дро.
     Учитывая обстоятельства и спешку, дон Диего  превзошел  самого  себя  и
вполне заслужил те два похвальных слова, что произнес его  хозяин.  Отпустив
Пабиллоса, дон Педро жестом пригласил даму к столу.
     Маргарет посмотрела  на  него  в  упор.  Ее  лицо  под  облаком  слегка
растрепанных золотисто-рыжих волос было бледно, темно-красный корсаж  помят,
кружевной воротник порван. Маргарет пыталась  скрыть  беспокойство,  но  его
выдавала взволнованно дышавшая грудь.
     - У меня нет выбора, - протестующе заявила она с холодным презрением  в
голосе. - Не тратьте время, унижая меня  напоминанием,  что  я  пленница,  я
вынуждена  подчиниться.  Но  это  поступок  труса,  дон   Педро,   труса   и
неблагодарного человека. Вы платите злом за добро.  Надо  было  предоставить
вас судьбе. Вы убедили меня, что подобной судьбы заслуживал  любой  испанец,
попавший в руки  честного  человека,  -  с  этими  словами  она  холодно,  с
достоинством прошла вперед и села за стол.
     Дон Педро был смертельно бледен, под измученными глазами залегли  тени.
На фоне этой бледности маленькая остроконечная бородка и  закрученные  вверх
усы казались иссиня-черными. Исхлестанный ее гневными словами, дон Педро  не
выказал гнева. Он грустно наклонил голову.
     - Упрек справедливый, я знаю. Но даже если вы  полагаете  мой  поступок
низким, не вините всех испанцев за ошибки  одного.  А  осуждая  его  ошибки,
помните, что ах породило. -  Он  сел  напротив  Маргарет.  -  Человека  надо
судить не по поступкам, а по мотивам, их вызывающим. Тысяча достойных  людей
повстречалась  вам  на  жизненном  пути,  и  вы  по-прежнему   считаете   их
достойными людьми, ибо ничто не толкнуло их на действия, которые уронили  бы
их в ваших глазах. Я, смею надеяться, достойный человек...
     У  Маргарет  вырвался  короткий  смешок.  Дон  Педро  смолк  и   слегка
покраснел, потом повторил:
     - Я, смею надеяться, достойный человек,  каковым  вы  меня  справедливо
считали раньше. Если бы я уехал, вы  остались  бы  при  том  же  мнении,  но
непреодолимый соблазн смел все мои предубеждения.  Узнав  вас,  Маргарет,  я
полюбил вас - страстно, отчаянно, слепо.
     - Стоит ли продолжать?
     - Стоит. Я хочу, чтобы вы поняли меня, а уж потом и судили. Эта  любовь
сродни культу, она переполняет меня чувством обожания. Вы нужны  мне,  я  не
могу жить без вас. - Он устало  провел  рукой  по  бледному  лбу.  -  Мы  не
властны над своими чувствами. Мы рабы  природы,  заложники  судьбы,  которая
использует нас в своих целях, кнутом заставляет нас подчиниться  ее  власти.
Я не просил ниспослать мне любовь к вам. Это произошло помимо моей воли.  Во
мне зажгли любовь.  Я  не  знаю,  откуда  пришел  этот  зов,  но  я  не  мог
ослушаться, он был непреодолим. Я могу лишь предполагать, какого  мнения  вы
были обо мне раньше. Думаю, что  высокого.  Как  мне  представляется,  такая
женщина, как вы, не может высоко  ставить  мужчину,  искусного  в  банальных
любовных интригах,  занятого  тривиальными  любовными  играми,  кощунственно
низводящего любовь до развлечения и  низкой  похоти.  Я  не  таков.  Клянусь
своей верой и честью пред ликом Господа и Пресвятой девы.
     - К чему эти клятвы  и  клятвопреступления?  Они  для  меня  ничего  не
значат.
     - О,  погодите!  Этого  не  может  быть.  Вы,  конечно,  сознаете,  что
легкомысленный искатель приключений, каковым я не  являюсь,  никогда  бы  не
отважился на то, что сделал я. Я похитил вас. Какое ужасное слово!
     - Очень точное слове для описания ужасного поступка,  преступления,  за
которое вам наверняка придется держать ответ.
     - Вы говорите - преступление. Но  преступника  создают  обстоятельства.
