы  прилив
злости, побуждающей к мелкому мщению - случай всегда найдется.  Сэр  Джервас
корил сам себя и мучился от стыда. Собственное  поведение  вызывало  у  него
отвращение: вел себя, как дурно воспитанный школяр, и дон Педро  обошелся  с
ним  соответственно,  проявив   великодушие,   что   само   по   себе   было
жестокостью, - своего рода воспитательная порка для души.
     Теперь ему не миновать презрения Маргарет, и оно оправдано - эта  мысль
была для  него  невыносима.  И  в  своем  крайнем  унижении  он  именно  так
истолковал негодование Маргарет. Ослепленный им - ведь уничижение  ослепляет
не меньше тщеславия -  Джервас  не  почувствовал  за  негодованием  Маргарет
горячего участия.
     Положение соперника было не намного лучше  его  собственного.  Напрасно
он защищался, приводя многословные доводы в свою пользу,  выставляя  напоказ
собственное великодушие и сдержанность, позволившие сэру  Джервасу  покинуть
поле боя без единой царапины. Но леди Маргарет не желала, чтобы сэр  Джервас
был  хоть  чем-то  обязан  великодушию  другого  человека.  Ей  было  крайне
неприятно, что Джервас оказался в таком положении, и свое  недовольство  она
беспристрастно выражала и  Джервасу,  и  тому,  кто  поставил  его  в  столь
невыгодное положение. С  доном  Педро  она  отныне  держалась  отчужденно  и
холодно.  Маргарет  ясно  дала  ему  понять,  что  у   нее   уже   сложилось
определенное мнение о его поведении,  и  никакие  объяснения  ей  не  нужны,
поскольку они все равно не изменят ее точку зрения.
     Вечером того же дня дон Педро предпринял отчаянную попытку  оправдаться
перед ней. Она со своим кузеном Фрэнсисом вышла из-за стола вслед за  отцом,
и дон Педро умолил ее задержаться  на  минуту.  Она  поддалась  на  уговоры,
намереваясь,  вероятно,  разъяснить  ему  в  полной  мере,  как  велико   ее
негодование.
     - Клянусь, - начал он, - вы жестоки со мной, потому что вас  разгневала
дуэль, которой я не мог избежать.
     - Я больше не хочу об этом слышать.
     - А теперь вы несправедливы. Нет большей несправедливости, чем  осудить
человека, даже не выслушав его.
     - Нет никакой необходимости выслушивать вас,  сэр,  чтобы  убедиться  в
том, что вы  злоупотребили  своим  положением,  что  вы  злоупотребили  моим
доверием, когда я позволила вам сохранить  оружие.  Меня  интересуют  только
факты, а факты, дон Педро, таковы, что вы  в  моих  глазах  пали  бесконечно
низко.
     Она увидела, как гримаса  боли  исказила  его  тонко  очерченное  лицо;
большие темные глаза смотрели  на  нее  с  мукой.  Возможно,  это  несколько
смягчило Маргарет, заставило ее выслушать дона Педро, не прерывая.
     - Вы не смогли бы наказать меня более жестоко, - сказал он, - а  ирония
заключается в том, что  кара  постигла  меня  за  действия,  предпринятые  с
одним-единственным желанием - сохранить ваше доброе расположение, которое  я
ценю превыше всего. Вы  говорите,  я  злоупотребил  вашим  доверием.  Хотите
выслушать мой ответ?
     Он держался так смиренно, а его молящий голос был  так  музыкален,  что
Маргарет дала согласие, хоть и с явной неохотой. И тогда он объяснился.  Сэр
Джервас явился к нему с неприкрытым желанием спровоцировать ссору. Он  выбил
лютню из рук дона Педро и  позволил  себе  грубые  намеки  относительно  его
внешности.
