ед
записанным в Книге Судеб.
   - Хвала тому, кто в  неизреченной  мудрости  своей  послал  мне  силы  не
запятнать себя недостойным деянием! - громко воскликнул Асад.  -  Я  мог  бы
умертвить его и расторгнуть нечестивые узы, но покорился предначертанному.
   - На небесах ангелы ликуют от твоего долготерпения  и  снисходительности,
на земле же нашелся низкий человек, употребивший во  зло  твою  несравненную
доброту и благочестие.
   Паша  освободился  от  объятий  Фензиле  и  принялся  ходить  по   двору.
Сицилийка, приняв исполненную невыразимой грации позу, прилегла на  подушки,
ожидая, когда  яд  ее  речей  свершит  свое  коварное  дело.  Сквозь  тонкое
покрывало, которым Фензиле  благоразумно  закрыла  лицо,  ее  горящие  глаза
внимательно следили за Асадом.
   Она видела, как он остановился и воздел руки вверх,  словно  обращаясь  к
небесам, и о чем-то вопрошая звезды, мерцавшие в широком нимбе полной луны.
   Наконец Асад медленно направился к навесу. Он все еще колебался, С  одной
стороны, в словах Фензиле была  доля  истины,  но  с  другой  -  он  знал  о
ненависти сицилийки к Сакр аль-Бару, знал, что она  не  упустит  возможности
представить любой поступок корсара в самом неблагоприятном  свете.  Асад  не
доверял ни ее  доводам,  ни  самому  себе,  отчего  мысли  его  пребывали  в
полнейшем беспорядке.
   - Довольно, - резко сказал он. - Я молю Аллаха  послать  мне  совет  этой
ночью.
   Объявив о своем решении,  Асад  прошествовал  мимо  дивана,  поднялся  по
лестнице и вошел в дом. Фензиле последовала за ним. Всю ночь она пролежала в
ногах у своего господина, чтобы с первым лучом рассвета упрочить достигнутое
и хоть немного приблизиться к цели, до которой, по ее  опасениям,  было  еще
далеко. Сон не шел к Фензиле; с широко раскрытыми глазами лежала она рядом с
крепко спящим Асадом, внимательно вслушиваясь в тишину ночи.
   Едва раздался голос муэдзина, Асад, повинуясь призыву, вскочил с ложа;  и
не успел легкий предрассветный ветерок унести последнее слово  молитвы,  как
он был на ногах. Паша хлопнул  в  ладоши,  призывая  невольников,  отдал  им
несколько  распоряжений,  из  которых  Фензиле  заключила,  что  он  намерен
немедленно отправиться в гавань.
   - Надеюсь, Аллах вдохновил тебя, о господин мой! - воскликнула она и  тут
же спросила:
   - Каково же твое решение?
   - Я иду искать знамения, - ответил Асад  и  вышел,  оставив  сицилийку  в
крайнем волнении и тревоге.
   Фензиле послала за Марзаком и, когда тот явился, велела ему  отправляться
за отцом, на ходу давая юноше последние наставления.
   - Теперь твоя судьба в твоих руках, -  предупредила  она,  -  смотри,  не
упусти ее.
   Когда Марзак сошел вниз, его отец садился на белого мула. Рядом  с  пашой
стояли визирь Тсамани, Бискайн и несколько лейтенантов.  Марзак  попросил  у
отца разрешения отправиться вместе  с  ним.  Паша  небрежно  кивнул  в  знак
согласия, и они двинулись со двора. Марзак шел у стремени  Асада.  Некоторое
время отец и сын молчали. Марзак заговорил первым:
   -  Молю  тебя,  о  отец  мой,  отстрани  вероломного  Сакр  аль-Бара   от
командования походом.
   Асад хмуро покосился на сына.
   - Галеас должен немедленно  выйти  в  море,  если  мы  хотим  перехватить
испанское судно, - ответил он. - Если его поведет не Сакр  аль-Бар,  то  кто
же, клянусь бородой Пророка?
   - Испытай меня, о отец! - с жаром воскликнул Марзак.
   Старик невесело улыбнулся.
   - Ты так устал от жизни, что готов идти  навстречу  смерти  и  в  придачу
погубить мой галеас?
   - Ты более чем несправедлив, о отец мой, - обиделся Марзак.
   - Зато более чем добр, о сын мой, - возразил Асад, и до  самого  мола  ни
один из них не произнес ни слова.