Не рождалось еще человека - кроме Одного, но он  был  не  просто  человек  -
столь приверженного добродетели, что не поддался  бы  искусу.  -  Дон  Педро
вздохнул и продолжал:  -  Поверьте,  я  никогда  не  совершил  бы  подобного
поступка,  если  бы  соблазну,  моему  непреодолимому  влечению  к  вам,  не
сопутствовало роковое стечение обстоятельств.  Время  не  остановилось  ради
меня.  Корабль  не  мог  вечно  стоять  в  английских  водах.  Ежечасно   он
подвергался риску быть захваченным. Я должен был спешить. Вчера  вечером  я,
преодолев робость, заговорил с вами о любви. И  получил  отпор.  Этого  я  и
опасался. Объяснение было слишком внезапным.  Оно  удивило  вас,  вывело  из
душевного равновесия. В других обстоятельствах  я  бы  не  стал  торопиться.
Добиваясь взаимности, я проявил бы бесконечное терпение. Я убежден:  как  во
время нашей первой встречи ваши флюиды вошли в меня и навсегда сделали  меня
рабом, так и мои флюиды могли бы войти  в  вашу  душу,  пусть  вы  бы  и  не
догадались об этом. Мне не верится, что чувство, вызванное  вами,  не  нашло
бы отклика в  вашем  сердце.  Это  как  искра,  высеченная  ударом  стали  о
кремень, во, чтобы она появилась, нужны и  сталь,  и  кремень.  Вы  сами  не
признавались себе в том, что искра  высечена.  Еще  какое-то  время,  совсем
немного времени,  и  я  помог  бы  вам  это  осознать.  Но  время  было  мне
неподвластно. Я не мог дольше оставаться в Англии. - Дон Педро  с  отчаянием
взмахнул рукой и  слегка  наклонился  вперед.  -  У  меня  не  было  выбора.
Отказаться от вас я не мог, и вынужден был прибегнуть к злодейскому, на  ваш
взгляд, похищению. - Он помедлил и, не услышав возражений,  продолжал.  -  Я
увез вас силой, чтобы добиться когда-нибудь вашего расположения, положить  к
вашим ногам свою жизнь  и  все,  что  у  меня  есть,  короновать  вас  всеми
почестями,  которых  я  был  удостоен  и   которыми   еще   буду   удостоен,
вдохновленный вами. Сейчас все на корабле знают, что по  приезде  в  Испанию
вы станете графиней Маркос, а  потому  будут  относиться  к  вам  с  должным
почтением, приличествующим вашему высокому положению.
     Дон Педро замолчал, устремив на Маргарет грустный, смиренно  молящий  о
любви взгляд. Но ни взгляд, ни его слова, судя по  всему,  не  произвели  на
нее никакого впечатления.  Ответный  взгляд  был  колюч,  и  лишь  презрение
чувствовалось в легкой улыбке, скользнувшей по алым губам.
     - Слушая ваши речи, я терялась в догадках: кто же  вы  -  мошенник  или
глупец? Теперь понимаю - вы жалкая помесь того и другого.
     Дон Педро пожал плечами и даже улыбнулся, хоть в глазах  его  затаилась
бесконечная усталость.
     - Это не аргумент.
     - Не аргумент? А разве нужны аргументы, чтобы проколоть пустой  мыльный
пузырь, надувавшийся вами с таким старанием? Следуя  вашей  логике,  в  мире
нет злодейства, которое невозможно оправдать. Факты налицо,  дон  Педро,  вы
отплатили злом за добро, вы обращались со мной недостойно и  грубо,  надеясь
подчинить своей  воле;  из-за  вас  тревога  и  печаль  поселились  в  доме,
приютившем вас в час испытаний. Это факты, в никакие аргументы на  свете  не
смогут их опровергнуть. Поверьте, все ваши попытки  воздействовать  на  меня
напрасны. Никто не произведет меня в графини против моей воли, а у меня  нет
желания стать  графиней  Маркос  и  никогда  не  будет.  Если  вы  заслужите
прощение, возможно, у меня  возникнет  желание  увидеть  вас  в  будущем.  А
сейчас снова прошу вас: отдайте распоряжение вернуться, верните меня  в  мой
дом.
     Дон Педро опустил глаза и вздохнул.
     - Давайте  подкрепимся,  -  он   что-то   быстро   сказал   по-испански
недоумевающему Пабилосу, и тот принялся раскладывать  по  тарелкам  кушанья,
заранее приготовленные на буфете.
     Дон Педро, находившийся в состоянии философской отрешенности,  невольно
восхищался смелостью Маргарет - с  какой  решимостью  она  ответила  ему,  с
каким достоинством держалась за столом, как твердо смотрела ему в  глаза.  В
подобной ситуации любая из знакомых ему женщин вела бы себя  иначе.  Он  уже
оглох бы от криков, его бы  уже  мутило  от  слез!  Но  Маргарет  была,  как
закаленная сталь. Во всем мире не найти лучшей матери для  будущих  сыновей.