     Он простил бы сэру Джервасу его грубые выпады,  но  тогда  обвинение  в
трусости, брошенное сэром Джервасом, оказалось бы справедливым, а  обвинения
в трусости он не мог простить, ибо оно наносило урон его  чести.  И  потому,
желая избежать непростительного позора, он  согласился  дать  удовлетворение
сэру Джервасу Кросби, и то потому  лишь,  что  дон  Педро  не  сомневался  в
исходе дуэли и был полон решимости использовать свое  оружие  лишь  в  целях
самообороны, чтобы сделать дуэль  безрезультатной.  И  он  продемонстрировал
мастерство владения оружием не ради  хвастовства,  а  ради  того,  чтоб  его
смелость впредь не подвергалась сомнению, если ему вздумается уклониться  от
дальнейших поединков, которые, возможно, будут ему навязаны.
     Речь дона Педро звучала убедительно, а  манера  изложения  фактов  была
безупречна  в  своей  скромности.  Но  ее  светлость,  казалось,   не   была
расположена к милосердию; вынужденная признать, что  аргументы,  приведенные
доном Педро, ее убедили, Маргарет сохранила холодный и отчужденный тон, и  в
последующие дни держалась отчужденно. Она больше не заботилась о том,  чтобы
развлечь своего  гостя.  Предоставленный  сам  себе  он  отныне  в  одиночку
предпринимал  долгие  прогулки  и  упражнял  свой  ум,  беседуя  о  сельском
хозяйстве и лесоводстве с Фрэнсисом Тревеньоном, в  то  время  как  Маргарет
отправлялась на верховые прогулки  с  Питером  и  Розамунд  Годолфинами  или
принимала их и других гостей на своей половине, не приглашая испанца.
     Три  дня  тянулись  для  дона  Педро  мучительно   долго.   Когда   они
встретились за столом, Маргарет отметила его унылый вид. Она была  довольна,
что он страдает, тем более что следствием поражения  на  дуэли  явилось  то,
что сэра Джерваса больше не видели в Тревеньоне. Если бы Маргарет оценила  в
полной мере страдания дона Педро, все могло бы сложиться иначе. Но она  была
к нему несправедлива, расценив грусть, отражавшуюся на его бледном лице и  в
глазах, как лицемерную уловку, приличествующую случаю.
     Но страдания дона Педро были искренни, и грусть, с которой  он  смотрел
на Маргарет, шла из глубины души.
     Взаимное  притяжение  противоположностей  неизбежно,   и   дон   Педро,
типичный смуглолицый сын  Испании,  волею  судьбы  близко  узнавший  высокую
девушку  с  золотыми  волосами,  нежным,  точно  яблоневый  цвет,  румянцем,
бездонными голубыми глазами, глядевшими на мир открыто и  спокойно,  конечно
же, должен был полюбить Маргарет. Она была разительно несхожа  не  только  с
томными, беззаботными, непросвещенными женщинами его родной Испании, но и  с
любыми другими  женщинами  Европы.  Свобода,  ее  естественное  достояние  с
самого  детства,  наделила  ее  одновременно  искренностью  и  силой   духа,
защищавшими ее девичество надежнее зарешеченных окон  и  бдительной  дуэньи.
Ее  невинности  не  сопутствовало  невежество,   искренности   -   дерзость,
скромности - жеманство. Она могла свести с ума своей  красотой,  не  пытаясь
очаровать поклонника. За всю свою жизнь, за долгие странствия дон  Педро  не
встречал еще женщины и вполовину столь желанной,  чье  завоевание  стало  бы
для него источником большей гордости. И ведь их отношения  складывались  так
хорошо и многообещающе до этой злополучной дуэли с сэром  Джервасом  Кросби.
Теперь дон Педро уже не презирал, а ненавидел его.
     Итак, три  дня  он  томился  в  одиночестве,  на  которое  его  обрекла
Маргарет.  На  четвертый  день  к  вечеру  произошло  нечто,  вернувшее  ему
центральное место в ходе событий, как всегда, когда он был их участником.
     Они сидели за столом, и слуга доложил, что джентльмен  -  иностранец  -
желает видеть дона Педро. Испанец, извинившись, поспешил в холл.
     О значении в обществе дона Педро де Мендоса и Луна  можно  было  судить
по безотлагательности, с которой принялся выполнять его поручение адресат  в
Нанте. Скорость была почти фантастической:  через  восемнадцать  дней  после
отправки письма в Нант ответ был доставлен в поместье Тревеньон.
