в то, что брат
и в будущем, если того потребуют обстоятельства, проявит  самопожертвование.
Он вновь вспомнил слова, произнесенные сэром Оливером в этой  самой  комнате
два дня тому назад, и окончательно пришел  к  убеждению,  что  означать  они
могут только одно.
   Затем пришли сомнения и в конце концов уверенность совсем  иного  рода  -
уверенность в том, что дело здесь совершенно в другом и он это знает. Теперь
он твердо знал, что лгал себе, стремясь оправдать содеянное. Он сжал  голову
руками и громко застонал. Он - негодяй, коварный,  бездушный  негодяй!  Весь
содрогаясь,  Лайонел  встал.  Хотя  уже  было  восемь  часов,  его  охватила
решимость пойти за братом и спасти его от страшной участи, ожидающей  его  в
ночи, там, на берегу.
   Но страх вновь одержал  верх:  решимость  Лайонела  угасла,  и  он  опять
опустился в кресло. Мысли его приняли другое направление. Он  снова,  как  в
тот день, когда сэр Оливер ездил в Арвенак требовать удовлетворения  у  сэра
Джона Киллигрю, подумал, что, устранив брата, на правах законного  владельца
сможет распоряжаться всем, чем сейчас пользуется по его щедрости. Эта  мысль
принесла  молодому  человеку  известное  утешение.  Ведь  если  ему  суждено
терзаться  муками  совести,  то,  по  крайней  мере,  терзания   его   будут
вознаграждены.
   Часы над конюшней пробили девять раз. Лайонел плотнее прижался  к  спинке
кресла.  Возможно,  дело  еще  не  кончено.  Лайонел  мысленно   видел   все
происходящее во тьме ночи. Он  видел,  как  Оливер  в  нетерпении  спешит  в
Годолфин-Корт, как из мрака появляются неизвестные люди и  набрасываются  на
него. Вот сэр  Оливер  повержен  на  землю,  он  пытается  сбросить  с  себя
нападающих, но его связывают по рукам и ногам, затыкают рот кляпом и  быстро
несут вниз по склону к шлюпке.
   Так Лайонел просидел еще полчаса. Теперь, должно быть,  все  кончено,  и,
похоже, эта мысль успокаивает его.
   Снова вошел Николас, встревоженный, не  случилось  ли  с  сэром  Оливером
какого-нибудь несчастья?
   - Что за несчастье может с ним приключиться? - проворчал Лайонел, как  бы
подшучивая над опасениями слуги.
   - Дай-то Бог, чтобы ничего не случилось, - ответил слуга, - только  нынче
у сэра Оливера нет недостатка во врагах. С наступлением темноты ему бы лучше
не выходить из дому.
   Лайонел с презрением отверг подобное предположение и для вида заявил, что
не станет больше ждать. Принеся ужин, Николас вышел из столовой и отправился
в  холл.  Открыв  дверь,  он  некоторое   время   вглядывался   в   темноту,
прислушиваясь, не идет ли хозяин. Раньше он уже наведался в конюшню и  знал,
что сэр Оливер ушел пешком.
   Тем временем Лайонелу пришлось притвориться, будто он ест, хотя кусок  не
лез ему в горло. Он испачкал соусом тарелку, разрезал  мясо  и  с  жадностью
выпил  полный  бокал  кларета.  Затем,  изобразив  на   лице   беспокойство,
направился разыскивать Николаса. Ночь прошла в  томительном  ожидании  того,
кто - как хорошо было известно Лайонелу - никогда не вернется.
   На рассвете подняли слуг и отправили их прочесать окрестности и  сообщить
об исчезновении сэра Оливера. Сам Лайонел поехал в Арвенак спросить  у  сэра
Джона Киллигрю, не знает ли он чего-нибудь.  Сэр  Джон  очень  удивился,  но
поклялся, что уже давно не видел сэра Оливера.  Лайонела  он  принял  весьма
любезно, ибо, как все в округе, любил его. Мягкий и доброжелательный Лайонел
настолько не походил на своего высокомерного и  заносчивого  брата,  что  по
контрасту добродетели его сияли еще ярче.
   - Должен признаться, я считаю ваш приезд вполне естественным,  -  заметил
сэр Джон, - но даю вам слово, я ничего не знаю о сэре Оливере.  У  меня  нет
обыкновения во тьме нападать на своих врагов.
   - Помилуйте, сэр Джон, откровенно говоря, я этого  и  не  предполагал,  -
сокрушенно ответил Лайонел, - и прошу вас извинить меня за столь  неуместный
вопрос. Отнесите его на счет моего угнетенного  состояния.  После  того  что
произошло в Годолфин-парке, я сам не свой. Мысли об этом несчастье  не  дают
мне покоя. Вы не представляете,  как  ужасно  сознавать,  что  твой  брат  -
правда, слава Богу, всего лишь сводный - повинен в столь гнусном злодеянии.
