аться  с
частью своей души, мне придется говорить при ней. Ты позволишь мне сесть?  -
И, чтобы не получить отказ, он тут же уселся рядом с пашой, скрестив ноги. -
Господин мой, между нами появилась трещина. А ведь мы с  тобой  должны  быть
едины во славу ислама.
   - Это твоих рук дело, Сакр аль-Бар, - прозвучал угрюмый ответ. -  Тебе  и
исправлять его.
   - Поэтому я и хочу, чтобы ты выслушал меня. Причина  нашего  разлада  вон
там, - корсар через плечо показал пальцем  на  каюту.  -  Если  мы  устраним
причину, то следствие исчезнет само собой, и между нами вновь наступит мир.
   Он прекрасно понимал, что былые отношения с Асадом уже  не  восстановить,
что, выказав неповиновение,  он  бесповоротно  погубил  себя,  что,  однажды
изведав страх и увидев, что у противника достанет смелости  противиться  его
воле, Асад сделает все, чтобы обезопасить себя  на  будущее.  Возвращение  в
Алжир было равносильно смерти. Оставался  только  один  путь  к  спасению  -
немедленно поднять на судне мятеж и все поставить на  карту.  Он  знал,  что
именно этого боялся Асад. Итак, он составил свой план, с  полным  основанием
полагая,  что  если  предложить  паше  перемирие,  тот  сделает  вид,  будто
принимает его, и тем самым избежит опасности, отложив возможность  отомстить
обидчику до возвращения в Алжир.
   Асад молча наблюдал за корсаром.
   - Как же устранить причину? - наконец спросил он. - Не собираешься ли  ты
отказаться от этой женщины и, разведясь  с  ней,  искупить  грех  нечестивой
женитьбы?
   - Развод ничего не изменит, - ответил Сакр аль-Бар. - Поразмысли, о Асад,
над тем, в чем состоит твой долг перед истинной верой.  Не  забудь,  что  от
нашего единства зависит слава ислама. И  не  грешно  ли  позволять  каким-то
пустякам омрачать это единство? О нет! Я предлагаю тебе не только разрешить,
но и помочь мне осуществить план, в котором я откровенно  признался.  Выйдем
на рассвете или прямо сейчас в море, дойдем до берегов Франции и высадим  ее
там. Так мы избавимся от  женщины,  чье  присутствие  губительно  для  наших
добрых отношений. Времени у нас  хватит.  Потом  здесь  или  в  каком-нибудь
другом месте подстережем "испанца", захватим его груз и  вернемся  в  Алжир,
забыв про досадное недоразумение и оставив  позади  тучу,  затмившую  сияние
нашей дружбы. Соглашайся, о Асад, и да воссияет слава Пророка!
   Приманка была брошена так искусно, что  ни  Асад,  ни  Марзак  ничего  не
заподозрили. В обмен на жизнь и свободу франкской невольницы  Сакр  аль-Бар,
словно не подозревая об этом, предлагал  собственную  жизнь,  представлявшую
после всего случившегося немалую опасность для  Асад  ад-Дина.  Соблазн  был
слишком  велик.  Паша  задумался.  Благоразумие  подсказывало  ему   принять
предложение корсара, сделать вид, будто он готов залатать  образовавшуюся  в
их отношениях брешь, возвратиться в Алжир и там спокойно приказать  задушить
опасного  соперника.  Ничего  надежнее  нельзя  было  и  придумать.  Падение
человека, способного из преданного и послушного кайи превратиться в грозного
узурпатора, было неизбежно.
   Сакр аль-Бар внимательно следил за пашой.  Затем  он  перевел  взгляд  на
бледное лицо Марзака, по виду  которого  догадался,  что  тому  не  терпится
услышать согласие отца. Но  Асад  медлил.  Марзак  не  удержался  и  прервал
молчание.
   - Его слова исполнены мудрости, - коварно заметил он, как бы  поддерживая
корсара. - Слава ислама превыше всего! Позволь ему поступить по его  желанию
и отпусти франкскую невольницу. Тогда между  нами  и  Сакр  аль-Баром  вновь
наступит мир!
   По тону молодого человека чувствовалось, что он вкладывал  в  свои  слова
скрытый смысл и надеялся на сообразительность отца. Паша понял,  что  Марзак
обо всем догадался, и его желание  принять  предложение  корсара  еще  более
окрепло. Однако голос рассудка боролся в нем с соблазном, заявлявшим о  себе
не менее властно. Перед воспламененным взором паши возникло видение высокой,
стройной девушки с мягко очерченной грудью; оно манило  и  притягивало  его.