Рожденные такой матерью, они приумножат блеск и славу дома Мендоса и Луна.
     Дон Педро был уверен, что в конце концов она покорится  его  воле.  Его
слова, обращенные к Маргарет, были искренни, они выражали его веру; с  такой
верой он мог набраться терпения, ибо эта добродетель  недоступна  лишь  тем,
кого гложет червь сомнения.
     Маргарет ела  мало,  но  то,  что  она  вообще  не  лишилась  аппетита,
доказывало твердость ее духа. Она выпила немножко  вина,  но  лишь  из  того
кувшина, из  которого  пил  сам  дон  Педро.  Заметив  ее  осторожность,  он
подумал, что ум Маргарет не уступает твердости ее характера. Строптивость  и
недоверие к нему лишь возвышала Маргарет в его глазах.
     Одноместная каюта по правому борту предназначалась  для  дона  Педро  и
отличалась  особой  роскошью  убранства.  Когда  Пабиллос  сообщил  об  этом
хозяину, тот предоставил ее  Маргарет,  и  она  приняла  это  с  равнодушной
готовностью подчиниться обстоятельствам.
     Когда  Маргарет  осталась  одна,  она,  вероятно,  утратила   привычное
самообладание. Ею овладели  горе,  негодование,  страх.  Во  всяком  случае,
когда наутро она искала место на  палубе,  где  могла  бы  чувствовать  себя
свободнее, чем в каюте, лицо у нее было осунувшееся, а глаза  покраснели  от
слез или от бессонницы - и то, и другое было  ново  и  непривычно  для  леди
Маргарет Тревеньон. Но других сигналов бедствия она не подавала.  Привела  в
порядок свой туалет и  тщательно  причесалась;  ступала  твердо,  насколько,
разумеется, позволяла качающаяся  палуба,  держалась  уверенно,  с  холодным
достоинством.
     Она перешла с продольного мостика на шкафут. Залитый солнечным  светом,
он показался ей менее просторным, чем вчера вечером. Взгляд ее скользнул  от
зарешеченного люка к лодкам на утлегере в середине корабля  и  на  мгновение
задержался на крепком парне,  начищавшем  латунный  обод  бачка  с  питьевой
водой. Он украдкой поглядывал на Маргарет. На рассвете подул  свежий  ветер,
и на марсе убирали паруса. Ей казалось, что кроме  юноши,  начищающего  бак,
никого рядом не было,  но,  пройдя  вдоль  кормы,  она  увидела  на  шканцах
моряков. Дюклерк, дюжий  бородатый  хозяин  судна,  облокотившись  о  резные
перила, наблюдал  за  ней.  Когда  Маргарет  обернулась,  Дюклерк  приподнял
шляпу, приветствуя ее. Позади него два матроса глядели  на  ванты,  повторяя
действия матросов на марсе.
     Маргарет прошла по палубе туда, где, как она думала,  в  последний  раз
промелькнула ее родина, ее Англия. Теперь  земли  не  было  видно.  Маргарет
казалось, что корабль находится  в  центре  огромного  сферического  водного
пространства: прозрачное утреннее небо сливалось с океаном. Ее  замутило  от
страха; она прислонилась к фальшборту и вдруг  увидела,  что  она  здесь  не
одна, как полагала. Высокая неподвижная фигура у переборки кубрика  казалась
кариатидой, поддерживающей верхнюю палубу.
     Это был монах. Капюшон на сей раз был  откинут,  и  голова  с  выбритой
тонзурой открыта. Лицо монаха при дневном свете показалось  ей  моложе,  чем
накануне, ему было лет тридцать пять. Несмотря  на  голодное,  почти  волчье
выражение  лица,  оно  было  не  лишено  приятности,   во   всяком   случае,
приковывало к себе внимание. Крупный, почти семитский  нос,  широкие,  резко
очерченные  скулы,  стянувшие  к  вискам  желтоватую  кожу,  так  что  резко
обозначались провалы щек; широкий, тонкогубый и твердый  рот,  под  нависшим
лбом - темные мрачные глаза.
     Монах стоял всего в нескольких ярдах от Маргарет. В руках  у  него  был
требник, пальцы перевивала свисавшая нитка бус; Маргарет могла и  не  знать,
что это четки, привезенные из Святой земли, и бусины выточены из  верблюжьих
костей.