   - Как! - воскликнул изумленный Киллигрю. - И это говорите вы? Значит,  вы
верили в его виновность?
   Лайонел смутился,  и  сэр  Джон,  совершенно  неверно  истолковавший  его
волнение, не замедлил отнести его к чести молодого человека. Вот  так  в  ту
минуту и было посеяно плодоносное семя их будущей дружбы, которая выросла из
жалости  сэра  Джона  к  благородному   и   честному   юноше,   вынужденному
расплачиваться за грехи своего преступного брата.
   - Понимаю, - сказал сэр Джон и вздохнул. - Видите ли, со дня на  день  мы
ожидаем приказ королевы, предписывающий судьям принять в отношении вашего..,
в отношении сэра Оливера соответствующие меры, в чем  до  сих  пор  они  нам
отказывают. - Он помолчал. - Вы не думаете, что сэр  Оливер  мог  узнать  об
этом?
   Лайонел сразу догадался, к чему клонит его собеседник.
   -  Разумеется,  -  ответил  он,  -  я  сам  сказал  ему.  Но  почему   вы
спрашиваете?
   - Не здесь  ли  причина  исчезновения  сэра  Оливера?  Надо  быть  просто
безумцем, чтобы, зная про  приказ,  не  постараться  скрыться.  Если  бы  он
дождался гонца ее величества, его бы, без сомнения, повесили.
   - Боже мой! - Лайонел  уставился  на  сэра  Джона.  -  Значит,  вы..,  вы
думаете, что он бежал?
   Сэр Джон пожал плечами.
   - А что еще можно предположить?
   Лайонел опустил голову.
   - В самом  деле  -  что?  -  сказал  он  и  удалился  с  видом  человека,
пережившего потрясение, что, впрочем, соответствовало истине.
   Лайонел никак не предполагал,  что  его  затея  сама  собой  подводила  к
заключению, объяснявшему случившееся и устранявшему любые сомнения  на  этот
счет.
   Возвратясь в Пенарроу, он прямо сказал Николасу,  какова,  по  подозрению
сэра Джона, да и по его собственным опасениям, истинная причина исчезновения
сэра Оливера.
   - Так вы верите, что он это сделал? - воскликнул  Николас.  -  Вы  верите
этому, мастер Лайонел?
   В голосе слуги звучал упрек, граничивший с ужасом.
   - Боже мой, что еще остается думать, если он бежал?
   Плотно сжав губы, Николас боком  подошел  к  молодому  человеку  и  двумя
крючковатыми пальцами дотронулся до его рукава.
   - Нет, мастер Лайонел, он не бежал, - сурово проговорил старый  слуга.  -
Сэр Оливер никому еще не показывал пятки. Он не боится ни людей,  ни  самого
дьявола, и если бы  он  вправду  убил  мастера  Годолфина,  то  не  стал  бы
отпираться.
   Однако старый слуга был единственным человеком во  всей  округе,  который
держался такого мнения. Если прежде кто-то и сомневался  в  виновности  сэра
Оливера, то с его побегом сомнения развеялись.
   В тот же день в Пенарроу  пришел  капитан  Ли  и  спросил  сэра  Оливера.
Николас доложил мастеру  Лайонелу  о  его  приходе,  и  тот  велел  провести
капитана к себе.
   Маленький плотный моряк на кривых ногах вкатился в комнату и,  когда  они
остались вдвоем, подмигнул своему нанимателю.
   - Он благополучно доставлен на борт, -  объявил  мастер  Джаспер,  -  все
сделано тихо и спокойно, так что комар носа не подточит.
   - Почему вы спросили его? - поинтересовался Лайонел.
   - Почему? - Капитан Ли еще раз подмигнул. - У меня были с  ним  дела.  Мы
уговаривались, что он поедет со мной  в  путешествие.  В  Смитике  я  слышал
разговоры об этом. Оно и на руку. - Он приложил палец к носу. - Да я  еще  и
сам подпущу слухов, уж можете на меня положиться.  А  спрашивать  вас,  сэр,
было как-то несподручно. Теперь вы будете знать, как объяснить мой приход.
   Заплатив условленную цену и получив заверения, что  "Ласточка"  выйдет  в
море с ближайшим приливом, Лайонел простился с капитаном.