Два противоположных желания раздирали  Асада.  С  одной  стороны,  отказ  от
прекрасной чужестранки обеспечивал ему возможность отомстить Сакр аль-Бару и
устранить наглого мятежника. С другой - уступка страсти чревата  мятежом  на
борту, необходимостью принять бой, а возможно,  и  проиграть  его.  Ни  один
здравомыслящий паша не стал бы так рисковать. Но Асад не был таковым  с  той
минуты, когда его взгляд вновь упал на Розамунду, и голос  страсти  заставил
умолкнуть голос рассудка.
   Асад подался вперед и испытующе заглянул в глаза Сакр аль-Бара.
   - Если она не нужна тебе, почему ты не уступил ее и обманул меня? - Голос
паши дрожал от едва сдерживаемого гнева. - Пока я считал, что ты не  кривишь
душой и действительно взял эту девушку в жены, я уважал  ваши  брачные  узы,
как подобает мусульманину. Но коль скоро выяснилось, что это - всего-навсего
хитрость, к которой ты прибегнул, чтобы нарушить мои планы,  глумление  надо
мной и  издевательство  над  священным  законом  Пророка,  то  я,  пред  кем
свершился этот кощунственный брак, объявляю его недействительным.  Тебе  нет
необходимости разводиться с этой  женщиной:  она  уже  не  твоя.  Она  может
принадлежать любому мусульманину, который захочет взять ее.
   Сакр аль-Бар угрожающе рассмеялся.
   - Такой мусульманин, - заявил он, - окажется ближе к острию  моей  сабли,
чем к раю Мухаммеда.
   И, словно в подтверждение своих слов, он встал.
   Паша с поразительной для его возраста  живостью  вскочил  одновременно  с
корсаром.
   - Ты смеешь угрожать? - вскричал он, сверкая глазами.
   - Угрожать? - усмехнулся Сакр аль-Бар. - О нет! Я пророчествую.
   С этими словами он повернулся к Асаду спиной, спустился с юта и пошел  на
шкафут. Он  понимал,  что  дальнейшие  препирательства  бесполезны  и  самым
разумным будет немедленно уйти и подождать, пока его  угроза  произведет  на
пашу нужное действие.
   Дрожа от ярости, паша  смотрел  вслед  корсару.  Он  едва  не  велел  ему
вернуться, но сдержался из опасения, как бы Сакр аль-Бар на глазах у всех не
выказал  неповиновения  и  тем  самым  не  нанес  удар  его   непререкаемому
авторитету. Асад знал, что приказ имеет смысл лишь тогда, когда ты уверен  в
повиновении или располагаешь возможностью  добиться  такового.  В  противном
случае он может вызвать обратный результат, а власть, которой  хоть  однажды
не повиновались, уже не власть.
   Видя колебания отца,  Марзак  схватил  старика  за  руку  и  стал  горячо
убеждать его уступить Сакр аль-Бару.
   - Это верный способ, - говорил он.  -  Неужели  белолицая  дочь  погибели
стоит того, чтобы ради нее рисковать? Заклинаю тебя шайтаном,  избавимся  от
нее! Высадим ее на берег. Так мы купим мир с Сакр аль-Баром, а чтобы  он  не
вздумал нарушить его, ты  прикажешь  удушить  изменника,  когда  вернемся  в
Алжир. Это надежный, самый надежный способ избавиться от него!
   Асад посмотрел на красивое взволнованное  лицо  сына.  Поколебавшись,  он
пустился в свои привычные разглагольствования:
   - Разве я трус, чтобы из всех  способов  выбирать  самый  надежный?  Твои
советы достойны труса!
   Надменный тон паши мгновенно охладил пыл молодого человека.
   - Я страшусь только за тебя, отец мой, - оправдывался возмущенный Марзак.
- Думаю, нам небезопасно ложиться спать. Не поднял бы он ночью мятеж.
   - Не бойся, -  успокоил  его  Асад.  -  Я  уже  отдал  приказ  установить
наблюдение.  Мои  офицеры  надежны.  Бискайн  отправился  на  бак  разведать
настроение команды. Скоро мы будем точно знать, на что нам рассчитывать.
   - На твоем месте я бы не стал рисковать и принял решительные меры,  чтобы
не допустить  мятежа.  Я  бы  согласился  на  его  требования,  а  потом  бы
разделался с ним.
   - Отказаться от франкской жемчужины! - Асад покачал головой. - Нет,  нет!
Она - сад, который расцветает для меня благоуханными розами. С ней  я  вновь
вкушу сладчайшего канзарского шербета, и она возблагодарит меня за то, что я
открыл перед нею двери рая. Отказаться от этой дивной газели?
