ым  был  тон,
которым она их произнесла. Он должен был подбодрить Джерваса, хоть  тот  был
не робкого десятка, а порой, как мы видели, слишком смел. Он мог  поцеловать
Маргарет и  не  заслужить  упрека.  Но  Джервас  не  догадался.  А  ведь  не
воспользоваться поводом,  который  дает  женщина,  еще  оскорбительней,  чем
воспользоваться поводом, который она не дает. И хоть ласковый тон  и  печаль
в  глазах  Маргарет  заставляли  сильнее  биться  его  сердце,  тревога   не
оставляла Джерваса.
     - Ты... ты будешь ждать меня, Маргарет? - запинаясь, спросил он.
     - А что мне еще остается? Ты бы хотел, чтоб я последовала за тобой?
     - Я имел в виду... Ты будешь ждать меня, моего возвращения?
     - Скорее всего - да, сэр, - Маргарет улыбнулась.
     - Скорее всего? Ты не уверена, Маргарет?
     - О, вполне уверена.
     Ей не хотелось иронизировать. Он отправлялся  туда,  откуда  не  всегда
возвращаются. Сама мысль об этом наполняла ее нежностью, она как бы  заранее
предвкушала печаль при известии о том, что Джервас убит. Маргарет  сжалилась
над ним и великодушно ответила на вопрос, который он не решился задать:
     - Не думаю, что я выйду замуж за кого-нибудь другого, Джервас.
     Сердце его готово было выпрыгнуть из груди.
     - Маргарет! - воскликнул он.
     Но тут явился, семеня ногами, Питер Годолфин  и  справился,  почему  ее
светлость покинула гостей.
     Джервас, проклиная его в душе, был вынужден ускорить прощание.
     Но он был вполне удовлетворен и почтительно поцеловал ее тонкую руку.
     - Эти слова, Маргарет,  будут  мне  панцирем,  -  произнес  Джервас  и,
словно устыдившись своего поэтического заявления, резко повернулся и ушел.


ГЛАВА III

РЕЙД У КАЛЕ

     Война началась  отнюдь  не  сразу,  как  полагал  Джервас.  Разумеется,
существовали веские причины, по которым  ни  Испания,  ни  Англия  не  могли
принять бесповоротного решения объявить войну.
     Король  Филипп,  подстрекаемый  Папой  исполнить  свой   долг   мирской
карающей руки Веры и свергнуть с престола  отлученную  от  церкви  невестку,
был кто угодно, но не дурак, безрассудный и своекорыстный. Он,  естественно,
задавался вопросом, какую выгоду извлечет  для  себя  из  этого  дела.  Бог,
Время и он сам - король Филипп любил размышлять о  существующей  между  ними
связи - были весьма медлительной троицей. Никаких надежд  превратить  Англию
в испанскую провинцию, вроде Нидерландов. Единственное, чего он  мог  сейчас
добиться,  это  посадить  на  английский  трон  Марию  Стюарт.  Политическим
последствием этого акта стало бы укрепление французского влияния,  благодаря
союзникам Марии Стюарт во Франции. Единственным способом  избежать  войны  и
извлечь выгоду для Испании оставалось для Филиппа жениться на  Марии  Стюарт
и разделить  с  нею  английский  трон.  Но  Филипп  этого  никак  не  хотел.
Возможно, он заметил, что мужья королевы Шотландии плохо кончали.  А  потому
зачем проливать испанскую кровь и тратить  впустую  испанское  золото,  если
это прибыльно только для Франции? Так пусть этим займется король Франции,  а
не он, Филипп. Впрочем, к такой проблеме можно было  подойти  и  с  духовной
точки зрения - восстановления в Англии истинно католической веры, что  снова
привело бы к ее духовному подчинению Риму. Стало  быть,  это  дело  Рима,  и
если Папа так хочет перепоручить ему свое дело, пусть возмещает расходы.  Но
когда Филипп  изложил  свои  разумные  соображения  Папе,  его  святейшество
великий Сикст V так прогневался, что принялся бить тарелки.
     Такая ситуация сложилась в Испании осенью и зимой 1586 года.
     Англия была безмерно далека от намерения объявить Испании  войну,  ведь
Испания считалась в то время  самой  могущественной  империей.  Ее  владения
были огромны, богатство сказочно, влияние колоссально.  К  ее  услугам  были
неиссякаемые сокровища Вест-Индии, под ее знаменами сражались лучшие в  мире
войска. Бросить вызов такой империи было  опасно,  но,  поскольку  опасность
исходила от нее,  следовало  готовиться  к  ее  отражению,  согласно  старой
римской пословице: "Хочешь мира, будь готов к войне".