   Когда  стало  известно  о  переговорах  сэра  Оливера   с   мастером   Ли
относительно заморского путешествия, отчего "Ласточка" дольше  обыкновенного
стояла на якоре в соседней бухте, даже Николас стал сомневаться.
   Шли дни, и  Лайонел  постепенно  вновь  обретал  былое  спокойствие.  Что
сделано - то сделано; и поскольку изменить уже ничего нельзя,  то  не  стоит
терзаться. Он даже не догадывался, насколько благосклонно отнеслась  к  нему
судьба, которая иногда покровительствует негодяям. Посланцы королевы прибыли
примерно на шестой день после исчезновения сэра Оливера. Они вручили мастеру
Бейну краткий, но весьма грозный приказ явиться в  Лондон  и  дать  отчет  в
злоупотреблении доверием, каковое усматривалось в его отказе выполнить  свой
прямой долг. Если бы сэр Эндрю Флэк пережил  простуду,  что  месяцем  раньше
свела его в могилу, то мастеру  Бейну  не  стоило  бы  труда  оправдаться  в
выдвинутом против него обвинении. Но теперь он остался один, и его  уверения
в  своей  правоте  и  рассказ  об  осмотре  сэра  Оливера,  проведенном   по
настоятельной просьбе последнего, не вызвали ни малейшего доверия.  Все  без
колебания решили,  что  это  уловка  человека,  проявившего  непростительную
небрежность  в  исполнении  своих  обязанностей  и   стремящегося   избежать
последствий оной небрежности. А то, что мастер Бейн указал на  скончавшегося
дворянина как на свидетеля проведенного им расследования,  только  утвердило
судей в их мнении. Поскольку все  старания  напасть  на  след  сэра  Оливера
остались безуспешными, дело кончилось тем, что  мастера  Бейна  отрешили  от
должности и подвергли крупному штрафу.
   С того дня для Лайонела началась новая жизнь.  Видя  в  нем  чуть  ли  не
безвинную жертву, страдающую за  грехи  брата,  соседи  исполнились  твердой
решимости, поелику возможно, помочь  ему  нести  эту  тяжкую  ношу.  Особого
внимания, по их мнению, заслуживало то обстоятельство, что Лайонел не  более
чем сводный  брат  сэра  Оливера.  Однако  нашлись  и  такие,  кто  в  своем
безграничном сочувствии к молодому человеку дошли  до  того,  что  подвергли
сомнению даже эту степень родства,  ибо  считали  вполне  естественным,  что
вторая жена Ралфа Тресиллиана за бесконечные и крайне отвратительные  измены
супруга платила ему той же  монетой.  Сей  парад  сочувствия,  возглавляемый
сэром Джоном, ширился с такой быстротой, что Лайонел вскоре  стал  принимать
его как должное и купался в лучах благоволения округи, которая до  недавнего
времени  относилась  с  явной   враждебностью   ко   всем   отпрыскам   рода
Тресиллианов.

Глава 8

"ИСПАНЕЦ"

   Справившись  с  сильным  штормом  в  Бискайском  заливе,  что  доказывало
удивительную выносливость и остойчивость этой  старой  посудины,  "Ласточка"
обогнула мыс Финистерре и попала из бури со свинцовым небом  и  исполинскими
морскими валами в мирный покой лазурных вод и яркого солнца.  Совершив  этот
переход, подобный смене зимы весной, слегка накренясь  на  левый  борт,  она
летела в крутом бейдевинде, подгоняемая слабым восточным бризом.
   Мастер Ли вовсе не думал забираться так далеко, не придя к соглашению  со
своим пленником. Но ветер пересилил намерения  шкипера  и,  пока  не  утихла
ярость, гнал судно все дальше и дальше на юг. Именно поэтому  -  и,  как  вы
впоследствии увидите, к вящей пользе  мастера  Лайонела  -  шкиперу  удалось
начать переговоры с сэром Оливером не  раньше  того  дня,  когда  "Ласточка"
оказалась в  виду  португальского  побережья,  но  на  достаточном  от  него
расстоянии,  поскольку  в  те  времена  прибрежные  воды   Португалии   были
небезопасны для английских моряков. Тогда-то мастер Ли и  приказал  привести
пленника с свою тесную каюту, расположенную в кормовой части судна.  Капитан
"Ласточки"  сидел   за   грязным   столом,   над   которым   висела   лампа,
раскачивающаяся в такт легкому покачиванию судна. Перед ним  стояла  бутылка
канарского.
   Такова была живописная картина, представшая взору сэра Оливера, когда его
ввели к капитану.  Руки  нашего  джентльмена  были  связаны  за  спиной;  он
исхудал, глаза его ввалились, подбородок и щеки заросли  недельной  щетиной.