   Предвкушая грядущее блаженство, Асад тихо рассмеялся.  Марзак  подумал  о
Фензиле и нахмурился.
   - Она не мусульманка, - сурово напомнил он отцу, - и тебе самим  Пророком
запрещено брать ее в жены. Или на это ты так же закроешь  глаза,  как  и  на
грозящую тебе опасность? - Марзак  ненадолго  замолк  и  затем  продолжал  с
откровенным презрением:
   - Она прошла по улицам Алжира с незакрытым лицом; на базаре на нее глазел
всякий сброд; ее хваленые прелести  были  осквернены  похотливыми  взглядами
еврея, турка и мавра; галерные рабы и негры любовались ее красотой, один  из
твоих капитанов ввел ее в свой гарем... - Он рассмеялся. - Клянусь  Аллахом!
Видно, я плохо знаю тебя, отец мой! И это  та  женщина,  которую  ты  хочешь
приблизить к себе?  Женщина,  ради  обладания  которой  ты  готов  рисковать
жизнью, а возможно, и властью!
   Слушая Марзака, паша сжимал кулаки, пока ногти  не  вонзились  в  ладони.
Каждое слово сына было подобно удару плети  по  обнаженной  душе  Асада.  Он
понимал, что ему нечего возразить, и едва ли не впервые в  жизни  чувствовал
себя пристыженным и униженным. Тем не  менее  упреки  не  охладили  безумную
страсть Асада и не заставили его отступить от принятого решения. Прежде  чем
он успел ответить, на трапе выросла высокая воинственная фигура Бискайна.
   - Ну что? - нетерпеливо спросил его  Асад,  радуясь  возможности  сменить
тему.
   Бискайн потупился, что весьма красноречиво свидетельствовало о  характере
принесенных им вестей.
   - Ты поручил мне трудную задачу, - ответил он. - Я сделал все,  что  мог,
но не сумел выяснить ничего определенного. Одно я знаю  наверняка,  господин
мой: Сакр аль-Бар поступит весьма безрассудно, если решится  поднять  против
тебя оружие. По крайней мере, таков мой вывод из того, что я видел.
   - И это все? - спросил Асад. - А  если  я  сам  выступлю  против  него  и
попробую одним ударом разрубить этот узел?
   Бискайн не спешил с ответом.
   - Надо думать, Аллах соблаговолит послать тебе победу, - наконец  ответил
он.
   Паша понимал, что слова Бискайна  продиктованы  уважением,  и  отнюдь  не
обманывался в их истинном смысле.
   - Но с твоей стороны, - добавил Бискайн, -  первый  шаг  был  бы  так  же
безрассуден, как и с его.
   - Я вижу, - проговорил Асад, - силы соотносятся так, что ни ему,  ни  мне
не следует испытывать судьбу.
   - Ты сказал.
   - Значит, теперь тебе ясно, как надо действовать! -  обрадовался  Марзак,
воспользовавшись удобным случаем возобновить уговоры. -  Прими  его  условия
и...
   - Всему свое время, - нетерпеливо перебил его Асад. - Каждый час расписан
в Книге Судеб. Я подумаю.
   Прохаживаясь по шкафуту, Сакр аль-Бар внимательно слушал Виджителло,  чьи
слова мало чем отличались от слов Бискайна, обращенных к паше.
   - Не берусь судить, - говорил итальянец, - но  я  почти  уверен,  что  ни
тебе, ни  Асаду  не  следует  делать  первый  шаг.  Это  было  бы  одинаково
опрометчиво.
   - Ты хочешь сказать, что наши силы равны?
   - Боюсь, численный перевес будет в пользу Асада.  Ни  один  по-настоящему
благочестивый мусульманин не  выступит  против  паши  -  представителя  Врат
Совершенства. Сама религия обязывает их хранить ему  верность.  Хотя..,  они
привыкли повиноваться каждому твоему слову, так что со стороны Асада было бы
неосторожно подвергать их такому испытанию.
   - Да, это убедительный довод, - согласился Сакр аль-Бар. - Я так и думал.
   На этом он расстался с Виджителло  и  в  глубокой  задумчивости  медленно
возвратился на ют. Он надеялся - и то была последняя надежда, - что Асад все
же примет его предложение. Ради этого он готов был пожертвовать жизнью,  так
как знал, какую цену впоследствии спросит с него паша за унижение. Но он  не
мог снова начать разговор и  тем  самым  выдать  свои  опасения.  Оставалось
набраться терпения и ждать. Если Асад будет упорствовать и боязнь мятежа  не
заставит его отступить, то исчезнет последняя возможность спасти  Розамунду.
