она.
   - Бог не оставил грешника своей милостью, - проговорил он, - и  не  лишил
меня возможности хоть и с опозданием исправить содеянное мною зло.
   Лайонел снова с трудом приподнялся, протянул руки к Оливеру и  неожиданно
громко воскликнул с мольбой в голосе:
   - Нол! Брат мой, прости!
   Оливер шагнул к койке и,  так  как  его  никто  не  задержал,  подошел  к
Лайонелу. С руками, по-прежнему связанными за спиной, он высился над братом,
задевая тюрбаном низкий потолок каюты. Лицо его было сурово.
   - За что просите вы простить вас?
   Лайонел силился ответить, но, так ничего и не сказав, упал на  руки  сэра
Джона, хватая ртом воздух. Кровавая пена выступила на его губах.
   - Говорите, ради  Бога,  говорите!  -  срывающимся  от  волнения  голосом
умоляла раненого Розамунда, которая стояла у другого края койки.
   Лайонел посмотрел на Розамунду и едва заметно улыбнулся.
   - Не беспокойтесь, - прошептал он, - я буду говорить.  Для  этого  Бог  и
продлил мне жизнь. Не обнимайте меня, Киллигрю, Я... Я -  самый  гнусный  из
людей. Питера Годолфина убил я.
   - Боже мой, - простонал сэр Джон.
   Лорд Генри испуганно глотнул воздух.
   - Но грех мой не в этом, - продолжал  Лайонел.  -  Я  не  повинен  в  его
смерти. Мы честно сражались, и я убил Питера, защищая свою жизнь. Я согрешил
потом. Когда подозрения пали на Оливера, я  стал  подогревать  их...  Оливер
знал о нашем поединке, но молчал, чтобы не выдать меня. Я боялся, как бы  не
обнаружилась истина. Я завидовал ему.., и договорился, чтобы его похитили  и
продали...
   Голос Лайонела звучал все слабее и наконец затих. Его тело сотряс кашель,
на губах снова выступила кровавая пена. Однако вскоре он пришел в  себя.  Он
лежал, тяжело дыша и вцепившись пальцами в одеяло.
   - Назовите имя, - попросила Розамунда,  которой  отчаянная  решимость  до
конца бороться  за  жизнь  Оливера  не  позволяла  утратить  хладнокровие  и
отклониться от самого главного, -  назовите  имя  человека,  нанятого  вами,
чтобы похитить Оливера.
   - Джаспер Ли, шкипер "Ласточки", - ответил Лайонел.
   Розамунда бросила на лорда Генри торжествующий взгляд, хотя лицо ее  было
мертвенно-бледно, а губы дрожали. Затем она снова повернулась к  умирающему;
было что-то безжалостное в ее решимости вытянуть из него всю правду,  прежде
чем он умолкнет навсегда.
   - Скажите им, при каких обстоятельствах сэр Оливер послал вас вчера ночью
на "Серебряную цаплю".
   - О нет, не надо мучить его, - вступился за умирающего лорд Генри. - Он и
так достаточно сказал. Да простит нам Бог нашу слепоту, Киллигрю.
   Сэр Джон в молчании склонил голову над Лайонелом.
   - Это вы, сэр Джон? - прошептал тот. - Как!  Вы  все  еще  здесь!  Ха!  -
Казалось, он тихо засмеялся,  но  смех  тут  же  оборвался.  -  Я  ухожу,  -
пробормотал он, и голос его  зазвучал  тверже,  словно  повинуясь  последней
вспышке угасающей воли:
   - Я.., я восстановил справедливость.., насколько сумел. Я сделал все, что
мог. Дай.., дай мне твою руку...
   И он наугад протянул правую руку.
   - Я бы уже давно дал ее вам, но я  связан!  -  в  бешенстве  крикнул  сэр
Оливер.
   Он собрал всю свою недюжинную силу и, одним рывком разорвав веревки,  как
если бы то были обыкновенные нитки, схватил руку  брата  и  упал  на  колени
рядом с койкой.
   - Лайонел.., мальчик! - воскликнул сэр Оливер.
   Казалось,  все  случившееся  за  эти  пять  лет  перестало  существовать.
Яростная, неутолимая ненависть к брату, жгучая обида, иссушающая душу  жажда
мести в одно мгновение бесследно исчезли, умерли, были похоронены и  преданы
забвению. Более того, их будто никогда и не было, и Лайонел вновь  стал  для
него нежно любимым младшим братом, которого он баловал, оберегал, защищал от
опасностей, а когда пришел час - пожертвовал для него своим  добрым  именем,
любимой девушкой и самой жизнью.