Его одежда пребывала в беспорядке. Она носила следы  борьбы  и  красноречиво
доказывала, что  все  это  время  ее  обладатель  был  принужден  лежать  не
раздеваясь.
   Поскольку из-за высокого роста сэр Оливер не  мог  выпрямиться  в  низкой
каюте, головорез из команды мастера Ли подтолкнул ему  табурет.  Это  сделал
один из молодцов, извлекших пленника из места его заключения, каковым служил
люк под кормой.
   Не проявляя никакого интереса к окружающему, сэр Оливер сел и  равнодушно
посмотрел на шкипера. Его  странное  спокойствие  вместо  ожидаемого  взрыва
негодования  несколько  встревожило  мастера  Ли.  Отпустив  приведших  сэра
Оливера матросов и закрыв за ними дверь, он обратился к своему пленнику.
   - Сэр Оливер, - сказал он, поглаживая бороду, -  вас  подло  обманули.  В
этот момент солнечный луч, с трудом пробившись сквозь окно  каюты,  упал  на
бесстрастное лицо сэра Оливера.
   - Мошенник, - ответил сэр Оливер. - Ради столь важного сообщения не  было
необходимости приводить меня сюда.
   - Совершенно верно, -  согласился  мастер  Ли,  -  но  я  должен  кое-что
добавить. Вы, конечно, думаете, что  я  оказал  вам  дурную  услугу.  Но  вы
ошибаетесь. Благодаря мне вы наконец узнаете, кто вам  друг,  а  кто  тайный
враг. А отсюда поймете, кому доверять, а кому - нет.
   Казалось, наглое заявление капитана вывело сэра Оливера из оцепенения. Он
вытянул ноги и холодно улыбнулся.
   - Чего доброго, вы кончите тем, что  объявите  меня  своим  должником,  -
сказал он.
   - Вы сами этим кончите, - заверил капитан. - Знаете ли вы, как  мне  было
приказано поступить с вами?
   - Клянусь честью, не знаю и  не  желаю  знать,  -  к  немалому  удивлению
шкипера  ответил  сэр  Оливер.  -  Если  вы  намерены  развлечь  меня  своим
рассказом, то прошу вас не утруждаться.
   Подобное начало не слишком обнадеживало  капитана.  Он  замолк  и  сделал
несколько затяжек из трубки.
   - Мне было приказано отвезти вас  в  Берберию  и  продать  маврам.  Желая
оказать вам услугу, я притворился, будто согласен выполнить это поручение.
   - Проклятие! - выругался сэр Оливер. -  Ваше  притворство  зашло  слишком
далеко.
   - Погода была против меня. Я вовсе не собирался завозить вас  так  далеко
на юг. Шторм пригнал нас сюда. Теперь он позади, так что, если вы пообещаете
не держать на меня зла и возместить кое-какие убытки - ведь, изменив курс, я
потеряю груз, на который рассчитывал, - то я разверну судно и  через  неделю
доставлю вас домой.
   Сэр Оливер взглянул на шкипера и угрюмо усмехнулся.
   - Ну и негодяй! - воскликнул он. - Вы берете деньги, чтобы увезти меня, и
с меня же требуете плату за возвращение.
   - Клянусь, сэр, вы несправедливы ко мне. Я верен своему слову, когда имею
дело с честными  людьми.  Вам  следует  знать  это,  сэр  Оливер.  Тот,  кто
сохраняет верность негодяям, - дурак. А я вовсе не дурак, и вы это знаете. Я
увез вас только для того, чтобы помочь вам разоблачить негодяя и  расстроить
его планы. А кое-какая выгода моему судну тоже не помешает. От вашего  брата
я получил две сотни фунтов да несколько побрякушек. Дайте  мне  столько  же,
и...
   Внезапно равнодушие сэра Оливера как рукой сняло, и он, словно  очнувшись
от сна, гневно подался вперед.
   - Что вы сказали?! - воскликнул он.
   Капитан уставился на него, забыв о трубке.
   - Я сказал, что вы заплатите мне столько же, сколько ваш брат заплатил за
ваше похищение...
   - Мой брат? - взревел наш рыцарь. - Мой брат, говорите вы?!
   - Я говорю: ваш брат.
   - Мастер Лайонел? - настаивал сэр Оливер.
   - У вас есть другие братья? - поинтересовался мастер Ли.
   Наступила пауза. Сэр Оливер смотрел прямо перед собой, голова его  слегка
ушла в плечи.
   - Подождите, - наконец произнес он,  -  вы  говорите,  мой  брат  Лайонел
заплатил вам, чтобы вы увезли меня. Короче говоря, именно ему я обязан своим
пребыванием на этой грязной посудине?