Мятеж был бы слишком отчаянным шагом, и Сакр аль-Бар не отваживался на него.
Шансов на победу почти нет, зато поражение отнимет последнюю надежду.  Чтобы
и дальше пользоваться неприкосновенностью, необходима взаимная уверенность в
том, что ни одна из сторон первой не призовет своих людей  к  оружию.  Кроме
того, Асад может в любую минуту отдать приказ возвращаться в Берберию. Итак,
действовать надо до того, как они нападут на "испанца". Сакр  аль-Бар  питал
слабую надежду, что в сражении - если, конечно, испанцы примут его  -  может
представиться случай выбраться из тупика.
   Сакр аль-Бар в буквальном смысле слова шел по лезвию меча.
   Корсар провел ночь под звездами, лежа на голых досках у  входа  в  каюту.
Таким образом он даже  во  сне  охранял  ее.  Его  самого  оберегали  верные
нубийцы, по-прежнему стоявшие на страже.  Он  проснулся,  когда  на  востоке
забрезжил рассвет, и, бесшумно отпустив утомленных рабов, остался один.  Под
навесом у правого фальшборта спали паша и его сын; неподалеку от них  храпел
Бискайн.

Глава 19

МЯТЕЖНИКИ

   Утром, когда на борту  галеаса  началось  вялое,  неторопливое  движение,
какое можно наблюдать в часы, когда команда томится ожиданием и  вынужденным
бездействием, Сакр аль-Бар отправился к Розамунде.
   Он нашел ее отдохнувшей и посвежевшей и поспешил сообщить, что  все  идет
хорошо, стремясь вселить в нее надежду, которой сам отнюдь не  испытывал.  В
оказанном корсару приеме не было знаков дружеского расположения, но не  было
и враждебности. Когда он еще раз сказал о своем намерении во что  бы  то  ни
стало спасти ее, Розамунда не испытала  благодарности,  ибо  видела  в  этом
далеко не полное возмещение за перенесенное ею. Однако теперь она  держалась
без вчерашнего презрительного равнодушия.
   Несколько часов спустя Сакр аль-Бар снова зашел в каюту. Был  полдень,  и
нубийцы стояли на посту. На этот раз новостей у него не было, кроме той, что
дозорный с вершины холма заметил судно, которое  приближалось  к  острову  с
запада, подгоняемое легким бризом. Но испанский корабль  пока  не  появился.
Сакр аль-Бар признался, что Асад отверг предложение высадить ее на побережье
Франции, и, заметив в глазах Розамунды тревогу, постарался уверить  ее,  что
он начеку и не упустит случая, что выход обязательно найдется.
   - А если случая не представится? - спросила Розамунда.
   - Тогда я создам его, -  беззаботно  ответил  он.  -  Я  так  часто  этим
занимался, что было бы странно, если бы мне не удалось чего-нибудь придумать
в самый важный момент своей жизни.
   Упомянув про свою жизнь,  Сакр  аль-Бар  нечаянно  дал  Розамунде  повод,
которым она не преминула воспользоваться.
   - А как вам удалось стать тем, кем вы стали? - спросила она и, боясь, что
ее вопрос будет истолкован превратно, поспешила уточнить:
   - Я хочу спросить, как вам удалось стать предводителем корсаров?
   - Это долгая история, - сказал Сакр аль-Бар, с грустью глядя в ее  глаза.
- Она утомит вас.
   - О нет. - Розамунда покачала головой. - Вы не  утомите  меня.  Возможно,
мне не представится другого случая познакомиться с ней.
   - Вы желаете познакомиться с моей историей, чтобы вынести свой приговор?
   - Быть может.
   Сакр аль-Бар, опустив голову, в  волнении  прошелся  по  каюте.  Надо  ли
говорить, как жаждал он исполнить желание Розамунды!  Ведь  если  поговорка:
все узнать -  значит  все  простить  -  не  лжет,  то  в  отношении  Оливера
Тресиллиана она должна быть вдвойне справедлива.
   Расхаживая по каюте, он поведал Розамунде о своих злоключениях, начиная с
того дня, когда его приковали к веслу на  испанской  галере,  и  кончая  тем
часом, когда, находясь  на  борту  испанского  судна,  захваченного  у  мыса
Спартель, он решил поплыть в Англию и  рассчитаться  с  братом.  Он  говорил
просто, не вдаваясь в излишние  подробности,  но  и  не  опуская  ничего  из
событий, случайностей и стечений обстоятельств, сделавших из него то, чем он
стал. Его рассказ тронул Розамунду, и, как она ни старалась, ей  не  удалось
сдержать слез.