   - Лайонел, мальчик! - только и мог сказать сэр Оливер. - Бедный  мой!  Ты
не устоял перед искушением. Оно было слишком велико для тебя.
   Сэр Оливер наклонился, поднял свесившуюся с кровати левую  руку  брата  и
вместе с правой сжал ее в ладонях.
   Сквозь окно на лицо умирающего упал солнечный  луч.  Но  сияние,  которым
теперь светилось это лицо, исходило из другого -  внутреннего  -  источника.
Лайонел слабо пожал руку брата.
   - Оливер! Оливер! - прошептал он. - Тебе нет равных! Я всегда  знал,  что
ты настолько же благороден, насколько я ничтожен и низок.  Достаточно  ли  я
сказал, чтобы снять с тебя обвинения? Скажите же, что теперь  ему  ничто  не
угрожает! - обратился он ко всем собравшимся. - Что никакая...
   - Сэру Оливеру ничто не угрожает, - твердо сказал лорд Генри. -  Даю  вам
слово.
   - Хорошо. Пусть прошлое останется в прошлом. А  будущее  в  ваших  руках,
Оливер. Да благословит его Господь.
   Он на секунду потерял сознание, но снова пришел в себя.
   - Как много я проплыл прошлой ночью! Так далеко я никогда не  плавал.  От
Пенарроу до мыса Трефузис немалый путь. Это прекрасно. Но вы были  со  мной,
Нол. Если бы у меня не хватило сил, вы бы поддержали меня. Я до сих  пор  не
согрелся, ведь было так холодно.., холодно...
   Лайонел вздрогнул и затих.
   Сэр Джон осторожно положил его на подушки. Розамунда опустилась на колени
и закрыла лицо руками. Оливер по-прежнему стоял на  коленях  рядом  с  сэром
Джоном, крепко сжимая холодеющие руки брата.
   Наступила полная тишина. Наконец сэр Оливер с глубоким вздохом поднялся с
колен. Остальные восприняли это как  сигнал,  которого,  по-видимому,  молча
ждали из уважения к сэру Оливеру.
   Лорд Генри неслышно подошел к Розамунде и слегка дотронулся до ее  плеча.
Она встала с колен и тоже вышла. Лорд Генри последовал за  ней,  и  в  каюте
остался только врач.
   Выйдя на солнечный  свет,  все  остановились.  Опустив  голову  и  слегка
сгорбившись, сэр Джон пристально разглядывал надраенную добела палубу. Затем
почти робко - чего никогда не водилось  за  этим  отважным  человеком  -  он
посмотрел на сэра Оливера.
   - Он был моим другом, - грустно сказал он и, как  бы  прося  извинения  и
желая что-то объяснить, добавил:
   - И.., любовь к нему ввела меня в заблуждение.
   - Он был моим братом, - торжественно ответил сэр  Оливер.  -  Да  упокоит
Господь его душу!
   Сэр Джон Киллигрю выпрямился во весь рост, полный  решимости,  готовый  с
достоинством встретить возможный отпор.
   - Хватит ли у вас великодушия, сэр, простить меня? - спросил он  с  таким
видом, словно бросал вызов сопернику.
   Сэр Оливер молча протянул ему руку, и сэр Джон с радостью пожал ее.
   - Похоже, мы снова будем соседями, -  сказал  он.  -  Даю  вам  слово,  я
постараюсь вести себя более по-соседски, чем раньше.
   - Значит, господа, - сэр Оливер перевел взгляд  с  сэра  Джона  на  лорда
Генри, - мне следует понимать, что я больше не пленник?
   - Вы спокойно можете вернуться с нами в Англию, - ответил его  светлость.
- Королева узнает вашу историю, а если возникнет  необходимость  подтвердить
ее - у нас есть Джаспер Ли. Я гарантирую вам полное восстановление в правах.
Прошу вас, сэр Оливер, считать меня своим другом.
   И лорд Генри тоже протянул ему руку. Затем лорд Генри обратился к стоящим
рядом офицерам:
   - Пойдемте, джентльмены. Полагаю, у каждого из нас найдется немало дел.
   И все ушли, оставив Оливера и Розамунду одних. Они долго смотрели друг на
друга. Им  надо  было  так  много  сказать,  о  многом  расспросить,  многое
объяснить, что ни он, ни она не знали,  с  чего  начать.  Но  вот  Розамунда
протянула Оливеру руки и подошла к нему.
   - О, мой дорогой! -  воскликнула  она,  и  этим,  в  сущности,  все  было
сказано.
   Несколько не в меру любопытных матросов, слонявшихся по баку, подглядывая
сквозь ванты, с отвращением  увидели  владелицу  Годолфин-Корта  в  объятиях
голоногого приверженца Магомета с тюрбаном на голове.