   У берега стоял на якоре великолепный галеас. Судно готовилось к отплытию,
и на его борту царила невообразимая суматоха. По сходням сновали носильщики,
перетаскивая на борт бочки с водой, корзины с провизией, бочонки с порохом и
другие необходимые в плавании грузы. Когда паша и  его  спутники  подошли  к
сходням,  по  ним  спускались  четверо  негров.  Они  шли  медленно,  слегка
пошатываясь под тяжестью огромной корзины из пальмовых листьев.
   На юте  стояли  Сакр  аль-Бар,  Османи,  Али,  Джаспер-рейс  и  несколько
офицеров.  Между  скамьями  гребцов  расхаживали  два  боцмана-отступника  -
француз Ларок и итальянец Виджителло, которые уже два года были  неизменными
участниками походов Сакр аль-Бара. Ларок  наблюдал  за  погрузкой  и  зычным
голосом командовал, где поставить корзины с провизией, где  бочки  с  водой;
бочонки  с  порохом  он  распорядился  поместить  у  грот-мачты.  Виджителло
проводил последний досмотр рабов на веслах.
   Когда  пальмовую  корзину  перенесли  на  судно,  Ларок  приказал  неграм
оставить ее у грот-мачты. Но здесь вмешался Сакр  аль-Бар  и  велел  поднять
корзину в каюту на корме.
   Как только паша спешился и вместе  со  своими  спутниками  остановился  у
сходней, Марзак вновь стал уговаривать отца  принять  на  себя  командование
походом, а его взять лейтенантом и преподать ему первые уроки морского дела.
   Асад с любопытством посмотрел на сына, но ничего не ответил  и  ступи  на
борт галеаса. Марзак и все остальные последовали за ним. Только теперь  Сакр
аль-Бар заметил пашу и поспешил ему навстречу, чтобы приветствовать  его  на
своем судне. Корсара охватило неожиданное беспокойство, но ни один мускул не
дрогнул на его лице, а взгляд был, как всегда надменен и тверд.
   - Да осенит Аллах миром тебя  и  дом  твой,  о  могущественный  Асад.  Mы
собираемся поднять якорь, и  с  твоим  благословением  я  выйду  в  море  со
спокойной душой.
   Асад  был  удивлен.  После  вчерашней  сцены  подобная  невозмутимость  и
выдержка казались невероятными. Объяснить их  можно  было  только  тем,  что
совесть Сакр аль-Бара действительно чиста и ему не в чем упрекнуть себя.
   - Мне посоветовали не только благословить это плавание, но  и  возглавить
его, - произнес паша, внимательно глядя на Сакр аль-Бара.
   Глаза корсара блеснули, но других признаков тревоги Асад не заметил.
   - Возглавить? - переспросил Сакр аль-Бар. - Тебе?
   И он весело рассмеялся.
   Этот смех был тактической ошибкой, он только подлил масла в  огонь.  Асад
медленно пошел по шкафуту и, остановившись у  грот-мачты,  заглянул  в  лицо
Сакр аль-Бару, который шел рядом с ним.
   - Что насмешило тебя? - резко спросил паша.
   - Что? Нелепость этого предложения, - поспешил ответить Сакр  аль-Бар.  У
него не было времени подыскать более дипломатичный ответ.
   Лоб Асада прорезала глубокая складка.
   - Нелепость? В чем же его нелепость?
   Сакр аль-Бар поспешил исправить ошибку:
   - В предположении, будто детская забава достойна того,  чтобы  ты  -  Лев
Веры - тратил на нее силы и выпускал свои смертоносные  когти.  Чтобы  ты  -
герой сотен славных сражений, в которых принимали участие целые флотилии,  -
вышел в море ради ничтожной  стычки  одного  галеаса  с  какой-то  испанской
галерой! Это было бы недостойно твоего  великого  имени  и  унизительно  для
твоей доблести.
   И Сакр аль-Бар махнул рукой, словно не желая больше говорить о пустяках.
   Асад не сводил с корсара холодного взгляда, лицо его  было  непроницаемо,
как маска.
   - Однако вчера ты думал иначе, - заметил он.
   - Иначе, господин мой?
   - Еще вчера не кто иной, как ты, уговаривал меня не только отправиться  в
плавание, но и возглавить его, - напомнил  Асад,  четко  выговаривая  каждое
слово. - Ты сам пробудил во мне воспоминания о тех  далеких  днях,  когда  с
саблей в руке мы бок о бок сражались с неверными. Кто,  как  не  ты,  умолял
меня отправиться вместе с тобой? А сейчас... - Асад  развел  руками,  и  его
взгляд зажегся гневом. - Чем вызвана подобная перемена?
   Сакр аль-Бар понял, что попался в собственные сети, и ответил  не  сразу.