     Этим и объяснялась небывалая  активность  на  флоте  и  срочный  вызов,
полученный Джервасом. Строились корабли, муштровались  команды,  пополнялись
запасы оружия, налаживалось  производство  пороха.  Противоречивые  приказы,
шедшие от двора, отражали неуверенность в  верхах.  В  понедельник  поступал
приказ мобилизовать флот, в среду объявлялась  демобилизация,  в  субботу  -
снова приказ о  мобилизации  и  так  все  время.  Но  авантюристы,  капитаны
каперов, не обращали внимания на взаимоисключающие приказы. Они  непрестанно
готовились к войне. Возможно, сэр Фрэнсис  полагал,  что  если  война  и  не
разразится, работа для них все равно найдется: можно вырвать у  Испании  еще
кой-какие перья из роскошного вест-индийского  плюмажа.  Дрейк  без  всякого
сомнения был пиратом в глубине души. И пусть Англия не укоряет его за то,  а
хранит о нем благодарную память.
     В  начале  года  картина  резко  изменилась:  была   казнена   королева
Шотландии.  Дальновидные  государственные  мужи   давно   ратовали   за   ее
устранение, полагая, что это положит конец не только  заговорам  и  интригам
тех, кто решил возвести на престол Марию Стюарт,  а  заодно  и  католическую
религию, но и угрозе войны, разжигавшейся с той же целью.
     Однако казнь шотландской королевы  произвела  обратный  эффект.  Король
Филипп решил, что если он теперь занесет карающую руку церкви  над  Англией,
плоды победы  уже  не  достанутся  Франции.  Поскольку  королевы  Шотландии,
претендовавшей на английский престол, больше нет, он может занять  его  сам,
превратив Англию в испанскую провинцию. Для этого надо лишь  исполнить  свой
долг и добиться исполнения воли Папы -  отлучить  от  церкви  и  сместить  с
престола  невестку-еретичку.  Теперь,  когда  война  сулила  прямую  выгоду,
король Филипп стал готовить новый крестовый поход против погрязших в  грехах
еретиков.  Братьев  из  ордена  доминиканцев  разослали  по  всему  свету  -
проповедовать     святость     задуманного     им     дела.      Иностранные
авантюристы-католики являлись толпами,  предлагая  свои  шпаги  королю.  Псы
господни рвались с привязи. Наконец-то король Филипп собирался  спустить  их
на еретическую Англию, чтоб они перегрызли ей горло.
     Здравый смысл подсказывал Фрэнсису Дрейку,  что  надо  как-то  помешать
этой подготовке к войне,  ибо  сидеть  и  ждать,  пока  твой  заклятый  враг
вооружается до зубов, - просто безумие.
     И сэр Фрэнсис  направился  в  Лондон  к  королеве.  Она  встревожилась,
услышав  его  предложения.  Елизавета  все  еще  вела  мирные  переговоры  с
Филиппом через испанского посла. Ее заверили, что король Филипп хочет  мира,
что сохранять мир настоятельно  советует  ему  и  принц  Пармский,  которому
хватает дел в Нидерландах.
     - Ну раз уж мы хотим мира, мадам, - грубовато ответил сэр Фрэнсис, -  я
должен принять кое-какие меры, чтобы его обеспечить.
     Королева  поинтересовалась,  что  именно  он  хочет  предпринять.   Сэр
Фрэнсис уклонился от прямого ответа: он-де намерен кое-где побывать  -  пока
точно не знает - где -  и  решить  на  месте.  Любой  мирный  договор  можно
заключить на выгодных для тебя условиях, если продемонстрируешь силу.  Тогда
отпадут подозрения, что ты пошел на заключение договора, потому что  позиции
ослабли.
     - Сыграем с ними в покер, ваше величество. - Адмирал засмеялся.
     Под  пристальным  взглядом  удлиненных  серых  глаз  Дрейка   у   людей
пропадала охота с ним  спорить.  Дрейк,  которому  шел  сороковой  год,  был
среднего роста, как говорится, неладно скроен, да крепко сшит; у  него  было
располагающее  лицо,  вьющиеся  каштановые  волосы,  остроконечная  бородка,
скрывавшая жесткую линию рта. Королева, скрепя сердце, согласилась.