     Дон Педро,  поспешно  явившийся  в  просторный  серый  холл,  замер  от
неожиданности при виде ждавшего его человека. Он  был  похож  на  матроса  -
загорелый, крепко  сбитый,  чернобородый  в  домотканной  одежде  и  высоких
сапогах.  Под  мышкой  он  держал  большой   пакет,   обернутый   парусиной.
Поклонившись испанцу, он представился по-французски:
     - К вашим услугам, монсеньор. Я - Антуан Дюклерк из Нанта.
     Дон Педро нахмурился и чопорно выпрямился.
     - Как же так? Я думая, дон  Диего  сам  сюда  пожалует?  -  спросил  он
надменно. - Со мной перестали считаться?
     - Дон Диего прибыл самолично, монсеньор. Но ему было бы  неблагоразумно
высадиться на берег.
     - Так он стал благоразумным, да? - усмехнулся дон Педро. -  Ну,  ну.  А
вы кто такой?
     - Я хозяин брига, ходившего за ним в Сантандер.  Дон  Диего  ждет  ваше
превосходительство на бриге. Мы бросили якорь в двух милях  от  берега.  Все
готово к тому, чтобы принять вас на борт этой  ночью.  В  бухте  под  скалой
ждет лодка с полдюжиной крепких гребцов из Астурии.
     - Из Астурии? - переспросил приятно удивленный дон Педро.
     - По приказу дона Диего мы наняли испанскую команду в Сантандере.
     - Ага! - дон Педро подошел поближе к французу. - А где же выкуп?
     Тот протянул ему сверток.
     - Он здесь, монсеньор.
     Дон Педро взял сверток и подошел к окну. Он  сломал  тяжелые  сургучные
печати, вспорол кинжалом парусину и  извлек  длинную  шкатулку  из  слоновой
кости. Он поднял крышку. На подушке из  пурпурного  бархата  покоилась  нить
безупречного  переливающегося  жемчуга,  каждая  бусина  была  величиной   с
воробьиное яйцо. Дон Педро взял ожерелье в руки, оставив шкатулку на  диване
возле окна.
     - Дон Диего угодил мне, - произнес он наконец. - Так ему и скажите.
     На лице моряка отразилось недоумение.
     - Но разве вы, ваше превосходительство, не скажете ему это сами?  Лодка
ждет...
     - Сегодня - нет, -  прервал  его  дон  Педро.  -  У  меня  не  остается
времени, чтобы собраться. Ждите меня завтра, когда стемнеет. К тому  времени
я буду готов.
     - Как будет угодно  вашему  превосходительству.  -  В  голосе  Дюклерка
прозвучало беспокойство. - Но отсрочки опасны, монсеньор.
     - Жизнь всегда полна опасностей, мой друг, - с  улыбкой  обернувшись  к
французу,  сказал  дон  Педро.  -  Стало  быть  завтра,  когда  стемнеет,  в
маленькой бухте, где ручей впадает в море. Да хранит вас Бог.
     Дюклерк поклонился и ушел. Оставшись один, дон Педро с  минуту  постоял
в  нерешительности,   держа   на   ладонях   бесценное   ожерелье,   любуясь
перламутровым  блеском  жемчужин,  их  радужной  переливчатостью   в   лучах
заходящего осеннего солнца.  Он  едва  заметно  улыбнулся,  представив,  как
будет дарить ожерелье Маргарет. Наконец он легонько связал шелковые  нити  и
вернулся в столовую.
     Его светлость и Фрэнсис уже ушли, и Маргарет сидела одна  на  диване  у
окна,  глядя  в  цветник,  в  котором  почти  все  цветы  уже  отцвели.  Она
посмотрела через плечо на  вошедшего  дона  Педро,  но  он  держал  руки  за
спиной, и она не увидела ожерелья.
     - Все хорошо? - поинтересовалась она.
     - Все очень хорошо, миледи, - ответил он.
     Маргарет снова посмотрела в окно на заходящее солнце.
     - Ваш гость... заморский? - спросила она.
     - Заморский, - подтвердил дон Педро.