Он отвел глаза и увидел красивое  раскрасневшееся  лицо  Марзака,  стоявшего
рядом с отцом, увидел Бискайна, Тсамани и других спутников паши, в изумлении
уставившихся на него; заметил, что слева от  него  несколько  прикованных  к
скамье  гребцов  подняли  угрюмые,  опаленные  солнцем  лица   и   с   тупым
любопытством  смотрят  в  их  сторону.  Стараясь  казаться   спокойным,   он
улыбнулся:
   - Пожалуй... Пожалуй, я догадываюсь о причине твоего вчерашнего отказа. А
в остальном.., я могу лишь повторить то, что  уже  сказал:  дичь  недостойна
охотника.
   Марзак язвительно усмехнулся, как бы намекая, что он все понял. К тому же
он решил - и не без основания, - что своим странным поведением Сакр  аль-Бар
добился того, чего не сумел бы добиться никакими  уговорами.  Он  явил  Асад
ад-Дину знамение, которого тот искал. И действительно, именно в  эту  минуту
Асад твердо решил возглавить поход.
   -  Мне  ясно,  -  улыбнулся  паша,  -  что  мое  присутствие   на   судне
нежелательно. Ну что ж, очень жаль. Я слишком долго  пренебрегал  отцовскими
обязанностями и намерен наконец исправить свою ошибку. В этом плавании, Сакр
аль-Бар, мы составим тебе компанию. Командование я беру на  себя,  а  Марзак
будет моим учеником.
   Сакр  аль-Бар  больше  не  возражал.  Он  поклонился  паше   и   радостно
проговорил:
   - Хвала Аллаху, подсказавшему тебе такое решение. Благодаря ему я  только
выигрываю, а значит - не мне и  упорствовать,  хотя  дичь  и  в  самом  деле
недостойна охотника.

Глава 15

ПУТЕШЕСТВИЕ

   Приняв решение, Асад отвел Тсамани в сторону и  распорядился,  как  вести
дела во время своего отсутствия.  Затем  он  отпустил  визиря  и,  поскольку
погрузка судна закончилась, отдал приказ поднять якорь.
   Убрали сходни, раздался свисток боцмана, рулевые  бросились  на  корму  к
огромным кормовым веслам. Прозвучал второй свисток; Виджителло  и  двое  его
помощников с хлыстами из воловьей кожи спустились в  проход  между  скамьями
гребцов и велели готовить весла.
   По третьему свистку Ларока пятьдесят четыре  весла  погрузились  в  воду,
двести пятьдесят тел, как одно, наклонились вперед,  затем  распрямились,  и
огромный галеас рванулся с места. Над грот-мачтой развевался красный флаг  с
зеленым полумесяцем,  а  над  запруженным  людьми  молом  и  берегом  грянул
прощальный клич.
   В тот день сильный ветер с берега сослужил Лайонелу добрую службу.  Иначе
карьера молодого человека на поприще галерного раба была бы весьма короткой.
Его приковали у самого прохода на первой,  ближайшей  к  шкафуту  скамье  по
правому борту. Как и остальные  рабы,  он  был  совершенно  голым,  если  не
считать набедренной повязки. Галеас еще не успел отойти далеко от берега,  а
плеть боцмана уже обвилась  вокруг  белых  плеч  Лайонела.  Молодой  человек
вскрикнул от боли, но никто не обратил на это внимания. Теперь он  изо  всех
сил налегал на весло, и когда они  подошли  к  Пеньону,  сердце  его  бешено
колотилось, и он весь обливался потом. К  своему  ужасу,  Лайонел  прекрасно
понимал, что долго так продолжаться не может, и ясно представлял  себе,  что
его ждет, когда силы его  окончательно  иссякнут.  Он  не  был  вынослив  от
природы, а праздная жизнь, естественно, не могла подготовить его к подобному
испытанию.
   Однако когда они приблизились к Пеньону, теплый бриз задул в полную силу,
и Сакр аль-Вар, который по распоряжению Асада вел судно, приказал распустить
паруса. Ветер надул их, и галеас помчался с удвоенной скоростью.  Последовал
приказ сушить весла, и рабы, возблагодарив небо  за  передышку,  застыли  на
своих местах.
   Нос корабля заканчивался стальным тараном, и у  обоих  бортов  просторной
носовой палубы стояло по кулеврине. Здесь собрались корсары;  сражение  было
впереди, и они предавались праздности,  прислонясь  к  фальшборту  или  сидя
небольшими группами, разговаривая и смеясь. Одни чистили оружие,  панцири  и
шлемы, другие латали одежду. Десятка два корсаров пестрым  кольцом  окружили
высокого смуглого юношу, который, к  немалому  удовольствию  товарищей,  пел
меланхоличную любовную песню, подыгрывая себе на гимре.