     Уловив ее внутреннее сопротивление, Дрейк не терял  времени  даром.  Он
снарядился  в  поход  и  чудесным  апрельским  утром  отплыл  на  "Удаче"  с
флотилией из тридцати кораблей за несколько  часов  до  прибытия  курьера  с
приказом задержаться в порту. Очевидно, его предупредили,  что  контр-приказ
уже отдан.
     Шесть дней спустя, когда Дрейк со своей  флотилией  подошел  к  Кадису,
ему сразу стало ясно, что надо делать: вся гавань была запружена  кораблями.
На рейде стояли будущие участники вторжения  в  Англию:  транспортные  суда,
суда с провиантом, даже несколько военных кораблей.
     У Дрейка тут же сложился план проведения операции. Он вошел в гавань  с
приливом и застал испанцев врасплох. Такой наглости Испания не ожидала  даже
от  оголтелого  Эль  Дрейка,  этого  воплощенного  дьявола.  Он  прошел  под
обстрелом сквозь строй стоявших на рейде кораблей, потопил  бортовым  залпом
сторожевой корабль и раскидал целую  флотилию  галер,  налетевших  на  него,
точно хищная стая.
     Дрейк пробыл в гавани Кадиса двенадцать дней,  неторопливо  отбирая  на
испанских  кораблях  все,  что  могло  ему  пригодиться.  Потом  он   поджег
флотилию, нанеся  Испании  ущерб  в  миллион  дукатов.  По  его  собственным
словам, он подпалил бороду короля  Испании  и  взял  обратный  курс,  твердо
уверенный в том, что в этом году Армада не  появится  у  берегов  Англии,  а
войска принца Пармского не высадятся на английской земле.
     Расчет Дрейка оказался верным: лишь в мае следующего  года  Непобедимая
Армада, состоявшая из ста тридцати кораблей, вышла из Тагуса вслед  за  "Сан
Мартином", флагманом адмирала, герцога  Медина  Сидония.  Отплытие  флотилии
расценивалось как богоугодное  дело.  Каждый  из  тридцати  тысяч  матросов,
членов судовых команд, перед походом исповедался, получил отпущение  грехов,
причастился. Примас Испании лично  благословил  каждый  корабль,  на  каждой
грот-мачте  прикрепили  распятие,  над  флагманом  адмирала  реял   огромный
красно-золотой флаг  Испании,  на  котором  были  вышиты  Пресвятая  Дева  с
младенцем  и  девиз:  "Exsurge  Deus  et  vindica  causa  tuam"*.  О   душах
новоявленных крестоносцев проявили больше заботы, чем об их  бренных  телах:
на кораблях было двести священников и менее сотни врачей.  И  могучий  флот,
великолепно оснащенный как духовным, так и  мирским  оружием,  величественно
вышел на голубые морские просторы.
     ______________
     * Восстань, Господь, и защити дело свое. (лат.).

     В пути возникло много трудностей и  непредвиденных  задержек  -  вполне
достаточно, чтобы усомниться: а так ли жаждал Господь защитить свое дело  по
домогательству Испании и ее же рукой?
     Тем не менее в конце июля непобедимый  флот  находился  в  Ла-Манше,  и
напряженному ожиданию англичан пришел  конец.  Что  касается  Дрейка  и  его
морских охотников, то они  не  теряли  времени  даром.  Большинство  были  в
полной  боевой  готовности  еще  с  возвращения  из  Кадиса,  и  теперь   им
предстояла большая работа.
     Они вышли из плимутской гавани без всякой  помпы,  невысокие  подвижные
морские  охотники,   и   продемонстрировали   испанским   левиафанам   такое
маневренное хождение галсами, что те не верили своим глазам. Каперы  искусно
лавировали, и поскольку их низкая посадка  затрудняла  прицельную  стрельбу,
они легко уходили из-под огня, заходили с  тылу  и  обрушивали  на  испанцев
залп за залпом своих более  мощных  пушек,  чиня  страшный  вред  нескладным
плавучим замкам. На испанских судах гибло  значительно  больше  людей  из-за
скученности: испанцы полагались на проверенную временем боевую  тактику.  Но
англичане, более быстроходные, уходя  от  абордажного  боя,  показали  новую
тактику ведения  войны  на  море,  приводившую  испанцев  в  замешательство.
Напрасно  испанцы  обзывали  их  трусливыми  псами,  боящимися   рукопашной.
Англичане, дав бортовой залп, тут же ускользали  от  возмездия  и,  внезапно
появившись с другой стороны, снова разряжали пушки по испанским кораблям.