     Он направился к Маргарет. Под ногами у него похрустывал камыш,  которым
каждый день устилали пол в столовой. Дон Педро остановился у нее за  спиной,
а Маргарет, выжидая, что он ей  скажет,  продолжала  смотреть  в  окно.  Дон
Педро тихо  поднял  руки,  и,  задержавшись  на  мгновение  над  ее  золотой
головкой, ожерелье скользнуло ей на шею.
     Маргарет, ощутив легкое прикосновение к волосам и  что-то  холодное  на
обнаженной шее, вскочила, и щеки ее вспыхнули. Она подумала, что  дон  Педро
коснулся ее пальцами. И хоть  он  улыбнулся,  слегка  поклонившись  ей,  его
пронзила боль от злости, промелькнувшей на ее лице.
     Увидев ожерелье, она поняла свою ошибку и  засмеялась  смущенно,  но  с
чувством облегчения.
     - Клянусь, сэр, вы испугали меня.  -  Она  приподняла  ожерелье,  чтобы
разглядеть его получше, и, осознав  великолепие  подарка,  осеклась.  Краска
сошла с ее лица.
     - Что это?
     - Выкуп, который мне привезли из Испании, - спокойно ответил он.
     - Но... - Маргарет была потрясена. Она достаточно хорошо разбиралась  в
драгоценностях и поняла, что на груди у нее -  целое  состояние.  -  Но  это
неразумно, сэр. Оно стоит огромных денег.
     - Я предупредил вас, что если  вы  предоставите  мне  определить  сумму
выкупа, я оценю себя дорого.
     - Но это королевский выкуп, - сомневалась она.
     - Я почти королевского рода, - заявил он.
     Маргарет продолжила бы препирательства,  но  он  положил  конец  спору;
заметив, что такая мелочь не стоит ее внимания.
     - Зачем нам вести разговоры о пустяках, когда  каждое  ваше  слово  для
меня дороже всех этих дурацких жемчужин вместе взятых?
     Никогда раньше дон Педро не решался говорить с Маргарет таким тоном:  в
голосе его  звучала  любовь.  Она  смотрела  не  него  широко  открытыми  от
изумления глазами. А он объяснял ей свои намерения.
     - Я вручил вам выкуп,  и  час  моего  отъезда  приближается  -  слишком
быстро - увы! Итак, с  вашего  позволения,  если  вы  освобождаете  меня  ст
данного вам слова чести, я завтра ночью уплываю в Испанию.
     - Так скоро, - сказала она.
     Дону  Педро,  который,  несомненно,  заблуждался  в   своих   надеждах,
показалось, что она произнесла эти слова с грустью; тень, промелькнувшую  на
ее лице, он принял за сожаление. И это подстегнуло его решимость. Дон  Педро
утратил привычное самообладание.
     - Вы говорите "так скоро"! Благодарю вас за эти слова. В  них  -  зерно
надежды. Они придают мне смелости сказать то, что  иначе  я  бы  сказать  не
отважился.
     Звенящий голос, сверкающие  глаза,  румянец,  проступивший  на  бледном
лице, не  оставляли  сомнений.  Женщина  в  ней  затрепетала  от  тревожного
предчувствия.
     Дон Педро склонился к ней.
     - Маргарет! - Он впервые произнес ее имя,  произнес  ласковым  шепотом,
любовно растягивая каждую гласную. - Маргарет,  неужели  я  уйду  из  вашего
дома, как и пришел? Неужели я уйду один?
     Маргарет  не   хотелось   поощрять   дальнейшее   объяснение,   и   она
притворилась, будто не поняла, к чему он клонит, оставив ему тем самым  путь
для отступления.
     - Не сомневаюсь, что на судне у  вас  есть  друзья,  -  сказала  она  с
деланной небрежностью, стараясь успокоить бьющееся сердце.
     - Друзья? - отозвался он с презрением. - Друзей,  власти,  богатства  у
меня предостаточно. Мне бы хотелось разделить с кем-нибудь все, что  у  меня
есть, все, что я могу дать, а я могу дать  так  много.  -  И  он  продолжал,
предупредив ее возражения. - Неужели вам не жаль растратить жизнь впустую  в
этом медвежьем углу варварской страны? А я открою вам целый мир, сделаю  вас
богатой  и  могущественной.  Перед  вами  будут  преклоняться,   вам   будут
завидовать,  вы  станете  самым  дорогим  сокровищем  двора,  королевой   из
королев, Маргарет!