   На богато убранной корме была  вместительная  каюта  с  двумя  сводчатыми
входами, завешенными тяжелыми  шелковыми  коврами  с  изображением  зеленого
полумесяца на темно-красном фоне. Над крышей  каюты  высились  три  огромных
светильника, каждый из  которых  заканчивался  шаром  и  полумесяцем.  Перед
каютой был натянут зеленый  навес,  затенявший  добрую  половину  кормы.  На
подушках, разбросанных под навесом, сидели Асад ад-Дин и Марзак;  прислонясь
к золоченым перилам над  скамьями  гребцов,  отдыхали  Биекайн  и  несколько
офицеров, которых паша оставил при себе на время похода.
   У левого борта одиноко стоял Сакр аль-Бар в роскошном кафтане  и  тюрбане
из серебряной парчи. Он задумчиво смотрел на тающий вдали Алжир.  Город  уже
казался всего лишь нагромождением  белых  кубиков,  взбирающихся  по  склону
холма, залитого яркими лучами солнца.
   Некоторое время Асад из-под нависших бровей молча наблюдал  за  корсаром,
затем окликнул его. Сакр аль-Бар немедленно повиновался и, подойдя  к  паше,
почтительно склонился перед ним.
   - Не думай, Сакр аль-Бар, - заговорил паша, - что я держу на  тебя  обиду
за случившееся прошлой ночью и что  поэтому  я  здесь.  У  меня  есть  долг,
которым я пренебрегал, - долг перед Марзаком, и пусть  с  опозданием,  но  я
решил исполнить его.
   Асад как будто извинялся, и Марзаку, разумеется, не понравились ни  слова
отца, ни  его  тон.  "Почему,  -  размышлял  он,  -  этот  свирепый  старик,
заставивший весь христианский мир трепетать при одном  звуке  своего  имени,
всегда так мягок и уступчив с этим дюжим надменным отступником?"
   Сакр аль-Бар церемонно поклонился.
   - Господин мой, - сказал он, - мне не пристало подвергать  сомнению  твои
решения и расспрашивать тебя об  их  причинах.  Мне  достаточно  знать  твои
желания. Они - для меня закон.
   - Вот как? - ядовито спросил Асад. - Твои поступки едва ли согласуются  с
такими уверениями. - Паша вздохнул. - Твой  брак,  лишивший  меня  франкской
невольницы, причинил мне жестокую боль. Но я  уважаю  его,  как  и  подобает
доброму мусульманину, уважаю, несмотря на то, что он незаконен. Но -  хватит
об этом! Мы снова вышли в море, чтобы  сокрушить  "испанца".  Так  пусть  же
взаимные обиды и неприязнь не омрачают нашей славной цели.
   - Да будет так, господин мой, - покорно согласился Сакр аль-Бар. - Я  уже
начал бояться...
   - Перестань! - прервал его  паша.  -  Ты  никогда  и  ничего  не  боялся,
потому-то я и полюбил тебя, как сына.
   Марзака отнюдь не устраивало  такое  досадное  проявление  слабости,  тем
более что за ним могли последовать слова примирения. Прежде чем Сакр аль-Бар
успел ответить, юноша вмешался в разговор.
   - Как собирается твоя жена коротать время в отсутствие супруга? - коварно
спросил он.
   - Я слишком мало общался с женщинами, чтобы ответить на твой вопрос.
   В ответе корсара Марзаку почудился намек, он нахмурился, но не отступил.
   - Я сочувствую тебе - рабу долга,  вынужденному  столь  скоро  бежать  ее
нежных объятий. Где ты поместил ее, о капитан?
   - А где должен мусульманин поместить свою жену, кроме своего дома, как то
предписано Пророком.
   Марзак усмехнулся.
   - Не скрою, я восхищаюсь, с какой стойкостью ты покинул ее.
   Асад заметил усмешку сына и вопросительно посмотрел на него.
   - Чему же  здесь  удивляться,  если  благочестивый  мусульманин  приносит
удовольствия в жертву вере?
   Укоризненный тон паши  не  смутил  Марзака.  Он  грациозно  потянулся  на
подушках и поджал под себя ногу.
   - Внешние проявления еще не доказывают  подлинного  благочестия,  о  отец
мой, - заметил он.
   - Ни слова больше! - громовым голосом  объявил  паша.  -  Придержи  язык,
Марзак, и да пошлет всемудрый Аллах удачу этому плаванию, да умножит он наши
силы для сокрушения неверных - тех, кому не суждено вдохнуть ароматы райских
кущей.