   - Вы подозреваете кого-нибудь другого? Неужели вы думаете, что я увез вас
ради собственного удовольствия?
   - Отвечайте! - проревел сэр Оливер,  пытаясь  разорвать  связывающие  его
путы.
   - Я уже несколько раз ответил вам. Но коли вы так  медленно  соображаете,
повторю еще раз: ваш брат, мастер Лайонел Тресиллиан, заплатил мне две сотни
фунтов, чтобы я отвез вас в Берберию и продал там как раба. Теперь вам ясно?
   - Так же ясно, как то, что все это выдумки! Ты лжешь, собака!
   - Потише, потише, - добродушно сказал мастер Ли.
   - Повторяю: вы лжете.
   Некоторое время мастер Ли внимательно разглядывал сэра Оливера.
   - Вот как, - произнес он наконец и, не говоря больше ни слова, поднялся и
подошел к рундуку у стены каюты. Он открыл его и достал кожаный мешок. Вынув
из мешка пригоршню драгоценностей, он поднес их к самому лицу сэра  Оливера,
- Может быть, вам кое-что здесь покажется знакомым?
   Сэр  Оливер  узнал  перстень  и  серьгу  брата  с   крупной   грушевидной
жемчужиной; узнал он и медальон, который два года  назад  подарил  ему.  Так
постепенно он узнавал все разложенные перед ним драгоценности.
   Голова сэра Оливера упала на грудь, и какое-то  время  он  сидел,  словно
оглушенный. Наконец он застонал.
   - Боже мой, - проговорил он, - кто же у меня остался? Лайонел! И  Лайонел
тоже...
   Рыдания сотрясли его могучее тело, и по изможденному лицу  скатились  две
слезы. Скатились и затерялись в давно не бритой бороде.
   - Я проклят! - воскликнул он.
   Без столь убедительного доказательства сэр Оливер никогда бы  не  поверил
мастеру Ли. С той самой минуты, когда наш джентльмен подвергся  нападению  у
ворот Годолфин-Корта, он был  убежден,  что  это  дело  рук  Розамунды,  что
уверенность в его  виновности  и  ненависть  к  нему  побудили  ее  к  столь
решительным действиям. Именно эти мысли и породили его апатию. Сэр Оливер ни
на минуту  не  усомнился  в  правдивости  принесенного  Лайонелом  известия.
Направляясь в Годолфин-Корт, он верил в то, что спешит на призыв  Розамунды,
так  же  твердо,  насколько  позже  уверовал  в  ее  причастность  ко  всему
случившемуся у стен замка. Он был убежден, что именно по ее приказу оказался
в своем нынешнем положении. Таков  ее  ответ  на  предпринятую  им  накануне
попытку поговорить с ней: способ, к которому она прибегла с  целью  оградить
себя от повторения подобной дерзости.
   Эта уверенность была невыносима. Она иссушила все чувства  сэра  Оливера,
довела его до тупого равнодушия к своей судьбе, какие бы беды она ни сулила.
   Тем не менее все прежние горести были не  столь  ужасны,  как  это  новое
открытие. В конце концов у Розамунды были некоторые основания для ненависти,
пришедшей на смену былой любви. Но Лайонел... Что заставило его решиться  на
такой поступок, как не беспредельное отвратительное себялюбие, породившее  в
нем стремление во что бы то ни стало не дать возможности тому, кого  считали
убийцей  Питера  Годолфина,  оправдаться  и  снять  с  себя   несправедливое
обвинение? Гнусное  желание  ради  собственной  выгоды  устранить  человека,
который был  для  него  братом,  отцом,  всем?  Сэр  Оливер  содрогнулся  от
отвращения.  Такова  была  невероятная,   ужасающая   истина!   Именно   так
отблагодарил Лайонел брата за любовь, которой тот неизменно  дарил  его,  за
жертвы, принесенные ради его спасения. Когда бы весь  мир  был  против  сэра
Оливера, то уверенность в любви и преданности брата не  дала  бы  ему  пасть
духом.  Но   теперь...   Его   охватило   чувство   одиночества   и   полной
опустошенности.  Затем  в  его  объятой  скорбью  душе  начало  пробуждаться
возмущение. Оно росло быстро и вскоре вытеснило все  остальные  чувства.  Он
резко поднял голову и остановил взгляд своих сверкающих, налитых кровью глаз
на мастере Ли, который  сидел  на  рундуке  и  наблюдал  за  ним,  терпеливо
дожидаясь, когда он соберется с мыслями,  приведенными  в  явный  беспорядок
неожиданным открытием.