     Она невольно сжалась. Что ж, она сама  во  всем  виновата:  прояви  она
должную осторожность,  дон  Педро  не  бахвалился  бы  перед  ней.  Впрочем,
бахвальства в его  манере  не  было.  Тон  его  был  уважительным  и  скорее
смиренным, чем самонадеянным. Он не сказал ни слова о любви. И тем не  менее
каждое его слово красноречиво говорило о любви. Дон Педро умолял ее,  и  это
была мольба о любви.
     Конечно, в  картине,  нарисованной  им,  был  искус,  и,  возможно,  ею
завладел на секунду  соблазн  обладать  всем,  что  он  ей  предлагал.  Быть
могущественной,  богатой,  чтоб  перед   тобой   преклонялись,   чтоб   тебе
завидовали. Вращаться в высшем свете, возможно, вершить людские судьбы.  Все
это означало пить полной чашей прекрасное дорогое вино жизни,  променять  на
эту пьянящую чашу пресную воду своего корнуолльского дома.
     Если жар соблазна и коснулся Маргарет, то лишь на мгновение,  на  шесть
биений  сердца.  Когда  Маргарет  заговорила  снова,  она   была   спокойна,
сдержанна, верна самой себе.
     - Дон Педро, - мягко начала она, - не стану притворяться, будто  я  вас
не понимаю. Разумеется, я не могу принять  ваше  предложение.  Благодарю  за
оказанную честь. Да, это честь для меня, поверьте, мой  друг.  Но...  -  Она
помедлила и едва заметно пожала плечами. - Это невозможно.
     - Почему же? Почему? - Правая  рука  дона  Педро  взлетела,  словно  он
хотел обнять Маргарет. - Какая сила в мире может этому помешать?
     - Никакая сила не заставит меня это сделать,  -  Маргарет  поднялась  и
посмотрела ему прямо в глаза искренним, честным взглядом. - Я не люблю  вас,
дон Педро, - сказала она, окончательно развеяв его надежды.
     Он дрогнул, как от удара, невольно  отступил,  отвернулся.  Но,  быстро
оправившись, снова перешел в наступление.
     - Любовь придет, моя Маргарет. Разве может  быть  иначе?  Я  знаю,  как
пробудить вашу любовь. Я  не  заблуждаюсь:  любовь  рождает  любовь,  а  моя
любовь безмерна и непременно найдет отклик в вашем сердце. - Дон  Педро  был
бледен,  как  полотно,  отчего  его  борода   казалась   еще   чернее.   Его
выразительные глаза страстно заклинали Маргарет. - О, поверь мне, дитя  мое!
Доверься мне! Я знаю, я знаю. Мой опыт...
     Она деликатно остановила его:
     - Вероятно,   вашего   опыта   недостаточно,   чтобы   заметить:   ваша
настойчивость причиняет мне  боль.  -  Маргарет  улыбнулась  своей  открытой
ясной улыбкой и протянула ему руку.
     - Останемся добрыми друзьями, дон Педро, ведь мы были друзьями  с  того
дня, как вы сдались мне в плен.
     Медленно, нехотя он протянул ей руку. Маргарет, перебирая  левой  рукой
жемчуг на груди, сказала:
     - Память  о  нашей  дружбе  для  меня  дороже,  чем  это  ожерелье.  Не
отравляйте же ее.
     Дон Педро вздохнул,  склонившись  над  рукой  Маргарет,  и  почтительно
поднес ее к своим губам.
     Еще до того, как дон Педро ощутил безнадежность по  тону  Маргарет,  до
ее дружеской откровенности, воздвигшей  между  ними  более  прочный  барьер,
нежели холодность, он признался себе, что потерпел  поражение.  Ссылаясь  на
свой опыт, он не  восхвалял  себя.  Дон  Педро  лучше  других  разбирался  в
человеческой природе, и это знание не позволяло ему упорс