   - Да будет так, - повторил Сакр аль-Бар, хотя вопросы  Марзака  несколько
насторожили его. Что скрывалось за ними? Праздное  желание  помучить  его  и
оживить в  душе  Асада  память  о  Розамунде?  Или  мальчишка  действительно
что-нибудь знает?
   Вскоре  опасения  корсара  усилились.  Когда  в  полдень  того  же   дня,
облокотясь на поручни юта, он лениво наблюдал за раздачей рабам пищи, к нему
подошел Марзак. Несколько минут он стоял рядом с Сакр аль-Баром  и  смотрел,
как Виджителло и его  подручные,  переходя  от  скамьи  к  скамье,  выдавали
гребцам сухари и сушеные финики и  подносили  к  их  губам  миски  с  водой,
смешанной с уксусом и несколькими каплями растительного масла.  Порции  были
более чем скудные - на сытый желудок гребцы вяло  работают  веслами.  Затем,
повернувшись к Сакр аль-Бару, Марзак показал на большую корзину из пальмовых
листьев, стоявшую под грот-мачтой, у бочонков с порохом.
   - По-моему, корзина стоит не на месте, - сказал он. - Не лучше ли  снести
ее в трюм, где она не будет мешать во время сражения?
   У Сакр аль-Бара сжалось сердце. Он знал, что Марзак слышал, как он сперва
- до того, как Асад объявил  о  своем  намерении  участвовать  в  походе,  -
распорядился отнести корзину в каюту на корме. Он  понимал,  что  это  могло
вызвать  подозрения,  или,  скорее,  зная  о  содержимом  корзины,  опасался
подозрения. Как бы  то  ни  было,  он  обернулся  к  Марзаку  и  высокомерно
улыбнулся.
   - Если я не ошибаюсь, Марзак, ты отправился с нами юнгой?
   - Так что из того? - спросил юноша.
   - А то, что тебе следовало бы довольствоваться  возможностью  смотреть  и
учиться. Чего доброго, ты скоро станешь учить меня бросать абордажные крючья
и вести сражение.
   Сакр аль-Бар показал  на  видневшуюся  вдали  темную,  подернутую  дымкой
полосу, к которой они быстро приближались.
   - Вон там, - сказал он, - Балеарские острова. Мы хорошо идем.
   Это замечание преследовало только  одну  цель:  сменить  тему  разговора,
однако сам по себе факт, к которому корсар привлек внимание Марзака,  весьма
примечателен и заслуживает хотя бы краткого разъяснения. На всем Средиземном
море не было более быстроходного судна, чем галеас Сакр аль-Бара, шел ли  он
под парусами или на веслах. Вот  и  сейчас,  подгоняемый  ветром,  он  несся
вперед, и его хорошо смазанный жиром киль скользил по легким волнам.
   - Если ветер не спадет, мы еще до захода солнца подойдем к мысу Аквила, а
этим не грех и похвастаться, - заключил Сакр аль-Бар.
   Казалось, Марзака не очень интересовало то, о чем говорил  корсар,  и  он
время от времени поглядывал на корзину у грот-мачты.
   Вдруг, не сказав ни слова Сакр аль-Бару, он отошел от него и,  войдя  под
навес, опустился на подушки рядом с отцом.
   Паша сидел с унылым и растерянным видом. Он  уже  жалел,  что  послушался
Фензиле  и  позволил  уговорить  себя  отправиться  в  плавание.  Теперь  он
убедился, что не доверять Сакр аль-Бару оснований нет.  Словно  читая  мысли
отца,   Марзак   попытался   раздуть   тлеющий   огонь   его   недоверия   и
подозрительности. Но он выбрал неудачный момент, и при первых же его  словах
паша велел ему замолчать.
   - Ты изливаешь собственную желчь. Я был глупцом, позволив чужой  злобе  и
коварству руководить собой в этом деле. Прекрати, говорю я!
   Марзак надулся  и  замолчал.  Его  взгляд  неотступно  следовал  за  Сакр
аль-Баром, который спустился с юта и шел по проходу между скамьями гребцов.
   Корсар пребывал во власти сильнейшего  беспокойства.  Такое  беспокойство
обычно испытывает человек, которому есть что скрывать и который боится,  что
его предали. Но кто мог предать его? На судне его секрет знали только  трое:
Али, Джаспер и Виджителло. Он был абсолютно уверен в Али и Виджителло  и  не
сомневался в Джаспере, который хотя бы  из  соображений  собственной  выгоды
будет служить ему до последнего. И все же  необъяснимый  интерес  Марзака  к
пальмовой корзине так тревожил Сакр аль-Бара, что он отправился  разыскивать
итальянца-боцмана, которому