     Эта непредсказуемость противника  доводила  Медину  Седония  до  белого
каления. Благородный герцог не был  моряком,  да  и  вообще  военачальником.
Когда король возложил на него ответственность за этот поход, Медина  Седония
отказывался, ссылаясь на свою некомпетентность. Сразу после выхода в море  у
него началась морская болезнь, и теперь его и  самый  могучий  флот  в  мире
англичане гнали по проливу, как стая волков гонит стадо  волов.  Андалузский
флагман, которым командовал Дон Педро Валдес,  самый  способный  и  отважный
адмирал Непобедимой Армады, попал в беду и был вынужден сдаться  в  плен.  И
другие  суда  сильно  пострадали  от  коварной   тактики   еретиков,   этого
дьявольского отродья. Так закончился первый день войны, воскресенье.
     В понедельник оба флота были заштилены, и испанцы зализывали  раны.  Во
вторник ветер переменился,  и  испанцы  получили  преимущество.  Теперь  они
гнали англичан и брали их на абордаж. Наконец-то,  послав  восточный  ветер,
Господь помог им защитить Его дело. Но дьявол, как они  убедились,  сражался
на стороне англичан. И воскресная история повторилась, несмотря на  ветер  с
востока. Английские пушки били по испанской  Армаде,  подвижные,  неуловимые
для  испанских  канонеров,  и  к  вечеру  шестифутовые   дубовые   шпангоуты
величественного  флагмана   "Сан   Мартин"   превратились   в   сито   из-за
многочисленных пробоин.
     В среду снова наступило затишье.  В  четверг  английские  пушки  словно
молотом долбили Армаду, а  в  пятницу  отчаявшийся  герцог  наконец  решился
вступить в переговоры  с  принцем  Пармским  о  поставках  продовольствия  и
оружия и любой другой помощи. С этой целью он привел в субботу свой  побитый
флот в Кале и поставил на якорь, уповая на  то,  что  англичане  не  дерзнут
преследовать его в нейтральных водах.
     Но англичане не намеревались упускать его из  виду,  и  он  убедился  в
этом, увидев их суда на якоре в двух милях за кормой флагмана.
     Испанцы снова зализывали раны, прибирали суда, чинили, латали все,  что
еще можно было залатать, выхаживали раненых, хоронили в море убитых.
     Англичане  обдумывали  сложившуюся  ситуацию.   В   капитанской   каюте
адмиральского флагмана "Арк Ройял" лорд  Говард  Эффингем  держал  совет  со
старшими  офицерами  флота.  Они  не   заблуждались   относительно   причин,
побудивших испанцев  стать  на  рейд  у  Кале  и  опасности  их  дальнейшего
пребывания там для Англии. Армада еще  не  потерпела  серьезного  поражения.
Она потеряла всего три корабля, без  которых  вполне  могла  обойтись.  Куда
более значительной потерей была потеря  уверенности,  поколебленной  первыми
ударами или,  скорее  -  первыми  потерями.  Но  принц  Пармский,  возможно,
возместит  потери,  а  отдых  позволит  морякам  снова  обрести  смелость  и
уверенность  в  победе.  Испанцы  запасутся  провиантом,  и  принц  Пармский
поможет им пополнить изрядно истощившийся  запас  пороха.  Принимая  это  во
внимание, она не могла позволить герцогу Медине Сидония спокойно  стоять  на
рейде у Кале. К тому же и у каперов запасы продовольствия были на исходе,  и
они не могли бесконечно долго ждать, когда  испанцы  выйдут  из  нейтральных
вод. Надо было что-то предпринять.
     Дрейк предложил поджечь корабли. В эту ночь ожидался прилив.  Используя
его, можно  было  послать  к  рейду  испанцев  брандеры.  Сеймор,  сэр  Джон
Лоукинс, Фробишер и сам лорд адмирал дружно поддержали Дрейка. Но  чтобы  не
действовать вслепую, следовало при свете дня уточнить  расположение  Армады.
Это было трудное дело. Хоукинс внес  свое  предложение.  Взвесив  его,  лорд
адмирал покачал головой.
     - Слишком мало шансов на успех, -  сказал  он.  -  Сто  против  одного,
скорей даже тысяча против одного, что они благополучно вернутся.
     - Все зависит от того, кого вы пошлете, - заметил Дрейк. -  Ловкость  и
смелость в подобных случаях сильно повышают шансы на успех.
     Но Говард и слышать  не  хотел  о  таком  риске.  Они  обсудили  другие
способы действий  и  отвергли  их  один  за  другим,  вернувшись  к  первому
предложению.