     Заметив ее взгляд, он слегка наклонил голову  в  знак  приветствия,  но
лицо его, будто выточенное из дерева, осталось  безучастным.  Он  подошел  к
Маргарет,  устремив  на  нее  взгляд  больших  строгих   глаз,   и   она   с
неудовольствием отметила, что сердце у нее забилось сильнее,  как  случается
при встрече с незнакомым или непонятным человеком. К удивлению Маргарет,  он
заговорил с нею по-английски.  Монах  произнес  несколько  обычных  в  таких
случаях фраз, но его глубокий серьезный голос и свистящий  испанский  акцент
придали им значительность. Он выразил надежду, что  ее  нынешнее  пристанище
на корабле вполне сносно,  что  она  соснула  в  непривычной  обстановке,  а
проснувшись  освеженной,  вознесла  хвалу  Пресвятой  деве,  защитнице  всех
девственниц.
     Маргарет понимала, что вежливая фраза по существу вопрос,  хоть  навряд
ли уловила его дальний прицел. Разумеется, живой ум Маргарет уже  был  занят
другими  мыслями.  Этот  человек  -  священник,  и  хоть  его  вера   внешне
отличается от той, что исповедует она, в основе своей они составляют  единое
целое. И католик, и лютеранин понимают Добро и Зло одинаково, и  этот  монах
и по званию, и по долгу - слуга  Господа,  сторонник  добродетели,  защитник
угнетенных. Не знай он английского, он не смог бы  принести  ей  пользу.  Он
сделал свои выводы относительно ее пребывания на  корабле,  либо  принял  на
веру рассказ  дона  Педро.  Но  то,  что  она  могла  обратиться  к  монаху,
рассказать ему свою историю, будучи  уверенной,  что  ее  поймут,  сразу  же
рассеяло все ее сомнения и ясно указало выход из трудного  положения.  Стоит
только рассказать монаху про насилие, про то, как с  ней  обращались,  и  он
поможет ей; монах должен стать ей другом и  защитником,  а  поскольку  он  -
лицо влиятельное, он может применить власть даже к высокопоставленному  дону
Педро де Мендоса и Луна, заставить его исправить содеянное зло.
     Взяв на корабль доминиканца в качестве духовного наставника, дон  Диего
совершил большую ошибку, чем полагал он сам или дом Педро. Дон Диего  выбрал
его потому, что монах владел английским, но именно поэтому, даже если бы  не
было  других  веских  причин,  его  следовало  оставить  в  Испании.  Но  ее
светлость об этом не знала. Для нее было важно лишь то, что  он  говорил  на
ее родном языке, был рядом и готов ее выслушать.
     Щеки Маргарет окрасились румянцем, а глаза, еще  мгновение  тому  назад
погасшие и унылые, оживились. С первых же слов он  должен  понять,  кто  она
такая, и отбросить подозрения, закравшиеся ему в голову. Проверяя ее,  монах
высказал их в своем полуприветствии-полувопросе.
     - Вас, должно быть, послал мне Господь, Господь и  Пресвятая  Дева.  Вы
сказали, что она защитница всех  девственниц.  Попросите  ее  за  меня,  мне
очень нужно ее покровительство.
     Маргарет  заметила,  что  его  строгий  взгляд   смягчился.   Выражение
сочувственного внимания появилось на аскетическом лице.
     - Я недостойный слуга Господа и тех, кто  молит  Господа.  В  чем  ваша
нужда, сестра моя?
     Маргарет вкратце, опасаясь не успеть, рассказала монаху о том,  как  ее
похитили из дому, силой доставили на корабль, а теперь по  воле  дона  Педро
де Мендоса увозят в Испанию.
     Монах наклонил голову.
     - Я знаю, - сказал он тихо.
     - Вы знаете? Вы знаете? - повторила она с ужасом.
     Неужели и он с ними в  заговоре?  Неужели  надежды,  связанные  с  ним,
напрасны? Он обо всем знает и держится так безучастно.
     - И, если можно верить человеку на слово, мне  также  известно,  что  у
дона Педро благородные намерения.
     - Какое это имеет отношение ко мне?
     - Прямое.  Это  значит,  что  у  него  нет  злодейских  или   греховных
помыслов, связанных с вами.
     - Нет злодейских или греховных помыслов? А то, что он увез меня  против
воли? А то, что ко мне применили силу?