   - Итак, - сказал Сакр аль-Бар, заканчивая свое необычное повествование, -
теперь вы знаете, какие силы играли мною. Другой, быть может, восстал  бы  и
предпочел смерть. У меня же не хватило мужества. Правда, не  исключено,  что
сильнее меня оказалась жажда мщения, желание излить на  Лайонела  ту  жгучую
ненависть, в которую превратилась моя былая любовь к нему.
   - И ваша любовь ко мне, как вы недавно признались, - дополнила Розамунда.
   - Не совсем, - поправил ее Сакр аль-Бар. - Я ненавидел вас за измену,  но
более всего за то, что вы, не прочитав, сожгли письмо, посланное мною  через
Питта. Этим  поступком  вы  внесли  лепту  в  мои  бедствия:  вы  уничтожили
единственное  доказательство  моей  невиновности,  лишили  меня  возможности
восстановить свои права и доброе имя, обрекли меня до конца жизни  следовать
по пути, на который я ступил не по своей воле. Но тогда я еще не  знал,  что
мое исчезновение сочли бегством. Поэтому  я  прощаю  вам  невольную  ошибку,
обратившую мою любовь в ненависть и подсказавшую мне безумную  мысль  увезти
вас вместе с Лайонелом.
   - Вы хотите сказать, что это не входило в ваши намерения?
   - Увезти вас вместе с Лайонелом? Клянусь  Богом,  я  похитил  вас  именно
потому, что вовсе не собирался делать этого. Ведь  если  бы  подобная  мысль
заранее пришла мне в голову, у меня хватило бы сил отогнать ее. Она внезапно
овладела мною в ту минуту, когда я увидел вас рядом с ним,  и  я  не  устоял
перед искушением. То, что я знаю сейчас, служит мне достаточным наказанием.
   - Кажется, я все поняла, - чуть слышно произнесла Розамунда, словно желая
хоть немного унять его боль.
   Корсар вскинул голову.
   - Понять - это уже немало. Это полпути к прощению. Но прежде чем  принять
прощение, необходимо исправить содеянное.
   - Если это возможно.
   - Надо сделать так, чтобы это стало возможным! -  с  жаром  ответил  Сакр
аль-Бар и тут же замолк, услышав  снаружи  громкие  крики.  Он  узнал  голос
Ларока,  который,  сменив  ночного  дозорного,  на  рассвете   снова   занял
наблюдательный пост на вершине холма.
   - Господин мой! Господин мой! - кричал Ларок, и ему вторил  оглушительный
хор всей команды.
   Сакр аль-Бар стремительно отдернул занавес и вышел на палубу. Как  раз  в
эту минуту Ларок перелезал через фальшборт неподалеку от  шкафута,  где  его
ожидали Асад, Марзак и верный им Бискайн.
   Носовая палуба,  где,  как  и  накануне,  слонялись  томящиеся  бездельем
корсары, кишмя  кишела  любопытными,  которые  горели  нетерпением  услышать
новость, заставившую дозорного спешно покинуть наблюдательный пост.
   Сакр аль-Бар услышал сообщение Ларока, не спускаясь с юта.
   - Корабль, который я заметил еще утром, господин мой...
   - Что дальше? - рявкнул Асад.
   - Здесь... В заливе за мысом. Только что бросил якорь.
   - Нам нечего беспокоиться, - объявил Асад.  -  Раз  они  стали  здесь  на
якорь, то яснее ясного, что они не подозревают о нашем присутствии. Что  это
за корабль?
   - Большой двадцатипушечный галеон под английским флагом.
   - Английским! - воскликнул пораженный Асад. - Должно  быть,  это  крепкое
судно, коль оно отваживается заходить в испанские воды.
   Сакр аль-Бар подошел к поручням.
   - А еще какие-нибудь флаги на нем подняты? - спросил он Ларока.
   Ларок обернулся на голос.
   - Да, узкий голубой вымпел на бизань-мачте с птицей в гербе, по-моему,  с
аистом.
   - Аистом? - задумчиво повторил Сакр аль-Бар.
   Он не помнил ни одного английского герба с таким изображением и был почти
уверен, что английский корабль не мог зайти в эти воды.  Услышав  за  спиной
глубокий вздох, он обернулся и увидел Розамунду, стоявшую у входа  в  каюту.
Ее бледное лицо было взволнованно, глаза широко раскрыты.
   - Что случилось? - коро