     - Пожалуй, ничего лучше не придумаешь, - признал  Хоукинс.  -  Либо  мы
принимаем это предложение, либо действуем вслепую.
     - Возможно, нам так или иначе придется действовать вслепую, -  напомнил
ему лорд Говард.  -  А  неудачная  попытка  будет  стоить  жизни  нескольким
смельчакам.
     - Мы  все  здесь  поставили  на  карту  свою  жизнь,  -  с  готовностью
отозвался Дрейк. - Иначе бы нас здесь не было, или мы бы не рвались  в  бой.
Я придерживаюсь той же точки зрения, что и сэр Джон.
     Лорд Говард внимательно посмотрел на него.
     - А есть у вас на примете человек, способный выполнить это задание?
     - Да, и он у меня под рукой. Мы с ним вместе явились сюда, и он  сейчас
ждет на палубе. Крепкий парень и в критическом положении быстро  соображает.
Он еще не научился  труса  праздновать  и  управится  с  любой  командой.  Я
впервые убедился в его смелости в Сан-Доминго. С тех пор он везде со мной.
     - Тем более жалко  терять  такого  отважного  парня,  -  возразил  лорд
Говард.
     - О, нет, этот парень не пропадет. Если вы, ваша  светлость,  согласны,
я пошлю за ним, пусть сам решает.
     Вот так мистер Кросби попал на знаменитый военный совет, а потом  уж  и
в историю.  Старые  морские  волки  сразу  прониклись  симпатией  к  рослому
отважному юноше. Им было жаль приносить его в жертву на алтарь  безжалостной
Беллоны. Но когда Дрейк  растолковал  ему  задание  и  Кросби  расхохотался,
приняв  их  опасения  за  розыгрыш,  он  окончательно  завоевал  их  сердца,
особенно  Дрейка:  парень  не  подвел  своего  капитана.  Кросби,  горя   от
нетерпения, выслушал задание и советы, как его лучше исполнить. Он со  своей
стороны заметил, что день на исходе и не стоит терять времени даром. Он  был
готов приступить к исполнению приказа немедленно.
     Лорд Говард пожал ему на прощанье руку.  Он  улыбнулся,  но  глаза  его
были невеселы: глядя на смелого парня, он думал, что, может  статься,  видит
его в последний раз.
     - Когда вернетесь, - сказал адмирал после некоторого  раздумья,  сделав
упор на слове "когда", будто сначала на уме у  него  было  другое  слово,  -
прошу вас, сэр, разыщите меня, буду рад вас видеть.
     Джервас поклонился, одарив их улыбкой, и  вышел.  Сэр  Фрэнсис,  пыхтя,
спустился за  ним  по  сходному  трапу.  Они  вернулись  на  корабль  Дрейка
"Мщение". Боцман по  команде:  "Свистать  всех  наверх"  собрал  команду  на
палубе.  Сэр  Фрэнсис  разъяснил  задание:  требуется   человек   двенадцать
добровольцев, готовых отправиться под  командой  мистера  Кросби  к  стоянке
испанских кораблей, чтобы уточнить их расположение. Все матросы были  готовы
пойти за Джервасом в огонь и в воду: они и прежде ходили с  ним  в  атаки  и
знали, что он не дрогнет в бою.
     В  тот  день  герцог  Медина  Сидония  в  мрачном   расположении   духа
прохаживался по корме флагмана с группой офицеров и  вдруг  увидел  странную
картину: от английских кораблей отделился  полубаркас  и  поплыл  в  сторону
Армады. И адмирал, и офицеры не могли  прийти  в  себя  от  изумления,  как,
впрочем, и все другие на испанских кораблях. На  них  будто  оторопь  напала
при виде этого непостижимого для них чуда. Покачиваясь на волнах,  суденышко
направлялось  прямо  к  испанскому  флагману.  Герцог  заключил,  что   оно,
вероятно,  является  связным  и  несет  сообщение  от  англичан.   Возможно,
испанские пушки нанесли им больший урон, чем он  думает,  возможно,  людские
потери у англичан так велики, что они решили заключить  перемирие.  Подобная
глупая мысль могла прийти в  голову  только  новичку  в  морском  деле.  Ему
вежливо указали на ошибку, к тому же на полубаркасе  не  было  традиционного
белого флага парламентера.  И  пока  они  терялись  в  догадках,  полубаркас
оказался под кормовым подзором.
     Джервас Кросби сам стоял у руля.