     - Это грех, большой грех, - спокойно признал Фрей Луис. - Но все же  не
такой большой и страшный, как я опасался вначале. Я опасался,  что  смертный
грех поставит под угрозу спасение его  души.  А  тот,  кто  в  море,  должен
больше  других  блюсти  душу  свою  в  чистоте,  готовясь  предстать   перед
Создателем,  ибо  многие  опасности  подстерегают  его,  и  Всевышний  может
призвать к себе его душу в любой миг. Но я признаю, что свершился  грех.  Вы
хотите, чтобы я уговорил дона Педро искупить свой грех. Успокойтесь,  сестра
моя. Под моей защитой, под защитой Господа, которому я  служу,  вам  никакое
зло не страшно. Дон Педро либо сразу вернет вас домой, либо  по  прибытии  в
Испанию вы будете тотчас вызволены из плена.
     В  состоянии  экзальтации  Маргарет  готова  была   рассмеяться:   как,
оказывается, легко разрушить планы дона Педро.  Это  путешествие  больше  не
представляло для нее опасности. Защитой ей будет мантия святого Доминика,  и
хоть  Маргарет  мало  что  знала  об  этом  ревностном   поборнике   Христа,
насаждавшем любовь к нему  огнем  и  мечом,  неустанно  воевавшим  со  всеми
инакомыслящими, она верила, что отныне вечно будет его любить и почитать.
     Фрей Луис переложил требник и четки в  левую  руку  и,  воздев  правую,
тремя  вытянутыми  перстами  совершал  крестное  знамение  над  ее   золотой
головкой, прошептав что-то по-латыни.
     Для  леди  Маргарет  это  было  словно  колдовской  ритуал.  Ее  широко
поставленные глаза чуть округлились от удивления.  Фрей  Луис  прочел  немой
вопрос в ее недоумевающем взгляде, отметил, что она  не  склонила  головы  в
ответ на его благословение. Сомнение, мелькнувшее в  глазах  монаха,  быстро
переросло в уверенность. Дон Педро зашел в своем грехе дальше,  чем  полагал
Фрей Луис, не желая бесчестить его подозрением.  Грех  дона  Педро  внезапно
приобрел огромные размеры по сравнению с  самим  похищением.  Фрей  Луис  не
ожидал,  что  благородный  отпрыск  семьи,  прославленной  в  Испании  своим
благочестием, подарившей Испании примаса, способен на такой  страшный  грех.
Похищенная им женщина, которую он хотел сделать своей женой и матерью  своих
детей, была еретичкой!
     Сделав это страшное открытие, Фрей Луис содрогнулся. Губы его  сжались,
лицо снова превратилось в безучастную маску. Он  сложил  руки  в  просторных
рукавах шерстяной белой сутаны и, не сказав ни слова, повернулся и  медленно
побрел по палубе, размышляя о страшном грехе дона Педро.


ГЛАВА XV

СЦИЛЛА

     Фрей Луис был потрясен своим открытием, ему потребовалось время,  чтобы
оправиться от  шока  и  продумать,  как  он  будет  бороться  с  Сатаной  за
обреченную на погибель душу дона Педро  де  Мендоса  и  Луна.  Благочестивый
монах долго и горячо молил Господа, чтоб он наставил  его  и  дал  ему  сил.
Поскольку Фрей Луис искренне считал мир и его славу ничтожной тщетой,  через
которую надо пройти по пути в вечность,  он  не  благоговел  перед  сильными
мира сего, не признавал  превосходства  знати,  не  отличавшейся  рвением  в
борьбе за Веру. Он не стал бы служить королю,  не  почитавшему  себя  слугой
Господа, он бы даже не признал  его  королем.  Мирская  власть,  которую  он
отверг, надев сутану доминиканца, заслуживала, по его  мнению,  презрения  и
насмешки, если ее нельзя было обратить на службу Вере. Из  этого  следовало,
что Фрей  Луис,  не  чуждый  высокомерия,  невольно  впав  в  смертный  грех
гордыни, не чтил ни мирские заслуги, ни звания. И все же,  презирая  мирскую
знать, он должен был с ней считаться. Это было  необходимо,  ибо  она  могла
творить Зло. Поскольку своекорыстные люди  заискивали  перед  знатью,  часто
требовалась  большая  твердость,  чтобы  противостоять  ей  и  разрушать  ее
пагубные нечестивые замыслы.
     Фрей Луис молил Господа дать ему эту твердость,  и  лишь  на  следующее
утро он почувствовал боговдохновение в готовность к борьбе с дьяволом.
     Дон Педро вышел подышать на корму; было  довольно  свежо,  несмотря  на
солнце. Дон Педро был в дурном  расположении  духа,  когда  к  нему  подошел
монах, но, поскольку тот не сразу обнаружил свои  намерения,  дон  Педро  не
прерывал его, не выказывал недовольства.
     Монах же повел речь издалека. Он не давал понять, к чему клонит,  желая